 |
Эпилог. Список фотографий и схем
|
|
|
|
Эпилог
В 1937 году я вернулся из Испании на Родину. Уезжая из Мадрида, долго смотрел в окно уходящего поезда. На перроне оставались фронтовые друзья — однополчане, с которыми делили и радость боевых побед и горечь неудач. Прямо с вокзала они снова шли в бой. Мы все знали, что наши друзья-испанцы делают все, чтобы спасти республику. Весь 1938 год и первые месяцы 1939 года стойко воевали бойцы-республиканцы. В сражениях на реке Эбро, в битве за Теруэль, Каталонию правительственные войска сражались до последней капли крови, до последнего патрона. Но силы были очень неравны.
5 июля 1938 года Комитет по невмешательству принял так называемый «план отзыва иностранных добровольцев». Предусматривалась эвакуация десяти тысяч иностранцев, примерно 80 процентов, сражавшихся в интернациональных бригадах. Одновременно Франко должен был отозвать такой же процент немцев и итальянцев — примерно сто двадцать тысяч из ста пятидесяти.
Этот план безусловно сильно улучшил бы положение республики, если бы он был действительно осуществлен.
28 октября 1938 года почти все интернационалисты выехали из Испании.
В своей книге «Вместо роскоши» Констанция де ла Мора так описала минуты прощания:
«Мне кажется, я никогда еще не видела такого энтузиазма. Испанский народ, прощаясь со своими иностранными друзьями, выражал им свою огромную благодарность. А когда на трибуне оркестр заиграл траурный марш в память бойцов, которые навеки остались в Испании и никогда уже не вернутся на родину, вся Барселона, обнажив головы, плакала. Она оплакивала англичан, американцев, поляков, немцев, итальянцев и французов, которые стекались к нам, вливали в сердца испанского народа надежду, силу и гордость и умирали за свободу Испании, за свободу всего человечества».
|
|
|
Но беда в том, что Франко в последний момент отказался выполнить требование Комитета по невмешательству и республиканские войска остались лицом к лицу с мятежниками и их могущественными покровителями из Германии и Италии. После падения Каталонии правящие круги [304] Англии, Франции и США окончательно сбросили маску «невмешательства». Они уже не сомневались, что дни республики сочтены, считали, что можно официально признать Франко и попрать права Народного фронта. Правительство Англии и Франции с нетерпением ожидали конца республиканской Испании и оказывали открытую помощь мятежникам.
9 февраля 1939 года английский крейсер «Девоншир» подошел к острову Менорка, который на протяжении всей войны был оплотом республиканцев, и помог захватить его.
До последнего дня держались республиканские войска.
Подлинной вдохновляющей и организующей силой борьбы испанского народа за свободу и национальную независимость была Коммунистическая партия Испании. Душой республиканских бойцов были лидеры компартии Хосе Диас и Долорес Ибаррури. Коммунистическая партия явилась единственной партией Народного фронта, до конца сохранившей верность делу, за которое боролся испанский народ на протяжении почти трех лет. Но преимущество в технике, вооружении, численное преимущество войск сделали свое дело. Территория, контролируемая республиканцами, быстро сокращалась.
14 февраля 1939 года французское правительство направило испанскому республиканскому правительству ультиматум, требующий сдачи мятежникам Мадрида и всей остальной территории республики. А в начале марта в Мадриде вспыхнул контрреволюционный мятеж. Правительство Негрина не сумело подавить его и вынуждено было эвакуироваться во Францию. Власть захватили заговорщики. Они открыли фронт Франко и зверски расправились со всеми сторонниками республики.
|
|
|
Главный удар заговорщики направили против Коммунистической партии. Они выдвинули лозунг: правительство без коммунистов, армия без коммунистов, продолжение борьбы без коммунистов. Это означало уничтожение главной силы сопротивления фашизму. Первым мероприятием заговорщиков были массовые аресты и расстрелы сотен коммунистов.
27 марта Англия и Франция объявили о признании ими правительства Франко и о разрыве димпломатических отношений с республиканским правительством. Республика пала... [305]
Двадцать четыре года спустя мне довелось ехать на празднование 20-й годовщины великой битвы на Волге с генерал-полковником М. С. Шумиловым.
