Никейское царство Ласкарей. Трапезунтское царство в XIII В. Сельджукские султаны и нашествие монголов 7 глава

Первый период Трапезунтского царства характеризу­ется подчинением сельджукам, по крайней мере на фоне этого вопроса протекает внешняя история Трапезунта при первых двух его Великих Комнинах». Концом этого пери­ода является катастрофа, постигшая сельджуков. Могуще­ственного Ала ад-дина Кейкубада сменил слабый преем­ник Гиас ад-дин Кейхозрев (1236—1245 или 1238—1246), вместо войн и управления возлюбивший магию, редкост­ных зверей, вино и женщин. Его покинули лучшие полки, и, когда приблизились монголы Бачу, подчиненные Конии государи — между ними и трапезунтский — заняли выжи­дательное положение. В окрестностях Сиваса (Севастии) Кейхозрев разбит был наголову монголами (1244) и бежал к греческому никейскому царю Иоанну Ватаци. Даже его семейство, доверенное охране армянского царя Хетума, было выдано последним по требованию Бачу. За это Хетум, царствовавший в богатстве и славе 45 лет и известный ла­тинянам под именем Гайтона, обеспечил себе монголь­скую дружбу и подданным своим в Киликии безопасность. Взяв города сельджукского царства и самую Конию, Бачу пошел на Грузию, где царица Русудан, сестра Лаши, захва­тила власть и дружила с сельджуками, за что Тифлис был разорен Джелал ад-дином (1225). Русудан послала в Конию законного наследника Давида, сына Лаши, и хотела доста­вить трон своему сыну, также Давиду. Татары теперь вме­шались в распрю, посадили одного Давида в Тифлисе, дру­гого в Сванетии, а за мятеж схватили грузинских князей и большую часть зарезали. И Грузия тогда подчинилась тата­рам. Одновременно Иконийский султанат стал управлять­ся монгольским наместником, хотя на престоле Конии си­дели до конца XIII в. потомки Кейхозрева, большей частью малолетние. События эти случились, впрочем, уже при четвертом Великом Комнине в Трапезунте, Мануиле. Тра­пезунт попал из подчинения иконийскому сельджукскому султану в подчинение монгольским ханам, но благодаря своевременной покорности Мануила монголы не вступи­ли в область Трапезунта и Великие Комнины не ездили ко двору ханов в далекий Каракорум. Это было великим успе­хом политики Комнинов. Монгольская власть была разо­рительна для покоренных народов. Правда, ими немедленно принимались меры, чтобы города были вновь заселены и поля засеяны. Но единственной их целью было повысить собственные доходы, и покоренные должны были рабо­тать для них. Все имеющее ценность было немедленно пе­реписано и обложено: поля, мастерские, рыбные ловли, рудники. Лишь женщины и духовенство были освобожде­ны от податей. Каждый христианский подданный монго­лов отдавал ежегодно сборщикам 100 фунтов ячменя, 50 — вина, 2 — риса, 3 мешка соломы, веревки, 1 серебряную мо­нету, стрелу и подкову. Сверх того с 20 штук скота бралось одно животное и 20 монет; лошади и мулы все были забра­ны монголами. Систему переписи и обложения в Перед­ней Азии второй половины XIII в. организовал монголь­ский вельможа Аргун. Подати натурой он перевел на день­ги и с самих монголов стал брать десятину. Жалобы на него наконец дошли до великого хана, и якобы лишь сви­детельство дружественного ему армянского князя Сембада спасло Аргуна от казни. Ханы и князья монголов в Перед­ней Азии жили среди сказочной роскоши, население же бросало свое достояние и разбегалось в горы. Даже князья христиан продавали или закладывали свои земли и замки.

 

Глава V

МИХАИЛ ПАЛЕОЛОГ

 

Феодор II Ласкарь оставил по завещанию свой престол 8-летнему сыну Иоанну и назначил регентом своего друга Георгия Музалона. В соблюдении верности малолетнему царю присягнули армия, синклит, духовенство и Музалон.

