 |
VI. Николь просит приюта у г-жи де Фонтанен
|
|
|
|
Как-то утром, часов около девяти, консьержка дома на улице Обсерватории вызвала г-жу де Фонтанен. Ее желает видеть одна "особа", которая отказалась, однако, подняться и не хочет себя назвать.
- Особа? Женщина?
- Девушка.
Госпожа де Фонтанен попятилась. Вероятно, очередная интрижка Жерома. Может быть, шантаж?
- И такая молоденькая! - добавила привратница. - Совсем еще ребенок.
- Сейчас спущусь.
В самом деле, в сумраке швейцарской прятался ребенок, и когда он наконец поднял голову...
- Николь? - воскликнула г-жа де Фонтанен, узнав дочь Ноэми Пти-Дютрёй.
Николь чуть было не бросилась тетке в объятия, но подавила свой порыв. Лицо у нее было серое, осунувшееся. Она не плакала, глаза были широко раскрыты, брови высоко подняты; она казалась возбужденной, полной решимости и отлично владела собой.
- Тетя, мне нужно с вами поговорить.
- Пойдем.
- Не в квартире.
- Почему?
- Нет, не в квартире.
- Но почему же? Я одна.
Она почувствовала, что Николь колеблется.
- Даниэль в лицее, Женни пошла на урок музыки, - говорю тебе, что я до обеда одна. Ну, пойдем.
Николь молча последовала за ней. Г-жа де Фонтанен провела ее к себе в спальню.
- Что случилось? - Она не могла скрыть своего недоверия. - Кто тебя прислал? Откуда ты пришла?
Николь смотрела на нее, не опуская глаз; ее ресницы дрожали.
- Я убежала.
- Ах, - вздохнула г-жа де Фонтанен со страдальческим выражением лица. Но все же почувствовала облегчение. - И пришла сюда?
Николь повела плечами, точно говоря: "А куда мне было идти? У меня больше никого нет".
- Садись, дорогая. Ну... У тебя измученный вид. Ты голодна?
- Немножко.
Она виновато улыбнулась.
- Так что ж ты молчишь? - воскликнула г-жа де Фонтанен, увлекая Николь в столовую.
|
|
|
Она увидела, с какой жадностью девочка поглощает хлеб с маслом, и достала из буфета остатки холодного мяса и варенье. Николь ела молча, стыдясь своего аппетита и не в силах его скрыть. Ее щеки порозовели. Она выпила одну за другой две чашки чая.
- Когда ты ела в последний раз? - спросила г-жа де Фонтанен; она выглядела еще более взволнованной, чем девочка. - Тебе не холодно?
- Нет.
- Да как же, ты ведь вся дрожишь.
Николь нетерпеливо махнула рукой: она сердилась на себя за то, что не смогла скрыть своей слабости.
- Я всю ночь ехала и немного продрогла...
- Ехала? Откуда же ты сейчас?
- Из Брюсселя.
- Боже мой, из Брюсселя! И одна?
- Да, - отчеканила девушка.
Ее голос свидетельствовал о твердости принятого решения. Г-жа де Фонтанен схватила ее за руку.
- Ты озябла. Пойдем ко мне в спальню. Хочешь лечь, поспать? Обо всем расскажешь мне после.
- Нет, нет, сейчас. Пока мы одни. Да мне и не хочется спать. Уверяю вас!
Было еще только начало апреля. Г-жа де Фонтанен разожгла огонь, укутала беглянку в теплый платок и заставила сесть возле камина. Девочка упиралась, потом уступила; сидела сердитая, глаза пылали и смотрели в одну точку, ни за что не желая смягчаться. Кинула взгляд на настенные часы; она так хотела поскорей все сказать, а вот теперь никак не могла решиться. Чтобы не смущать ее еще больше, тетка старалась смотреть в сторону. Прошло несколько минут; Николь молчала.
- Что бы ты ни натворила, родная, - сказала г-жа де Фонтанен, - никто тебя здесь ни о чем не спросит. Если хочешь, храни свою тайну про себя. Я благодарна тебе, что ты решила к нам приехать. Ты будешь здесь как своя.
Николь выпрямилась. Ее подозревают в каком-то проступке, о котором стыдно рассказывать? От резкого движения платок соскользнул с плеч и открыл крепкую грудь, что так не вязалось с совсем еще детским выражением худенького лица.
- Наоборот, - сказала она с пылающим взглядом, - я хочу рассказать все. - И тут же начала с вызывающей сухостью: - Тетя... Помните, когда вы пришли на улицу Монсо...
|
|
|
- Ах, - проговорила г-жа де Фонтанен, и лицо ее снова приняло страдальческое выражение.
-...я тогда все слышала, - торопливо договорила Николь и заморгала глазами.
Наступило молчание.
- Я это знала, дорогая.
Девочка подавила рыдание и уткнулась лицом в ладони, точно расплакалась. Но почти тотчас опять подняла голову; глаза были сухие, губы сжаты, но выражение лица стало иным, даже голос переменился.
- Не думайте о ней плохо, тетя Тереза! Знаете, она очень несчастна... Вы мне не верите?
- Верю, - ответила г-жа де Фонтанен.
Ей не терпелось задать один вопрос; она посмотрела на девушку со спокойствием, которое никого не могло обмануть.
- Скажи, там, вместе с вами, и... дядя Жером?
- Да. - И, помолчав, добавила, поднимая брови: - Он-то и надоумил меня бежать... приехать сюда...
- Он?
- Нет, то есть... Всю эту неделю он приходил каждое утро. Давал мне немного денег на жизнь, потому что я осталась там совсем одна. А позавчера сказал: "Если нашлась бы сердобольная душа, которая бы тебя приютила, тебе было бы лучше, чем здесь". Он сказал "сердобольная душа". А я сразу подумала о вас, тетя Тереза. Я уверена, что и он подумал о вас. Вам не кажется?
- Может быть, - прошептала г-жа де Фонтанен. Она ощутила вдруг такое счастье, что едва не улыбнулась. И поспешила опять спросить: - Но почему ты оказалась одна? Где ты была?
- У нас дома.
- В Брюсселе?
- Да.
- Я и не знала, что твоя мама поселилась в Брюсселе.
- Пришлось - в конце ноября. На улице Монсо все опечатали. Маме не везло, вечные затруднения, судебные исполнители требовали денег. Но теперь все ее долги уплатили, она сможет вернуться.
Госпожа де Фонтанен подняла глаза. Она хотела спросить: "Кто уплатил?" В ее взгляде вопрос выразился до того ясно, что на губах девочки она прочла и ответ. И снова не смогла удержаться:
- А... в ноябре он уехал вместе с ней?
Николь не ответила. Голос тети Терезы так мучительно дрогнул!
- Тетя, - с трудом выговорила она наконец, - не сердитесь на меня, я ничего не хочу от вас скрывать, но очень трудно все вот так, сразу объяснить. Вы знаете господина Арвельде?
|
|
|
- Нет. Кто это?
- Известный парижский скрипач, он учил меня музыке. О, он большой, очень большой артист - он выступает в концертах.
- Ну, и?..
- Он жил в Париже, но он бельгиец. И когда нам надо было бежать, он увез нас в Бельгию. У него в Брюсселе дом, там мы и поселились.
- С ним вместе?
- Да.
Она поняла вопрос и не стала уклоняться от ответа; казалось даже, что, избегая недомолвок, она получает какое-то жестокое удовольствие. Но она не решилась продолжать и замолчала.
После довольно затянувшейся паузы г-жа де Фонтанен спросила:
- Но где же ты была эти последние дни, когда ты осталась одна и дядя Жером тебя навещал?
- Там.
- У этого господина?
- Да.
- И... твой дядя туда приходил?
- Конечно.
- Но каким же образом ты оказалась одна? - так же мягко расспрашивала г-жа Фонтанен.
- Потому что господин Рауль сейчас на гастролях в Люцерне и в Женеве.
- Кто такой Рауль?
- Господин Арвельде.
- И мама оставила тебя одну в Брюсселе, а сама поехала с ним в Швейцарию?
Девочка махнула рукой с таким отчаянием, что г-жа де Фонтанен покраснела.
- Прости меня, дорогая, - шепнула она. - Не будем больше об этом. Ты приехала - и прекрасно. Оставайся у нас.
Но Николь упрямо замотала головой.
- Нет, нет, я доскажу, мне уж немного осталось. - Набрав в грудь побольше воздуха, она выпалила: - Слушайте, тетя. Господин Арвельде в Швейцарии. Но он там без мамы. Потому что он устроил маме ангажемент в одном брюссельском театре, она поет в оперетке, у нее обнаружился голос, и он заставил ее заниматься. Она даже имела большой-большой успех в газетах; у меня тут в кармане вырезки, можете посмотреть.
Она запнулась, на миг потеряв нить рассказа.
- Так вот, - продолжала она, и глаза ее вспыхнули странным огоньком, как раз оттого, что господин Рауль уехал в Швейцарию, дядя Жером и пришел. Но он опоздал. Мамы уже не было. Однажды вечером она поцеловала меня... Хотя нет, - она понизила голос и нахмурилась, - мама меня чуть не избила, потому что не знала, куда меня девать.
Она подняла голову и с вымученной улыбкой продолжала:
- О, если говорить по правде, она на меня вовсе и не сердилась, наоборот.
|
|
|
Улыбка застыла у нее на губах.