— В каком году вы вернулись из Испании? — спросил я его.
— В 1939.
— Расскажите о последних днях...
И Шумилов вспомнил трагические дни, когда он прощался с республикой.
В самое трудное время законное правительство неожиданно было низложено кучкой интриганов, возглавляемых полковником Касадо. Он-то и создал так называемую хунту обороны. Хунта установила контакты с мятежниками и готовилась к сдаче Мадрида.
В своих последних выступлениях Касадо обрушился с клеветой на Советский Союз и советских людей, сражавшихся в Испании. Без зазрения совести он утверждал, что кровь в Испании льется по приказу из Москвы, призывал установить наблюдение за портами и аэродромами, чтобы «ответственные за испанскую трагедию не могли сбежать из страны».
А ведь Касадо хорошо знал, какую благородную роль сыграли советские люди в его стране. Всему народу было известно, как самоотверженно отдавали свои жизни за свободу и независимость Испании наши добровольцы. Ему ли не знать, что уже с осени 1938 года по просьбе правительства республиканской Испании на фронтах не было ни одного советского человека. Только в центрально-южной зоне по договоренности с испанскими властями работало несколько русских советников.
Когда по радио стало известно о совершившемся перевороте и создании хунты, Советский Союз решил отозвать всех своих граждан на Родину. Касадо не стал возражать и выдал визы нескольским советникам, находившимся в Мадриде, на выезд в Валенсию. Но когда советник центрально-южной зоны М. С. Шумилов позвонил по телефону Касадо и попросил предоставить самолет для отправки советских граждан во Францию или Алжир, то Касадо заговорил по-другому.
|
|
|
Он заявил, что даст самолет только в том случае, если главный советник немедленно прибудет в Мадрид и обратится по радио к поднявшимся против хунты коммунистам с приказом сложить оружие... [306]
Условие было неприемлемым. И тогда Касадо пошел на прямую провокацию. Когда советские люди отправились на аэродром близ Аликанте, чтобы сесть в самолет французской авиакомпании «Эр Франс», у взлетной полосы их ждала рота солдат. Машины были окружены, и двадцать один человек — последние советские граждане, оставшиеся в Испании, — оказались арестованными.
Их шантажировали, грозили расстрелять. Но изменники, не отважившись на расправу, лишь отобрали деньги, личные вещи и отпустили.
... Далекие, трудные годы. Они сроднили нас, добровольцев, сражавшихся в Испании. Мы сохранили нашу дружбу на всю жизнь.
После Испании многие из нас поступили в Академию имени М. В. Фрунзе. Учились, работали. А по выходным дням встречались на квартире у Мити Цюрупы. Было у нас и еще одно любимое место, где, собравшись мужской компанией, вспоминали о делах минувших дней, — маленькая комнатка Мити Погодина в академическом общежитии. Но однажды традиция была нарушена. В наше «мужское святилище» Митя Цюрупа пришел с белокурой девушкой. Мы растерялись, а Митя застенчиво сказал: «Женюсь, братцы! Знакомьтесь, Валя». Через год у Мити с Валей родился сын. В честь деда назвали Александром.
По окончании академии каждый из нас получил назначение. Митя Цюрупа был отправлен в общевойсковой штаб, Коля Гурьев — в артиллерийскую часть, Ваня Татаринов — в стрелковую дивизию, Митя Погодин — в танковую часть, а я — в кавалерийскую дивизию, из которой осенью 1936 года ушел добровольцем в Испанию.
Это было перед самым началом Отечественной войны. Она застала многих из нас на передовых позициях. Бывшим добровольцам пришлось принять первый бой с фашистами теперь уже на родной земле. С Колей Гурьевым и Митей Погодиным мы встретились в 1943 году на Курской дуге. Времени было мало. Говорили накоротке:
|
|
|
— Как дела?
— Нормально.
— Как служба?
— Бьем фрица за Родину!
А кто-то прибавил:
— И за Испанию.
Не всем довелось дожить до победы. Митя Цюрупа, [307] Ваня Татаринов, Митя Погодин, Поль Арман пали смертью храбрых, выполнив свой священный долг перед Родиной.
Коля Гурьев по болезни ушел в запас. Живет в Москве, работает в Советском Комитете ветеранов войны.
... 1945 год, 9 мая. Окончилась война. Великая радость для всех прогрессивных людей мира. Мы победили!
Сразу после войны я приехал в Москву, где был зачислен слушателем академии Генерального штаба, и в этот же вечер позвонил по телефону, который помнил еще с довоенного времени.
В трубке щелкнуло, потом приятный голос спросил:.
— Кто со мной говорит?
— Родимцев Александр Ильич.
— Ты жив, Саша?!
— Жив, если звоню...
Мы встретились, долго молчали. Раньше нас всегда было трое — Митя, Валя и я. Теперь двое. «Крепись, Валюша, Митя прожил честную жизнь... Он отдал ее для того, чтобы ты и твой Саша, и миллионы таких же, как мы, жили счастливо», -сказал я ей.
Сейчас Валентина Ивановна живет все там же, в том же доме. Работает в Комитете ветеранов войны.
Вернулась на Родину и наша помощница Мария Александровна Фортус. Та самая Мария, которую в Испании мы называли Хулитой. Мария Фортус оставалась на боевом посту в годы Великой Отечественной войны. Она была начальником разведки в партизанском отряде Медведева, ходила на задание вместе с прославленным разведчиком Героем Советского Союза Николаем Кузнецовым. Многие смотрели фильм «Альба Регия». Но мало кто знает, что операцию «Альба Регия» организовала Мария Александровна, офицер разведки.
Мы сейчас часто встречаемся с Марией в ее московской квартире на улице Горького. Годы не состарили ее. Она по-прежнему такая же жизнерадостная, энергичная и веселая. Мария Александровна ведет большую общественную работу как член правлений обществ «СССР — Франция» и «СССР — Венгрия». По вечерам в окнах ее квартиры долго не гаснет свет. В эти часы она работает над двумя книгами — о французском Сопротивлении и о разведчике Кузнецове. Я верю в ее трудолюбие и настойчивость — она напишет эти книги.
В июле 1966 года на торжественном вечере общественности [308] столицы по случаю 30-летия со дня начала войны в Испании я свиделся со своими испанскими друзьями. За несколько минут до начала вечера я прошел за кулисы Центрального дома кино и растерялся от неожиданности: навстречу мне шел Энрике Листер.
|
|
|
— О, Павлито, — и Энрике заключил меня в свои объятия.
— Откуда ты, дружище? — спросил я.
— После расскажу.
И не успели мы как следует наглядеться друг на друга, как кто-то положил мне руку на плечо. Поворачиваюсь и глазам своим не верю: ну, конечно же, это Альварес Сантьяго. Тут уж я совсем растерялся.
— Я читал в газетах, что франкисты бросили тебя в застенок. Как же тебе удалось освободиться?
— Было дело, — хитро улыбнулся Альварес.
Но тут дали звонок, и начался торжественный вечер.
С Листером и Сантьяго мы встретились снова только через неделю. И впервые за тридцатилетнее наше знакомство это была мирная встреча.
Вот сидит веселый, с озорными искорками в глазах Энрике Листер, рядом с ним его жена Кармен, двое сыновей — Энрике и Педро. Я вглядываюсь в их лица, и хочется мне сказать парнишкам: «Не забывайте, ребята, истории, помните, как боролись за свободную Испанию ваш отец и его товарищи».
— Хотите, я спою, — вдруг предлагает Педро.
— Давай, давай, сынок, не робей.
И Педро поет испанскую песню. Чистый, звонкий голосок уносит нас на раскаленное плато Гвадаррамы, в разрушенные кварталы Мадрида. То веселая, то грустная мелодия песни. И я слышу, как Листер тихо подпевает сыну. Успех Педро обеспечен, все мы от души аплодируем парнишке.
— Павлито, — окликает меня Альварес. — Я тебе обещал рассказать, как мне удалось бежать из застенка.
— Да, да. Я так переживал и волновался за тебя, Альварес, когда прочитал в газете о твоем аресте.
