Схватка с багряной Смертью 13 глава

Если кто и был воистину свободен, то это, пожалуй, лишь маленькие крестоносцы, увлеченные в дальнее странствие прекрасной мечтой. Да, они страдали от непогоды и лишений, тысячи опасностей подстерегали их, они становились добычей диких зверей, но разве не сами они приняли решение отправиться в Иерусалим? Все эти бродяги и нищие сироты, беглые крепостные, сознательно сделали свой выбор и сами расплачивались за его последствия. Сознавая, что не каждому из них суждено дойти до конца, они все же упрямо рвались вперед. Тот, кто больше не верил в легенду об Иерусалиме, тоже был свободен в своем решении повернуть назад, как это сделал Фредо, за которым ушли восемьсот ребят. У Долфа потеплело на душе, когда он впервые понял, что означает на деле крестовый поход для этих обездоленных, которым еще никогда не доводилось самим решать свою судьбу. Одного глотка свободы оказалось достаточно, чтобы превратить никому не нужных, замученных тяжким трудом детей в крепкую армию, которую не свернут с пути любые преграды и лишения. И все же не одна только фанатичная вера гнала их в дальнюю дорогу: крестовым походам к этому времени было уже более столетия, интерес к ним должен бы и поубавиться. Возможность отдать за веру Христову свою жизнь не воодушевляла теперь и взрослых, а этот поход захватил детей! Они ощутили свободу и надежду на иную счастливую жизнь.

Нет сомнений, Ансельм задумал какую-то хитрость.

Долф не предполагал, что ждет детей в Генуе, но уж, во всяком случае, не чудеса. Он твердо знал одно: решающие события произойдут именно там, когда эти ребята вновь встанут перед выбором. Как-то решит тогда каждый из них свою дальнейшую судьбу?

Но сколько же внутренней силы таит в своей душе свободное дитя человеческое! Сколько упорства и веры в чудо! Долф, сам промокший до нитки, озябший, вдруг почувствовал гордость за ребят, которым достало мужества и душевных сил перенести столько испытаний.

Наконец-то он понял, что заставляло его, не щадя сил, во всем помогать им. Они заслуживали этого.

К вечеру следующего дня крестоносцы спустились к подножию горного кряжа и могли устроиться на ночлег в широкой долине реки Инн. Позади них остался Карвендел, первая альпийская гряда.

Многих товарищей потеряли они. Жертвы, по подсчетам Долфа, исчислялись сотнями. Марике, выдержавшая этот переход, хлопотала в лазарете. Впервые за долгое время Долфу попался на глаза отец Тадеуш. Без сомнения, скромный священник, как всегда, не щадил своих сил, помогая ребятам на горных тропах, и наверняка, не хвалясь этим, спас не один десяток детей. Армия крестоносцев растянулась на такое расстояние, что вполне можно было по нескольку дней не видеть своих лучших друзей.

Долф совсем недавно узнал, что Виллем, один из тех, кого он вызволил из графского замка, погиб. Мальчик, не подозревая об опасности, спустился в поисках ночлега в пещеру, где его подстерег медведь. Ирония судьбы потрясла Долфа.

— Не освободи я его из неволи, он был бы жив теперь, — срывающимся голосом проговорил он. — Какая нелепая, страшная смерть!

Дон Тадеуш, утешая его, положил руку на содрогающиеся плечи Долфа.

— Не плачь, сын мой. Виллем умер свободным. Он на небесах теперь.

Несмотря на заметные потери, настроение в лагере было приподнятым: в течение одной только недели ребята оказались свидетелями двух героических поступков, обраставших легендарными подробностями. Это были вылазка в замок графа фон Шарница и схватка Леонардо с исполинским медведем. Дети не говорили ни о чем другом, в который раз пересказывая друг другу эти истории, словно услышанные ими когда-то от странников.

Фокус, к которому прибегнул Долф в замке, имел огромный успех, все потешались над шуткой, с помощью которой ему удалось провести самого графа и его людей.

