Никейское царство Ласкарей. Трапезунтское царство в XIII В. Сельджукские султаны и нашествие монголов 11 глава
Эти послания застали уже нового папу Николая III (1277— 1280), итальянца родом, которому удалось сломить господство Карла Анжуйского в Италии и поддержать дело Григория X. Этот выдающийся, холодный политик превосходно знал отношения на Востоке по своей прежней деятельности. Дела на Востоке были запутаннее, чем когда-либо. Против Палеолога объединились совершенно разнородные силы. Душой враждебной ему коалиции был давнишний его соперник на греческом Западе — фессалийский деспот Иоанн, унаследовавший и способности, и притязания Комнинов Ангелов эпирских. Он подчинил своему влиянию своего брата, эпирского деспота Никифора. К Иоанну тяготели греческие властели Фракии и Македонии, как Тарханиот, измена заразила и войска Палеолога; посланные на Запад, некоторые начальники их были закованы в цепи и отосланы в Константинополь. Палеологу пришлось вспомнить дни его молодости, когда он стоял во главе македонской служилой знати и замышлял против никейского царя. Новые Патры фессалийские, столица Иоанна Ангела, стали не только центром политических врагов Михаила, но и убежищем крайних защитников православия, готовых даже на союз с врагами Византии, на измену империи Михаила. Когда Михаил и Векк во имя унии и империи, прикрываясь принципиальным разрешением папы, отлучили от Церкви деспота Иоанна Ангела с его подданными, энергичный деспот не задумался созвать церковный Собор с участием монахов олимпийских монастырей и Афона, на котором, во имя православия, были преданы анафеме как Михаил с Векком, так и Римский Папа (1278). Вокруг Палеолога сплеталась политическая интрига, лига всех ему враждебных элементов, между собою вполне разнородных. Западные греческие сепаратисты, македонские властели, православные ревнители поднимали оружие в союзе с латинскими баронами Греции. Родная сестра императора Евлогия, постоянно стремившаяся играть политическую роль, ставшая столпом православной партии, эмигрировала к своей дочери, болгарской царице. Обе возбуждали царя Константина Тиха против их брата и дяди. Мало того, они послали (1276) некоего Иоанна Кафа-ра в Иерусалим к патриарху Григорию, чтобы с его помощью склонить египетского султана Бибарса, повелителя Сирии и Палестины, выступить против греческого императора совместно с болгарами. Бибарс, однако, отклонил предложения, не считая малоизвестных болгар надежными союзниками. На патриархов Александрийского и Анти-охийского не было надежды, так как они проживали в Константинополе, пользуясь царскими милостями.
В то же время «православные и латиняне», т. е. Иоанн Ангел с союзными баронами Греции, обратились к трапезунтскому царю Иоанну II, убеждая его выступить против «еретика» Михаила, так как он, трапезунтский царь, является истинным и законным православным императором, преемником Комнинов константинопольских. Ангелы и Комнины ополчались против основателя новой династии. В Трапезунт православные эмигрировали массами, спасаясь от преследований константинопольского правительства. О переговорах с трапезунтским царем доносил послам Михаила на Западе протонотарий Огерий. Он вместе с армянским историком Гайтоном передает, что Иоанн II с того времени принял титул императора. По-видимому, трапезунтский государь, носивший до того титул царя и самодержца Востока, провозгласил себя царем ромэев. Воевать с Палеологом и он поостерегся, как султан Бибарс. Враги окружали Михаила со всех сторон; он мог надеяться лишь на армию и деятелей возрожденной Византии да на папу. Страшным противником оставался Карл Анжуйский. Греки и латиняне разделились в получившейся странной комбинации политических сил. Тем большее значение получил папа Николай. Ему не было выгодным чрезмерное усиление ни Палеолога, ни Анжу. Церковным запрещением он мог расстроить союз баронов Греции с фессалийским деспотом, но он этого не сделал, как ни просил Палеолог. В то же время папа Николай удерживал Карла от похода, охраняя империю Палеолога как покорного сына Церкви. С прочими врагами греческий император мог сам справиться. Видя это, венецианцы заключили с ним перемирие (1277), оговорив, что они будут защищать своих вассалов на Евбее.