Регент знал, насколько ему враждебны архонты, враги личного режима, и наемники-латиняне с Михаилом Палеологом во главе. Поэтому он немедленно отвез малолетне­го царя в крепость Магнисию, где хранилась царская казна, и окружил его верными слугами под начальством Агиофеодорита, друга покойного царя. В то же время он созвал архонтов и войско и объявил, что готов уступить власть желающему принять на себя ответственность. Враги Музалона не пошли, однако, на мировую сделку с ненавистным временщиком, уверяя его в верности, но цена их новой присяги была хорошо известна обеим сторонам.

Не прошло трех дней со дня похорон царя Феодора, как в Сосандрах, на его могиле, разыгралась кровавая ката­строфа. Молодой царь с Музалонами и сановниками при­были в храм для заупокойного богослужения. Наемники подняли шум, требуя показать им царя Иоанна, и, когда он показался на паперти, заговорщики — все известные нам враги Феодора — вместе с наемниками-латинянами ворва­лись во храм. Напрасно Музалоны искали спасения в алта­ре. Их нашли и разрубили на куски. Кровь регента обрыз­гала престол. Убит он был наемником Карлом. Держа куски дымящегося мяса, заговорщики поносили царя Феодора над его могилой. Имущество Музалонов было немедленно разграблено. Но перед народом заговорщики — в числе их Акрополит не назвал ни себя, ни М. Палеолога — кричали: «Мы расправились с изменниками, которые извели царя Феодора и посягнули на свободу его сына, царя Иоанна. Да здравствует свобода!»

Охрана малолетнего царя была усилена. Многими ов­ладела паника. Старый вельможа Карианит со своими при­ближенными бежал к сельджукам. У трона юного царя ра­зыгрались страсти и соперничество; знатные семейства хотели захватить его в свои руки. Палеолог приставил к нему своих братьев, предупредив родственников Ласкарей Цамантуров, знатных Торников, Стратигопулов, Ватац, Тарханиотов, Кантакузинов и иных. Знатный смирнский магнат Нестонг, помолвленный с одной из дочерей царя Феодора, все время проводил во дворце и даже играл с ре­бенком-царем в мяч на конях в присутствии царевен.

Анархия не могла длиться продолжительное время. Дела государства, особенно на Западе, требовали твердой руки. Первым кандидатом в регенты был Михаил Палеолог— испытанный полководец, любимец войск, особенно на­емников-латинян, знатного рода, выдвинувшегося при первых Комнинах, родственник царствующего дома и лично, и по жене. Гибель Музалонов, даже если бы не была делом его рук, открыла ему путь к верховной власти. Палеолог, вербовавший себе сторонников обещаниями денег, для вида отказывался от регентства, указывая на свою бед­ность, требуя голоса патриарха Арсения Авториана, вы­званного из Никеи, требуя, наконец, для себя высокого зва­ния, чтобы легче нести бремя верховной власти. Не дожи­даясь патриарха, Михаилу дали звание великого дуки. Как регент, он получил доступ к царским богатствам, собран­ным царями Иоанном и Феодором в крепостях Магнисии на Меандре и Астице на Скамандре. Казну охраняла верная стража из вооруженных секирами «кельтов» — преемни­ков варяго-английской дружины. Михаил Палеолог начал раздавать деньги под ложными предлогами не на потреб­ности государства, но чтобы снискать себе друзей, и сам он уверял при этом, что тратит на свой дом всего три чер­вонца в сутки. Раздавал же он щедро. Особенно старался он привлечь духовенство на свою сторону. Прибывшему патриарху Михаил устроил торжественную встречу и вел его мула под узцы; прибыв во дворец, он вынес малолетне­го царя и вручил патриарху. При всяком случае он заявлял, что примет власть лишь из рук синода. В то же время он со­блазнял архиереев, показывая им царские сокровища. Си­нод не устоял, тем более что Палеолог не скупился на со­держание архиереев и через третьих лиц или при ночных свиданиях обещал еще более. По выражению Пахимера, скоро Палеолог стал водить архиереев за нос, куда ему бы­ло угодно. На соединенном заседании синода с сановника­ми ни один архиерей не подал голоса против Палеолога, наоборот, все находили нужным возвести его в сан деспо­та, чтобы он получил справедливое воздаяние за труды и личный риск, сопряженные с регентством, и чтобы Палео­лог, удовлетворенный такой честью, тем вернее оберегал малолетнего царя; архиереи указывали на знатный род Комнина-Палеолога, на его почтение к духовенству, доступность и щедрость. Напротив того, родственники цар­ствующего дома Цамантурыи Нестонг, упомянутый жених царевны, находили, что Палеологу достаточно звания «царского отца»; если же его приблизить к царской власти, то сестры юного царя, за три и четыре поколения ведущие свой род от царей, будут унижены и не найдут себе мужей, подходящих по знатности. Перевес голосу духовенства да­ла партия заговорщиков, «слепых», т. е. ослепленных царем Феодором; во главе этой партии стояли Алексей Стратигопул, Фили, Торники и другие знатные приверженцы и род­ные Палеолога. Если повелевающий именем царя, говори­ли они, сам будет частным лицом, то не будут его слушать­ся; даже свободолюбивые люди на корабле ставят себе капитана. Ради одного младенца не погибать государству. Не знаем мы разве, до каких несчастий дошла империя, когда мы были изгнаны с родины? Тогда же была, хотя пло­хая, власть, а что будет, если у нас вовсе не окажется прави­тельства? Нужно возвеличить того, кто будет принимать чужестранных послов, обращаться к народу, приказывать войску. Ромэйское государство не может управляться ина­че как монархом. Наконец, сам патриарх Арсений, еще бу­дучи в Никее, при известии о кончине Феодора II высказы­вался в том смысле, что следует вручить власть Палеологу.