Дубинка Леонардо, которой тот едва не проломил череп медведю, — дубинка, от которой громадный зверь с ревом пустился наутек, представлялась детям оружием могучего великана.

Долина реки Инн была обширной, пологой и весьма плодородной. В пятнадцати милях от нее лежал славный город Иннсбрук, за которым вновь вздымалось страшное препятствие — скалистая гряда, закрывающая дорогу на Ломбардию. После спуска с гор ребятам предстоял еще целый день пути, прежде чем они достигли древнего города, Благочестивые жители сердечно встретили маленьких паломников. Съестное, что принесли им горожане, ребята поделили между собой. Впервые за много дней они попробовали зелень, а у малышей наконец появилось молоко. Солнце прорвалось сквозь тучи, и бескрайняя долина грелась в золотистых лучах.

Ребята могли теперь просушить намокшую одежду, привести в порядок покоробившиеся от сырости башмаки.

Городской костоправ осмотрел сломанные руки и ноги и наложил — довольно неуклюже — шины на переломы. Сам епископ вышел из резиденции, чтобы благословить маленьких крестоносцев. Путники продали мяснику трех овец, которым посчастливилось благополучно пройти через горы, а на вырученные деньги закупили колбас и окороков. У ребят словно появилось второе дыхание, надежда окрыляла их. Переход через Карвендел отнял много сил, но решимость крестоносцев не была сломлена.

Теперь они без страха готовились к следующему переходу, через Бреннер.

Проходя по лагерю, Долф наткнулся на Каролюса.

— Все в порядке? — весело спросил он.

Маленький король довольно улыбнулся в ответ. И тут Долф вспомнил, что давно хотел задать ему один вопрос.

— Слушай, Каролюс, я все забывал спросить тебя: как вышло, что тебя провозгласили королем? Это была воля самих ребят?

— Ребят? Ну что ты!

Маленький Каролюс горделиво выпрямился.

— Граф Марбургский удостоил меня этой чести. Я служил у него оруженосцем. Вообще-то у него было четверо оруженосцев, я самый младший. Представляешь, что значило для меня это предложение? Те трое чуть не умерли от зависти.

Долф опустился на землю, потянув за собой маленького короля.

— Выходит, ты не сбежал из дому, как Фредо?

— Мог ли я нарушить обет верности, данный моему господину? Нет, граф Марбургский сам отправил меня в поход вместе со своей дочерью Хильдой. Она станет королевой Иерусалимской.

— Постой-ка! — вскричал Долф, припоминая. — Значит, этот граф снарядил в поход тебя, а заодно и свою собственную дочь, да еще с полного одобрения архиепископа?..

— Конечно, архиепископ благословил нас и поручил заботам Николаса.

— Но ведь уже есть один король Иерусалимский, не у сарацин, разумеется, а добрый христианин дворянской крови, именующий себя этим титулом.

— Есть такой король, но, пока святой город пребывает во власти неверных, этот почетный титул остается пустым звуком. Первым настоящим королем Иерусалима буду я.

«Эге, да тут замешана большая политика, — размышлял Долф. — Германская знать стремится укрепить свои позиции в Палестине, надеясь, что рать маленьких крестоносцев с Божьей помощью потеснит турков, а уж затем в дело вступят взрослые господа. Каролюс лишь ничтожная пешка в крупной игре. В этой игре пригодился даже Господь Бог, пообещавший Николасу сотворить чудо».

— Как зовут нынешнего короля Иерусалима?

— Не знаю, какой сейчас — их уж столько было… Какой-то франкский дворянин.

«Правильно, — продолжал про себя Долф, — осталось заменить его германским дворянином, который будет настоящим королем в городе, захваченном крестоносцами».