— Помог случай. Но все по порядку. Схватили меня, когда я был в Испании на нелегальном положении. Франкистские сыщики выследили мою конспиративную квартиру, и... я оказался в одиночной камере тюрьмы Карабанчель. Толстые, мрачные, звуконепроницаемые стены, [309] холодный цементный, весь в ржавых подтеках потолок. Деревянный полуразвалившийся топчан. Единственная связь с миром — узкое оконце. Впрочем, и оконцем его не назовешь, просто щель. Кроме лоскутка голубого неба, в него ничего не увидишь. На прогулки выводили меня редко и нерегулярно» А когда я оказывался на улице, во дворе почти никого не было. Все мои попытки наладить связь с другими политзаключенными успеха не имели.
— А суд был? — спросил я Альвареса.
— Разве там может быть суд? Судилище! Так вот, когда меня повели на очередной допрос, я обратил внимание, что тюремщик, сопровождавший меня, пристально следит за мной, словно изучает каждое мое движение.
— Тебе что, делать нечего? — буркнул я ему. — Или я тебе корриду заменяю?
Тюремщик смолчал. Прошли еще несколько пролетов, вышли во двор. Оставалось пройти еще немного вдоль стены.
— А ну, стой, — шепотом окликнул тюремщик.
— Чего еще надумал? — спросил я. — А сам подумал: «Хлопнут сейчас без суда, а потом напишут, что «при попытке к бегству».
Тюремщик подошел поближе:
— Узнаешь меня?
— Не припоминаю.
— А я хорошо вас запомнил, комиссар Сантьяго, — тихо зашептал тюремщик. — В плен я попал — вы меня допрашивали. Не ожидал, что вы, коммунисты, так гуманно с пленными обращаетесь. А мне вообще повезло. Не знаю почему, но вы меня тогда отпустили, поверили мне. Вот и мой черед настал расплатиться за добро. Бегите скорее. Прямо вдоль стены калитка есть, я ее сегодня открытой оставил. Бегите скорее.
— А ты как же? Тебя судить будут, в тюрьму посадят.
— А мне все равно, с какой стороны проводить время в тюрьме: по ту или по эту сторону решетки, — криво улыбнулся тюремщик.
— Как твое имя?
— Зови меня просто — друг.
— Вот так мне удалось убежать из франкистского застенка.
— Да, тебе здорово повезло, Альварес, — вступил в разговор [310] Листер. — Сколько еще наших товарищей, коммунистов, томятся в этих застенках.
Долго в этот вечер сидели мы вместе. Вспоминали боевые операции, друзей, живых и мертвых.
— Да, а что стало с Талантом, — спросил я Энрике. — Ты что-нибудь о нем знаешь?
— Он жив, работает, — уклончиво ответил Листер. — Но пока не настало еще время говорить о нем вслух...
Летом 1966 года в Праге мне удалось повидать многих товарищей по оружию, сражавшихся на испанской земле. В столицу Чехословакии на встречу бывших бойцов интернациональных бригад приехали ветераны-антифашисты из Австрии, Бельгии, Болгарии, Венгрии, ГДР, Дании, Испании, Италии, Польши, Румынии, ФРГ, Франции, Югославии, Советского Союза. Участников этой встречи радушно встречал народ Чехословакии. Во многих городах прошли митинги, беседы, встречи, пресс-конференции.
Встреча в Праге явилась ярким выражением пролетарского интернационализма и международной солидарности с борьбой испанского народа против диктатуры генерала Франко, за свободу и демократические права, за амнистию всех испанских политзаключенных и эмигрантов, за национальное согласие.
Но на далекой испанской земле, земле героев обороны Мадрида и Гвадалахары еще властвует фашистская диктатура Франко. Сажают в тюрьмы прогрессивно настроенных людей, расстреливают коммунистов, подвергают репрессиям каждого, кто выступает против режима военной диктатуры.
Но я верю, что придет время, когда рухнет ненавистная тирания... И тогда на улице Листа в Мадриде, где когда-то мне пришлось вынести из-под бомбежки осиротевшего мальчика, да и на всех улицах испанцы будут встречать своих друзей знакомым пролетарским приветствием: «Салюд, камарада! ».
Список фотографий и схем
http: //militera. lib. ru/memo/russian/rodimtsev/ill. html
|
|
|