Михаил мог продолжать борьбу за обладание Западной Грецией — за осуществление главной, постоянной цели его политики. Он снарядил большой флот с десантом для войны на Евбее, вверив его евбейскому барону Ликарию, давно перешедшему на службу Византии. Михаил послал и сухопутную армию (преимущественно из наемников турок) под начальством Синадина и Каваллария. Флот имел большую удачу, разбил и захватил в плен афинского «мегаскира» сира Иоанна со многими евбейскими баронами. Сухопутное войско опять было разбито фессалийским деспотом, имевшим с собою итальянский отряд. Один из военачальников Палеолога был убит, другой ранен и умер в Салониках (1278). За смертью Гильома II Вилльгардуэна в том же году Карл Анжуйский принял присягу от вассалов Ахейского княжества и еще прочнее утвердился в Греции. Внешние опасности и внутренние раздоры, несочувствие и противодействие большинства народа и даже близких родных ожесточили Михаила Палеолога. Он дал волю подозрительности, от которой не был свободен и прежде. Начались допросы и пытки. Двое братьев Раулей из знатнейшего малоазиатского рода были ослеплены за веру отцов и за осуждение унии. Пытали Иоанна, сына эпирского деспота; оставленный в качестве заложника при константинопольском дворе, он прославился в войнах с сельджуками и стал подозрительным Михаилу. Его с монахом Котисом, некогда при Феодоре Ласкаре посоветовавшим Михаилу спастись к сельджукам, обвинили в измене, и оба погибли. Пытали и служилых людей, и книжных, и монахов, ослепляли и увечили. Напрасны были ходатайства царицы и патриарха. Неугодное мнение каралось немедленно и жестоко. Царь говорил друзьям, что он лишь защищается, что государство не монастырь, что грех покрывается покаянием; ему же тяжело карать особенно монахов, будучи их другом с юности. Михаил продолжал поощрять доносы, и озлобление росло. Одни, далекие от умыслов против царя, гадали, когда они избавятся от зол; другие шли дальше и подбрасывали листки, обвинявшие Палеолога в преступном захвате престола, в ослеплении законного наследника. Читавшие эти памфлеты и не донесшие подлежали смерти по царскому указу за «цареписание». Векк стал всем ненавистен, царь же защищал ею как борца за унию и не меньше, чем себя. За осуждение унии пострадал сын верного Акрополита и министр Музалон, на спине которого родной брат на глазах царя сломал палку. Подозрительность и жестокость Михаила объясняются тяжелым для него оборотом дел на Западе.
Пока был жив папа Николай, Карлу Анжуйскому приходилось подчиняться его воле, опиравшейся на силу всех врагов Карла в Европе. Нельзя было думать о немедленном осуществлении горделивых планов о латино-греческой «империи Цезаря и Августа», по выражению византийского историка Григоры. Папа Николай вполне сознавал себя главою христиан Запада и Востока, властным и блестящим государем в Риме. Но уже в 1280 г. Николай умер, и Карл, отстранив родичей покойного папы, возвел на папский престол преданного ему французского кардинала, принявшего имя Мартина IV. Не дорожа трудами своих выдающихся предшественников, Мартин немедленно порвал с греками, обошелся грубо с послами Михаила и отлучил его от Церкви. Карл получил свободу действий и отправил в Албанию сильные подкрепления своему полководцу Руссо де Сюлли, который осадил Берат. Перевес сил Карла на суше казался бесспорным, но неожиданно для него великий доместик Михаил Тарханиот разбил Сюлли и взял его в плен (1281), Такой успех рассматривался в К-поле как спасение. Тем временем Карл сблизился с венецианцами, которые убедились, что им не заменить генуэзцев во владениях Палеолога. Оживились традиции империи Балдуина, где венецианцы были полными хозяевами, и был решен поход сицилийского и венецианского флота на Евбею. Михаил дал отпор врагам при помощи Генуи; греческие корсары навели страх на сицилийских купцов даже в водах Италии. Михаил все же оставался под постоянной угрозой. В 1281 г. Карл с Филиппом, наследником Балдуина, заключили при посредстве курии договор с Венецией о восстановлении в К-поле Латинской империи. В следующем году предполагалось послать флот, а далее — грандиозную морскую экспедицию против столицы Михаила. С соединенными силами Италии, Франции, Венеции и баронов Греции Михаил не мог бороться долго, его могло выручить лишь чудо. Пока Карл собирал людей, корабли и военные припасы, возлагая на своих подданных тяжкие жертвы, Михаил через своего генуэзского вассала Цаккарию Фокейского искал помощи у врагов Карла в Европе. Главный из них, Петр Арагонский, направился со своим флотом к берегам Африки, еще не решаясь напасть на Карла. Внезапно в самой Сицилии разразилось народное восстание, французов резали, и в два месяца на острове не осталось слуг Карла (1282). Тогда Петр Арагонский явился в Сицилию и был коронован в Палермо. С тех пор Карла преследовали неудачи. Сицилийская «вечерня» похоронила планы Карла о походе на греческий Восток Вместе с тем была похоронена и уния; в ней для греческой империи до поры до времени уж не было нужды.