Однако больше всего поразило Долфа то, что взрослые именитые люди — граф Марбургский, архиепископ Кельнский и кто его знает, какие еще политические авантюристы, замешанные в этой интриге, — по всей видимости, не сомневались в успехе крестового похода детей. Архиепископ, скорее всего, затеял это предприятие вместе с Ансельмом и Йоханнесом. Он предоставил в распоряжение Николаса повозку, упряжку волов, походный шатер, а граф Марбургский без колебаний отправил в странствие свою дочь вместе с оруженосцем… В своем ли он уме?

Если бы знать… А вдруг они рассчитывают на счастливый случай, на то, что обещанные чудеса произойдут, и оба владетельных господина отхватят жирный кусок пирога.

Так, наверное, они думали, посылая детей в далекие края.

А то, что поход, скорее всего, завершится гибелью восьми тысяч детей, никого особенно не заботит. Вполне возможно, у тех, кто стоит за этим предприятием, было и такое соображение: наши земли и без того перенаселены, множество бездомных бедняков скитаются по дорогам, а тут представляется прекрасная возможность одним махом избавиться от них.

«А каких великолепных исполнителей подобрали они для осуществления своих политических замыслов, — сказал себе Долф. — Хильда ван Марбург, неутомимая сестра милосердия, сильная, благородная, очаровательная, такая девушка — одна на тысячу. Неужели отцовская любовь не помешала графу обречь свою дочь на опасности и лишения этого страшного пути? Впрочем, Хильда, скорее всего, не была в семье любимым ребенком. На что может сгодиться девочка в глазах господина графа? Хорошо, если удастся выгодно пристроить ее, выдав замуж, она же не свободный человек, а вещь, которую можно обменять, получив власть или деньги. А Каролюс? Самый младший из оруженосцев при дворе графа, немногим отличающийся от простого слуги. Граф не мог не заметить исключительное мужество, честность и верность своего вассала, и он использовал эти качества парнишки наилучшим образом. Бог ты мой, до чего же здорово соображали тогда люди! Не удивительно, что в средние века игра в шахматы пользовалась такой популярностью; в реальной жизни знатные господа играли взрослыми и детьми, целыми армиями, словно фигурками на шахматной доске».

— В шатре неспокойно, — пожаловался вдруг Каролюс. — Йоханнес с Ансельмом все время ссорятся. Ансельм торопится, а Йоханнес стоит на том, что детям нужен отдых.

Долф был заметно удивлен, и Каролюс продолжал с удовлетворением; потому что сам недолюбливал Ансельма:

— Николас умоляет их сохранять мир, ибо нелады монахов плохо скажутся на всех детях. Вообще-то Йоханнес неплохой человек, да? Мне он нравится.

— Неужели?

— Ну, Ансельм тоже, конечно, — поспешил добавить Каролюс, всем своим видом показывая, что он так не считает. — Ансельм благочестив, хоть и весьма строг. Так оно и должно быть, ибо среди нас великое множество дерзких, негодных детей, которые не желают подчиняться никому, но Йоханнеса и особенно отца Тадеуша они все-таки слушаются. А ведь ни того, ни другого нельзя назвать слишком суровыми, странно, да?

— О чем они спорят? — поинтересовался Долф.

— Да я толком и не понял, о каком-то Больо. Дон Йоханнес уверяет, что Больо еще ждет их, Ансельм же опасается, что Больо не станет ждать так долго. Ты что-нибудь понимаешь?

— Нет еще, но я разберусь в этом.

До сих пор он не слышал имени «Больо» — оно звучало на итальянский лад.

 

…и вновь путь крестоносцев пролегал через горные кряжи. Дети с трудом карабкались по петляющей вверх тропе. Подъем был крутой, прячущаяся в непроходимых зарослях дорога изобиловала неровностями и ухабами.

Солнце пригревало, и подсохшая грязь превратилась в пыль, которую вздымали в воздух тысячи ног. Пыль забивалась в ноздри, царапала глотку, от нее слезились глаза.

