 |
Глава шестая 6 страница
|
|
|
|
«Определился треугольник острием вниз, или — как в бывшей останкинской заставке — острием в зрителя. Основание его (на первых порах притуманенное секретностью) составляли Александр Яковлев, Вадим Бакатин, Борис Ельцин, Евгений Примаков, Георгий Арбатов, Гавриил Попов, Анатолий Собчак, Татьяна Заславская. По равновеликим бедрам треугольника, сходящимся в острие, струились помельче рангом — типа Юрия Черниченко, Юрия Болдырева, Галины Старовойтовой, Аркадия Мурашева, Гдляна—Иванова, Геннадия Бурбулиса, Фёдорова (юрист), да еще — для всесоюзной видимости — несколько представителей из регионов — типа Шаповаленки, Конева, Лопатина… А на самое острие… был командирован Юрий Афанасьев. Вот этот треугольник и оформился в «Межрегиональную депутатскую группу…»
В этакую, как пытались представить профанам её оформители, невинную, даже не фракцию, а чуть ли не кружок по интересам. Так сказать,
«стихийно возникшую» ячейку. Наивное, неопытное большинство депутатов так и воспринимали сие образование. Но… это далеко не безгрешная артель. И образовалась она не стихийно, в одночасье. Ведь и слепому ясно: создать буквально за несколько дней так профессионально оформленную связку, со всеми признаками корпоративного ордена, могли только профессионалы. А что это не просто кружок случайных людей, а ядро будущей партии, свидетельствуют блестящая информированность входящих в связку о месте и времени действия, согласованность и безупречная синхронность акций и, наконец, жесточайшая дисциплина и суровая подчиненность низа верхам… Треугольник имел отлично отлаженную разведсистему, весьма разветвленную сеть стукачей и соглядатаев… Там составлялись и хранились досье на всех более или менее видных оппонентов по многобалльной системе…»
|
|
|
Олейник Б. И. Князь тьмы… С. 15—16.
МДГ, или, по выражению Б. И. Олейника, «профессионально оформленная связка», создавалась, конечно, для того, чтобы вести за собой Съезд, на который демократы возлагали большие надежды. Съезд, согласно их замыслам, должен был стать сильным противовесом официальной власти, сосредоточив в конечном счете у себя всю полноту государственной власти. Так, во всяком случае, позволяет думать заявление одного из руководителей МДГ А. Д. Сахарова, сделанное им на Съезде:
«На нас огромная историческая ответственность, необходимы политические решения, без которых невозможно укрепление власти советских органов на местах и решение экономических, социальных, экологических, национальных проблем. Если Съезд народных депутатов не может взять власть в свои руки (курсив мой. — И. Ф. ), то нет ни малейшей надежды, что её смогут взять Советы в республиках, областях, районах, селах»
Цит. по: Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 494
Н. И. Рыжков по поводу этого заявления Сахарова замечает:
«А. Д. Сахаров, которого считали в нашей стране «отцом демократии», связывал ее именно с Советской формой государственного устройства. Он четко зафиксировал это в своем проекте Конституции. И как же тогда понимать тех, кто до сих пор, клянясь именем Сахарова, в одночасье уничтожил власть Советов?.. »
Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 494
Чтобы понять тех, кто уничтожил Советы, поклоняясь одновременно Сахарову, надо трезво оценивать самого Сахарова. Тот факт, что в проекте сахаровской Конституции говорится о «советской форме государственного устройства», не может быть однозначно истолкован как свидетельство приверженности её автора Советской власти. Ведь Сахаров обнародовал свой проект тогда, когда власть ещё находилась у КПСС, и главная задача демократов состояла в том, чтобы лишить партию властных функций под предлогом передачи власти Советам. Вот почему будущие ликвидаторы Советов вместе с Сахаровым выбросили лозунг: «Вся власть Советам! ». Но когда «Голиаф» был повержен, незачем было церемониться и с советами. С ними также было покончено. И доживи Сахаров до уничтожения «советской формы государственного устройства», он повел бы себя так, как другие демократы, поведение которых вызывает недоумение у Н. И. Рыжкова.