Таким образом, было решено возвести регента в сан деспота, граничивший с царским, и знаки этого высшего сана были вручены Палеологу малолетним царем и патри­архом (1259). Щедроты Палеолога полились рекою; втай­не он хлопотал уже о венце царя-соправителя, ссылаясь на участь Музалонов. Одновременно он начал и репрессии и родственника Ласкарей, непокорного Цамантура, сослал в Бруссу под стражу, от которой его освободил лишь мона­шеский постриг. И на этот раз духовенство оказалось впе­реди приверженцев Палеолога. Провозглашение Палеоло­га царем было назначено на 1 января 1260 г.

Предварительно шли переговоры между Палеологом и его избирателями. Судя по известиям Пахимера, недоста­точно, впрочем, определенным, будущему царю были по­ставлены условия. Он обязался отказаться от престола за себя и за сына, если не окажется достойным, т. е. если не сдержит своих обещаний.

Палеологу было предложено, во-первых, гарантиро­вать права Церкви, слушаться и чтить ее представителей. Он обязался считать Церковь своей матерью в противопо­ложность царю Феодору, который пренебрегал Церковью и держал ее в подчинении царской власти, так что патри­арх был лишен возможности печаловаться за свой народ.

Знати и сановникам было обещано назначать на выс­шие должности лишь достойных в противоположность личному режиму Феодора, предпочитавшему незнатных. Не должно быть посягательства на имущественные права, но как бедный (крестьянин), так и достаточный (архонт) могут безбоязненно хвалиться своим достатком, — в отмену зако­нов против роскоши, изданных царем Ватаци. Обещано бы­ло не устанавливать незаконных (т. е. новых) налогов.

Палеолог обязался не слушать доносов, обеспечить правосудие назначением нелицеприятных судей, в част­ности восстановить в своем звании протоасикрита, знат­ного Михаила Какоса (Злого) из рода Сеннакеримов. От­менены были судебные поединки и испытание железом, которое при Ватаци угрожало самому Палеологу.

Ученым гарантировано почетное положение, точнее сказать, царские щедроты, которыми они, впрочем, поль­зовались при Ласкаридах.