Насекомые нещадно жалили детей, острые камни царапали подошвы, на открытых местах поджаривало солнце, в тени леденила влажная прохлада. Они продолжали подъем.

Метр за метром. Каждый шаг приближал их к вершине, но какие же это были мучительно медленные шаги и как много сил стоил каждый!

Тропа звала все выше и выше. Иной раз, останавливаясь на лесистой просеке, дети бросали взгляд на затерявшийся далеко внизу гостеприимный Иннсбрук.

Там в одном из монастырей им пришлось оставить несколько десятков больных, которые не могли продолжать путь.

Крутой изгиб дороги скрыл очертания города от взглядов путников. Детей вновь обступили мрачные скалистые вершины, неприступные утесы и дремучие леса. Горные потоки, яростно бурля, несли свои воды среди вековых сосен, разросшегося кустарника и зеленого мха. А сколько цветов было на горных лугах! Цветы, цветы повсюду.

Ребятам встречались орлы и лисицы, горные козы и сарычи, форель в прозрачных ручьях и сурки в расщелинах скал. Природа этих мест одновременно поражала своей первозданной красой и вселяла трепет. Нечто зловещее чувствовалось в этом бескрайнем горном ландшафте, в мощи низвергающихся с высоты водопадов и мертвенной глади озер. Лишь один раз ребятам попался пастух со стадом овец. День спустя они наткнулись на разбойников.

Нескончаемая вереница детей произвела на них неожиданное действие: разбойники сами обратились в бегство.

Встречались ребятам и немногочисленные обитатели горных склонов, до сей поры не видавшие такого множества путешественников и в страхе забрасывавшие ребят камнями. В ответ охотники Каролюса обрушили на них град стрел. Убедившись, что маленькие крестоносцы способны защитить себя, местные жители оставили их в покое.

Дети пробирались над пропастями и расселинами, мимо отвесных скал и альпийских лугов, расцвеченных всеми красками радуги. Одежда рвалась в клочья, обувь терялась; путники жевали заплесневелые сухари, подпорченную рыбу да иной раз мясо подстреленных горных коз, пили студеную воду, от которой начинались в животе колики. Долф приказал выбросить припасы, подпорченные влагой, и вскоре детскому воинству вновь грозил голод.

Каролюс и его охотники, рыбаки Петера старались вовсю.

Но трудно было выдержать более получаса по колено в ледяной воде горного ручья — ноги немели от холода. Зато какое разнообразие птиц повстречали они здесь! Настоящее птичье царство. Несметные стаи кружили над ущельями, гнездились в лесной чаще, тысячами галдели на склонах гор в поисках корма. Дети ловили руками, стреляли и во множестве били всех пернатых, какие только попадались им. С болью в сердце смотрел Долф на Каролюса, который со счастливым видом свернул шею дикому гусю. Что ж, Долф понимал: теперь будет чем полакомиться на ужин.

Они продолжали взбираться, оставляя позади километр за километром пути, поднимались на сотни метров и снова сходили в долину, по которой змеился еще один горный ручей. На переправу обычно уходило по нескольку часов.

Ребята более крепкого сложения становились цепочкой поперек течения и передавали с рук на руки малышей.

Мосты, если они и были когда-то переброшены через бурлящие стремнины, были снесены весенним половодьем.

Иной раз в цепочке образовывалась брешь, и тогда нескольких ребят уносило течением. Спасти почти никого не удавалось. Глубина здесь была не столь велика, но течение необыкновенно сильное, вода ледяная и скользкое, покатое дно.

Во всю ширину реки ребята протягивали сети, и хоть дело это было небезопасное я трудоемкое, не проходило и получаса, как сеть переполнялась серебрившейся на солнце форелью.

Охотники били косуль, горных коз, диких уток. День на день не приходился. Вечером, бывало, ребята потуже затягивали пояса, а утром вдруг их ожидало сказочное изобилие. Не зря старались опытные охотники и закаленные рыболовы.