|
|
|
Итак, решения XIX Всесоюзной партийной конференции, изменившие порядок избрания народных депутатов СССР, распахнули двери для «хождения во власть» представителям оппозиции, и они устремились туда толпами. Горбачев получил мощное подкрепление и мог продолжить «перестройку». По многозначительному признанию Н. И. Рыжкова,
«конференция торопила события» …
Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 491
Несмотря на постоянные заверения о своей преданности Советской власти, Горбачев, на наш взгляд, готовил «похороны» Советов. Уже в решениях конференции настораживает идея о создании постоянно работающего двухпалатного Верховного Совета СССР — законодательного, распорядительного и контрольного органа. При определенных условиях такой Верховный Совет легко мог быть трансформирован в буржуазный парламент по типу западных демократий. Нашу догадку подтверждает учреждение должности Президента СССР, выпадающей из системы Советской власти, более того, ей чужеродной.
Решение о введении института президентства было принято на внеочередном, Третьем съезде народных депутатов СССР в марте 1990 года. 15 марта Горбачёв принял присягу в качестве Президента СССР. Спрыгнув с «советской тележки» в президентское кресло и уступив место Председателя Верховного Совета СССР А. И. Лукьянову, главный прораб «перестройки» тем самым показал, что не связывает свою дальнейшую судьбу с Советской властью. Став президентом, Горбачев получал определенную независимость как от КПСС, так и от Советов. Следовательно, учреждение президентской должности наносило удар и по партии, и по Советской власти, ослабляя как ту, так и другую.
|
|
|
Начался процесс концентрации властных функций в президентских структурах, в частности в наскоро созданном Президентском Совете, что в перспективе должно было неизбежно привести к падению власти не только партийных, но и советских органов. Поэтому ханжеством и лицемерием пронизаны слова Горбачева, проливающего «крокодиловы слезы» по поводу Советов, упраздненных режимом Ельцина:
«Став у власти осенью 1991 года, радикалы развернули мощное наступление на Советы, объявив их цитаделями тоталитарной системы. А затем, воспользовавшись событиями 3—4 октября 1993–го, фактически смели с лица земли всю советскую систему, все представительные органы. Кое–где Советы отказались само распускаться, но в конце концов их принудили к этому силой.
В чем же дело? Действительно ли советская форма не годится для демократии? Такое допущение опровергается уже тем, что до поры до времени у радикалов никаких претензий к Советам не было. Напротив, Сахаров в своем проекте Конституции сохранил эту форму и на Первом съезде народных депутатов СССР предложил принять декрет о передаче всей власти Советам. Больше того, именно через Советы, благодаря им Гавриил Попов был избран председателем Московского Совета, Анатолий Собчак — Ленинградского, а Борис Ельцин — Верховного Совета России. В то время из этого лагеря не доносилось никакой хулы по адресу советской формы демократии. Да и какие могли быть у того же Ельцина претензии к Верховному Совету, если депутаты, не подумав о последствиях, послушно и даже с энтузиазмом приняли Декларацию независимости России, разрушавшую союзное государство, ратифицировали Беловежское соглашение, дали президенту дополнительные полномочия для проведения экономической реформы, согласились, чтобы он возглавил правительство и целиком сформировал его по собственному разумению.
Повод для недовольства возник тогда, когда депутатский корпус, по крайней мере большинство его, убедившись в пагубных последствиях для государства и народа «шокохирургии», стал сначала робко, а затем все смелее выражать несогласие с этим. Вот тогда и ополчились на Советы, тогда и начался конфликт между исполнительной властью и органами народного представительства, закончившийся для последних полным разгромом»
|
|
|
Горбачёв М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 463—464
М. С. Горбачёв, как видим, старается оправдать себя и возложить вину за «разгром» Советов на «радикалов», тогда как судьба Советской власти была во многом предопределена с установлением института президентства, ибо советская форма государственности и президентская несовместимы в принципе. С этой точки зрения конфликт между исполнительной властью в лице президента и органами народного представительства в лице Верховного Совета России был заложен уже тогда, когда по настоянию Горбачева Третий съезд народных депутатов СССР учредил должность Президента СССР. Да и ликвидация Советов была бы невозможна без наличия президентской власти.
Трудно поверить в то, что Горбачев действительно не понимал, почему «радикалы» «до поры до времени» не предъявляли «никаких претензий к Советам». Как–то неловко бывшему генсеку напоминать о том, что тогда была еще сильна КПСС и задача «радикалов» состояла в том, чтобы лишить ее власти. Для этого и нужны были им Советы. Отсюда и всякого рода спекуляции «радикалов» насчет их всевластия. Но с ослаблением КПСС, а тем более после ее ликвидации отпадала потребность в Советах. Рано или поздно они были бы также упразднены, поскольку не соответствовали целям буржуазной реставрации. Более того, Советы, будучи по своему определению органами народовластия, являлись преградой на пути капитализации России, разворовывания государственной собственности, созданной самоотверженным и героическим трудом советских людей, уповающих на справедливость и социальное равенство. И дело здесь отнюдь не в «шокохирургии», а в глубинном сознании русского народа, который решительно не приемлет капитализма как общественную систему. Вот и возникает вопрос, можно ли было дать власть в руки народу с подобной ментальностью, надеясь при этом перестроить общество на буржуазных началах. «Радикалы» всех пометов и мастей, а также их зарубежные наставники отлично понимали, что допускать такой народ к власти нельзя. Вот почему Советы в политической системе посткоммунистической России стали неуместны. И они вслед за КПСС сошли с российской исторической сцены.
Если бы XIX партийная конференция не приняла решение о реформировании избирательной системы в СССР, то Горбачев как президент, конечно же, не состоялся, а вопрос об учреждении президентства скорее всего вообще бы не поднимался. Весенние 1989 года выборы народных депутатов СССР потрясли КПСС, приведя её в состояние, похожее на оцепенение и страх, подавившие волю к сопротивлению. Показательно, что вскоре Пленум ЦК КПСС удовлетворяет просьбу 110 членов и кандидатов в члены ЦК и Центральной ревизионной комиссии об отставке. Это — позорное отступление, постыдное бегство «старой гвардии» ЦК КПСС, свидетельствующие о полной деморализации и поражении противников горбачевской «перестройки» в верхнем партийном эшелоне.
|
|
|
М. С. Горбачев вспоминает, как проходило заседание Политбюро 28 марта 1989 года, т. е. сразу по завершении выборов (Горбачёв М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 426—430). Настроение у большинства его членов «было угнетенное, в воздухе висело — провал». Правда, некоторые участники заседания, не понимая, вероятно, всей серьезности произошедшего, не теряли оптимизма. Так, Н. И. Рыжков бодро заявил: «Ничто не потеряно, у нас сильная партия, сильное государство». Но вместе с тем он говорил о том, что «газеты ЦК выступают против ЦК». По мнению В. И. Воротникова, «Закон о выборах требует исправления». На местах, по его словам,
«возмущены поведением средств массовой информации, которые формируют негативное отношение к партийным кадрам. Не прошли 14 командующих военными округами».
В. В. Щербицкий потребовал
«рассмотреть в партийном порядке тех членов КПСС, кто в ходе избирательной кампании занимал антипартийные позиции»
Согласно Е. К. Лигачёву, был допущен серьезный политический просчет, особенно в Прибалтике, где
«выбрали не тех. Перестройка вызвала противоречивую реакцию в обществе, отсюда голосование против партийных, хозяйственных и военных работников. Главная причина в том, какую позицию занимали средства массовой информации в отношении истории партии, партийной работы. Негативную позицию накапливали в сознании людей. Это очень опасно… СМИ концентрируют критику на злоупотреблениях, на взятках. Это правильно. Но заодно шельмуют всех руководящих работников. Дисциплина в партии сейчас хуже, чем в беспартийной среде».
Неутешительным было выступление Ю. Ф. Соловьева:
«В Ленинграде все семь партийных руководителей, представители административных и военных округов не прошли. Есть у нас противники, и мы их недооценили… Не только некоторые средства массовой информации, но даже «Правда» и «Известия» нанесли удары по партийным руководителям, вели дело тенденциозно. Партию так измазали с головы до ног, причем все ее поколения, что это не могло не сказаться на настроениях избирателей. Избирательная кампания показала, что идет борьба за власть».
Плохо обстояли дела и в Москве. Л. Н. Зайков говорил, что
«МГК и райкомы оказались в опале. Кто выступал в поддержку партийной платформы, сразу проигрывал. Значит, по существу, настроение было против власти. Райкомы не могут работать. Надо потребовать от средств массовой информации прекратить дискриминацию партаппарата. Имели место посягательства на флаг, на гимн. Появились трехцветные флаги»
С тревогой смотрел в будущее Б. К. Пуго:
«Нападок на партию много. Есть опасность, что итоги выборов начнут изображать как поражение КПСС. Надо не допустить, чтобы такая оценка стала гулять. Партийные организации не растут, идет отток из партии. Муссируется тема многопартийной системы. В Прибалтике народные фронты добились всего, чего хотели. Предстоит националистический август»
Г. П. Разумовский обратил внимание на то, что 30 секретарей обкомов и горкомов провалились на выборах. По данным А. И. Лукьянова,
«пятая часть секретарей партийных организаций не прошла. Замечен резкий рост уравнительных настроений. На этой волне паразитируют демагоги плюс идет массированная атака СМИ на партийное руководство…»
На фоне этих выступлений особую выразительность приобретают высказывания Горбачёва и Яковлева.
М. С. Горбачев рассказывает о себе:
«Я оценил выборы как крупнейший шаг в осуществлении политической реформы, которую мы предопределили своими решениями. Через выборы общество выходит на новый уровень, устраняется разрыв между конституционными нормами и политической практикой. Власть приобретает в полной мере легитимный характер — это само по себе огромное достижение. Говоря все это, я чувствовал, что далеко не все мои коллеги согласны с такой оценкой. Некоторые были настолько «заведены», что не могли себя сдержать по ходу моего выступления. В спокойном тоне я сделал замечание: «Если кому–то тяжело здесь находиться, можно и выйти». Не скажу, чтобы наступила гробовая тишина, но собрание сразу успокоилось. Партийная дисциплина взяла свое, хотя многие сидели хмурые».
В данном случае сработала не столько партийная дисциплина, сколько трусость и шкурные интересы. Выборы усилили Горбачёва. Это понимали все присутствующие на заседании. Прораб чувствовал себя настолько уверенно, что мог во всеуслышанье указать на дверь несогласным и взять под защиту самые разнузданные средства массовой информации — журнал «Огонек» и газету «Московские новости», обвинив при этом в провале на выборах партию и власть.
«У людей плохое настроение,
— заявил он, —
не из–за происков «Огонька», «Московских новостей» или Ельцина. Многое могло бы выглядеть по–другому, если бы партийные и властные структуры на деле перестраивались, были ближе к людям, внимательней к их нуждам. На всех направлениях мы отстали, народ нас опережает, партии приходится оправдываться только тем, что она все начала».
В «ту же дуду дудел» и А. Н. Яковлев:
«Ни о каком поражении речи идти не может и не должно. 84% избирателей пришли голосовать, и избрано 85% коммунистов. Это референдум за перестройку. Немножко мы испугались. На самом деле советский народ проголосовал против застоя и командно–административной системы, против бесхозяйственности и разгильдяйства. Выборы — демонстрация верности демократическому социализму и доказательство того, что в условиях однопартийной системы возможна демократия. Есть и враждебные силы. Не думаю, что голосование было против партии как таковой. У нас эмоциональное отношение к прессе».
Нетрудно догадаться, что Горбачёв и Яковлев были довольны итогами выборов. У них пока все шло по плану. Они радовались. Остальным же членам Политбюро, за исключением, разумеется, Шеварднадзе и Медведева, оставалось лишь сидеть и хмуриться.
Обсуждение на Политбюро результатов «свободных» выборов вскрыло весьма важную роль в предвыборной кампании средств массовой информации, занявших откровенно негативную позицию по отношению к существующему режиму и оказавших сильное воздействие на избирателей. Даже партийная «Правда» и советские «Известия» включились в общий хор СМИ, враждебно настроенных к партии и её руководству. Чувствовалась чья–то направляющая рука. Но и она не сумела бы столь виртуозно управлять прессой и телевидением, если бы не было решений XIX Всесоюзной конференции КПСС по вопросам гласности.
В резолюции «О гласности» читаем:
«XIX Всесоюзная конференция КПСС, руководствуясь интересами социализма и перестройки, считает одной из важнейших политических задач дальнейшее развитие гласности. Первые три года перестройки убедительно подтвердили, что обстановка гласности в деятельности партийных, советских, общественных организаций, средств массовой информации, развертывание реальной критики и самокритики, утверждение открытости и правдивости в политике позволили партии, всему народу лучше понять свое прошлое и настоящее, выявить факторы торможения, пробудить мощные патриотические силы к активной целеустремленной работе на благо страны, социализма. Именно включение в общественную жизнь гласности помогло глубоко и объективно, с участием общественности оценить ситуацию в стране, коллегиально выработать принципиальные решения по ускорению социально–экономического развития, обеспечить активную и заинтересованную поддержку трудящимися курса КПСС на перестройку. Конференция рассматривает гласность как развивающийся процесс и подчеркивает, что ее последовательное расширение является непременным условием выражения демократической сущности социалистического строя, его обращенности к человеку, приобщения личности ко всем делам общества, государства, коллектива, как действенную гарантию против деформаций социализма на основе всенародного контроля за деятельностью всех социальных институтов, органов власти и управления… Гласность во всех сферах жизни — одно из важнейших условий дальнейшего углубления процессов перестройки, её необратимости…
Конференция подчеркивает, что последовательное расширение гласности является непременным условием развертывания процессов демократизации всех сфер общественной жизни, обновления социализма. Развивая гласность, партия неизменно руководствуется ленинским указанием, что массы должны знать все, обо всем судить и на все идти сознательно. Коммунистической партии, советскому народу нужна правда, полная и объективная информация обо всем, что происходит в обществе…Конференция отмечает важную роль средств массовой информации в расширении гласности. Они призваны всесторонне отражать деятельность партийных, государственных и общественных организаций, служить консолидации социалистического общества, активно пропагандировать накопленный опыт, быть инструментом всенародного контроля за положением дел в стране. Конференция считает недопустимым сдерживание критических выступлений прессы, как и опубликование необъективной информации, задевающей честь и достоинство гражданина… Никто не имеет монополии на истину, не должно быть и монополии на гласность»
XIX Всесоюзная конференция… Т. 2. С. 166–169
Эта резолюция, если учесть идеологическую атмосферу в стране той поры, останется позорным пятном на совести КПСС. В ней сквозь шелуху трескучих слов проглядывают ложь и лицемерие. Авторы резолюции, среди которых первой скрипкой был Яковлев, утверждают, будто «обстановка гласности» первых трех лет перестройки пробудила «мощные патриотические силы к активной и целеустремленной работе на благо страны, социализма». В действительности же «обстановка гласности» мобилизовала тёмные, сатанинские силы, враждебные стране и русскому народу. Именно они захватили печать, телевидение, радио, установили свою монополию на гласность и, одурманив доверчивую Россию, повели её на «Голгофу». Вот этот идеологический разбой и легализовала партийная конференция в резолюции «О гласности». Она, можно сказать, санкционировала ведущуюся против русского народа информационную войну (Анат. А. Громыко справедливо характеризует XIX партийную конференцию как одну из самых неприглядных страниц в истории КПСС (Громыко Анатолий. Андрей Громыко. В лабиринтах Кремля… С. 155)).
О плодах гласности первых лет «перестройки» говорил с великой болью в сердце Ю. Бондарев, выступая на конференции. Горбачёву его выступление, естественно, не понравилось. Позицию писателя он назвал «консервативно–пессимистической» (ГорбачёвМ. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 393). Но Ю. Бондарев воспроизвел правду жизни, а она не способствовала оптимистическому настрою тех, кто болел за судьбу Отечества. Приведем выдержку из речи Бондарева, быть может, чересчур пространную, но заслуживающую подобной цитации вследствие глубины мысли и мастерства слова:
«Часть нашей печати восприняла, вернее, использовала перестройку как дестабилизацию всего существующего, ревизию веры и нравственности. За последнее время, приспосабливаясь к нашей доверчивости, даже серьезные органы прессы, показывая пример заразительной последовательности, оказывали чуткое внимание рыцарям экстремизма, быстрого реагирования, исполненного запальчивого бойцовства, нетерпимости в борьбе за перестройку прошлого и настоящего, подвергая сомнению все: мораль, мужество, любовь, искусство, талант, семью, великие революционные идеи, гений Ленина, Октябрьскую революцию, Великую Отечественную войну. И эта часть нигилистической критики становится или уже стала командной силой в печати, как говорят в писательской среде, создавая общественное мнение, ошеломляя читателя и зрителя сенсационным шумом, бранью, передержками, искажением исторических фактов. Эта критика убеждена, что пришло ее время безраздельно властвовать над политикой в литературе, над судьбами, душами людей, порой превращая их в опустошенные раковины.
Экстремистам немало удалось в их стратегии, родившейся, кстати, не из хаоса, а из тщательно продуманной заранее позиции (курсив мой. — И. Ф. ). И теперь во многом подорвано доверие к истории, почти ко всему прошлому, к старшему поколению, к внутренней человеческой чести, что называется совестью, к справедливости, к объективной гласности, которую то и дело обращают в гласность одностороннюю: оговоренный лишен возможности ответить. Безнравственность печати не может учить нравственности. Аморализм в идеологии несет разврат духа. Пожалуй, не все в кабинетах главных редакторов газет и журналов полностью осознают или не хотят осознавать, что гласность и демократия — это высокая моральная и гражданская дисциплина, а не произвол, по философии Ивана Карамазова, что революционные чувства перестройки — происхождения из нравственных убеждений, а не из яда, выдаваемого за оздоровляющие средства. Уже не выяснение разногласий, не искание объективной истины, не спор о правде, еще скрытой за семью печатями, не дискуссия, не выявление молодых талантов, не объединение на идее преобразования нашего бытия, а битва в контрпозиции, размывание критериев, моральных опор, травля и шельмование крупнейших писателей, режиссеров, художников, тяжба устная и письменная с замечательными талантами, такими как Василий Белов, Виктор Астафьев, Петр Проскурин, Валентин Распутин, Анатолий Иванов, Михаил Алексеев, Сергей Бондарчук, Илья Глазунов. Нестеснительные действия рассчитаны на захват одной группой всех газетных и журнальных изданий — эта тактика и стратегия экстремистов проявилась в последний год особенно ясно и уже вызывает у многих серьезные опасения.
Та наша печать, что разрушает, унижает, сваливает в отхожие ямы прожитое и прошлое, наши национальные святыни, жертвы народа в Отечественную войну, традиции культуры, то есть стирает из сознания людей память, веру и надежду, — эта печать воздвигает уродливый памятник нашему недомыслию, Геростратам мысли, чистого чувства, совести, о чем история идеологии будет вспоминать со стыдом и проклятиями так же, как мы вспоминаем эпистолярный жанр 37–го и 49–го годов. Вдвойне странно и то, что произносимые вслух слова «Отечество», «Родина», «патриотизм» вызывают в ответ некое змееподобное шипение, исполненное готовности нападения и укуса: «шовинизм», «черносотенство».