Тем не менее все усилия Михаила были направлены на Запад. Восточная, малоазиатская граница оставалась в небрежении. Одни гарнизоны были уведены, другим не платили жалованья. Поборы разоряли население, крестьяне обнищали, и «уравнительная раскладка» тяжело легла на служилое сословие М. Азии. Епарх Ходин отбирал у служилых людей их поместья, приносившие по 40 золотых в год. Фискальные мероприятия Ходина вызвали такое возмущение, что их пришлось отменить. Для войн на западе нужны были деньги и люди, и восток нес все тяготы, не получая взамен даже защиты границ. Перенесение столицы в Константинополь погубило благополучие населения Никей-ского царства. Последствия не замедлили сказаться. Во время постоянных междоусобий среди сельджуков, подпавших под монгольское ярмо, отдельные шайки сельджуков и монголов тревожили византийские пограничные области. Михаил послал своего сына Андроника вновь заселить и укрепить еще недавно цветущую долину Меандра, но Андроник не сделал ничего прочного, и сельджуки сожгли Траллы, главный город в той местности. Михаил отправился и лично на восточный рубеж по реке Сангарию, но побыл там недолго, и набеги врагов не прекратились. Управление краем представляло грустную картину; власти скрывали правду от царя, и он лично убедился, что население разбежалось. Михаил укрепил границу до Прусы (Бруссы), насколько ему позволили западные дела.
Миновала опасность со стороны Карла Анжуйского — с тем большим жаром старый царь устремился на запад для изгнания остатков латинян из Греции. Во время этого похода Михаил VIII скончался (возле Лизимахии фракийской, в конце 1282 г.). В лице Михаила Палеолога сошел в могилу основатель последней византийской династии, последний из крупных императоров, личность сильная, даровитая и глубоко интересная. Блестящим аристократом он начал, мрачным самодержцем закончил; в юности смело держал ответ грозному Ласкарю, в старости лгал и синоду и народу относительно святыни, завещанной предками, разномыслия не выносил и чужую совесть попирал ради политической выгоды. Обладая громадным честолюбием и энергией, он до конца не утратил ни того, ни другого. Среди тяжких испытаний он неослабно нес обязанности монарха, в самые трудные минуты одинокий, не понятый близкими людьми, с которыми, впрочем, он не стеснялся, напр. с супругою Феодорою. Перед чужим правом он жесток, даже преступен (напр., с несчастным сыном Феодора II), перед большей силой — хитер, способен обмануть даже курию. Его несравненная выдержка не раз спасала государство. Как дипломат, он превосходил более могущественного Карла Анжу и большинство современных ему пап; с хитрыми итальянскими выходцами и с римскими монахами он вел себя как мастер дела. Курия служила целям своего «блудного сына», распинавшегося в покорности св. престолу. Блестящий воин в молодые годы, любимец военной знати, Михаил стал на престоле неутомимым организатором воинских сил, снаряжая новые армии и эскадры после каждого поражения. Средств народа он при этом не щадил. Постоянной и основной целью его политики было восстановление Византийской империи в прежнем объеме, изгнание латинян и подчинение южных славян. Средством, часто единственным, была уния. Михаил умел смотреть опасности в глаза, видел ее яснее других и находил исход при всяком положении. Убедившись в необходимости унии, он навязал ее своему народу без колебания. Его политическая программа вряд ли была понятна массе подданных, и, во всяком случае, после возвращения Константинополя и не видя конца войнам к ней охладели, а средство — уния — было ненавистно народу, низшим и верхним слоям. Ревностно служа интересам империи, Михаил стал во враждебные отношения к большинству подданных, вплоть до членов собственной семьи и близких, которых в кандалах показывал нунциям, не говоря о монахах, которых он любил по традициям своего рода, но которых из-за унии он увечил публично. Воин и дипломат, Михаил не был хозяином. Ему были нужны народные деньги — на наемных латинян и турок, на флот, на посольства, на придворный блеск. У него не было времени думать о народе, так тревожно было его царствование. Вряд ли он и интересовался нуждами крестьянства и развитием производительных сил страны, как все Ласкари. Аристократ, вознесенный на престол знатными врагами Ласкарей, Михаил