Армии будущий царь обещал оставить поместья (пре­нии) за детьми владевших ими служилых людей, хотя бы находившимися во чреве матери при смерти отца. Други­ми словами, прении становились наследуемым имущест­вом, приближались к вотчинам, хотя и под условием воен­ной службы.

Обещания Палеолога обозначали торжество элемен­тов, пострадавших от крайностей национальной самодер­жавной власти, глашатаем которой являлся Феодор II и его верные Музалоны. И Церковь и архонты получили гаран­тии прежнего их положения в империи. Под фразами о че­сти, правосудии и награждении достойных мы видим кру­шение политики Ласкаридов, которые в тяжкой борьбе за самостоятельность v. единение эллинизма пытались выко­вать крепкую национальную власть. Михаил Палеолог, сам вышедший из средь: недовольной знати, в качестве пре­тендента на не принадлежавший ему престол растерял не только финансовое, но и политическое достояние никей-ских царей. Катастрофа 1258 г. могла не быть непредви­денной или случайной, но она была пагубной для поздней­ших судеб Византии и сказалась горькими последствиями для самого Палеолога, когда он был поставлен лицом к ли­цу с труднейшими национальными задачами. Он начал свое правление, так сказать, с залога захваченного им чу­жого наследства.

Но на первых порах он пожинал плоды своих уступок. Неоднократные клятвы в верности царствующему дому, ко­торыми цари Ватаци и Феодор обязали его и архонтов, бы­ли, по выражению историка, разорваны синодом, как паути­на: коронация соправителя, говорили архиереи, не измена, но необходимая помощь малолетнему царю. Упомянутым Сеннакеримом был составлен текст новой присяги, вклю­чавшей прежние клятвы Палеолога с добавлением присяги ему самому и угроз церковным проклятием, особенно за возбуждение междоусобной войны. Боялись, очевидно, на­рода. Высшие чины присягнули по этой формуле в вернос­ти обоим царям, сам же Палеолог поклялся в том, что он не посягнет на безопасность и права молодого царя Иоанна. В назначенный день архиереи и сановники облекли Палеоло­га в царские одежды и подняли его на щите.

Новый царь поспешил исполнить условленное в яв­ных и тайных переговорах. Он породнился с знатнейши­ми фамилиями, между прочим, женил младших братьев на дочерях Торника и Враны, выдал своих родственниц за членов знатнейших фамилий, Раулей, Фили и других, и сближение с аристократией ввел в систему своей полити­ки. Приверженцев своих он щедро жаловал чинами и же­нил на знатных невестах. Военачальникам и войску он роздал щедро поместья, укрепив их за потомством полу­чивших на вечное время и выдав в том грамоты за золотою печатью. Должники казны были выпущены из тюрем; прошения о пособиях и подарках из казны удовлетворялись немедленно и без соблюдения срока, стоило лишь попро­сить. Казенные деньги выбрасывались кучами, и люди бро­сались на них, как псы.

Спеша короноваться, Палеолог с войсками прошел в Филадельфию, где занялся укреплением границ с сельджу­ками; патриарха же он отослал в Никею, поручив гото­виться к помазанию на царство обоих царей. В то же вре­мя он подговорил наиболее преданных ему архиереев от­ложить коронацию малолетнего Иоанна до его совершеннолетия; некоторые же архонты угрожали рас­правиться с сыном царя Феодора, если его сторонники бу­дут настаивать на коронации его одновременно с Палеологом. Патриарх не знал, как поступить; из архиереев же один Салоникский митрополит, Мануил Псара, тот самый, который предсказал Палеологу близкое воцарение, упор­но отстаивал права законного наследника престола и тре­бовал, чтобы Иоанна короновали первым. Однако митро­полит мог лишь добиться подтверждения безопасности сына Феодора и под угрозами подписал синодальное по­становление. И несчастный сын царя Феодора лишь при­сутствовал при помазании на царство Палеолога и его су­пруги, имея на голове не венец (стемму), но простую по­вязку, усыпанную жемчугами и драгоценными камнями. Малютка сам ничего не понимал, а всякий заботился о се­бе. Чернила еще не успели просохнуть на присяге обоим царям, как духовенство стало внушать народу, что клятво-преступничество лучше междоусобной войны.