Долф, к своему изумлению, чувствовал себя счастливым. Раньше он никогда не задумывался, какими были Альпы в далеком прошлом. Дикая, не тронутая человеческой рукой природа. Какой необыкновенный мир! Никаких заправочных станций, не дымят внизу промышленные города, на высокогорных плато и в помине нет многоэтажных коттеджей и туристских кемпингов. Изредка попадаются убогие крестьянские лачуги да жилища пастухов.

На далеких вершинах круч прилепились рыцарские замки, плодородные участки склонов заняты возделанными полями, а вокруг, куда ни кинь взгляд, необъятная пустошь, сплошь покрытая травами и кустарником кое-где оживляемая скалистыми утесами. Лишь дикие звери хозяйничали здесь. Пропасти головокружительной высоты, еще не соединенные мостами, преграждали путь маленьким крестоносцам. Ни плотин, ни электростанций, ничего, кроме суровых, неприступных гор, которые, казалось, бросали вызов отваге и силе человека.

Колонна перевалила через Бреннер, потеряв в горах не один десяток ребят, но гигантская процессия от этого не казалась меньше. Синяки, шишки, ссадины в избытке украшали каждого, нарядные одеяния приближенных Николаса заметно потерлись и поблекли. На преподобном Йоханнесе ряса болталась мешком. Правый глаз Николаса заплыл от пчелиных укусов — мед был слабостью Николаса. Марике чудесным образом преобразилась: из жалкой уличной бродяжки она превратилась в маленькую нимфу гор, с легкостью порхавшую между скал, звонкий смех которой сливался с журчанием горного ручья. Горы забирали лишь слабых и немощных, тех же, кто выдерживал переход, вознаграждали не только дичью и шкурами, но выносливостью и мужеством. Солнце то припекало, то пряталось за тучами, причем в обоих случаях путники немедленно разражались проклятиями. Впервые после горных ручьев показалась полноводная река Изарко; и колонна потянулась по течению реки. Изарко также не преминула собрать свою дань затянув в темный водоворот новые жертвы. Взамен река накормила ходоков свежей рыбой. Горы подарили им здоровье стальные мускулы и неизведанную дотоле радость свободы.

До чего же это было изнурительное, великолепное ужасное и необычайное восхождение!

К концу пути перед воротами старинного горного селения Больцано [12]выстроилась армия, состоявшая из семи тысяч поджарых, обожженных солнцем и одичавших сорванцов, едва прикрытых изодранными лохмотьями сквозь которые проглядывало загорелое тело. Эти ребята прошли огонь и воду, зато теперь им не страшны и муки ада, с песнями и прибаутками, переполняемые радостью бытия спешили они навстречу новой жизни. Если бы достойные горожане могли предполагать, что за паломники подошли к Больцано!

 

БИТВА В ДОЛИНЕ ПО [13]

 

В Больцано крестоносцы позволили себе передышку. Жители приютили измученных малышей в своих семьях. Остальные ребята расположились на постой прямо у городских стен. Ласковые солнечные лучи, теплые южные ночи, изобилие пищи и в особенности фруктов быстро восстанавливали силы путников. Хильда устроила нечто вроде пункта первой помощи, куда потянулись ребята, которым требовалось перевязать раны, вскрыть или прижечь нарывы на ногах, чтобы остановить нагноение. Для хирургических процедур использовался хлебный нож Долфа. Подержав его над пламенем, Фрида и местный костоправ надрезали раскаленным ножом воспаленное место. Пациенты кусали губы, крепко зажмуривали глаза, изо всех сил стараясь не крикнуть.

Очищенные от гноя раны быстро заживали благодаря примочкам из целебных трав.

Растения в этих местах были не похожи на те, что встречались на родине Фриды, но лекарь Больцано щедро делился с девочкой всем, что знал сам. Фрида быстро и жадно впитывала знания. Живи она во времена Долфа, из нее вышел бы способный доктор, а тут через несколько лет, вполне возможно, ее обвинят в колдовстве.

