 |
экспедиция АН СССР. 3 страница
|
|
|
|
Ураган продолжался следующий день с нараставшей силой. Прижавшись к скалам и пряча лицо от вихрей снежной пыли, Шиянов страховал Гущина. Измученный организм Шиянова не выдержал: Гущин, заснеженные выступы скал — все куда-то уплыло; возникли видения другого, знакомого мира — Москва... знакомая комната... Стук в дверь. Войдите!.. Никого нет. Опять стучат... Шиянов очнулся. Это стучал Гущин, стоя на конце карниза и забивая крюк. Шиянов похолодел от ужаса. Жизнь Гущина зависела сейчас от него, а он позволил себе забыться...
К концу дня альпинисты спустились в лагерь «5600», где им была оказана помощь врача. К лагерю «4600» Гущин и Шиянов подходили медленной шатающейся походкой, как будто другие люди.
От опустившихся альпинистов внизу узнали о положении трех штурмовиков, оставшихся наверху. Были все основания беспокоиться за их судьбу. Однако пробиться к ним было некому, да и невозможно при таком урагане. Пришлось ограничиться тщательным наблюдением за вершиной, да принять все меры к тому, чтобы спустившиеся альпинисты как можно быстрее восстановили свои силы: они могли быть нужны для помощи штурмовикам, оставшимся наверху.
В лагере «6900» продолжалась буря. Снежные вихри налетали на тоненькие палатки. Вскоре снегом занесло стенки палаток, а затем и крышу.
Бороться с наваливающимися массами снега становилось возможным лишь изнутри (снаружи морозные вихри сбивали с ног и леденили тело). Абалаков не допускал оседания крыши, подпирая ее рюкзаком, деталями станции, ледорубом.
У его соседей самочувствие было хуже, особенно у Гетье. Он заболел тяжелым растяжением сердечной мышцы, мучился желчной (рвотой и не. мог принимать ни пищи, ни питья.
|
|
|
Наступило третье утро. Буря продолжала свирепствовать с нарастающей силой. Вдруг до слуха Абалакова донеслись стоны и глухие крики о помощи: «Нас придавило. Не можем шевельнуться, задыхаемся... помогите... ». Голоса становились все глуше и вскоре смолкли.
Едва Абалаков раскрыл дверцу палатки, как снежные леденящие вихри ворвались в нее и засыпали все сугробом... За стенами палатки крутился снежный смерч. Несмотря на теплую плотную одежду у Абалакова было такое ощущение, что он не одет. Схватив крышку от кухни «Мета», он стал разгребать мощные заносы снега над заживо погребенными товарищами. Откопал, освободил пострадавших. Оказал им помощь.
Понемногу ветер стал стихать. Альпинисты приводили в порядок свое хозяйство. Абалаков освободил палатки от снега. Натянуть их как следует оказалось невозможно, так заледенели стенки. Обледенели и спальные мешки. Влезли в них во всем снаряжении, включая и шекельтоны* — было все же страшно холодно. И не удивительно. Достаточно было посмотреть на минимальный термометр, чтобы понять причину: он показывал 45 градусов мороза.
Внизу, в лагере «4600», наблюдатели, с неменьшими, чем штурмовики, нетерпением и тревогой, ждали прояснения погоды. И вот, наконец, снежная завеса спала и открылся белый блестящий шатер вершины. Увидят ли они что-либо живое на его склонах?
— Живы! Я видел двоих около палаток! — сообщил запыхавшийся радист Маслаев, наблюдавший в бинокль со склона пика Орджоникидзе.
В лагере начали оживленно готовиться подать необходимую помощь штурмовикам, по их предположению, уже начавшим спуск.
Но штурмовики поступили иначе. Они решили использовать последнюю возможность и сделать попытку подняться на вершину. Смущало лишь почти полное отсутствие продуктов (дневная норма не превышала полбанки шпрот и две галеты) и тяжелая болезнь Гетье. Особенно беспокоило последнее, потому что тяжело и опасно было оставлять больного одного. Идти же на вершину одному было также невозможно.
|
|
|
Но Гетье нашел в себе силы и мужество сказать, что он в течение дня вполне сможет остаться один, хотя несомненно в душе не верил в благополучный исход.
3 сентября ветер утих. Было ясно и не очень холодно, температура на этой высоте днем редко поднималась выше 25 градусов мороза. При каждом движении потрескивали заледеневшие штормовые костюмы, колом стояли и теплые шекельтоны на ногах, и варежки, и брезентовые штаны. В девять часов Горбунов и Абалаков, связанные веревкой, вышли к вершине.
Каково же было удивление наблюдателей в лагере «4600», когда они в бинокль увидели две темные точки на белоснежных полях пика, медленно поднимающиеся вверх!
Горбунов шел по следам Абалакова. Шекельтоны с привязанными к ним стальными кошками глубоко проваливались в снег; глаза слепило даже в темных очках; кожа на лице потрескалась и облупилась, несмотря на защиту мощной бороды. Медленно шел Абалаков и не только потому, что был глубок снег и разрежен воздух, но и потому, что Горбунов едва мог идти даже и таким медленным темпом.
Медленно двигались альпинисты, но быстро бежало время. В 12 часов стало ясно, что до вершины не дойти.
Абалаков предложил развязаться. Решили здесь же написать записку о восхождении. В ней было указано, что на высочайшую вершину Советского Союза — пик Коммунизма (7495 метров), 3 сентября 1933 года совершено первое восхождение. На вершину поднялся Е. Абалаков. Горбунов поднялся на вершинный гребень. Удастся ли оправдать текст записки — было неясно. Но им хотелось этого больше всего в жизни.
Штурмовики вытащили последнюю банку рыбных консервов. Открыли. Горбунов отказался от своей половины (отнюдь не потому, что был сыт). Мерзлые шпроты потеряли вкус, однако Абалаков съел их с наслаждением. В банку вложили записку. Абалаков взял рюкзак с приборами и необходимым снаряжением, Горбунов — веревку.
Расстояние между альпинистами быстро увеличивалось. Уже маленьким казался Горбунову Абалаков, но вдруг он увидел идущего рядом с ним самого себя. Видение исчезло. В следующую минуту ему показалось, что вблизи Абалакова запрыгали снежные смерчи. Опять начинается буря, подумал Горбунов и закричал: «Остановись! Буря! Нужно рыть пещеру и заночевать... » Эти видения и нелепые мысли могли быть порождены лишь крайним утомлением и большой высотой.
|
|
|
Но Абалаков уже не слышал. Он шагал все выше и выше. Снег становился плотнее. Путь пересекла огромная трещина. Вот снежный мост. Абалаков переполз его по снегу.
Вершинный гребень... Назад круто падает снежный склон и, как застывшие волны моря, — необозримые просторы новых, еще невиданных вершин!
Рюкзак оставлен в небольшой расщелине. Скорей по гребню к высшей точке!
Снег вдруг стал плотным, как фарфор. Острые зубья кошек едва оставляли на нем след. Гребень становился все острее и острее. Под шквальными порывами ветра альпинист, балансируя, старался сохранить равновесие.
Солнце, казалось, было где-то совсем внизу. Его красный диск приближался к краям дальних гор. Скорей, скорей!
Но больше двадцати шагов подряд пройти было невозможно. Сердце, как молот, тяжело стучало в груди. Вот уже видно острие вершины. Как она близка и далека в то же время!
У Абалакова закралось опасение — не хватит времени! Он сделал рывок, пошел быстрее, упал на четвереньки. Немного отдышавшись, преодолел последние метры.
Гладкая скалистая площадка вершины!
Как хорошо лежать на спине, смотреть в темно-синее небо и дышать!.. Абалаков взглянул на альтиметр. Стрелка показывала 7600 метров. Температура 25 градусов мороза.
Какая глубина, какая широта вокруг! Совсем как в плане смотрелись змеевидные ледники, запрятанные в темнеющие ущелья. А вдали бесконечные ряды вершин и наиболее высокие из них ясно видны на расстоянии не менее 400 километров.
Солнце отбрасывало гигантскую тень вершины на облака, клубившиеся восточнее пика. Что это?.. Гигантский двойник человека на мощной вершине встал в облаках. Повторяя движения Абалакова, он поднимается, машет руками...
Солнце близилось к горизонту. Абалаков делал схемы и зарисовки хребтов, ледников, вершин.
Банка с запиской, придавленная несколькими с трудом найденными Камнями, осталась знаком покорения человеком высочайшей вершины СССР.
|
|
|
Пора вниз. Осторожно вонзая кошки по обе стороны острого гребня, спускался Абалаков вниз, стараясь как можно крепче забить ледоруб.
На плато, у выхода на вершинный гребень его встретил Горбунов. Сделали засечки вершин. Лейка замерзла. Абалаков внес последние схемы-зарисовки в альбом. Он был удовлетворен: теперь две разрозненные карты Памира можно слить в одну.
При луне глубокой ночью вернулась двойка в лагерь «6900».
Гетье уже свыкся с мыслью о гибели. У него не было надежд на возвращение вниз. Голоса штурмовиков вернули его к жизни. «Вершина взята! Все благополучно», — сообщил ему Горбунов.
Однако не все было благополучно. Три часа оттирал Абалаков пальцы ног Горбунова, превратившиеся в ледяшки, но оттереть не удалось. Уже на следующий день они почернели и начали болеть.
Окончательно установили станцию близ лагеря. «6900».
Гетье не верил, что сможет спуститься вниз. Однако все же нашел в себе силы подняться и с помощью Абалакова начать спуск к лагерю «6400».
Трудно одному здоровому спускать двух тяжелобольных по отвесным километровым скалам. Кругом безмолвствовала снежная пустыня... С величайшим напряжением всех сил дотащил Абалаков больных до лагеря «6400».
Что это?.. На снежном гребне лагеря «6400» показалась одна, вторая, третья фигурка... Альпинист Цак с двумя носильщиками поднимался к лагерю «6400».
Не было времени на душевные излияния. Нужно было спасать больных и продолжать спуск. Но теперь вышел из строя Абалаков. Установка станции потребовала несколько часов кропотливой работы, во время которой приходилось сбрасывать очки. Вечером он почувствовал резь в глазах и к ночи уже не видел ничего.
Целые сутки больные ждали, когда Абалаков прозреет. На вторые сутки с утра начали спуск по скалам. Цак спускал Гетье, Абалаков — Горбунова. Нужно было большое самообладание как больных — они от слабости и боли все время были на грани падения, так и здоровых — им нужно было неослабно следить за больными и надеяться только на себя, так как больные не могли обеспечить страховку.
Е. М. Абалаков, 1933 год
К вечеру подошли к лагерю «5900». Не верилось, что все отвесные стены уже позади. Последняя ночь в высокогорном лагере.
В лагерь «5600» поднялись почти все обитатели Ледникового лагеря. Радостно светились лица. Крепко целовались «нижние» с «верхними». Врач оказал первую помощь больным.
К вечеру все альпинисты спустились вниз. С удивлением и уважением смотрели носильщики на штурмовиков, как на людей, сделавших невозможное. Повар Усумбай внес свою лепту — хорошие отбивные котлеты из мяса горного козла-киика.
|
|
|
Возвращение казалось уже легкой прогулкой. Караван спускался вниз по леднику. И все дальше удалялся величавый пик Коммунизма.
Таджикско-Памирская
экспедиция АН СССР.
Восхождение на пик Коммунизма*
20 июня. Широкой выжженной долиной движемся к перевалу Талдык. Деревца попадаются лишь по самому руслу речки, а по бокам уже громоздятся огромные скалистые хребты. Шоссе хорошее, и часа через полтора мы в Софи-кургане. Вскоре выехали. Шоссе и тут доброе. Ветер в спину. В радиаторе вода кипит ключом. Приходится часто останавливаться доливать машину или менять воду. Запылились мы жутко.
Кругом замечательные горы и по цвету, и по форме. Внизу — глубокий каньон речки, отвесные края промыты глубокими кулуарами и стоят гигантской колоннадой. Выше — горы из красной глины с ясно выраженной слоистостью принимают пластичные и самые неожиданные формы. Зелень лугов, необычайно ярких, и деревьев — изумрудом вкраплена в красный фон. Еще выше — нагромождение серых с разными оттенками огромных скал с вершинами, убеленными снегом. На цветных лугах группами приютились юрты киргизов. Дети бегут к дороге посмотреть на машину. Смех, шум, говор.
С 2800 метров свернули в боковое ущелье, а с 3000 дорога пошла зигзагами по склону. «Перевал Талдык» — гласит дощечка на столбе. Высота 3625, а на моем высотомере — 3550. В будущем будем примерно на 50 метров делать поправку.
Конечно, не взойти на ближайшую «кочку» совершенно невозможно.
Пригласили и Ивана Георгиевича Волкова — нашего топографа. Он очень лениво поплелся за нами. Первая вершина под нами. Но, увы, и отсюда почти никаких видов на Заалайский хребет, лишь в одной выемке показались окутанные снегом белые громады. Конечно, этот уголок попал на пленку.
Гудит клаксон. Спешим к машине. Шофер поражен: «быстро умеете бегать! ». Еще один зигзаг, изобилующий скелетами верблюдов, и машина плавно несется по долине, затем круто сворачивает влево — в долину, выходящую уже в Алайскую.
У самого поворота открываются могучие вершины. Необычайно белые, стеной стоят вершины Заалая. Гигантский массив Курумды открывается первым с уходящими влево вершинами (Заря Востока и Мальтабар). На запад высятся остроконечный пик Пограничника и пик Архар, эффектно заканчивающий скалистый, очень крутой и обледенелый гребень. Затем, после небольшого понижения — четыре очень похожие друг на друга вершины: это пик Е. Корженевский, горы Баррикад и Кзыл-Агын. За ними высится громадный массив пика Ленина, явно доминирующий над всем хребтом, но не имеющий характерной формы пика, настолько пологи его ребра. Большое понижение — и вновь вздымается красивой округлой вершиной пик Дзержинского.
Характерная и необычайная особенность Заалая: снежники его спускаются очень низко к расположенной на высоте 3200-3300 метров Алайской долине, как бы цепляясь за нее пальцами. Поэтому Алайская долина даже в летние месяцы нередко бывает засыпана снегом.
Не велика, кажется, Алайская долина, а пересекали мы ее на машине часа полтора. Дорога пошла хуже, кое-где ее размыло, кое-где она еще не достроена. Приходилось пользоваться старой. К Бордобе небольшой подъем. Несколько домиков — база и один домик на отлете — контора Памирстроя. А дальше — долина с сетью речушек, до крайности насыщенных глиной, и стена белых громадин. Напротив базы большая поляна. Здесь лагерь.
Стало совсем не жарко. Полушубки — одно удовольствие. К тому же и дождик накрапывает. От нашего завхоза Михаила Васильевича Дудина узнали много новостей: путь по Балянд-киик оказался для каравана непроходимым. Придется двигаться через Алтын-мазар, и нужно спешить, пока еще речки невелики.
22 июня. Утром, пока не покажется солнышко, достаточно прохладно. Без полушубка просто тоскливо. Доупаковываем вещи. Вес груза получился основательный — 2, 5 тонны. Все взять — нечего и думать. Остается надежда на обещанных в Дараут-кургане верблюдов.
Я занялся чисткой винтовки, грязной до жути. Вычистил здорово, и все пошли потренироваться — стреляли в мишень. Стрелки здесь хорошие. Живут на мясе кийков и архаров, так что поучиться у них не грех.
23 июня. Утро очень хорошее.
Вьючим на полный ход. Необходимые верблюды пришли, и это сразу вывело нас из затруднения. Восемь верблюдов и десять лошадей. В Бордобе нам выделили в помощь четырех верховых и еще две лошади, и мы, распрощавшись, пошли догонять уже ушедший караван.
Широкое галечное русло бывшего ледника абсолютно ровно. Перепрыгнули через несколько рукавов желтой речки, но последний преодолеть прыжком не удалось — широк. Чтобы не разуваться обоим, я сел верхом на товарища и так транспортировался до другого берега. Одна долина соединяется с другой, еще большей. Долго идешь и, кажется, ничуть не продвигаешься. Речка Корженевского. Эта речка дала себя знать. Разуваться пришлось уже обоим. Ледяная вода сводит ноги.
Вступили на моренные холмы левого берега. Масса цветов и все как в далеком Красноярске. И сурков не меньше. Целыми семьями, штук по пять, стоят у норок большими рыжими столбиками; и так по всем окрестным холмам. Вскоре их свист стал надоедать.
Наконец показалась и наша кавалькада красноармейцев. Выехав за морену, она поднялась на нее и поехала правым берегом. Так, на разных берегах двигались мы километров десять. Но вот с того берега отделились двое с двумя лошадьми на поводу. «За нами, видно», — решили мы, и не ошиблись. Сели на лошадей, и продвижение пошло быстрее. Вскоре после подкормки лошадей и остальные решили перебраться на левый берег.
Выезжаем на широкую равнину. У предгорий движется ленивым шагом верховой. Обратили на него внимание красноармейцев. Двое отделились и поскакали наперерез. Лишь только верховой заметил их, как повернул к горам, и сразу взял в галоп. Еще двое наших дали шпоры и вчетвером в хорошем темпе понеслись догонять всадника. Тот мчался к долине и скрылся. Наши взяли в холмы, наперерез, но расстояние большое, надежды настигнуть мало.
Догнали караван. Я иду пешком, ничуть не отставая от лошадей. Раз даже взял рысцой, за мной побежали и лошади. Даниил Иванович взмолился. Караванщики поймали заблудившегося верблюда (это уже девятый) и наваливают на него груз без стеснения.
Лагерь устроили в цирке холмов. Палатки в ряд. Верблюды жалобно кричат, когда их ставят на колени, чтобы развьючить. Из вещей караванщики делают подобие шалашей, накрывая их кошмами.
Приехали наши бойцы и, конечно, с пустыми руками — ушел! К вечеру распределили дежурства: один из нас и один красноармеец по два часа. Настроение тревожное. Кроме винтовок, у нас есть одна граната, которая и передается каждой смене. Я уже начал засыпать, когда пошел дождь. Досталось дежурным порядком. Спал чутко, будить на дежурство не пришлось. Натянул гольфы, полушубок, винтовку наперерез. Кругом тьма. Верблюды легли тесной массой и свистят, как змеи. Храпят усталые лошади и люди. Контуры холмов неясны. Смотреть сверху нет смысла. Лучше видно снизу, на фоне неба. Долго тянулись два часа. Все время напряженно вслушиваешься, вглядываешься. Что-то высовывается на ровной черте холма. Приглядываюсь, кажется движется. Долго наблюдаю — оказывается камень. Смочило дождиком. Приятно будить следующего на смену.
24 июня. Утро облачное. С пяти часов варят суп. К семи часам управляемся с ним, быстрые сборы, вьючка — и в путь!
Сегодня еду на молодом верблюде. Печет солнце. Широкая сухая долина. Направо в дымке сероватой гаммой в скалистых вершинках — Алайский хребет. Налево белыми призраками стоят громады Заалайского. Прямо перед нами — массив пика Ленина. Размашисто и мерно покачивается верблюд. Нападает дрема. Мертвая тишина иногда нарушается резким жалобным криком верблюда. Солнце клонится к западу. Очень надоело качаться. За бродом кормежка лошадей. Сполз с верблюда — на ногах стоять трудно, словно чужие стали. Дальше с удовольствием пошел пешком.
Опять встреча с подозрительным всадником у кишлака. Долгие поиски пастбища и воды. Лагерь разбили за широким каньоном охристой речки на чудесной зеленой поляне. Меркнет нежно-розовый пик Ленина. Лишь одно облако долго лежит на его фирнах, но вот и оно расплылось.
Сегодня дежурю третьим — с двух до четырех часов утра. Тепло. Чудесная ночь. Хожу и как привороженный смотрю на небо. Кончилось тем, что потерял наган. На рассвете нашел его с помощью Даниила Ивановича.
25 июня. Сегодня у меня новый вид транспорта — еду на вьючной лошади без седла и стремян. Уздечка импровизированная. В довершение из-за стертой холки сижу на крупе. Ничего, даже удобно.
Дудин с двумя красноармейцами поехал в Дараут-курган договариваться насчет верблюдов и прочего, сказав, что к вечеру догонит нас на повороте к Терс-агару или в колхозе, куда ориентировочно мы должны прибыть к этому времени.
К 4. 30 доехали лишь до мазара и остановились. Лошади и верблюды устали. Кругом трава, чистый ручей — для ночлега лучшего места желать нельзя. За Дудиным решили послать одного из караванщиков; но они категорически отказались. Рассудив, что Дудин сам догадается и найдет нас, успокоились.
Подзаправившись недоваренным супом, распределили дежурства. Расчет на возвращение Дудина с приближением вечера сильно уменьшился. Приходилось располагать лишь наличным составом. Решили: я один с вечера буду дежурить полтора часа, затем по парам по два с половиной часа.
Я вышел на горку — кругозор хороший. Сегодня нужно быть особо внимательным и осторожным ввиду теплившейся надежды на появление Дудина. Резко стемнело. Ползет туча. Блеснуло: гром, еще и еще. Ветер рвет по долине, едва устоишь. Ослепительно полыхнула молния, затем черный мрак и раскат. Пошел дождь. Почти ощупью спускаюсь к палаткам. Сажусь на корточки около нашей палатки. Снизу еще еле-еле видны ближние предметы: вещи, два-три силуэта лошадей. Стараюсь успеть всмотреться во время вспышек молний. А дождь все льет и льет. Со шляпы побежало за шиворот. Ноги до колен насквозь промокли. Хорошо хоть полушубок защищает. Понемногу светлеет. Дождь кончился как раз к половине двенадцатого. Повезло Даниилу Ивановичу! С наслаждением скидываю мокрую одежду и лезу в мешок.
26 июня. В восемь часов уже вышли, предварительно осмотрев мазар. Он интересной архитектуры, глинобитный, с волосом и сухой травой. Внутри могила. Масса молитвенников, каких-то восточных письмен. На стене иероглифические рисунки — очень хороши. Видимо, до нашего прихода здесь молились; пахло чем-то вроде ладана. Остались и свежие тряпочки па многочисленных рогах кийков и архаров. Фотографировали со всех сторон.
Высота 2700. Спустились почти на километр от Бордобы. Караванщик, показавшийся сзади верхом на верблюде, крикнул, что надо сворачивать. Внизу я с радостью отдал свою клячу Позыр-хану.
Начался легкий подъем по долине реки. Встречный охотник сказал, что видел наших на расстоянии одного камня (около пяти километров). Однако самого Дудина встретили почти сразу: он выехал к нам навстречу. Слегка ругнул нас (самый пыл прошел). Ругали они нас ночью во время грозы, промочившей их до нитки и при неудавшихся попытках перейти через взбухнувшую речку. Пошли к месту их ночлега, захватив предварительно съестного: они со вчерашнего дня не ели. Речка действительно бурная, хотя сейчас уже небольшая. Переехали вдвоем на лошади.
Под языком ледника Федченко был разбит лагерь.
Рисунок сделан Е. Абалаковым из лагеря «2900»
Опять брод. На этот раз моя лошаденка чуть не свалилась в воде; я едва успел выпрыгнуть на берег. В хорошем темпе вполне успеваю за лошадьми и так разогнался, что чуть не пробежал свой лагерь.
Караван стал довольно рано, расположившись в стороне от дороги среди холмов. Кругом открываются хорошие вершинки. Пришла блестящая идея: а почему бы не сходить вон на ту, снегом запорошенную вершинку? Завтра все равно в Алтын-мазаре. Решено! Докладываем Михаилу Васильевичу — ему не совсем «по шерсти», но мы уговорили, обещав завтра к четырем часам пройти в Алтын-мазар. Быстрые сборы. На ходу пообедали. Двинулись размеренным шагом.
Высота лагеря 3100. Прикинули — вершинка более 4500 метров не должна быть. До вечера еще часа два.
«Травянистый ледник» буграми уходит вверх. Вдали на горе появились, три всадника. Подозрительно. Но тут же за ними показалась собака. Видимо, охотники. Да и все равно не нагнать — высоко.
По главной гряде поднялись почти до морен. Начало вечереть. Высота 3900 метров. Нашли огромный камень и под ним с двух сторон залегли. Погодка — снег, прохладно. Надели белоснежные телогрейки и по телу приятно разлилось тепло. Я забился под камень. В трусах влез в мешок и занялся шоколадом — неплохо! Снег не заставил себя ждать, пришлось с головой влезть в мешок. Под камнем тает, и вода каплями скатывается как раз на голову. Неприятно, но все же под монотонные звуки скоро заснул.
27 июня. Высунул голову — кругом бело, нас присыпало. Встали, конечно, без задержки. Закусить решили выше. У первого ручейка, покрывшегося за ночь толстой коркой льда, подкрепились шоколадом, сахаром и галетами. По моренам двинулись дальше. Немного выше 4000 метров вступили на снег. Сюда спадает небольшой ледник с левого склона (орографически), образующий ледопад, а левее довольно ровный фирновый взъем на седловину.
Траверсируя левый склон в нижней части, подошли к нему, обойдя с левой стороны, и начали подъем в лоб. Снег местами проваливается и затрудняет передвижение, но в общем хорош. Я иду первым, сильно врубая ботинки. Делаю траверс вправо, затем опять в лоб, обхожу небольшие каменистые выходы. Взъем становится положе. Вот и седловина. Ах, черт! Да, вправо она ниже. Кричу ребятам: траверсируй на другую сторону.
Исключительная панорама: богатые оснежением стены, с массами сбросов; образуют большой ледник, уходящий на юго-восток. На востоке высится вершина со скалистым гребнем высотой примерно 5700-5800 метров. На запад — намеченная нами вершина, образующая две главы. До нее нужно пройти несколько вершинок на гребне седловины.
Разгорелась дискуссия: кто за вершину, кто против... Очевидно, что к четырем часам в Алтын-мазар не успеть. Я стоял за вершину. Даниил Иванович воздерживался. Но в конце концов стало ясно: без ночевки с вершиной не справиться. Пришлось апеллировать к остаткам благоразумия и начать спуск. Написал записку, и маленький тур остался стоять на маленьком пике. Пошли.
Как только стало круче, мы сели на лед и «взяли курс». Ледоруб сзади регулирует ход, ноги впереди, если нужно бороздят. Получается целый снежный каскад, который окончательно забивает очки. Ничего не видно. Попали ё полосу тумана. Я слегка торможу, потому что обогнал ребят порядочно. Выскочил из тумана. Спуск положе. Ход замедлился. Стоп! Смотрю: высота 4500. Здорово — 500 метров в пять минут!
Пошел пешим ходом, с подбежкой, а там опять испытанным способом. На пологом спуске несет плохо. Пришлось применить новый метод: поднять ноги и сильно отклониться назад. На пологом месте ход развивается приличный. Далеко обогнал ребят. По морене идем, только камни сыплются.
Внизу показывается большой караван — лошадей семнадцать. Чей бы это мог быть? Не Бойкова ли? * Решили идти, не заходя на старое пепелище, влево по верхней тропе. Вершины заволокло. Сыплет мелкий дождичек — приятно освежает. С холмов вышли на равнину.
Родник вытекает прямо под дорогой и ниже образует озерко, чистое, как слеза. Я моментально раздеваюсь и стою в задумчивости на камне. Выглянуло солнце. Я рысью побежал в воду и поплыл. Как ошпарило! Рысью на берег, и пляска в хорошем темпе. А ребят после такого эксперимента купаться не потянуло. Мне же понравилось и я еще раз «освежился». Быстро накинул трусы, рубаху, рюкзак и, не дожидаясь остальных, понесся в гору и вполне согрелся.
Долина стала положе. Речка бежит в изумрудных берегах, иногда образуя плесе. До перевала подъем почти незаметен. Сам перевал крайне оригинален. С правого склона бурно сбегает поток и, немного не доходя долины, делится на две части — одна бежит на север, другая на юг. Терс-агар бежит к Алтын-мазару.
Долина сходит на нет. Перед нами огромная белая стена с массой сбросов. Вершину окутали облака, понемногу рассеивающиеся. И вдруг высоко вверху выплыла вершина. Масштабы потрясающие. За ней другая, третья. Это уже на той стороне Мук-су. Все это основные вершины, образующие хребет Академии наук. Высшая, правая — Мусджилга, левее, трапециевидная, с острым гребнем — Сандал и затем Шильбе. Но удачно сфотографировать не пришлось. Все снова закрыло облако.
Крутая часть спуска началась неожиданно, сразу по выходе из долины. Змейкой вьется дорожка с высоты 3300 до высоты Алтын-мазара — 2700. Итого на 600 метров.
В Алтын-мазаре теплая встреча. Здесь оказался Аркадий Георгиевич Харлампиев со своим неизменным поваром Усумбаем. Дудин был уже и тому рад, что мы сегодня пришли. Усумбай. угостил обедом, и не плохим. Вечером и кибитке занялись проявлением фотоснимков — получилось удачно.
Приятная особенность Алтын-мазара: здесь много зелени, деревьев, цветов. Это оазис среди громадных скалистых обрывов, ограничивающих ровную, как стол, широкую долину, перерезанную сеткой бурных речек.
28 июня. Сегодня день бродов. Собрались довольно быстро, и кавалькада двинулась. Первый и самый серьезный брод через Саук-сай, вырывающийся из крайнего левого ущелья, бурлящий желтыми бурунами. До брода переходили бесконечное количество старых русел.
Аркадий Георгиевич Харлампиев — коновод. Гуськом пересекаем Саук-сай вверх по течению. Я еду последним. У берега самое глубокое место, а сзади уже буруны. Но конишко упорно идет к берегу, ноги его уже еле держат. Все старания направить вверх ни к чему не приводят. Я озлился, взмахнул плеткой, но она зацепилась за луку и сломалась. Тогда я поддал ногами, направил коня и удачно «вынесся на берег пенистый». Товарищи поздравили меня с успехом.
Вторая светлая река Коинда далась совсем легко.
На третьей, Сельдаре, всадники переправились через все рукава удачно, но одна вьючная лошадь с неопытным караванщиком взяла ниже, попала в глубокое место и перевернулась. Мы уже отъехали далеко, когда поднялась паника.
Караванщики сбросили одежду — и в воду. Попытки поднять лошадь с грузом ни к чему не привели, и лишь, когда обрезали веревки, удалось вытянуть уже не раз перевернувшуюся лошадь. Подмокли манная крупа и ячмень.
Громадные скалистые стены высятся с обеих сторон долины. Высоко нужно задирать голову, чтобы глянуть на небо. Впереди вылезает черный язык ледника Федченко.
Через час мы у места бивуака. Несколько березок и зеленый склон приятно оттеняют суровую панораму. Горячо палит солнце, рядом ледяная речка с ледника Малый Танымас (температура 1, 5 градуса тепла). На больших камнях поставили палатки. Много суматохи с вещами. Разборка и пересмотр всего снаряжения и продуктов.
|
|
|