Царь Михаил Палеолог, бросая на приемах деньги обе­ими руками, устроил для народа ристалища и игры, в кото­рых сам принимал участие вместе с сановниками; он при­казывал всем веселиться и быть уверенными в лучшем буду­щем; в отмену указов Ватаци против роскоши было разрешено наряжаться и завивать себе волосы. Неразумные веселились по царской милости, а кое-кто шептал: «Чеши­тесь, завивайтесь, а потом будете драть себе волосы, когда есть будет нечего». Открытой оппозиции Палеологу не могло уже быть; из предосторожности он посадил в тюрьму Карианита, единственного из приближенных Феодора Ласкаря, имевшего силу в войске; Карианит бежал впоследст­вии к сельджукам, но был убит в дороге турецкими разбой­никами. Протостратор И[оанн] Ангел был отозван из запад­ной армии, но по пути в Никею умер якобы от страха.

В области внешней политики успех следовал за успе­хом на первых порах. Сельджукский султан через послов просил у него защиты на случай неудачи в междоусобной войне, и Палеолог обещал принять его с открытыми объя­тиями. Не отпуская от себя малолетнего Иоанна Ласкаря, Палеолог отправился в Лампсак. К нему туда привезли пленных рыцарей-франков, с самим князем ахейским Вилльгардуэном и баннеретами Туей и Годефруа Каритенским. Как было изложено в гл. [II], они были взяты при раз­громе западной коалиции под Пелагонией (ныне Монас­тырь) в 1259 г. Князь Вилльгардуэн отказался признать Па­леолога своим сюзереном и был заключен в тюрьму. Своих же счастливых военачальников Палеолог наградил по-царски: брату Иоанну дал сан деспота, другому брату Кон­стантину — севастократора, Льву Стратигопулу — кесаря, старому Михаилу Ласкарю, брату Цамантура, за его покор­ность — сан великого дуки.

Положение латинян в Константинополе было безна­дежное. Палеолог поставил себе задачей овладеть, нако­нец, Константинополем, который так долго не давался в руки Ласкаридам, которые, может быть, предпочитали свой Нимфей. Заведены были тайные сношения с бароном Ансельмом де Кайе, стоявшим, по-видимому, во главе гре-кофильской части баронов Балдуина II. Ансельм обещал впустить греков, но, когда греки заняли Штату, Ансельм не смог выполнить своего плана. Палеолог, уходя, принял де­путацию баронов и согласился лишь на перемирие сроком в один год.

Но латиняне, будучи на краю гибели и нищеты, не ут­ратили своих претензий. По рассказу Акрополита, их по­слы явились к Палеологу в Нимфей и предложили ему от­дать им Салоники и всю Фракию как условие для вечного мира. Однако Михаил знал цену и своим и их силам. Город Салоники, ответил он, моя родина, и там скончался мой отец, великий доместик. Как мне его вам отдать? Латиняне пошли на уступку — отдай нам, начиная с Серр. Михаил и на это не пошел — в Серрах я начал свою карьеру и люблю город, как родной. «Царь, отдай нам хоть от г. Болеро». — «В этих местах я охотился, хочу охотиться и впредь». — «Что же ты, наконец, нам отдашь?» — «Ничего, — ответил Миха­ил, — а так как вы хотите мира и знаете, как я воюю, по мо­ему управлению Вифинией, то я требую, чтобы вы мне платили половину сборов таможенного и монетного. Ина­че не миновать войны, а она будет выгодна ромэям». С тем бароны и уехали в Константинополь.

И Михаил начал наступление. Чтобы изолировать Константинополь с суши, он послал войска в Силиврию, которая и была взята с бою. В латинских руках осталась лишь Аорамея возле нынешнего Сан-Стефано. Подгород­ные крестьяне, так называемые «вольные», поставлявшие припасы и латинянам, и грекам, со взятием Силиврии ока­зались под защитою войск Палеолога. Он прибыл в Силив­рию и собрался штурмовать Константинополь, когда внут­ренние дела заставили его спешно уехать в Никею.