Когда я читаю в нашей печати, что у русских не было и нет своей территории, что 60–летние и 70–летние ветераны войны и труда являются потенциальными противниками перестройки, что произведения Шолохова пора исключить из школьных программ и вместо них включить «Дети Арбата», когда я читаю, что журналы «Наш современник « и «Молодая гвардия» внедряют ненависть в гены (чтобы такое написать, надо, действительно, обладать естественной ненавистью к этим журналам), когда меня печатно убеждают, что стабильность является самым страшным, что может быть (то есть да здравствует развал и хаос в экономике и культуре), что писателя Булгакова изживал со света «вождь», а не группа критиков литераторов во главе с Билль–Белоцерковским, требовавших не раз высылки за границу талантливейшего конкурента, когда на страницах «Огонька» появляются провокационные соблазны, толкающие к размежеванию сил, к натравливанию целой московской писательской организации на журнал «Москва», когда читаю, что фашизм, оказывается, возник в начале века в России, а не в Италии, когда слышу, что генерал Власов, предавший подчиненную ему армию, перешедший к немцам, боролся против Сталина, а не против советского народа, — когда я думаю обо всем этом, безответственном, встречаясь с молодежью, то уже не удивляюсь тем пропитанным неверием, иронией и некой безнадежностью вопросам, которые они задают. И думаю: да, один грамм веры дороже порой всякого опыта мудреца. И понимаю, что мы как бы предаем свою молодежь, опустошаем ее души скальпелем анархической болтовни, пустопорожними сенсациями, всяческими чужими модами, дешево стоящими демагогическими заигрываниями»
XIX Всесоюзная конференция… Т. 1. С. 224—226
Вся мерзость, о которой говорил Ю. В. Бондарев, с новой силой стала множиться и распространяться после XIX партийной конференции. «Гласность», воспетая на конференции и ловко управляемая заинтересованными лицами, настолько затуманила общественное сознание, что люди, потеряв социальные и нравственные ориентиры, оказались не в состоянии трезво и объективно воспринимать происходящее. Одурманенные ею, они поверили новоявленным «лжеучителям» и «лжепророкам», которые обещали им новый рай в недалеком капиталистическом будущем. Таким образом, «гласность», нагнетаемая средствами массовой информации, находящимися в руках недругов России, сыграла роковую роль в её исторической судьбе на исходе XX века. Разлагающее влияние «гласности» на общество не могут утаить даже прорабы «перестройки». Возьмем, к примеру, Горбачева — главного глашатая «гласности».
«Первым актом гласности,
— рассказывает он, —
можно, думаю, считать мою поездку в Ленинград в мае 1985 года. Состоялся непривычный контакт руководителя с людьми. Выступление без всяких бумажек и предварительных консультаций с коллегами создало целую проблему для Политбюро. Впервые многое из того, что содержалось в неопубликованных материалах мартовского и апрельского Пленумов ЦК, о чем говорилось в «закрытом порядке» в партийных верхах, было «выплеснуто» на всех»
XIX Всесоюзная конференция… С. 315—316
Потом было интервью Горбачева американскому журналу «Тайм» и его беседа с тремя корреспондентами французского телевидения — «прорывы к открытости».
И тут мы подходим к главному:
«Очередной ступенью в развитии гласности стало поощрение критических выступлений в печати, на телевидении и радио по поводу всевозможных безобразий, слабостей, прорех в нашей жизни, о которых в прошлом не полагалось говорить вслух, выносить на суд общественного мнения»
Всё это было бы хорошо, но
«критика стала приобретать оскорбительный, разносный характер, нередко публиковались откровенно клеветнические материалы, основанные на искажении и подтасовке фактов»
При этом
«каждый орган информации пускал «на публику» только «своих», инакомыслящих у себя не терпел»
ГорбачёвМ. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 317
Насчет «инакомыслящих» Горбачев явно «перегнул», поскольку практически все органы СМИ (за редким исключением) были в руках демократов. Поэтому в целом средства массовой информации отличались концентрированным единомыслием, направленным на расшатывание существующего строя. Особым рвением здесь отличались «Огонек», «Московские новости», «Аргументы и факты», которым, судя по всему, покровительствовал сам Горбачев. Во всяком случае, он говорит, что ему приходилось не раз брать под защиту редактора «Московских новостей» Е. Яковлева (ГорбачёвМ. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 324).
|
|
|
