Культурная компетентность в управлении народами

Дж. ван Виллиген прослеживает развитие прикладной антропологии на протяжении нескольких периодов, которые он называет этапами прикладной этнологии, Федеральной Службы, повышение роли дисциплины и определения ее ценностей и этап исследований политики [Van Willigen 1986]. Рассмотрим политические контексты развития прикладной антропологии в течение указанных этапов.

Этап прикладной этнологии характеризуется тесными связями антропологии и колониальной системы. Говоря словами К.Леви-Стросса, антропология родилась под сенью колониализма, и это представляет собой исторический факт [Цит.по: Бочаров 1998: С.135]. Господствовавшая тогда в антропологии эволюционистская модель концентрировалась на необратимых культурных изменениях в процессе развития обществ от простого к сложному и позволяла оценить рассматриваемую культуру или культурную черту в соответствии с принятыми критериями [См.: Культурология 1997]. Человеческая культура в этих теоретических рамках рассматривается как совокупность процессов адаптации людей, организованных в общества, к их природному окружению. В эволюционизме устойчиво сохраняется интерес к понятию «адаптация». Отметим, что интерес к идеям эволюционизма начал возрождаться в 50-е годы ХХ в., когда большой вес приобрели разнообразные теории развития. Мы вернемся к этому позже, а сейчас обсудим прикладную политическую роль эволюционистской антропологии.   

Британский антрополог эволюционистского направления Э. Тэйлор мыслил антропологию как «политическую науку» и был убежден, что ее применение улучшит условия человеческого существования [Sills 1968: p.337]. Антропологические исследования в период колониализма финансировались правительственными и частными структурами. В Великобритании признание практической ценности этнографических знаний восходит к середине XIX в., когда в фокусе прикладной антропологии оказались колониальные территории. Антропология использовалась в британских колониях в Нигерии с 1908 г. с целью выработки принципов непрямого, или косвенного управления [Foster 1969].

Косвенное управление, в частности, предполагало использование традиционных институтов власти, местных вождей и старейшин [Зотова 1973]. Здесь, а затем в Судане были проведены первые этнографические работы по заказу колониальных властей. И хотя в США практическая этнография применялась для разработки методов администрирования индейскими сообществами еще с 60-х годов XIX в., все же именно британцы были первыми, кто признал практическую ценность антропологии и стал нанимать исследователей на работу в целях оптимизации управления. К концу века здесь осознается необходимость знания этнографии для колониальной администрации, а с начала ХХ в. известны программы обучения этнографическим дисциплинам представителей органов управления. В частности, Королевский антропологический институт Великобритании поддержал учреждение учебного центра для офицеров, направляемых на службу в колонии, аргументируя это тем, что антропологическая перспектива может исключить непонимания, которые могут привести к затратному применению военной силы. В некоторых владениях Великобритании была введена должность правительственного антрополога. В ряде стран Латинской Америки с 20-х годов ХХ в. местная этнография была призвана способствовать государственной политике, направленной на экономическую и культурную интеграцию коренных народов.

По мнению Дж. Фостера, важнейшим стимулом для развития прикладной антропологии явилось намерение помочь решению экономических, политических и социальных проблем, помочь установлению «стабильных» правительств. Однако, непосредственная связь прикладной антропологии в развитых капиталистических странах с политикой подавления, проводимой по отношению к другим народам, неоднократно вызывала критику. До распада колониальной системы интересы прикладной антропологии были сосредоточены на управлении подчиненными народами (и это была именно административная антропология). В связи с этим в XIX и начале XX вв. антропология и этнография испытывали большое влияние так называемого «колониального столкновения» – межкультурных взаимодействий в контексте отношений управления, которые характеризовались модусами доминирования и зависимости. 

Принципы косвенного управления были распространены в колониальных и постколониальных странах, однако не везде продемонстрировали свою эффективность. Вместе с тем, попытки заменить традиционные властные структуры путем рекрутирования «чиновников из автохтонов, получивших начатки европейского образования, чаще всего не приносили желаемого результата. Бывшие вожди сохраняли высокий статус, а “назначенцы” из непривилегированных групп и тем более из чужаков, как правило, не пользовались авторитетом. Даже если традиционные статусы и ранги отменялись декретами и устраивались выборы, то в органах власти оказывались либо те же самые представители племенной верхушки, либо их ставленники» [Крадин 1997]. Если же к управлению привлекалась местная молодежь из-за соображений большей гибкости и инициативности, то «в условиях доминирования системы возрастных статусов (особенно в Африке) молодежь, даже если и получала современное образование, не приобретала необходимого влияния в общине, и, следовательно, без применения дополнительного насилия не могла успешно выполнять административные функции» [там же].

Этап Федеральной Службы. Прикладная антропология приобрела большое значение в Англии после Первой мировой войны, когда прибавилось проблем, связанных с управлением колониальной империей. В этот период эволюционистские основы антропологии постепенно вытесняются функционализмом. Функционализм – одна из наиболее влиятельных теоретических школ социальной антропологии, которая объясняет социальные и культурные институты, отношения и поведения в терминах функций, выполняемых ими в социокультурных системах. Различные социальные феномены (действия, отношения, институты), согласно этому подходу, должны объясняться через функции, выполняемые ими в социокультурной системе вообще или в тех или иных социальных или культурных общностях, в которых они имеют место. Функционалисты стремились показать, как род или религия структурировали экономические институты, как система ритуалов стимулировала экономическое производство и организовывала политику, а также как мифы (ранее недооцениваемые как выдумки) регулировали социальные отношения [Fischer 1997: P.210]. Позднее структурный функционализм в сочетании с идеями М.Вебера повлиял на развитие теории действия, которая фокусируется на индивидуальных акторах и их стратегиях в конкретном социально-политическом контексте [Macmillan Dictionary of Anthropology 1986: P.3-4]. С точки зрения теории действия в антропологии, индивид рассматривается в рамках социальной организации в контексте политического действия и взаимодействия, с учетом фракций, групп интересов и других политических акторов.

В функционализме важную роль играли прикладные аспекты; сторонники этого направления в своих исследованиях стремились к получению результатов, которые могли быть применены на практике [см.Радклифф-Браун 1997]. В период развития в Великобритании функционализма, многие антропологи были на службе Иностранного и Колониального Офиса. Большинство из них не рассматривали свои исследования как предназначенные в первую очередь для употребления правительством, но верили, что это может смягчить задачу колониального управления.

Прикладная антропологическая работа в связи с администрированием в США началась с Индейского реорганизационного акта 1934 г. Это был закон, принятый в целях обеспечения новых прав для коренного населения Северной Америки в резервациях. Главной целью американского правительства в это период стала, в соответствии с официальными заявлениями, передача индейцам управление их собственностью (в основном, землей); предотвращение дальнейшего истощения ресурсов в резервациях, построение твердой экономической базы для людей, проживающих в резервациях; возвращение индейцам самоуправления на уровне племени; сохранение и развитие земли и ресурсов индейцев; расширение их права на ведение бизнеса и других организаций; формирование системы кредитов для индейцев; передача им определенных гражданских прав; обеспечение их профессиональной подготовкой [см. The Indian Reorganization Act 2001]. Несмотря на то, что сам акт в настоящее время продолжает действовать, многие индейцы ставят под сомнение те цели постепенной ассимиляции, которые в нем заложены. В последние годы растет движение, ставящее своей целью повлиять на федеральную политику, характеризующуюся снисходительностью в обращении с индейцами и их культурами.  

В тридцатые же годы принятие Индейского реорганизационного акта явилось достаточно прогрессивным шагом. Развитию антропологической работы в рамках федеральной политики способствовала деятельность Дж. Коллиера – специального уполномоченного по делам американских индейцев, который нашел применение специальным навыкам антропологов в сфере государственных интересов [см. The Indian Reorganization Act 2001]. Антропологи, работая вместе с группами, представляющими интересы коренных американцев, изучали самоуправление в резервациях и готовили рекомендации по разработке племенных хартий и конституций [Foster 1969: P.200].

Более широко начинает использоваться работа прикладных антропологов в период Второй мировой войны – в правительственной структуре, занимающейся анализом сообществ в Администрации по делам военных переселенцев. Деятельность этого отдела приобрела особое значение в связи с насильственным перемещением японцев с Западного побережья США, которые размещались в лагерях для интернированных лиц на востоке Сьерр, а также с подготовкой офицеров к деятельности в качестве будущих администраторов на оккупированных территориях. Кроме того, особую роль во внешней политике США стала играть Латинская Америка, и роль антропологов еще более возрасла.

В 1941 г. группой ученых США было основано «Общество прикладной антропологии» (Society for Applied Anthropology). Среди основателей ассоциации были Маргарет Мид, Элиот Чейпл и Фред Ричардсон. Они заявили, что сделали это в ответ на растущее внутри Американской антропологической ассоциации «академическое предубеждение» против прикладных задач дисциплины. В этом же году был основан первый журнал ассоциации – «Прикладная антропология» (Applied Anthropology) – изменивший свое имя в 1949 г. на «Человеческую организацию» (Human Organization).

В 1943 г. при Смитсонианском институте создается Институт социальной антропологии под руководством Морского ведомства, благодаря чему улучшаются возможности финансирования антропологических исследований и прикладной деятельности. Продолжается и прикладная работа организационных антропологов – в организациях, на предприятиях [Романов 1999]. После Второй мировой войны прикладная антропология в США вышла на новый виток развития вследствие активного участия страны в послевоенном переделе сфер влияния в мире, в политике регулирования и развития в третьем мире [Macmillan Dictionary of Anthropology 1986: P.13].

Прикладные антропологи того времени отталкивались от идеи, что в странах третьего мира имеется потребность в изменении и желание развиваться. Понятие развития играло здесь особую роль, и ниже мы особо на нем остановимся. Свойственные функционализму акцент на статичной и внеисторичной природы структуры и функции, невнимание к характеру внутренних конфликтов в рамках отдельных систем, а также игнорирование причин социальных изменений общества в целом, не могли не сказать на особенностях прикладной работы этого периода. Функционалистам, озабоченным гармоничным функционированием целого, не удавалось принять в расчет феномен конфликта и дезинтегрирующие социальные силы в обществе. Прикладные антропологи этого периода полагали доминирующую национальную и международную политическую структуру как в основе своей благожелательную и стремились минимизировать столкновения между элементами различных культур, а также создать более позитивные отношения между «недоразвитыми» и «развивающими» странами. Наиболее известным является пример проекта прикладной антропологии «Викос» университета Корнелл, реализованного в Перу, где команда антропологов под руководством А. Холмберга приняла участие в интенсивной промышленной модернизации одного крупного округа. Впоследствии «Викос» был подвергнут критике за то, что антропологи способствовали проведению реформ, нацеленных на передачу власти промышленникам, приняли на себя роль «патрона» и проводили патерналистскую политику. Эта политика лишала целые группы населения автономии, оправдывая это аргументами пользы и выгоды. В ряде других случаев, в то же время, прикладные антропологи помогали решать проблемы ошибочной культурной интерпретации одних групп или институтов другими, предлагая творческий синтез традиционных и современных институтов и технологий.

Среди прочих, функционалистской перспективе противостояли теория действия и марксистская антропология, выступая за изучение индивидуальных, групповых и классовых конфликтов и конкуренции, а также политических конфликтов и международных отношений как факторов социальных и исторических изменений.

Этап повышения роли прикладной антропологии и прояснения этических ценностей. После Второй мировой войны и крушения колониальной системы усилия прикладных антропологов в разных странах сосредоточились главным образом на попытках управления социально-экономическими и культурными процессами в сельских зонах развивающихся стран, а также на прогнозировании результатов этих усилий. Антропологи работали там, где политическую ангажированность было трудно не заметить: например, в проекте «Камелот» правительство США пыталось использовать университетские исследования для оценки антикоммунистических настроений в Чили. Полагают, в этой связи, что антропологи косвенно причастны к падению правительства Сальвадора Альенде и приходу к власти проамериканского военного режима Аугусто Пиночета. В целом, участие североамериканских антропологов в проектах и разработках, связанных с войной во Вьетнаме, как и в проектах подрывного характера в Южной Америке привело к дискредитации прикладной антропологии и отходу многих специалистов от участия в таких проектах в 1960-1970-е годы.

Все это вызвало в академических кругах большие сомнения в отношении необходимости участия в исследованиях, финансируемых правительством, повысив степень осознания политической роли прикладной антропологии. И хотя реальное влияние антропологии в принципе на развитие политики вряд ли было ключевым, некритичный взгляд антропологов на колониальные и неоколониальные властные структуры привел к развитию критической антропологии в 1970-х годах, призвавшей «деколонизировать» профессию. В критической антропологии представлен сплав дисциплин, в котором ученые разных теоретических позиций осуществляют анализ способа жизни конкретного народа и влияния на него политико-экономической деятельности государств-наций и других «систем контроля» [Macmillan Dictionary of Anthropology 1986: P.57-58]. Критическая антропология признает внутреннюю интегрированость культурной системы, которая при этом не обязательно является однородной и функциональной. Она отрицает использование расистских, сексистских и иных терминов, несущих смыслы принижения статуса («примитивная» культура, «примитивное» общество, «дикари»). Ее прагматический потенциал очевиден: она ставит новые вопросы об обществе и культуре, развивая понимание разнообразных народов мира, преодолевая стереотипы, существующие в государствах-нациях, промышленности и других доминирующих политико-экономических формациях.

Работы по критической антропологии  включают этнографию определенного народа, выполненную на протяжении длительного времени; продолжающийся анализ и мониторинг национального государства и мировой системы в их влиянии на данный народ; знание мировой этнологии и способность сопротивляться этнологическим обобщениям при помощи постоянно обновляющихся этнографических данных; желание выходить на различные литературные и политические арены от имени данного народа, борющегося за автономию или более удовлетворительные экологические, экономические, политические, социальные или культурные условия жизни.

Представители критического направления не только делали акцент на исторической важности колониализма в развитии антропологии, но утверждали, что многие антропологи продолжают завуалировать сохраняющиеся неоколониалистские или империалистские властные отношения, например, акцентируя способы культурной адаптации: ведь для власть имущих «выработка в людях примирения с системой господства и подчинения является, по-видимому, более важным моментом, чем экономическое или политическое насилие» [Скальник 1991: с.145]. Кроме того, указывалось на то, что «примитивный» мир, изучаемый антропологами так, как если бы это было доколониальной «традиционной» реальностью, на деле является системой, радикально трансформированной и во многом созданной колониализмом.

И хотя отношения между антропологией и управлением не несводимы к колониализму, поскольку существуют глубокие  доколониальные философские и научные корни дисциплины, тем не менее, необходимо критически оценивать установки антропологов в отношении международных властных структур и той роли, которую эти установки играют даже, казалось бы, в чисто академических исследованиях.  

В частности, подобную критику сегодня осуществляют такие организации, как Международная рабочая группа по делам туземных народов, Культурное выживание, Антропологический ресурсный центр, Международная организация Выживание (International Working Group for Indigenous Affairs, Cultural Survival, the Anthropological Resource Centre, Survival International).

В ответ на эту критику было осуществлено несколько попыток развить прикладную антропологию в таком направлении, которое было бы более чувствительным как к политической роли дисциплины, так и к возможным политическим конфликтам интересов, которые могут возникнуть из-за антропологического вмешательства. Однако в тот период, хотя некоторые аспекты антропологического знания и применялись политиками в ряде областей, практика (в противоположность академическим исследованиям) некоторое время считалась маргинальным занятием для антропологии как исследовательской дисциплины. В США и Британии на какое-то время состоялось повсеместное возвращение дисциплины в академический мир, и это привело к формированию здесь убеждения относительно того, что академические исследования никоим образом не должны быть связаны со специфическими интересами никакой группы клиентов. К тому же, послевоенный период сопровождался растущей потребностью в специалистах с научной степенью по антропологии, которых не хватало на повсеместно развивающихся кафедрах антропологии в США.

Однако, уже к началу 1970-х годов академический рынок труда уже не справлялся с наймом большого количества ученых и преподавателей, получавших степень по антропологии. Правительство США тогда нуждалось в прикладных антропологических знаниях для развития и оценки эффективности своих программ по оказанию технической помощи развивающимся странам и международной политики в целом. Студенты-антропологи стали нуждаться в более специфической подготовке к тому неопределенному рынку труда, где они вскоре должны были искать занятость. В этих условиях сектор академической занятости продолжал сжиматься, а потребность в исследованиях политики увеличивалась. Вследствие негативной общественной оценки американской политики во Вьетнаме, многие антропологи с неохотой искали работу в государственном секторе. Как полагают, именно недостаток рабочих мест для выпускников факультетов антропологии в университетах привел к тому, что все больше молодых специалистов находили новые области практического применения их дисциплины [Macmillan Dictionary of Anthropology 1986: p.12-13], в частности, в сфере управления культурными ресурсами [Applied Anthropology 1997: p.21], в проектах правительства США в области здравоохранения и адаптации технологий в странах третьего мира. Содержание и процедуры выполнения таких проектов должны были быть запланированы и реализованы с учетом конкретного социального и культурного контекста.

С начала 1960-х и особенно в 1970-х годах британские антропологи стали проводить разнообразные прикладные исследования в третьем мире, а в Британии и Европе – в основном в сфере этнических отношений. В такие исследования вовлекались профессионалы, которые полагали, что они должны активно реагировать на безотлагательные веления времени. В 1970‑х здесь образуются специализированные профессиональные сообщества, по большей части вне Британской ассоциации социальной антропологии. В 1976 г. было образовано Медицинское антропологическое общество в Манчестере. В 1977 г. в Королевском антропологическом институте был создан «Комитет антропологии развития», чтобы, как было сказано, «способствовать вовлечению антропологии в развитие третьего мира» [Social anthropology 1997: p.21].

Противоречия между антропологией, политикой и прикладной деятельностью были вызваны фрагментацией академической антропологии и ее отделением от исследователей, практикующих в неакадемическом мире [Macmillan Dictionary of Anthropology 1986: p.118]. Понимая эту дистанцированность, энтузиасты прикладной антропологии неутомимо стремятся обеспечить объединение практикующих исследователей для интенсификации обмена идеями между теоретической и практической сферами деятельности. В 1974 г. в городе Таксоне в США было основано общество практических антропологов штата Аризона – первая организация практиков на локальном уровне [Van Willigen 1993: p.35]. Хотя эта организация и была расформирована через десять лет, она послужила моделью для многих других региональных организаций, в том числе, Вашингтонской ассоциации практических антропологов округа Колумбия и Общества прикладной антропологии в Боулдере, Коннектикут. Эти «ассоциативные» организации обеспечивали членам возможность для обсуждения общих проблем, способствовали формированию общей профессиональной идентичности и созданию связей с другими профессиями. Около дюжины таких ассоциаций действует сейчас в США [Fiske, Chambers 1997: p.285].

Общество прикладной антропологии в 1978 г. основало издание журнала «Прикладное применение антропологии» (Practicing Antropology) в целях обсуждения проблем практикующих антропологов и наведения мостов между практикующими и академическими антропологами, поощрения использования антропологии в исследованиях политики и предоставления возможности для диалога о текущем состоянии и будущем антропологии [Applied Anthropology 1997: p.21].

В 1981 г. на заседании Американского общества прикладной антропологии была образована британская «Группа прикладных антропологов», которая позже стала называться «Группой антропологии для политики и практики» и ее численность спустя некоторое время достигла 150 человек. Несмотря на более позднее, по сравнению с Америкой, создание формальных организаций прикладных антропологов в Британии, история привлечения антропологов к решению прикладных задач в этих странах удивительно похожа. Так или иначе, к началу 1980-х гг. прикладная антропология была уверенно и широко представлена в профессиональном сообществе в тех странах, где возникла социальная антропология и где традиционно формируется академическая «мода» в глобальном масштабе [Social Anthropology 1985].

В 1983 году в рамках Американской антропологической ассоциации была образована Национальная ассоциация по прикладному применению антропологии (National Association for the Practice of Antropology). Такие же ассоциации действуют в Великобритании, Канаде, Франции, Индии, Перу, Мексике, где возникли и действуют соответствующие государственные исследовательские и административные учреждения. С 1970-х годов в мексиканском индихенизме развивается «интегральный подход» (Г. Агирре Бельтран), где под интегральным действием понимаются меры, направленные на формирование у индейцев гражданской идентичности. В последние годы этнографы латиноамериканских стран работают также и в программах здравоохранения. В странах Южной и Юго-Восточной Азии антропологи довольно широко заняты в программах по развитию общин.

Международной институциализации прикладной антропологии способствовало решение Международного союза этнологических и антропологических наук, принятое на XIII Конгрессе в 1983 году в Мехико, когда была создана Комиссия под названием «Антропология в политике и практике».