- Она была так несчастна, тетя Тереза, вы даже представить себе не можете: ей нужно было уходить, потому что внизу ее кто-то ждал. И она знала, что вот-вот может прийти дядя Жером, потому что он уже много раз к нам приходил, они даже музыкой занимались вместе с господином Раулем; но в последний раз он сказал, что ноги его больше у нас не будет, пока здесь господин Арвельде. И вот, уходя, мама велела мне передать дяде Жерому, что она уезжает надолго, а меня оставляет и просит его обо мне позаботиться. Я уверена, он бы так и сделал, но я не решилась ему об этом оказать, когда он пришел. Он страшно рассердился, я боялась, что он кинется за ними в погоню, и я нарочно ему соврала, сказала, что жду ее с минуты на минуту. Он везде ее искал, думал, она еще в Брюсселе. Но я уже больше не могла этого выносить, не могла там оставаться; во-первых, потому что лакей господина Рауля... ах, я его ненавижу! - Она вздрогнула. - У него такие глаза, тетя Тереза!.. Ненавижу его! И когда дядя Жером мне сказал о сердобольной душе, я вдруг сразу решилась. Вчера утром он дал мне немножко денег, и я поскорее ушла, чтобы лакей у меня их не отобрал, и до вечера пряталась в церквах, а потом села в ночной пассажирский поезд.
Она говорила быстро, потупившись. Когда она подняла голову, на лице г-жи де Фонтанен, всегда очень ласковом, было написано такое негодование, такая суровость, что Николь умоляюще всплеснула руками:
- Тетя Тереза, не судите маму так строго, поверьте мне, она ни в чем не виновата. Я ведь тоже не всегда веду себя хорошо, я очень ее стесняю, разве я сама не вижу! Но теперь я уже большая, я не могу так жить. Нет, я больше так не могу, - повторила она, сжав губы. - Я хочу работать, зарабатывать себе на жизнь, не быть никому в тягость. Вот почему я приехала, тетя Тереза. Кроме вас, у меня нет никого. Что мне еще было делать? Приютите меня всего на несколько дней, хорошо, тетя Тереза? Только вы одна можете мне помочь.
Госпожа де Фонтанен была так растрогана, что не в состоянии была выговорить гаи слова. Могла ли она когда-нибудь думать, что эта девочка станет ей вдруг так дорога? Она смотрела на нее с нежностью, которая была сладка ей самой и унимала собственную боль. Девочка была сейчас, возможно, не так хороша, как прежде; губы обметало лихорадкой; но глаза! Темные, серо-голубые, даже, пожалуй, слишком большие, слишком круглые... И какая честность, какое мужество в их ясном взгляде!
Когда к г-же де Фонтанен вернулась способность улыбаться, она наклонилась к Николь:
- Моя дорогая, я тебя поняла, я уважаю твое решение и обещаю тебе помочь. Но на первых порах поживи здесь у нас, тебе нужен отдых.
|
|
|
Она сказала "отдых", а взгляд говорил - "любовь". Николь это поняла, но не позволила себе растрогаться.
- Я буду работать, я не хочу никому быть в тягость.
- А если мама вернется за тобой?
Ясный взгляд потемнел и сделался на удивление жестким.
- Ну уж нет, ни за что! - хрипло выговорила она.
Госпожа де Фонтанен притворилась, что не слышит. Она сказала только:
- Я бы с радостью оставила тебя здесь... навсегда.
Девушка встала, пошатнулась и вдруг, соскользнув на пол, положила голову тетке на колени. Г-жа де Фонтанен гладила ее по щеке и думала о том, что нужно коснуться еще некоторых вопросов.
- Ты насмотрелась, моя девочка, такого, чего в твоем возрасте видеть не следует... - решилась она наконец.
Николь хотела выпрямиться, но тетка ей не дала. Она не хотела, чтобы та увидела, как она покраснела. Прижимая лоб девочки к своему колену и рассеянно наматывая на палец светлую прядь, она подыскивала слова:
- Ты уже о многом догадываешься... О таком, что должно оставаться... тайным... Понимаешь меня?
Она наклонилась к Николь и заглянула ей в глаза; там вспыхнули искры.
- О тетя Тереза, вы можете быть спокойны... Никому... Никому! Все равно бы никто не понял, все стали бы маму обвинять.
Она хотела скрыть от людей поведение матери - почти так же, как г-жа де Фонтанен пыталась скрывать поведение Жерома от своих детей. Они неожиданно становились сообщниками. Это стало ясно, когда Николь, на мгновенье задумавшись, подняла к ней оживившееся лицо:
- Послушайте, тетя Тереза. Вот что мы должны им сказать: маме пришлось самой зарабатывать себе на жизнь, и она нашла выгодное место за границей. В Англии, например... Такое место, что неудобно было взять меня с собой... Погодите... ну, скажем, место учительницы. - И прибавила с детской улыбкой: - А раз мама уехала, никто не удивится, что я такая грустная, правда?
|
|
|