по происхождению своей власти был врагом того отеческого, хозяйственного строя, который был присущ Ласкарям. При нем крестьянам жилось хуже. Не говоря о крестьянских мятежах в Никейской области, принявших династическую окраску и залитых потоками крови, ставленник властелей не мог препятствовать глухому социальному процессу, который привел в XIII и XIV вв. крестьянские массы в бесправное состояние крепостных проскафименов. Пострадали и мелкие прониары, военный класс. Сведения о социальных отношениях при Михаиле скудны и не разработаны, но ясно, что не только казна Ласкарей, но и экономические силы населения были использованы Михаилом без пощады и благоразумия. В изданном проф. Троицким уставе обители св. Димитрия в Константинополе, знаменитому «монастырю Палеологов», отстроенному Михаилом, он пишет о себе: «Что бо, Владыко, из содеянных на мне Твоим благоутробием не превосходит и самый разум дивных?...Что касается меня, то все, чем только кто-либо мог бы величаться, Бог собрал для меня как бы нарочно все вместе». И Михаил распространяется о знатности своего рода, о своих знаменитых предках. «А сколько я сам преуспел... об этом вопиют сами дела...» В таком тоне написана вся краткая автобиография, панегирик самому себе, перечень сплошных успехов и побед. Ни одного намека на тяжелые факты и невзгоды, которыми полна жизнь Михаила; ничто не напоминает христианский смиренный дух, которым полно, например, «Поучение Владимира Мономаха». «Я не искал трона, но был вынужден принять его как достойнейший», — пишет Михаил. Сквозь похвальбу царственного ктитора звучит самозащита непопулярного монарха. Казалось бы, что восстановителя византийского Константинополя должна была окружить любовь, хотя столицы. На самом деле его наследник не посмел даже перевезти тело отца в Константинополь.
Глава VI АНДРОНИК II СТАРШИЙ
Несмотря на энергию, опыт и способности Михаила VIII, Византийская империя за все его долговременное царствование лишь старалась вернуть себе прежние пределы, лишь защищала свое существование против сильных врагов, не раз находясь на краю гибели. Возвращение древней столицы, воскрешение традиций Комнинов с задачами и тяготами их мировой политики ухудшили народное благосостояние, особенно в Малой Азии, где, казалось, суждено было развиться цветущему центру эллинизма, богатому и сильному национальному государству, основанному на новых началах не бюрократического, но царского хозяйства. Если даровитому и энергичному Михаилу, унаследовавшему от Ласкарей национальное войско, богатую казну и неразоренную страну, пришлось растратить накопленное золото, разорить и крестьян и служилый класс, расстроить оборону восточного рубежа, опираться на полуитальянский флот и на турецкую конницу, то что ожидало империю впереди? Правда, пало могущество Карла Анжу и рушились планы латинского нашествия. С этой стороны опасность более не угрожала. Греческие патриоты и константинопольское правительство могли вздохнуть свободно и обратиться к устройству внутренних дел. Но не греки сломили Карла; южноитальянская держава была разрушена борьбою сил внутри Италии. Если Византии XIV в. не по плечу было наследие империи Комнинов, то каждое молодое национальное государство, возникшее по соседству с Византией, могло рассчитывать на ее богатые земли. Такие новые силы появились: на Балканах — южное славянство под скипетром наследников Уроша Сербского, за Бруссой и Никеей — тюркские племена, объединенные родом Османа. Продлить существование Византии при этих условиях могли выдающиеся, гениальные монархи, но их не было, хотя Палеологам нельзя отказать в дарованиях. Спасти Византию могли лишь коренные реформы социального, государственного и церковного строя, но таковых не было и прежде, когда государство было сильнее. Тяжелое наследие бурного времени Михаила было кое-как ликвидировано, церковные раздоры сглажены, но Византия беднела, хирела, блеск империи полинял в возвращенной столице весьма быстро. Несмотря на относительную безопасность Константинополя в XIV в., несмотря на несомненную духовную работу, о чем речь впереди, процесс упадка Византии развивался неудержимо. Важнее всего было обеднение государства и страны, немедленно отразившееся на состоянии вооруженных сил. С переездом двора в Константинополь, с разорением долины Меандра турками погибло громадное хозяйство никейских царей, покрывавшее чисто государственные расходы. Политические договоры с генуэзцами и венецианцами отдали вывоз и ввоз, отчасти и розничную торговлю, в итальянские руки. Покровительство туземной торговле и местной промышленности было забыто. Непосредственные торговые сношения итальянцев с Трапезунтом, генуэзскою Кафою в Крыму, с Сирией, Кипром и Египтом погубили былое значение Константинополя как складочного и распределительного центра, регулятора цен на Леванте. Потомки богатого, именитого греческого купечества обратились в мелочных торговцев-бакалов и не могли подняться: перед личной инициативой вставала стена итальянского засилья и оскудения местных рынков. Туземные ремесла и художества в XIV в. оживились в сравнении с XIII в., но многие производства замерли совсем (перегородчатая эмаль, отдельные категории мануфактур), и веками созданные навыки были утрачены. Разорение малоазиатского крестьянства и служилого сословия началось после Ласкарей при Михаиле Палеологе и развивалось неуклонно благодаря турецким набегам и царским сборщикам податей. Об облегчении крестьянского и мелкого землевладения, о реформах социального строя не помышляли при новой династии, вышедшей из рядов служилых властелей. Несмотря на казни и ссылки за последние годы Михаила, при его преемниках и двор, и патриарший престол были едва ли не игрушкою в руках столичных аристократических партий. Столица заслонила собою провинцию, как было при Ангелах; вопросы Церкви и отвлеченной духовной жизни отодвинули на второй план интересы обороны и реальной жизни страны. 24-летний Андроник, еще при жизни отца носивший корону царя-соправителя, был приучен к делам правления, но, чувствуя над собою тяжелую руку отца, умел скрывать свои мысли. Первые его шаги — открытый разрыв с политикой Михаила, продолжать которую Андронику было не по плечу. Воином он не был, с походом против сельджуков у него связаны были горькие воспоминания. Реакция против унии и облегчение военных расходов обещали ему популярность. Как истый византиец, Андроник действовал весьма осторожно внутри столицы, которой он боялся, и весьма опрометчиво и резко — на рубежах страны, которыми он недостаточно дорожил. Он распустил победоносный флот, созданный тяжкими усилиями Михаила, наемников-турок он послал грабить в Сербию, чтобы не тратиться на их содержание. Столичного населения Андроник опасался настолько, что даже не повез в Константинополь тело отца; смерть его скрывал от матери до своего приезда. Патриарх Векк рассчитывал даже на благоволение нового монарха, не раз писавшего папе, при жизни отца, о своей преданности Римскому престолу. Он горько ошибался. Уния перестала быть политически нужной с крушением могущества Карла Анжуйского. Против нее было громадное большинство населения: и многочисленные среди масс сторонники еще при Михаиле скончавшегося патриарха Арсения, враждебные не только латинству, но отчасти и Палеологам; и сильная среди духовенства, более умеренная партия патриарха Иосифа, вытесненного Векком с патриаршего престола. Близко знакомый с делами историк Пахимер рисует неискренность, даже фальшь первых шагов Андроника, но в них видна слабость сына сильного отца, игрушка в руках общей реакции против ненавистной народу политики Михаила VIII. Руководителями Андроника оказались тетка Евлогия — та самая властолюбивая сестра Михаила, которая хотела быть на первых порах нимфою Эгерией своего брата, но стала во главе его внутренних врагов, эмигрантка, призывавшая египетского султана против брата и на помощь православию; и рядом с Евлогией — логофет Феодор Музалон из той знаменитой семьи, которая была вознесена на высоту могущества Феодором Ласкарем и жестоко пострадала от М [ихаила] Палеолога, и лично этот представитель аристократической оппозиции подвергся истязанию при Михаиле за отказ ехать к папе[22]. При таких советниках резкая реакция не замедлила сказаться и при дворе, несмотря на всю осторожность Андроника. О Михаиле говорили как об еретике. Евлогия запретила молиться о нем его вдове, царице Феодоре, и та обратилась за разрешением к патриарху, притом не к Век-ку, но к прежнему, Иосифу, жившему пока на покое. Двор игнорировал Векка. На Рождество отменили богослужения во дворце и в [св. ] Софии, чтобы не поминать Векка. Духовенство открыто требовало заменить Векка Иосифом, проклясть унию, наложить запрещение на униатский клир св. Софии, освятить вновь храмы, оскверненные униатами. Выдвинулись изувеченные Михаилом защитники православия, монахи Галактион и Лазарь, назвавший Михаила в лицо вторым Юлианом. Андроник не решился насильственно удалить Векка и под рукой советовал ему уйти. Прямодушный Векк не стал дожидаться и удалился в столичный монастырь Панахранты. Полумертвого от болезни Иосифа с торжеством возвратили на патриарший престол. Слепой Галактион окропил св. водою все углы и самые иконы в Софии среди ликования народа. Начались преследования униатов, но в мягких формах. Так, архидиаконам Мелитиниоту и Метохиту, ездившим к папе, запретили служение навсегда, а клиру св. Софии — на несколько недель. Созвали Собор для суда над Векком. Он подписал отречение от патриаршества и был сослан в Бруссу. За смертью Иосифа был поставлен в патриархи ученый Григорий Кипрский (1283), посвященный заведомо православными архиереями, прибывшими из Западной Греции. В нем надеялись найти противовес Векку и ученым униатам, но Григорий не оправдал надежд. Церковные раздоры при нем не улеглись. Арсениты продолжали волноваться, несмотря на смерть Арсения (1273), и лишь отчасти были удовлетворены торжественным перенесением останков Арсения в столицу, после того как церковный Собор в Адрамиттии под председательством царя постановил сжечь полемические сочинения арсенитов и иосифлян, чтобы примирить эти православные партии. Еще труднее была борьба с униатами. Патриарх Григорий сам не был свободен от унии в прошлом, уступал Векку в полемическом таланте и в обличительном «томе» против последнего, написанном по поручению царя и синода, допустил и личные выпады против Векка, и изложение учения Дамаскина по Векку. Тот не остался в долгу и изобличил «прожорливого кита, восставшего от Кипра», в том, что он лишь перефразировал Векково изложение Дамаскина. Кто кого отлучает от Церкви? — писал Векк в своей «энциклике». «Кровных ее детей отлучает незаконнорожденный пришлец, едва ли не латинского происхождения». Хотя «том» был прочтен в церкви и подписан царем, оказалось нужным его переделать. Авторитет Григория упал. Положение стало невозможным, и он удалился в монастырь (1289). Неудачи ученых вызвали реакцию против ученого духовенства, возвращение к аскетическим заветам Арсения. На патриарший престол был вызван провинциальный монах Афанасий, встреченный ученым духовенством враждебно и со страхом. Афанасий и в столице вел жизнь аскета, спал на голой земле. Ученым клирикам пришлось плохо. Многих Афанасий изгнал из столицы за распущенную жизнь. Провинциальных архиереев, проживавших в столице, патриарх отправил в их епархии, оставшиеся без призора. Афанасий отзывался о них как об умеющих лишь доить свою паству. Монахов, особенно ходивших по богатым домам, Афанасий заставил вести строгую жизнь. Законопреступников всякого ранга он обличал резко; даже царские сыновья боялись патриарха более, чем отца. Храмы он очистил от «приходящих на хоры и помышлявших не о молитве, но о распутстве». Афанасий для всех стал слишком тяжел, поднялся общий ропот. Тогда Афанасий написал отлучение от Церкви царской семьи, духовенства и всей своей паствы, спрятал эту грамоту в св. Софии и, таким образом отведя свою душу, удалился в монастырь. Его место занял простой священник из г. Созополя, принявший имя Иоанна, отличавшийся ревностью о вере и кротостью; но и он должен был идти по тому же пути, как Афанасий, на него жаловались и белое духовенство, и архиереи за пристрастие к монахам и за самовластие, наконец он раздражил и царя, не благословив политического брака его малолетней дочери с престарелым сербским королем. После девяти лет патриаршества Иоанн уступил престол призванному вторично Афанасию (1303). Последний нисколько не смягчился и поступал еще круче. У клира св. Софии он отнял доходы, замучил их службами, повсюду назначал монахов. По его настоянию царь издал указ о соблюдении праздничных дней в отдыхе и молитве, без пиршеств и пьянства; кабаки и бани должны закрываться с субботы и вообще с заходом солнца; монахов, не соблюдавших устава, сажать на хлеб и на воду. Веселые константинопольцы не мирились с этим, а из монахов многие убежали даже к латинским «фрерам» в Галате, где жилось лучше. Требовал Афанасий и «уничтожить» в христианских городах всех евреев, магометан и армян. Пришлось Афанасию и вторично уйти на покой. Для Константинопольской Церкви настали безотрадные времена. Два года не было патриарха; первый преемник Афанасия, почти неграмотный «негодный» Нифонт, был занят умножением доходов, предпочитал блеск, пышный стол, лошадей, женщин и даже женские рукоделья, был злым сплетником и сдирал с икон оклады из корыстолюбия; он был свергнут с позором. Иоанн Глика (1316—1320), сановник и писатель, мудро и усердно решал канонические вопросы, но был неизлечимо болен. Герасим и особенно Исайя (1323—1334) замечательны лишь тем, что изменили дряхлеющему Андронику, приняв участие в политических интригах. Внешняя политика Андроника в отношении к Западу была бледна и лишена того размаха, который отличал политику его отца Михаила. Притом восстановление латинской, католической империи Константинополю не угрожало, и сам Карл, теперь бессильный, умер (1285). Это позволило Андронику осуществлять крутую реакцию против унии, не считаться с папской курией и в то же время поддерживать с латинскими государствами скорее миролюбивые отношения, достигнув Адриатического моря со взятием Дураццо (1291). На первых порах продолжались столкновения в Западной Греции, так сказать по инерции, и с греческими и с латинскими правителями; но, даже имея перевес в силах, Андроник скорее защищал наследие отца, не продолжал его неустанной воинственной политики, имевшей постоянною целью изгнание латинян и славян из империи в ее прежних былых пределах. Не стало планомерности в действиях византийского правительства, постоянным было лишь стремление затратить на внешнюю политику минимум сил и средств. Дело Михаила могло быть завершено при самых благоприятных условиях, однако оно было заброшено, и тяжкие жертвы предшествующего поколения, восстановившего греческую империю в Константинополе, не принесли плодов. Напрасно было бы винить в этом одного Андроника лично. Он не располагал авторитетом отца, основателя династии. Правил, по-видимому, не он, а его двор. Вернее сказать, политические цели Михаила VIII оказались не по плечу империи XIV в., снова, как при Ангелах, попавшей в руки аристократических партий, бюрократии и столичного населения. Благоприятный момент был упущен, уступающий всегда теряет, и последствием отказа от агрессивной политики явилось наступление молодых национальных государств — сербов на Балканах и османов в Малой Азии. Смена императоров и политики сказалась прежде всего в Западной Греции. Старый деспот Иоанн Фессалийский, главный враг Палеологов, поднял голову и послал сына Михаила добывать Салоники. Стоявшая в Македонии византийская армия под начальством Тарханиота должна была отразить нападение, но Тарханиот умер, и турки разбежались. Пришло на помощь Андронику старое соперничество эпирского деспота Никифора, зазвавшего Михаила к себе на свадьбу и предательски выдавшего его Андронику. Деспот Иоанн отомстил за сына, прогнав Никифора в Италию. Чтобы закрепить Салоники за собою, Андроник женился на дочери монферратского маркиза Иоланте, по смерти первой жены Анны Венгерской, оставившей Андронику двух сыновей, Михаила и Константина. Иоланта принесла в приданое фамильные права на Салоники и получила взамен огромные земли в Македонии. Борьба из-за Западной Греции затихла на время. Брат и преемник Карла Анжуйского Карл II Салернский лишь в 1288 г. вырвался из арагонского плена — и то Сицилии не получил. Ненавидевшее французов население острова призвало сына Петра Арагонского, Фредерика, с грозной дружиной арагонских или каталанских наемников. При таких обстоятельствах Карл думал лишь о том, как закрепить за собою свои владения в Греции. Он выдал Изабеллу, дочь последнего Вилльгардуэна, за Флорентия Авен (вторым браком) и назначил его правителем Ахейского княжества. Флорентий немедленно заключил мир со стратигом Мистры, и Андроник поспешил утвердить этот мир (1289). Для многострадального Пелопонниса настало время мирногр преуспеяния, хотя временами случались столкновения, например, уцелевшие в ущельях Тайгета славяне передались Андронику, тяготясь феодальным гнетом баронов (1293).
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|