…Ансельм злился: Генуя по-прежнему была далеко. Но ребята уже не спешили — их путь в Святую землю был так долог, что еще одно промедление ровным счетом ничего не значило. Преодолев горные вершины, дети попали в незнакомый цветущий мир тепла и солнечного света, — мир, в котором люди с радостью предавались повседневным трудам. Впрочем, ребята не имели и малейшего представления об оставшемся расстоянии, они искренне полагали, что за этими горами и лежит то море, которое, как было обещано, расступится перед ними. Они привыкли жить сегодняшним днем, не задумываясь над тем, что ожидает их завтра. Так жили их отцы в деды, с тупой покорностью исполняя волю господ. Этим ребятам, которых никогда ничему не учили и чьи поступки определялись просто-напросто стадным инстинктом, в голову не приходило задуматься над своей судьбой. Для них не было особой разницы, ползти ли по неприступным горным склонам, бродяжничать на грязных улицах или трудиться на хозяйском поле. «Рабские души», — вынес Долф свой приговор.

Но среди этих маленьких несмышленышей теперь, пожалуй, набралось бы не менее тысячи тех, кто всем сердцем ощутил прелесть вольной жизни. Для них крестовый поход стал поистине откровением, пробудил достоинство и самостоятельность. У них выработалась привычка сообща решать насущные дела, заботиться о товарищах и быть за них в ответе. В недавнем прошлом невежды и бродяги, они с любопытством всматривались в окружающее, пытливо изучая мир животных и растений. Юные художники заполняли досуг резьбой по дереву, плели изящные блюда и корзинки, мастерили утварь, которой так не хватало в пути. Умельцы изготовляли простейшие ткацкие станки, сплетали полотна из стеблей и шили из них новые сорочки. На каждом шагу они делали собственные маленькие открытия. Теперь они ничего не желали принимать на веру, их уверенность в своих силах росла с каждым днем.

Причину, по которой жители Больцано не поскупились на щедрый прием, Долф выяснил на следующий день. Вот что рассказал ему Леонардо:

— По городу ходят небылицы про наш поход, такие глупые, что и повторять не хочется, но люди им верят. Я сам слыхал, будто бы наше воинство в Кельне насчитывало тридцать тысяч душ. Подумать только — тридцать тысяч! Откуда они это взяли?

— А сколько это — тридцать тысяч? — спросила Марике.

— Малышка, ты и представить себе не можешь. Во всем Кельне не наберется такого количества детей. Зато теперь я кое-что понимаю. Они здесь, в Больцано, решили, что мы потеряли по дороге тысяч двадцать детей, а посему можно и побаловать несчастных, оставшихся в живых, так они думают.

— Кто пустил слух о том, что нас было тридцать тысяч?

— Дьявол его знает! Все твердят об этом, и каждый верит. Дойдет до того, что мы и сами поверим.

— Никто не подсчитывал численность колонны, — заметил Долф.

— Нет, конечно, но разница между восемью и тридцатью тысячами видна и без того. Вспомни, когда мы наткнулись на них возле Спирса, в колонне не могло быть более восьми тысяч душ.

— Но и потери были немалые, — удрученно заключил Долф.

— Ну, здесь как раз все обстоит совсем не так плохо, — вслух размышлял студент. — Из этих восьми тысяч в Ломбардию [14]пришли семь… Не забывай, что Фредо увел с собой человек восемьсот, да остальные, кого мы недосчитались, не обязательно погибли. Вон сколько детей осталось в городах и селениях. Думаю, и мы с тобой неплохо потрудились, сберегая ребят.

Долф, который винил себя в смерти каждого ребенка, не разделял его оптимизма.

— Но ведь нас еще много? — с тревогой спрашивала Марике. — Достаточно, чтобы завоевать Иерусалим?

— Станем мы его завоевывать! Сарацины сами разбегутся, едва увидят нас, — насмешливо отвечал Леонардо.

— Ты не веришь, что все так и будет, — возмутилась девочка, задетая за живое его словами.

— А ты что, до сих пор веришь? — бросил Долф.

— Я не знаю, — робко призналась она, — иногда мне кажется, что…

Ну и ну! Марике — и вдруг засомневалась.

— Что? — в один голос спросили Долф и Леонардо.

— Иногда мне кажется, тут что-то не так. Почему море так далеко? Когда мы вышли в поход, нам об этом не говорили. Я думаю, Николас тоже не знал об этом. И почему так много детей погибло? Ведь Господь хранит нас…

— Господь сохранил тебя, Марике, — мгновенно отозвался Леонардо.

— Это ваша с Рудолфом работа!

Маленькая безбожница!

— И сарацины… Неужто они разбегутся, завидев нас? Ведь они бились с настоящими рыцарями-крестоносцами, бились храбро, а иногда и побеждали.

— Малышка делает успехи, да, Рудолф? — засмеялся Леонардо. — Ты права, Марике, конечно же, тут что-то не так.

Этот разговор взбудоражил Долфа: уж если Марике сомнения одолели, это что-нибудь да значит. Наверняка не одна она задумывается сейчас об этом. Как поведут себя ребята, оказавшись через две недели в Генуе и не увидев обещанного чуда?

…Они продолжали путь по берегу Изарко. Природа здесь была совершенно иной. В ней не чувствовалось больше мрачной угрозы, повсюду распускались цветы, долины становились все обширнее. Ребята миновали сады, в которых поспевали яблоки. Горные кручи уже не казались такими грозными, они все чаще перемежались с низинами. Множество встреч происходило теперь на дорогах — встреч, не всегда безопасных. Попадались ребятам не только путники, но и шайки разбойников, и просто обозленные крестьяне, и подозрительные горожане. Всякий новый день приносил с собой приключения и трудности, страдания, надежды и удачи. Спустя неделю пути они приблизились к живописному горному озеру.

С какой радостью дети бросились в воду, купались, ловили рыбу! Бесшабашный, поистине каникулярный дух овладел маленькими крестоносцами. Вот уже десять дней, как их не донимают дожди и туманы. Альпы остались позади, а перед взорами детей открывались плодородные, богатые дичью холмистые предгорья.

Озеро поражало обилием рыбы и водоплавающей птицы. Долф не переставал изумляться чистой красоте природы, кристальной прозрачности воды, неописуемому разнообразию цветов, роскошному великолепию почти не заселенной земли. Ему вспомнилась прошлогодняя поездка с родителями как раз в эти места, на озеро Гарда.[15]В двадцатом веке люди стремились использовать каждую пядь этой благодатной земли, понастроили здесь отелей, кемпингов, сувенирных лавок… Но зрелища, равного этому, ему не доводилось видеть никогда в жизни: каких только пернатых здесь не было! На башнях замков вили гнезда аисты, в прибрежных камышах на озере гнездились дикие лебеди. Днем птицы сплошь покрывали озерную гладь, высматривая рыбешек или отдыхая после долгого перелета.

Ребята использовали все, чтобы приманить птиц.

В дело шли сети, палки с крючками на конце, стрелы с привязанным к ним длинным шпуром, короткие заостренные пики. Сострадания к животным и птицам дети не испытывали. Да и нельзя было по-другому, иначе — голодная смерть. Каролюс очутился в своей стихии. Неиссякаемые сокровища природы подстегивали его быстрый, изобретательный ум. Он собирал крупные рыбьи кости — из них выходили отличные расчески, щетки, иголки.

Появилась нужда и в головных уборах — они были теперь, пожалуй, поважнее одежды. Солнце дочерна опалило спины, обжигало непокрытые головы ребят, и они прикрывались самыми несуразными шляпами, сплетенными из травы и соломы, украшенными цветами. Очень скоро они подошли к городу Брешиа [16], жители которого в испуге скрылись за наглухо запертыми воротами и молили детей как можно скорее покинуть их края. Ребята продолжали путь к югу, в Геную.

«Ну где же море? Когда мы увидим его?» — непрестанно спрашивали они. До сих пор они не сомневались в том, что море лежит за горами, но вот и горы позади, а перед ними все та же необозримая долина реки По.

— Вот пройдем до конца эту долину, перевалим через холмы, а там уж и море, — обещал дон Ансельм.

Дети изумленно смотрели на него.

— Идти дальше? Так далеко?

«Бесконечно далеко, — с горечью думал Долф. — Для чего Ансельм дурачит детей, почему не скажет им правду?» Но мальчик держал язык за зубами: чем сильнее раздражение ребят, тем лучше. Пусть сами поймут, что их обманули. Все равно, сколько ни объясняй, их не остановишь, они просто не уразумеют, о чем толкует Долф.

В долине По вновь участились несчастные случаи, и дети все сильнее роптали, видя, как их товарищи гибнут от солнечного удара, от недостатка воды, от укусов диких пчел и ядовитых змей. Река По, которая перерезала долину с запада на восток, все еще не показывалась, и воды почти не было. Земля здесь по большей части стояла невозделанная. Местность, которая через несколько веков станет житницей всей Италии, представляла собой безводную равнину, которую, словно оазисы среди пустыни, изредка оживляли селения, окаймленные полоской пашен и фруктовых садов. В весеннее и зимнее время равнина превращалась в болотистую топь, летом — в иссохшую пустыню, лишенную растительности. Ребята добывали себе пропитание охотой на зайцев и косуль, поедали жареных кузнечиков и дикий мед. Жители этих пустынных мест не отличались гостеприимством: у ломбардцев хватало причин не доверять крестоносцам из Германии, ведь это германские императоры на протяжении многих лет захватывали, жгли, опустошали земли Ломбардии. Не раз пытались ломбардцы сбросить иго германских феодалов, но посланные императором войска жестоко расправлялись с непокорными. Германская знать не желала поступаться и малой толикой завоеванных владений. Столетиями в долинах Ломбардии сходились армии всех государств Европы. Не далее как два десятка лет тому назад здесь разбойничал Фридрих Барбаросса [17], память о его злодеяниях еще жива.

А что предвещает нашествие маленьких крестоносцев из Германии? Не последует ли за этим очередная волна бедствий, грабежей, набегов?

«Мы мирные крестоносцы!» — возвестил Николас.

Поди ж ты! На крестоносцев они вовсе не похожи.

Дочерна загорелые, непослушные и озорные. Разве таковы благочестивые дети? Неужели этот неуправляемый сброд и есть то самое безгрешное воинство, что призвано обратить в бегство сарацин? Да они похуже шайки дезертиров: опустошают поля, дерутся, словно заправские бойцы, а отчаянны, как дьяволята. Им неведомы сомнения, они не знают ни страха, ни стыда.

Девчонки ничем не лучше парней — такие же бесстыжие, никакого уважения к чужой собственности. Сборище воров и мошенников, которые хозяйничают в чужих землях, подобно стае саранчи, пожирающей все, что попадается на пути.

Так оно и было. Тех ребят, которые прошли через испытания высокогорного перевала, больше не страшило ничто. Безучастное отношение к их судьбе жителей Брешиа лишь подзадоривало путников. Да, они хотят есть и пить! И если им отказывают в этом, они все возьмут сами.

Жизнь под открытым небом, непрестанный голод, лишения ожесточили их. Им больше не нужны для защиты специальные отряды стражников. Какая ерунда! Каждый из них теперь способен сам постоять за себя. А для чего им отряды охотников, снабжавших ребят провизией? Среди них теперь не было никого, кто бы не носил с собой оружие. И какой толк от рыбаков в краях, где нет воды?

Предыдущая6789101112131415161718192021Следующая

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: