 |
Схватка с багряной Смертью 15 глава
|
|
|
|
Вера утешает человека и несчастье, но против законов природы она бессильна. Долф знал, что затея Николаса обречена, но ему было горько от этой мысли. Радостное возбуждение, овладевшее детьми, страшило его. Как поведут они себя завтра, когда никакого чуда не произойдет?
Дон Йоханнес метался по лагерю, словно курица, которая пристраивается на насест. Долфу бросилось в глаза, что преподобный отец извелся от переживаний. Глаза его были полны слез, он с плачем гладил ребят по голове и приговаривал, обнимая их:
— Да сжалится над вами Господь, милые детки…
Долф решил, что монах просто-напросто рехнулся.
Напрасно Ансельм увещевал своего безутешного собрата:
— Успокойся, брат мой, иначе дети могут подумать, что им грозит какая-то опасность.
— А то как же… — содрогаясь от рыданий, выдавил Йоханнес.
Ансельм перебил его:
— Тише… Займи детей работой, мне нужно в город, пока не стемнело.
— Нет! Нет! — вскричал Йоханнес, бухаясь коленями прямо на камни и умоляюще протягивая руки к Aнсельму. — Прошу тебя: не делай этого!
Ничего не подозревающий Долф проходил мимо, монахи не заметили его, и он, ошарашенный, застыл на месте.
Ансельм с раздражением оттолкнул Йоханнеса ногой, да так, что тот едва не упал.
— Вставай, дурень, забыл ты, что ли, какое вознаграждение нам обещано?
В следующую секунду Ансельм замолчал: он приметил Долфа.
— А ты что здесь крутишься? Убирайся отсюда! Какое тебе дело до того, о чем беседуют между собой святые отцы? Позаботься лучше о пище для детей.
Долф ничего не ответил, повернулся и зашагал прочь.
Мозг его лихорадочно работал. Он понял, что проникнет в тайну Ансельма, если отыщет подход к отцу Йоханнесу, который больше не хочет… Чего же он не хочет? О чем он молил Ансельма? из-за чего он так страдает и почему жалеет ребят? Йоханнесу известны какие-то планы Ансельма в Генуе, и он уговаривает того отказаться от них.
|
|
|
Но от чего же все-таки отказаться?
«Позаботься лучше о пище для детей». Ансельм прав, это забота Долфа, слова монаха напомнили мальчику о привычных обязанностях. Вскоре, однако, Долф убедился, что ребята в состоянии сами подумать о собственном пропитании. Сотни мальчишек и девчонок, вооружившись неводами и дротиками, зашли на мелководье и оторопели: вода была теплая! После ледяной стужи горных рек, в которых им доводилось ловить рыбу за эти недели пути, южное море встретило их ласковой негой. Они глотали воду, но тут же с отвращением выплевывали — соленая!
Как только в этой теплой, соленой воде живет рыба?
А рыбы тут было в избытке, и шла она целыми косяками, крупная и мелкая вперемешку — такой они сроду не видывали.
Дети взбирались на прибрежные скалы, совершали набеги на небольшие теплые заливчики и бухты; они вылавливали омаров, крабов, собирали моллюски, но но знали, как с ними поступать. Долф учил их чистить и готовить диковинную добычу, он убедил их в том, что маленькие рыбки-сардинки, и почти прозрачные креветки, и даже крошечные каракатицы отменно вкусны, если их приготовить как следует. Дети с энтузиазмом принялись разделывать свой улов, хотя мощные клешни, присоски и выпученные глаза страшной и скользкой морской живности вызывали содрогание.
«Сегодня у нас соленый рыбный суп, — порадовался Долф. — Наконец-то можно хорошо поесть».
Маленькие ловцы сильно пострадали — крабы и каракатицы хватали детей за голые руки и ноги. В этот вечер Хильде и ее подругам хватало забот с пострадавшими.
Человек учится на своем опыте, дети учатся особенно быстро. Они стали осторожнее, сноровистее, отыскали пещеры, кишевшие крабами. Петер охотился за ними в свое удовольствие.
|
|
|
Охотники между тем прочесывали лесистые склоны холмов, окружающих город. Дичи здесь было не много, не в пример северным лесам, охота запрещена, как и повсюду, но голод заставлял забывать обо всех запретах. Воды было в достатке, хоть и соленой. В полумиле от лагеря разведчики набрели на горный ключ, кативший свои воды в море.
Жители Генуи не проявляли интереса к судьбе детского воинства. Главное — не допустить ребят за городские ворота, а в остальном они вольны поступать как вздумается, иной раз даже браконьерство сходило им с рук.
Если же ребята заходили слишком далеко, отряд стражников, скрестив копья, молча преграждал им дальнейший путь. Тогда они решили попытать счастья подальше к югу.
Долф ничего не понимал. Генуэзцы не проявляли враждебности, это ясно, но и помощи от них не дождешься. Может быть, жители Генуи не понимают, зачем сюда пришли крестоносцы? И в самом деле, зачем они пришли сюда?
«Я-то уж точна не знаю, — раздумывал Долф. — Почему именно Генуя, которая лежит в стороне от пути на Иерусалим?» Он снова вспомнил о странном поведении Йоханнеса и отправился на поиски монаха. Ансельма не было видно, значит, он все-таки отправился в город. Николас молился в своем шатре, отказавшись от еды. Дон Тадеуш, подобрав рясу, вместе с ребятами ловил рыбу. Где же Йоханнес?
Долф нашел его неподалеку от лагеря в зарослях кустарника. Бедняга снова стоял на коленях с видом неподдельного отчаяния.
Долф присел рядом, взял его за руку:
— Дон Йоханнес!
— Оставь меня… — срывающимся голосом отвечал монах.
Он натянул на голову капюшон, спрятал лицо в ладонях.
— Дон Йоханнес, вы больны?
— Я боюсь.
— Чего же?
— Моря…
Долфу подумалось, что он разгадал наконец причину тревоги Йоханнеса: завтра Николас сделает попытку подчинить своей воле морские волны, из этого ничего, разумеется, не выйдет, и тогда может произойти нечто ужасное. Предводителям похода придется сознаться, что они обманывали детей.
— И я тоже боюсь, дон Йоханнес, — серьезно сказал Долф. — Меня, как и вас, терзают сомнения. Я не верю в чудо.
Монах поднял голову и окинул мальчика удивленным взглядом.
— Дело не в этом, — пробормотал он.
— Так вы верите в чудо?
Йоханнес качнул головой.
|
|
|
— Корабли… — едва слышно прошептал он. — Я все время думаю о судьбе детей, которые сели на корабли в Марселе.
У Долфа голова пошла кругом.
— Каких еще детей?
— Несколько месяцев тому назад… франкские дети…
Еще одна загадка.
— Их перевезли на кораблях, — все так же шепотом продолжал монах, — после того как море не расступилось перед ними. Всего было пять кораблей, три погибло во время шторма, а два других… Говорят, они благополучно пересекли море, и дети сейчас в Тунисе…
Он замолчал, подавленный горем.
— Дон Йоханнес, я не понимаю вас. Что это за дети? Как они попали на корабли?
— Суда ожидали их в гавани Марселя.
— Вот оно что… А кто же все это устроил?
Долф вспомнил, что Леонардо однажды обмолвился о крестовом походе детей, который отправился из Франции примерно в это же время.
— Дон Йоханнес, объясните же наконец, что случилось с теми детьми и как они вообще попали в Марсель?
— Так все было задумано. Двое взрослых и один пастушонок привели их туда, а дети были уверены, что отправляются в Святую землю. Стефан — так звали пастушонка — пообещал им, что море отхлынет от берегов. Никакого чуда, конечно, не произошло. Безмерное отчаяние охватило детей, но тут как раз показались пять кораблей, которые поджидали их уже неделю. Корабли, как уверяли взрослые, должны доставить их прямо в Святую землю.
— Ну хорошо, а что им делать в Тунисе?
— Неужели ты не понял, Рудолф? Корабли держали курс прямехонько в Северную Африку, на рынки рабов, как и было условлено с самого начала.
— Что-о-о?
Долф не мог прийти в себя. Страшный смысл этих слов медленно доходил до него.
— Значит, детей обрекли на… Но это же невозможно! Дон Йоханнес, не хотите ли вы сказать, что и эти ребята из Германии тоже… что в порту Генуи ожидают суда, готовые отправить всех нас в Африку, где мы будем проданы в рабство? Неужели вы это хотите сказать?
Монах молча кивнул головой и боязливо огляделся.
— Вот почему он торопил нас в Геную… Боже мой, но это же…
Йоханнес испустил тяжкий вздох.
— Три из этих кораблей пошли ко дну, спастись не удалось никому, — удрученно бормотал монах. — А случилось это как раз в те дни, когда непогода застигла нас в Альпах.
|
|
|
— И наши ребята тоже?
Йоханнес пристыженно молчал, склонив голову.
— Выходит, — Долф тоже перешел на шепот, — в Генуе нас ожидают суда, готовые отплыть в Африку? А ребята думают, что они направляются в Палестину…
Йоханнес кивнул головой.
— И вы… допустите это?
— Нет! — вскричал монах. — Не могу я больше! Я упрашивал Ансельма, но куда там! Он и слушать не желает. У него одно на уме — получить свое серебро.
— Дело обговорено заранее, — в бессильном отчаянии сокрушался Долф, — а ведь я все время подозревал, что детям морочат голову этой сказкой, что за всей этой историей кроется какая-то тайная возня. Дон Йоханнес, давно ли вы об этом знаете?
Йоханнес не ответил.
— Неужто вы знали с самого начала, еще в Кельне? — не веря себе, допытывался Долф.
И вновь ответом ему было молчание.
— Вы… вы сами придумали это?
— Я тут ни при чем, да и Ансельм тоже, мы только исполняли.
— Кто же задумал это? Кому пришла в голову проклятая мысль заманить в ловушку тысячи детей, хитростью загнать их в эту гавань, чтобы отправить в неволю? Кому?
Йоханнес только пожал плечами.
— Значит, Aнсeльму?
Снова молчание.
— О господи, дон Йоханнес, ну скажите же хоть слово! Что теперь будет?
— Не знаю, — удрученно прошептал монах. — Мы опоздали. Господь пожелал, чтобы мы пришли слишком поздно, и корабли уже снялись с якоря.
— Слишком поздно!
— Вообще-то нас ждали к середине июля, а теперь середина августа.
— Так… середина августа. Вот почему Ансельм так спешил, вот почему он все время злился и подгонял нас!
Йоханнес кивком подтвердил.
Чудовищный замысел не укладывался в сознании Долфа. Можно ли поверить, что взрослым людям могла прийти в голову мысль обманом привезти тысячи ничего не подозревающих детей на невольничьи рынки Африки?
— Иерусалим-то ведь не в Северной Африке, — медленно произнес он.
— Это мы с тобой знаем, да и Ансельм тоже, а детям откуда знать?
— Но для чего это? — исступленно спрашивал Долф.
— Нам посулили большие деньги. В Генуе нам заплатят по динарию за каждого здорового ребенка.
— Недурно, — заметил Долф, который к этому времени уже успел разобраться в достоинстве монет, имевших здесь хождение. — Семь тысяч динариев, да это целое состояние!
Йоханнес опустил голову и заплакал.
— Я не хочу, — твердил он, — не могу больше… Дети, они такие доверчивые, они ни о чем не подозревают, они мечтают увидеть Иерусалим… И я так привязался к тебе, Рудолф.
Долф кивнул головой. Смятение его усиливалось с каждой минутой. Подумать только! Марике на рынке рабов в Тунисе, прелестная отважная Хильда, белокурая Фрида, знающая толк в целебных травах, силач Берто, и Петер, Франк, Карл… Немыслимо!
|
|
|
— Нужно сорвать этот замысел, дон Йоханнес!
Монах съежился.
— Не называй меня титулом священнослужителя, я этого не заслуживаю.
— Так вы не настоящий монах?
— Нет, теперь уже нет… Ах, Рудолф, когда-то я был добрым малым, хотел посвятить себя Господу нашему, но меня, недостойного, изгнали из монастыря… Тяжко мне было — ни ремесла в жизни, ни будущего; бродяжничал, дошел до воровства, и вот в Генуе повстречал Ансельма. Дела его в ту пору были столь же плачевны, как и мои, но сам он намного хитрее меня. Хитрее и бесчестнее. У него обширные связи среди людей самой дурной славы — пиратов, контрабандистов. Один из них, некто по имени Больо, попросил нас помочь ему. Кому из них первому пришла в голову мысль завлечь в западню тысячи ребят из северных земель, я не знаю. Однажды Больо рассказал о двух мнимых монахах, отправившихся во Францию, чтобы набрать там целую армию бездомных маленьких бродяг и привести их в Марсель. Он спросил, готовы ли мы проделать то же самое в германских землях. Вознаграждение он посулил королевское: красивые белокурые рабы с севера идут в Тунисе по высокой цене. Арабы охотно покупают их.
Долф подавил дрожь отвращения, попытался овладеть собой. Он готов был сейчас в глотку вцепиться этому Йоханнесу… Огромным усилием воли он сдержал себя.
— И вы пошли на это?
— А что я мог сделать? Выбирать не приходилось… И я не видел в этом ничего особенно дурного.
— Ничего дурного в том, чтобы обманом отправить в рабство тысячи детей? — переспросил потрясенный его словами Долф.
Йоханнес только ниже склонил голову.
— Всем известно, что арабы — народ просвещенный, и тем, кто попадет к ним в рабство, живется не так уж плохо, если только они не отличаются строптивостью. Да и кто шел с нами в поход? Бездомные бродяги и сироты, беглые маленькие крепостные, ленивые и неповоротливые попрошайки, живущие воровством и вымогательством. Им все равно бы не дожить до зрелого возраста, очень скоро они бы закончили свои дни на виселице или замерзли на дороге… В ту пору я чуть ли не благодеянием почитал собрать этих обездоленных и отправить их в теплые края, продать богатым и просвещенным хозяевам. В любом случае их ожидала лучшая судьба в сравнении с той жизнью, которую они вели на родине…
— Но в рабстве! — взорвался Долф.
— Ну да.
— И христианские дети попали бы в рабство!
Йоханнес молча подтвердил.
— А для чего им нужны дети из северных краев?
— Язычники предпочитают светловолосых, бледнокожих рабов, особенно здесь, на юге… Рыцарей Ломбардии и Тосканы никогда не увлекали крестовые походы. Итальянцы стремились не столько сражаться в походах, сколько наживаться на нах.. В северных землях, напротив, крестовые походы влекут многих, особенно простолюдинов. Знатных господ теперь не соблазнишь этим, а вот дети — те готовы тут же идти в заморские земли. Мы с Ансельмом родом из Ломбардии, по-немецки говорим сносно, вот и решили отправиться в Германию и прикинуть, сколько детей можно собрать разом. Оказалось, великое множество, гораздо больше, чем мы рассчитывали, больше, чем могут вместить те шесть кораблей, что ждали нас в Генуе к середине июля.
— Вы решили, что по крайней мере половина из их числа погибнет, затеряется или отстанет в пути?
Йоханнес помалкивал.
— Какая подлость! — прошептал Долф. — Так воспользоваться их неопытностью, их верой в Бога… да еще рассказать им эту сказку о Белокаменном Городе! Ведь вы же все это время, все время знали, что… Как же вы могли пойти на это, Йоханнес? Неужели совесть не мучает вас? Этих отважных и ловких ребят, с такой решимостью сметавших все преграды на своем пути, ребят, которые познали свободу, вы их собирались продать в рабство!
— Не могу я, — сдавленно буркнул Йоханнес, — они стали мне дороги, все, как один. О Рудолф, неужели ты не понимаешь? Я так хорошо их знаю теперь, я видел, как они отбивались от диких зверей, сражались с разбойниками, сносили непогоду… и при этом помогали друг другу, подбадривали тех, кто рядом… Помоги мне, Рудолф! Не дай им попасть в рабство, ведь теперь это совсем не те ничтожные, достойные сожаления создания, какими они представлялись мне поначалу, а великолепные, как на подбор, ребята, которых надо спасать.
— Согласен с вами, но как это сделать?
Долф углубился в раздумья. У него не было сомнений в том, что его собеседник искренне раскаивается. Можно было лишь порадоваться тому, что он не выдержал до конца этот чудовищный спектакль, но в душе мальчика кипела едва сдерживаемая ярость.
— Мы должны остановить их, — продолжал, приободрившись, Йоханнес, который обрел некоторую решимость после того, как с души у него свалилась тяжесть. — Нужно сделать все, чтобы ребята не взошли на палубу кораблей.
— Да ждут ли еще эти корабли? Не могут же они столько времени стоять на рейде? — с надеждой спросил Долф.
— Не знаю. Ансельм пошел в город, там у него встреча с Больо. Я молю всевышнего, чтобы было поздно, но не могу знать наверняка.
Внезапная мысль пронзила Долфа.
— А как же Николас? — воскликнул он. — Николас-то знает, почему ребят привели в Геную?
— В том-то и дело, что нет. Он думает, что мы и впрямь собрались освобождать Иерусалим.
— Как вам удалось вбить ему в голову эти глупости насчет того, что он святой?
— Вот уж это было нетрудно. На исходе зимы Ансельм и я перевалили через горы и отправились на север. Мы смотрели в оба и отыскали подходящего пастушонка крепкого телосложения; ему мы и показали чудо. Выждав до наступления темноты, запалили деревянный крест и выставили его из-за вершины холма, сами спрятались в укрытии. Парень видел только пылающий крест, а мы наблюдали за ним… Он упал на колени, воздел руки к небесам. Мы быстренько убрали крест, потушили пламя. И Ансельм, прижав руки ко рту, крикнул сдавленным голосом: «Господь призывает тебя, сын мой!» Тогда мы еще не знали его имени. В запасе у нас было множество других фокусов. Поздно ночью, когда подпасок улегся, а спал он прямо в поле, ибо крова у него не было, мы подкрались к мальчишке, и Ансельм принялся нашептывать ему на ухо весь наш план, при этом он внушал парню, что тот слышит ангельские голоса, призывающие его собрать детское воинство и прямиком отправиться в Святую землю, ну и все такое. Пастух проснулся, но слушал как завороженный, цепенея от ужаса и изумления, — хочешь верь, хочешь нет, — у него не было и тени сомнения в том, что именно он избран свыше для свершения святого дела. Перед тем мы дважды испробовали эту шутку. В первый раз пастушонок с криком бросился наутек, завяз в болоте и утонул. Второй мальчишка тоже пустился со всех ног — да прямо к приходскому священнику и выложил тому все как есть о чуде, что явилось ему во сне. Так что оба раза мы остались ни с чем, зато Николас в одну секунду поверил, что он и есть избранник Господа. Видно, нрав у парня заносчивый.
— Это уж точно, — подтвердил Долф. — Что же было дальше?
— Три ночи кряду мы разыгрывали перед Николасом комедию с горящим крестом и ангельскими голосами, пока не увидели, что он и думать позабыл про своих овец, он уже вошел в роль избранника. Тут мы среди бела дня приблизились к нему в своем монашеском облачении, пали ниц перед мальчишкой, воздавая ему почести, и рассказали, что нам было откровение: якобы всевышний избрал Николаса своим орудием, дабы привести в Святую землю невинное детское воинство, а нас призвал помочь ему.
— И он поверил вам?
— Конечно. Теперь мы втроем держали путь в Кельн. По дороге мы только и делали, что проповедовали, и вскоре собрали изрядное число детей, которые пошли за нами, так что в Кельн вступило шествие, насчитывавшее множество сотен детей. Николас старался изо всех сил. Он молился целые дни напролет на большой Соборной площади перед новым храмом, и дети отовсюду стекались к нам. До Троицы оставалось две недели, когда мы вышли из Кельна, а дети из ближних и дальних краев все собирались под наши знамена. Сам архиепископ Кельнский принял Николаса вместе с Ансельмом — я-то не удостоился чести, — уж и не знаю, что они наговорили архиепископу. Впрочем, Ансельм хитер… После этой аудиенции мы разжились упряжью белых волов, повозкой и шатром, в придачу его преподобие отправил с нами собственную племянницу Хильду и верного оруженосца Каролюса. Тут уж к нам потянулись наследники знатных баронов, хоть Ансельм и побаивался этого. Оно и понятно: сгинут нищие бродяги, никто о них и не вспомнит, а если станет известно, что дети благородного сословия проданы в рабство, нам несдобровать.
— Боитесь родительского гнева?
— А то как же. По счастью, отпрысков знатных семейств среди нас немного, и окружены они почетом, подобающим их сословию.
— Это я успел заметить, — ядовито отозвался Долф.
— Я так обрадовался, когда Фредо покинул нас и увел с собой ребят — мы только вступили в предгорья Альп. Воинство крестоносцев разрослось, мы и не рассчитывали на такое. Как накормить такую прорву детей, как уследить за ними? Да они бы все не поместились на тех шести судах, что ожидали нас в Генуе, но Aнсельм твердил свое: «Чем больше, тем лучше. Кто знает, сколько погибнет в пути, до конца дойдут самые крепкие, нам за них и заплатят больше».
Долф содрогнулся от этого неприкрытого цинизма.
— Вот дьявол! — скрипнув зубами, выдавил он.
— Но тут явился ты, — продолжал свое повествование Йоханнес, — то есть вы с Леонардо, и сразу все переменилось. Вначале мы приняли тебя за знатного юного рыцаря, ты держался с таким гордым, независимым видом. Ты упрекнул нас в том, что мы плохо заботимся о детях, и это была сущая правда. Тогда меня начал мучить стыд, и вся наша затея стала мне не по нутру. А ты будто с неба к нам свалился, чтобы научить нас, как все устроить, чтобы сберечь побольше детей. И все же я не доверял тебе до конца…
— Это еще почему?
— Ты не покладая рук трудился во имя благополучия детей, словно догадывался о наших тайных планах, словно и твоей единственной заботой было привести в Геную побольше здоровых и сильных детей. Я и подумал: Ансельм и Рудолф — одного поля ягоды.
— Ты меня считал работорговцем? — не сдержал негодования Долф.
— Не знаю, иной раз мне так казалось… Сомнения терзали меня. Я спросил Ансельма об этом, он ушел от ответа, зато я понял, что он ненавидит тебя и хочет использовать в своих целях, как раньше использовал Николаса.
Долф напрягся, пытаясь вникнуть в хитросплетение мыслей Йоханнеса.
— И еще я думал, — тихо признался лжемонах, — что ты подослан к нам самим дьяволом, ибо адский план продать детей на невольничьих рынках Африки был задуман не иначе как в преисподней, а ведь ты помогал Ансельму, ты спасал детей от смерти… Я стал радоваться каждой остановке в пути: чем позднее придем в Геную, тем больше возможностей избежать страшной участи. И тут только до меня дошло, что и ты тоже не торопишься. Сомнения вспыхнули в моей душе с новой силой. Наконец Багряная Смерть обрушилась на нас, и я понял: это воля Господня. Небесам не угодно, чтобы мы достигли Генуи. А что в это время делал ты? Ты сражался с Багряной Смертью и победил ее. Это было выше моего разумения.
— Вы должны были раньше открыться мне, Йоханнес.
— Понимаю, но я не смел. Я боялся Ансельма. Дознайся он, что я передумал и не желаю продавать детей в рабство, да он бы при первом же удобном случае своими руками толкнул меня в пропасть. А тебе я еще не доверял… И все время нашего пути я горячо надеялся на спасительное чудо, на то, что какое-нибудь непредвиденное событие заставит нас повернуть назад, и потому с радостным сердцем встречал каждую новую беду, постигавшую нас. Но дети и не помышляли о возвращении, ничто не могло поколебать их решимости. Они жили мечтой о море. Ох, Рудолф, что нам теперь делать?
— Надо остановить ребят и помешать Ансельму снестись с пиратами.
— Я же просил его…
— Не тот он человек, чтобы его упрашивать. Остановить такого негодяя можно, только прикончив его, — мрачно заметил Долф.
— Твоя правда, Рудолф. Ансельму не ведома жалость.
— Вот и нам пора забыть о ней, — зло продолжил Долф.
— Что ты собираешься предпринять, Рудолф? Если рассказать детям, что их ждет, они все равно не поверят, зато Ансельм разнюхает, что тебе известны его планы. Он убьет тебя.
— И вас заодно, — подтвердил Долф.
Йоханнес задрожал.
— Слишком поздно, — пробормотал Долф, — Ансельм уже на пути в город…
— Знаешь, — признался Йоханнес, — как он предвкушал ту минуту, когда увидит тебя на палубе пиратского корабля? Какая-то дьявольская радость переполняла его при мысли, что ты, такой сильный, умный, через какие-нибудь несколько недель будешь продан на невольничьем рынке.
Долф открыл рот, но тут же закрыл его. Ярость захлестнула его. И все же Йоханнес прав: нужно прикинуться, что он ни о чем не подозревает. Мысль о Марике и тысячах других ребят, которым угрожала опасность, поддерживала его решимость.
— Черт возьми! — выругался он. — Я заставлю этого негодяя Ансельма расплатиться за все сполна.
— Проучи его, Рудолф, ты все можешь, придумай что-нибудь, ты ведь не боишься его.
— А вы что же, до сих пор трусите?
Йоханнес стыдливо отвел глаза.
— Это правда, — еле слышно произнес он, — боюсь, ибо я много грешил. Я боюсь смерти, потому что душа моя обречена мучиться в аду…
— Скажите, Йоханнес, почему вы решили довериться мне?
— Это случилось не вдруг, я решился давно, я видел, как он невзлюбил тебя, как стремился погубить тебя на суде. Тогда я окончательно уверился в том, что ты ему не сообщник, а первейший враг.
— Что же вы тогда не выдали мне его планы?
— Не осмеливался, и я думал, я надеялся еще… что Господь не допустит страшного конца и помешает нам добраться до Генуи. Но…
— Но видишь, мы же все-таки пришли сюда.
Йоханнес примолк.
— Ну почему, почему вы раньше не рассказали мне обо всем? Тогда, может, и Каролюс остался бы жив… — повторял Долф со слезами на глазах.
— Правильно, — покаянно вторил ему мнимый монах. — Господь не дал ему стать рабом и потому взял к себе на небеса… И когда я понял это, понял, как неизмерима моя вина, какой тяжкий грех лежит у меня на душе, я решил что-нибудь сделать… что угодно, лишь бы помешать Ансельму, даже если это будет стоить мне жизни. Но и потом я все никак не мог собраться с духом, все боялся… Какой же я трус, Рудолф! Я сам знаю, что я дурной человек, что нужно действовать, но я не могу, никак не могу решиться. Сними с меня это бремя: оно мне не по силам. Останови детей под любым предлогом. Как только они ступят на корабль, им конец. Рудолф…
— Ну, конечно же, я остановлю их! — вскричал Долф.
— Что ты собираешься делать?
Покамест Долф и сам толком не знал. Предупредить детей… Легко сказать, а поверят ли они ему? Ведь они сжились с этой сказкой о Белокаменном Городе. Он попытался привести мысли в порядок, но в голове все путалось; ясности не было. Страшная тайна, открывшаяся Долфу, ошеломила его, сознание отказывалось воспринимать ее. Между тем нельзя было терять время: Ансельм уже в Генуе, договаривается со своими сообщниками, как им лучше переправить детей.
Но каким же образом можно заманить на борт корабля тысячи детей, которые ожидают чудо совсем иного рода?
Да с ними просто не совладать завтра, когда хваленого чуда не произойдет.
— Завтра… — в раздумье повторил он вслух. — Йоханнес, что же Ансельм думает делать завтра? Намерен ли он держаться поближе к Николасу, когда тот начнет колдовать над морскими волнами?
— Когда всем станет ясно, что чуда не будет, дети с болью и разочарованием устремят взоры в синюю даль, сокрушаясь о том, что теперь им не увидеть Иерусалим, вот тут-то и появится — Ансельм, говоря что-нибудь вроде: «Господь все-таки сотворил чудо, милые дети, он послал нам эти суда».
— Вот как? И он рассчитывает, что дети без разговоров взойдут на борт?
— Наверное…
Долф вздохнул. Поди попробуй останови семь тысяч возбужденных детей, да еще в одиночку.
Но почему в одиночку? Йоханнес поможет ему. Помощников у него хватит, вон сколько друзей…
— Йоханнес, могу я положиться на вас? Способны ли вы забыть о страхе и помочь мне задержать детей? Хотя бы ради спасения вашей души.
— Рудолф, я… Да, конечно!
— В таком случае отправляйтесь-ка к отцу Тадеушу и расскажите ему все сами. Всё! Слышите? Он очень добрый человек и к тому же большой умница. Он же ничего не подозревает об этом чудовищном заговоре. Дети слушаются его, и, может быть, он придумает, как не пустить их на корабли.
Нервная дрожь с новой силой охватила Йоханнеса.
К удивлению Долфа, оказалось, что бедолага трепещет перед мягкосердечным отцом Тадеушем гораздо более, чем перед суровым Рудолфом ван Амстелвеен.
— Отбросьте сомнения, Йоханнес, — подбодрил его мальчик, решительно поднимаясь. — Нельзя терять ни минуты, начинаем действовать.
— Дон Тадеуш проклянет меня! — в смертельном страхе шептал несчастный.
— Этот великодушный человек простит вас от всего сердца, — пообещал Долф и подтолкнул раскаявшегося грешника.
Они отыскали преподобного отца в дальнем уголке лагеря, где размещались больные, за которыми ухаживала Хильда. Долф оставил обоих мужчин наедине, а сам побежал к Леонардо. Темнело. Походные костры освещали лагерь. Долф застал своих друзей за ужином. Они лакомились рыбным супом. Долф схватил целую пригоршню вареных креветок и подмигнул Леонардо:
— Иди сюда, скорее, поговорить надо.
Он на одном дыхании выложил другу все, что узнал от Йоханнеса. Леонардо выслушал его молча, не прерывая.
— Нужно что-то придумать, — и отчаянии закончил он свой рассказ. — Как объяснить ребятам, что их обманывали?
Леонардо размышлял. Он был потрясен, возмущен, но своего обычного спокойствия не утратил.
— Как ты собираешься поступить? — неторопливо спросил он.
— Помешать им усадить детей на корабли.
— Само собой разумеется.
— Но как? — допытывался Долф.
— Очень просто. Ты что же, думаешь, хоть один корабль может выйти из гавани без позволения дожа?
— Дожа?
— Ну да, герцога Генуэзского, вот уж кто здесь держит в своих руках всю власть, — кивнул головой Леонардо. — Значит, так, слушай внимательно: ты остаешься здесь, день завтра будет тяжелый, ты должен сам поговорить со стражниками. Я отправляюсь в город и беру с собой Хильду ван Марбург.
— Что ты задумал? И почему именно Хильду?
— Рудолф, пошевели мозгами. Я все-таки Леонардо из Пизы, сын богатого купца. Мой отец хорошо знаком с торговыми людьми Генуи, я добуду у них рекомендательные письма, которые откроют нам дорогу во дворец дожа. Я сам хочу рассказать об этом герцогу. Конечно, судьба тысяч немецких голодранцев не может заботить его высочество, но, думаю, он не допустит, чтобы в Генуе продали в рабство знатных христианских детей. Для того я и беру с собой Хильду, чтобы показать герцогу, что войско крестоносцев не сплошь беднота и бродяги.
|
|
|
