Влияние постимперского синдрома и экономического кризиса 2014 года: сближение четырех Россий

До последнего времени казалось, что главным риском для России становится русский национализм и ксенофобия. Их рост отмечался со второй половины 1990-х годов, а с конца 2000-х процесс стимулировался властью для укрепления своих позиций. Ответная реакция в виде роста национализма этнических меньшинств, ведущая к социальной дестабилизации, не принималась во внимание. Эти тенденция не потеряли актуальности, но временно ушли на второй план и были замещены другим, более сильным способом мобилизации поддержки населения – активизацией пост-имперского синдрома.

Фантомные боли и фрустрация после распада СССР существовали в российском обществе весь постсоветский период, хотя ностальгия все же уменьшалась. В 2014 году пост-имперский синдром был переведен из латентной формы в открытую с помощью мощной антиукраинской и антизападной пропаганды. Аннексия Крыма получила массовую поддержку населения, рейтинг президента Путина за январь-март 2014 года вырос с 60 до 82%. Помимо роста поддержки, российская власть получила возможность объяснять происками внешних врагов ухудшающееся состояние экономики. Кроме того, волна ура-патриотизма позволяет проводить более жесткую политику в отношении внутренней оппозиции, которую президент назвал "национал-предателями". Политические выигрыши, способствующие укреплению режима, очевидны.

Активизация пост-имперского синдрома почти стерла политические и ценностные различия между четырьмя Россиями. Данные февральского опроса Левада-центра (до начала действий российских властей в Крыму) показывают, что считали приемлемым отделение Крыма и восточных регионов от Украины 56% москвичей, 34% жителей крупных городов, 47-50% жителей средних и малых городов и 36% сельских жителей. Позитивное отношение к европейскому вектору развития Украины минимально, ее интеграцию с Европой поддержали 10% москвичей и 0-3% жителей менее крупных городов и села. Антизападные настроения всюду стали доминирующими, восстановление империи воспринимается как благо. Приведенные выше измерения Левада-центра показывают, что модернизированный слой городского населения с европейскими ценностями и рациональным восприятием картины мира невелик даже в крупнейших городах России. Потребительская модернизация пока не привела к изменению базовых (надконституционных по Дугласу Норту) ценностей.

Маловероятно, что пост-советский синдром будет преодолен в течение ближайших 10-15 лет. Ностальгия по СССР сохранилась не только в сознании старших поколений, имперский миф успешно воспроизводится в сознании молодежи. Период резкой активизации (ура-патриотизма) не может быть длительным, но поддержка политики Путина по "собиранию русских земель" сохранится надолго, это ценностной выбор подавляющего большинства россиян вне зависимости от места проживания.

Экономика России вступила в рецессию вне зависимости от украинских событий. В 2013 году промышленное производство и инвестиции не росли, в 2014 году начался спад. Рост доходов населения в 2013 году был минимальным (3%) и обеспечивался в основном повышением заработной платы занятым в бюджетом секторе. Состояние бюджетов регионов ухудшается из-за сокращения налога на прибыль и трансфертов из федерального бюджета. Несмотря на снижение доходов бюджетов, регионам приходится выполнять указы Путина по повышению заработной платы занятым в бюджетом секторе. Результатом стал дефицит бюджетов 77 регионов из 83. Суммарно расходы бюджетов регинов на 8% превысили их доходы. Бюджетная система дестабилизируется, долг регионов достиг 2 трлн рублей (31% их собственных доходов без учета трансфертов из федерального бюджета). Регионам придется сокращать расходы. Основной способ – сокращение числа учреждений социальной сферы и численности занятых в ней.

Влияние экономических проблем на четыре России различается. Слаборазвитые республики («четвертая Россия») не заметили экономического кризиса 2009 года и вряд ли заметят новый, так как они живут в основном за счет трансфертов из федерального бюджета и теневой экономики. Доля этих республик в общем объеме трансфертов регионам РФ составляет только 10%. Федеральный бюджет способен поддерживать их и дальше.

Периферийная «третья Россия» также вне зоны риска. В ней больше всего пенсионеров, и даже если повышение пенсий замедлится, пожилое население лояльно и управляемо. В сельской местности и в малых городах выше доля занятых в бюджетном секторе и сельском хозяйстве. Заработная плата в бюджетном секторе выросла, а агросектор в условиях падения курса рубля и сокращения импорта будет более конкурентоспособным.

В промышленных городах «второй России» влияние экономического кризиса ощущается сильнее, особенно в городах металлургии, угольной, целлюлозно-бумажной промышленности и машиностроения, где спад производства начался в 2013 году. Крупный и средний бизнес пока очень осторожно сокращают занятость из-за давления федеральных и региональных властей, но по мере углубления кризиса проблема безработицы обострится. Ее удастся смягчить, так как федеральный бюджет выделил значительные средства на поддержку занятости (более 100 млрд. руб. в 2014 году, на 20% больше, чем в кризисном 2009 году). Но это поможет только в том случае, если кризис будет краткосрочным, что маловероятно с учетом институциональных дефектов российской экономики и международных санкций. «Вторую Россию» ожидает рост безработицы и снижение уровня жизни населения. В то же время следует учитывать, что население промышленных городов Центра, Северо-Запада и Урала постарело, значительная часть работников в предпенсионном возрасте, что снижает давление на рынок труда. Протесты вряд ли будут масштабными, поскольку население «второй России» менее образовано, с помощью тотальной пропаганды ему легче объяснить, что все экономические проблемы – это происки внешних врагов.

Моногорода наиболее уязвимы в период кризиса, но массового взрыва недовольства, скорее всего, не произойдет. Крупный российский бизнес научился снижать социальные издержки с помощью управленческих мер (неполная рабочая неделя и вынужденные отпуска, минимизация увольнений и перевод работников на другие рабочие места внутри предприятия при закрытии цехов, увольнение лидеров протеста и фактический запрет на забастовки и др.) и максимальной государственной поддержки занятости. В России сложился достаточно эффективный альянс федеральных, региональных властей и крупного бизнеса, нацеленный на минимизацию социальных протестов в промышленных городах с активами крупных компаний. Моногорода среднего бизнеса более уязвимы, риски закрытия немодернизированных предприятий и роста безработицы выше. Региональные власти пытаются заставить средний бизнес работать себе в убыток или продать предприятие другому собственнику, вынуждают другие компании региона покупать продукцию проблемного предприятия.

В «первой России» вялотекущий кризис (медленная рецессия) не ощущается как острая проблема, но дальнейшее ухудшение ситуации неизбежно. Население крупнейших городов имеет самый высокий уровень образования, доходов и потребительских стандартов, ему есть что терять. Рынок труда постепенно адаптируется к ухудшению конъюнктуры путем замораживания уровня оплаты труда в рыночном секторе и медленного сокращения занятости. Стратегии адаптации населения разные. Для бюрократии, которая составляет значительную часть среднего класса крупных городов, кризисные издержки демпфируются повышением заработной платы и коррупционной рентой. Для конкурентоспособных профессионалов, не готовых адаптироваться к новой политической реальности, сохраняется возможность эмиграции. По мере углубления кризиса жители крупнейших городов способны быстрее избавляться от пост-имперского синдрома и более рационально оценивать последствия антимодернизационной политики. Но есть ли у «первой России» силы для протеста и какими будут формы и масштабы противостояния политике Кремля – открытый вопрос.