Его трон колебался: патриарх Арсений открыто пере­шел в оппозицию, и партия Ласкарей подняла голову. Коро­нация одного Палеолога, с нарушением прав законного на­следника престола, была вынуждена у патриарха, и он уви­дел, как грубо был он обманут. С ним уже не считались, его ходатайства по церковным делам не имели успеха, несмо­тря на столь категорические обещания, данные Палеоло-гом перед своим воцарением. Патриарх Арсений решился на крайний шаг. Без объявления причин он ушел из Никеи и поселился в уединенной обители в Вифинии на р. Драко­не. Синод перепугался. Он, боясь царя, просил патриарха вернуться. Палеолог действительно был потрясен; его ар­хиереи не могли найти исхода из создавшегося положения. В Церкви ересей не было, и сместить патриарха было не за что. Между тем церковные дела пришли в расстройство. К Арсению был послан митрополит Ираклийский Никита. Он потребовал от Арсения письменного отказа, Арсений сейчас же согласился; от него потребовали потом выдать знаки патриаршего сана — жезл и светильник, — Арсений немедленно их отослал. Когда же Никита потребовал от па­триарха письменно изложить мотивы отречения, Арсений прогнал его с глаз. Как было с ним поступить? Вины за ним не было. Было указано, что при посвящении Арсения не бы­ли соблюдены канонические сроки, но даже синод Палео­лога не рискнул опереться на столь ничтожный предлог. Осудили Арсения за то, что он оставил свой пост, не посо­ветовавшись ни с кем и внезапно, и тем нанес Церкви ущерб. Избрали на его место Никифора, митрополита Ефесского, архиерея богатого и самостоятельного, кото­рый уже ранее был кандидатом в патриархи, но не был ут­вержден царем Ватаци за неуступчивый нрав. Палеолог был рад разрешению патриаршего кризиса и отправился под­готовлять поход на Константинополь; но радость его ока­залась преждевременной, кризис коренился глубже, чем ка­залось царю. Два влиятельных митрополита — Салоникс-кий Мануил, защитник юного Ласкаря, и Андроник Сардский (к ним присоединился было и Смирнский Калофор) — открыто восстали против нового патриарха, имея за собою сторонников прежней династии, «и было многое смятение, и возник из-за патриарха великий соблазн». На стороне Арсения оказалось все население Никеи, и за цер­ковной распрей скрывалось политическое движение.

Напрасно Никифор старался предотвратить неминуе­мый раскол увещаниями, угрозами, ссылкою непокорных архиереев. Большинство паствы не признавало патриарха. Видя это, Никифор отряс прах ног своих у ворот Никеи и поспешил в лагерь Палеолога. Из оппозиции Мануил Сало-никский эмигрировал за границу, Андроник Сардский приехал ко двору, явился к обедне и заявил царю, что жела­ет постричься. Палеолог удивился; но, когда митрополит стал распространяться о церковном соблазне, царь не стал его слушать, приложился и ушел. Андроника постригли, но он не успокоился. Арсения жалел народ; пошли слухи, что архиереи перемрут и хартофилакс Векк, будущий знаме­нитый патриарх, имел о том видение.

Штурм Галаты оказался неудачным, хотя войск у Палеолога было во много раз больше, чем у защитников. Лати­няне отбивались храбро; их стрельба из бойниц нанесла грекам крупные потери. Осторожный Палеолог приказал отступить. Все равно было ясно, что падение латинского Константинополя — вопрос краткого времени. Окрестно­сти были в руках греков.

В пригороде Евдоле (ныне Макрикей на Мраморном море) они наткнулись на факт, о котором не умолчим и мы. Между развалинами монастыря Предтечи было найде­но тело грозного царя Василия Болгаробойцы, выброшен­ное из могилы латинянами. Тело царя хорошо сохрани­лось; нагое, ничем не прикрытое, оно было приставлено к стене церкви, и в губы была воткнута пастушья дудка. Так поступили латиняне с останками наиболее могуществен­ного из византийских царей, пред которым трепетала Южная Италия. Палеолог прислал немедленно парчовые покровы; сановники и духовенство с пением и светильни­ками принесли тело Болгаробойцы в палатку царского брата, а затем оно было с почестями погребено в Силив-рии, в монастыре Христа.

Неудача под Константинополем почти совпала со смертью патриарха Никифора, преемника Арсения; вновь пришлось думать о замещении патриаршей кафедры. Но Палеолог не только не унывал, но даже отдыхал и развле­кался в Нимфее в обществе своих сестер. Старшая, благо­честивая Марфа, в дни молодости Михаила опекала его как мать в доме своего мужа, великого доместика Тарханиота. Другая сестра, хитрая Евлогия, убаюкивала его в детстве песенкой: «Здравствуй, царь, войдешь в столицу через Зо­лотые ворота». Евлогия была не только льстива, но зла и влиятельна. По ее совету Михаил Палеолог решил развя­заться с сыном Феодора Ласкаря, отнял у несчастного ца­ревича знаки царского достоинства и готовил ему злую участь.

Внешние отношения складывались для Михаила бла­гоприятно. Силы греков выросли, а у соседей убавились. Латиняне были прямо в плачевном состоянии (см. гл. [II]).

Падение Константинополя было вопросом времени, хотя штурм греков и был отбит. Содержа в плену ахейского Вилльгардуэна — едва ли не главную опору латинского им­ператора, — Михаил Палеолог постарался обезвредить и венецианцев, дабы изолировать константинопольских ба­ронов и их императора. Для этого он заключил в марте 1261 г. союз с генуэзцами, всегдашними врагами и сопер­никами венецианцев. Генуэзцы теперь жаждали отомстить Венеции, отнявшей после трехлетней ожесточенной и кровопролитнейшей борьбы в водах Сирии цветущую приморскую колонию Акру. Генуэзцы потерпели большой урон, и их остатки перебрались из Акры в Тир (1258). Те­перь в союзе с греками они надеялись отомстить венеци­анцам и выжить их из Константинополя. Генуэзские послы прибыли ко двору Палеолога в Нимфей. Они выговорили для своих сограждан полную свободу торговли на всем пространстве владений Палеолога и обеспечили за ними права на всю недвижимость, каковою Генуя владела в Кон­стантинополе по договору с Мануилом Комнином (1155). Генуэзцы получали свои кварталы в главнейших торговых центрах империи: в Салониках, Смирне, Адрамиттии, Ани, на островах; никто из латинян, кроме генуэзцев и пизанцев, не мог торговать в бассейне Черного моря, и венеци­анцев, врагов Генуи, Палеолог не должен был пускать в свои владения. В свою очередь генуэзцы обязались предо­ставить в распоряжение Палеолога свой флот, который поступал на содержание греческого царя для похода йро-тив всех врагов царя, особенно венецианцев; лишь против Армении, Кипра, Ахеи генуэзцы не были обязаны высту­пать; всякий генуэзец, живший в Романии, мог быть зачис­лен в греческое войско (1261). С пизанцами также был за­ключен договор, и они получили льготы. Венецианцев уда­лось изолировать.

Сельджукский султан Изз ад-дин, боясь соперника Мелика, проживавшего в Никейском царстве, искал располо­жения Палеолога. Он послал к нему послов просить под­держки и убежища при случае, и Палеолог милостиво по­обещал. Появились в Нимфее крупные перебежчики из Конии, так, двое братьев родом с Родоса, приближенные к султану и богачи, убежали к Палеологу со всеми своими со­кровищами. Михаил их принял ласково и пожаловал им высокие звания. Скоро и сам султан, спасаясь от монголов Хулагу, прибыл в Нимфей со всей семьей, матерью-христи­анкою и с несчетными богатствами. Почет ему был оказан: оставлены его телохранители-турки, предоставлено но­сить красные сапоги и сидеть рядом с императором на приемах; однако ради верности семью его послали в Ни-кею, а самого султана Палеолог не отпускал от себя. Помо­щи против монголов Изз ад-дин не получил. С монголами греки связываться боялись. Про татар ходили слухи в на­роде, будто они людоеды и чудовища с песьими головами (старинный мифический образ в Троаде и Вифинии, живу­чий и в византийское время, отразившийся на местных ре­льефах). Границы же хорошо оберегались пограничника­ми и крепостями еще со времен царя Ватаци, и на мелкие стычки с татарами в пограничной полосе никто не обра­щал внимания.

Были, однако, и черные тучи. С Болгарией отношения ухудшились. При последнем Ласкаре Болгария была слаба. Среди смут после умерщвления Михаила Асеневича и Ка-лимана политический центр страны перемещается из Тырнова в Софию. Около 1257 г. бояре возвели на престол Константина Тиха, по матери серба, внука св. Стефана Немани, а по отцу — из рода Тихомиров, магнатов из-под Скопле. Его двоюродный брат севастократор Калоянн ря­дом с Софией создал (1259) ценнейший памятник искус­ства в Болгарии XIII в. — церковь Боянскую с фресками. В сохранившейся ктиторской надписи Калоянн именует се­бя внуком сербского короля Стефана Немани. Он, вероят­но, происходил от дочери Стефана, выданной за Стреза Просекского. Родопские и македонские магнаты начали играть в Болгарии первую роль. Тырнов уступил место За­паду. Сохранились превосходные ктиторские фрески в этой церкви (не считая позднейших, от 1346 г. — боярина Алдимира, сына воеводы софийского Витомира, и от XV — XVI вв.). Они изображают Калоянна с женою и царя Константина Тиха с супругою, царицей Ириной, дочерью Феодора II Ласкаря. Стиль и исполнение греческие. Замечате­лен и образ Вседержителя в куполе, родственный таковому в сербском Грачаницком монастыре XIV в.

Тиху приходилось круто на первых порах. Бан Мачвы, упоминавшийся выше русский князь Ростислав, отнял Видинскую область при помощи венгерских полков и вели­чал себя в грамотах dux Galiciae et imperator Bulgarorum, хотя он никогда не был признан в Тырнове. Одновремен­но отложилась и Восточная Болгария. Появился новый претендент в черноморских областях Болгарии, именно Мица, зять царя Михаила Асеневича. Константину Тиху приходилось при таких обстоятельствах спасаться при помощи греков. Неизвестно, на каких условиях царь Феодор Ласкарь дал ему в жены свою дочь Ирину, по матери внучку великого Асеня. После этого Константин сам стал называть себя Асенем. Несмотря на поддержку никейского двора, Мица одно время так стеснил Константина, что по­следний потерял всю свою страну и заперся в крепости Стенимахе. Выручили его греки. Михаил Палеолог послал к нему вскоре после достижения власти известного нам Акрополита. Результаты этой миссии, равно как и цель, нам неизвестны. Однако Константин начал теснить Мицу и за­ставил его укрыться в Месемврии, на берегу Черного моря. Мице не осталось другого исхода, как поддаться Михаилу Палеологу. В 1265 г. куропалат Глава прибыл в Месемврию, принял город от Мицы и вывел его со всем родом, пешком через Балканы, в Константинополь. Михаил Палеолог при­нял Мицу на службу и дал ему богатые земли в Малой Азии по реке Скамандру. От Мицы пошли византийские Асеневичи, знаменитый в истории XIV — XV вв. служилый род, совершенно огреченный (1).

Это случилось в 1265 г. Но четырьмя годами ранее Константин Болгарский почувствовал себя не нуждаю­щимся в покровительстве греческого императора. Мало того, он встал во враждебные отношения к Палеологу под влиянием, как передают историки, жены своей Ирины, до­чери Феодора Ласкаря, желавшей отомстить Палеологу за своего несчастного брата, последнего из Ласкаридов. И болгарский царь нашел выгодным поддерживать партию старой никейской династии.

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: