Заседание С.-Петербургского окружного суда с участием присяжных заседателей, 25 ноября—5 декабря 1875 г.

Суду преданы по обвинению в умышленном поджоге мельницы, на которой жили люди и хранились запасы казенной муки, коммерции советник, с.-петербургский первой гильдии купец Степан Тарасович Овсянников, 70 лет, ржевский 2 гильдии купец Андрей Петрович Левтеев, 48 лет, и ржевский мещанин Дмитрий Артемьевич Рудометов, 41 года.

Председательствовал председатель суда А. А. Лопухин, обвинял товарищ прокурора суда В. И. Жуковский, поверенным гражданских истцов страховых обществ «Якоря» и «Варшавского» выступил присяжный поверенный В. Д. Спасович, гражданский истец коммерции советник В. А. Кокорев поддерживал свои интересы лично, защищали подсудимых: Овсянникова — присяжный поверенный П. А. Потехин, Левтеева — присяжный поверенный В. Н. Языков, Рудометова — присяжный поверенный г. Соколовский.

Сущность обвинения, изложенного в определении С.-Петербургской судебной палаты, заключается в следующем:

2 февраля 1875 г. на углу Измайловского проспекта и Обводного канала сгорела обширная мельница коммерции советника Василия Александровича Кокорева, арендуемая поставщиком военного министерства коммерции советником Степаном Тарасовичем Овсянниковым и застрахованная в страховых обществах «Якорь» и «Варшавском» в сумме 700 тысяч рублей серебром. Пожар начался около 5 часов {170} пополуночи и быстро распространился по всему зданию, которое сгорело, за исключением наружных стен, кочегарни и небольшого магазинного отделения. Вместе с тем сгорели, по показанию его, Овсянникова, и его управляющего А. П. Левтеева, 13 тысяч 955 кулей муки, принадлежавших военному ведомству и сложенных в магазинном отделении мельницы. Первоначально местною полицией не было усмотрено признаков поджога мельницы и в составленном протоколе высказано предположение, что пожар мог произойти по неосторожности рабочих. При поверке полицейского дознания выяснился, однако, ряд важных обстоятельств, указывающих на умышленный поджог. Таким образом было обнаружено, что пожар начался в помещениях мельницы, запертых и удаленных от жилья квартир, что за два дня до пожара на мельнице были прекращены работы, причем машина и топка котлов остановлены, а также прекращено снабжение здания газом, что накануне пожара была выпущена вода из труб и бака, устроенных как для отопления мельницы паром, так и на случай пожара, что прекращение работ последовало без видимой причины двумя месяцами раньше предполагавшегося срока, что одновременно с этим распущены почти все работники, что последние поденщики, нанятые для чистки здания, ушли за 12 часов до начала пожара и после них мельница была со всех сторон заперта, что пожар произошел за два дня до срока страхования и накануне обещанной Овсянниковым уплаты премии; наконец, что, как положительно выяснено многими свидетелями, пожар начался одновременно в различных местах, весьма удаленных одно от другого. Вместе с тем оказалось, что выпуск воды и распущение рабочих, способствовавшие успеху поджога, последовали по приказанию управляющего Овсянникова, Левтеева, и что количество сгоревшего на мельнице хлеба, заявленное Овсянниковым и Левтеевым, было значительно преувеличено. Независимо от сего было обнаружено, что пожар мельницы приносил значительные выгоды арендатору ее, Овсянникову. Сгоревшая мельница была построена коммерции советником Фейгиным согласно контракту, заключенному им с военным министерством 30 июня 1867 года. По силе этого контракта Фейгину была предоставлена на 9-летний срок поставка провианта и фуража для войск с.-петербургского военного округа и некоторых других местностей, продовольствуемых из с.-петербургских магазинов с тем, чтобы хлеб доставлялся в зерне и перемалывался под надзором интендантства на особой мельнице, которую Фейгин обязывался выстроить на свой счет. Таким образом предполагалось улучшить довольствие войск и устранить злоупотребления, постоянно повторявшиеся при прежней системе краткосрочных подрядов и поставки провианта мукою помола низовых губерний. По истечении контрактного срока казна была вправе приобрести мельницу в собственность покупкою. Для постройки была уступлена Фейгину за незначительную цену казенная земля. Постройка мельницы стоила Фейгину более 900 тысяч рублей и была окончена в 1871 г. В техническом отношении мельница эта вполне образцовая. В пожарном отношении она была обеспечена устройством по всему зданию отопления паром труб, с многими пожарными кранами и рукавами, а также бака на чердаке, вмещавшего в себе 6 тысяч ведер воды. Кроме того, для большего обеспечения от огня вода в мельницу была проведена как из городского невского водопровода, так и из Обводного канала, откуда накачивалась в бак посредством особой паровой гонки. По заключению экспертов, запас воды на мельнице был так велик, что при исправном содержании труб и бака можно было залить всякое помещение мельницы. Равным образом мельница с избытком удовлетворяла потребностям интендантства и могла перемолоть в случае надобности до 3 тонн четвертей в сутки.

В мае 1872 года вследствие расстройства дел Фейгина долгосрочный подряд был передан им с разрешения военного министерства Кокореву и Овсянникову, которые приняли на себя все обязательства Фейгина в отношении казны. Вместе с тем Фейгин передал Овсянникову и Кокореву в арендное содержание свою паровую мельницу. Кроме того, означенная мельница была заложена Кокореву в сумме 700 тысяч рублей. Затем по особому договору с Овсянниковым Кокорев предоставил исполнение долгосрочного подряда, все расчеты и барыши по оному, а также и заведование мельницею в полное распоряжение Овсянникова, который сделался таким образом хозяином подряда. Из дела видно, что поставка провианта в казну была постоянным занятием Овсянникова с 1847 г. Начав с капитала в 200 тысяч рублей ассигнациями, Овсянников, по собственному объяснению, нажил поставками провианта состояние в несколько миллионов рублей. В 1863 году военным министерством было возбуждено несколько дел по обвинению Овсянникова и его поверенного Левтеева в злоупотреблениях по {171} означенным поставкам, и в декабре 1864 года последовало постановление военного совета, коим было запрещение Овсянникову участие в казенных поставках. Воспрещение это продолжалось до 1867 года, когда Овсянников и Левтеев были освобождены бывшею с.-петербургскою уголовною палатою от всякой по означенным делам ответственности. Затем первый подряд, порученный Овсянникову военным министерством, был подряд Фейгина. Как видно из показаний Кокорева и Фейгина, а равно и из имеющихся в деле документов, Овсянников дорожил получением этого подряда, выкупил векселей Фейгина на 755 тысяч рублей, заменил их своими векселями на ту же сумму, принял на себя все текущие счета и расходы по исполнению подряда интендантства за 1872 год, достигавшие, по расчету Фейгина, до 833 тысяч рублей, и, наконец, выдал Кокореву обязательство уплатить в случае продажи мельницы ниже суммы закладной разницу между этою суммою и продажною ценою в размере, впрочем, не свыше 400 тысяч рублей. В возмещение этих затрат Овсянников получил с казны по сдаче хлеба всего 870 тысяч рублей. При исполнении подряда Овсянников сократил расходы, которые делались до него Фейгиным. Тем не менее перемол муки на паровой мельнице обходился значительно дороже, чем на других мельницах в низовых губерниях. По объяснению Овсянникова, по торговым книгам и документам видно, что перемол каждого куля на паровой мельнице стоил не менее 50—55 коп., между тем как на низовых мельницах перемол ржи обходился по 15—30 коп. за куль. Притом мельница при исполнении подряда интендантства 1872 и 1873 гг. работала всего 4 месяца, в остальное время, по перемолу потребного количества ржи, стояла без дела. В 1874 году мельница также стояла без дела в течение 4 месяцев, с 4 апреля по 23 июля. Вместе с перемолом ржи на мельнице был связан постоянный надзор интендантства за действиями Овсянникова.

В 1873 году интендантством была обнаружена продажа Овсянниковым казенной ржи с судов на реке Неве, вследствие чего за судами Овсянникова был учрежден надзор интендантскими чиновниками; при участии речной полиции и были составлены по сему предмету протоколы. Равным образом в 1874 году для отвращения обмена казенной мельничной муки на собственную худшую муку Овсянникова, сложенную им в казенных магазинах, интендантством мука эта была опечатана, и Овсянникову приказано было ее вывезти и собственной муки в магазинах не складывать. Далее, интендантство, как видно из показания окружного интенданта генерала Скворцова, было недовольно медленностью Овсянникова при перемене забракованных продуктов и неправильными действиями его служащих при сдаче провианта в войска. Со своей стороны, как видно из имеющихся в деле документов, Овсянников заявлял окружному интенданту, что распоряжения интендантства стеснительны для него, не согласны с контрактом и подрывают кредит к его торговой фирме. Так, в письме к интендантству от 7 сентября 1873 года Овсянников по поводу составленных протоколов о продаже с судов его казенной ржи жаловался, что эти меры составляют «тяжкую для него обиду» и «породили во всем купечестве крайне оскорбительное для его чести и торговых дел убеждение, что военное министерство производит тайное расследование над действиями своего агента».

В 1874 году Овсянников обращался к интендантству с ходатайством об утверждении за ним поставки провианта на новгородскую, олонецкую и петербургскую губернии, переданной ему поставщиком военного министерства Малькелем. Интендантство отказало Овсянникову в этом ходатайстве. Из имеющегося в деле отзыва Овсянникова видно, что он протестовал против отказа интендантского управления, указывая, что этот факт компрометирует его, Овсянникова, в торговом мире и «вызывает толки, что ведомство, в котором сосредоточена подрядная деятельность, поколеблено доверием к его, Овсянникова, исправности и благонамеренности».

Подобный же отказ последовал в октябре 1874 года из морского ведомства, где Овсянников ходатайствовал предоставить ему долгосрочную поставку провианта флоту на тех основаниях, какие приняты в контракте Фейгина.

11 августа 1874 года мельница Фейгина была назначена в продажу с публичного торга по оценке полтора миллиона рублей и осталась за Овсянниковым, предложившим на торгах высшую сумму 108 тысяч рублей. Затем из-за мельницы возникла тяжба между Овсянниковым и Кокоревым. По иску Кокорева С.-Петербургский окружной суд уничтожил торги, и мельница была присуждена Кокореву в сумме закладной. Решение суда было обжаловано Овсянниковым, но Судебная палата оставила означенное решение в силе, и 20 декабря 1874 года Кокорев был введен во владение мельницей. Далее, в половине января, поселив на мельнице своего приказчика Кузнецова, Кокорев через своего поверенного Мамонтова приступил к {172} приему мельницы и поверке мельничного имущества. Поверка эта была прервана в самом начале пожаром мельницы. За исключением Кузнецова все остальные служащие, жившие на мельнице, состояли на службе у Овсянникова. Управление мельницею лежало на обязанности Левтеева, на которого с переходом к Овсянникову подряда Фейгина было возложено ближайшее заведование этой операцией в С.-Петербурге. Как видно из дела, Левтеев состоял доверенным Овсянникова по подрядным делам с 1862 года и пользовался полным доверием хозяина. Он получал содержания по 6 тысяч рублей, а в последнее время по 8 тысяч в год кроме разъездных денег; имел даровой экипаж, лошадей и квартиру от Овсянникова в доме его на Калашниковском проспекте. Кроме значительного содержания, как видно из торговых книг Овсянникова, Левтеев был связан денежными делами Овсянникова, ставя свои ответственные бланки на векселях Овсянникова на крупные суммы в несколько сот тысяч рублей. Перед пожаром мельницы Левтеевым, как обнаружено следствием, были сделаны следующие распоряжения: а) прекращен перемол на мельнице, б) распущены мельничные рабочие, в) прекращена топка, г) выпущена вода из всех труб и бака мельницы. Непосредственным последствием прекращения работ было распущение большей части мельничных рабочих, сама мельница заперта и осталась в полном распоряжении немногих главных служащих Овсянникова, которые в ней жили; кроме того, остановка работ давала предлог к прекращению паровой топки и к выпуску воды из бака и труб мельницы. По объяснению всех служащих на мельнице, Левтеев приказал прекратить топку и выпустить воду на том основании, что топить мельницу за прекращением работ дорого и воду следует выпустить для предупреждения замерзания труб и бака. По объяснению машиниста Кильпио и швейцара Семенова, Левтеев приказал выпустить воду еще до прекращения работ на мельнице. За день до пожара Левтеев справлялся, выпущена ли вода, и получил ответ, что это исполнено будет на другой день. Наконец, накануне пожара главный приказчик, Морозов, доложил Левтееву в швейцарской при его приезде, что вода выпущена. В ночь после того, как все означенные распоряжения Левтеева были исполнены, мельница сгорела.

Время, когда начался пожар, выяснено следствием весьма точно. Из дела видно, что 1 февраля до 5 часов вечера несколькими рабочими производилась при остановках перемола чистка мельницы. По уходе рабочих в седьмом часу приказчики Овсянникова обошли мельницу и заперли все выходы. Затем вечером и ночью все служащие спали в своих квартирах, кроме дворника Клопова, дежурившего на улице, и ночного сторожа Рудометова, караулившего во дворе мельницы. На парадном подъезде, который был заперт, как и все другие выходы, спал швейцар Семенов. Ночью, по объяснению Рудометова, Клопова и Семенова, все было благополучно, и никто в мельницу не входил. В 4 часа 30 мин пополуночи Клопов, разговаривавший перед тем на Измайловском проспекте с городовым Легковым, пришел в дворницкую, расположенную в отдельном домике во дворе мельницы. Затем другой дворник, Чернышев, спавший до того в дворницкой, ушел с мельницы в церковь. В это время часы на станции Варшавской железной дороги, расположенной против мельницы, показывали 4 часа 40 минут. Швейцар Семенов, выпустив Чернышева, вновь запер подъезд и заснул. Ни Клопов, ни Чернышев, ни Семенов не заметили никаких признаков пожара. В 5 часов пополуночи дежурные на каланче Нарвской части, Янсенков и Яворский, заметили во дворе мельницы первый дымок и затем, спустя минут десять — свет, после чего на каланче поднята тревога. В то же время огонь на мельнице увидел сторож Варшавской железной дороги Авдеенко. Таким образом, мельница загорелась несомненно около 5 часов пополуночи.

Затем, целым рядом свидетельских показаний удостоверено, что пожар начался одновременно в нескольких местах. Обстоятельство это устраняет само собой предположение о случайном происхождении пожара и доказывает, что мельница была умышленно подожжена с разных концов, причем были выбраны самые удобные для успешного поджога пункты и поджог осуществлен в наиболее удобный для сего момент, в глухое темное время, когда на мельнице все спали, дворники ушли, а на дворе остался один ночной сторож Рудометов. Приготовительные к поджогу распоряжения были сделаны Левтеевым. Затем, вся обстановка поджога указывала, что зажечь мельницу мог кто-либо из служащих, близкий и преданный Левтееву, знакомый с устройством мельницы и имевший возможность пройти незаметно в те помещения мельницы, где начался пожар. По объяснению Рудометова, он первый из служащих заметил огонь при следующих обстоятельствах. Под утро, перед началом пожара, он ходил по всему двору и был на дворике у деревянной трубы ве-{173}ялки. При этом огня, дыма или гари не было. На дворе никого не было видно. Дверь в магазинное отделение от трубы веялки была заперта на замок. Пройдя по двору до Измайловского проспекта, минут через 5 он, Рудометов, пошел обратно и вдруг увидел, что горит внутри трубы веялки. Горела нижняя часть трубы на расстоянии не более сажени. От испуга он весь задрожал и потерял голос, однако немедленно побежал будить приказчиков Овсянникова, затем вернулся на место пожара, но мер к тушению пожара никаких не принял, постоял около горевшей трубы и пошел к себе собирать имущество. В это время приехали пожарные. При дальнейшей поверке этого показания оказалось, между прочим, что Рудометов не принял никаких мер к потушению огня, не кричал и не позвал на помощь дворника, спавшего во дворе, и, возвратясь от приказчиков на двор, он даже не отворил ворот, которые были разломаны пожарными. Кроме сего, из показаний Рудометова оказалось, что он давний знакомый Левтеева, его земляк и также, как Левтеев, старовер. По удостоверению Рудометова, знакомство их началось еще в г. Ржеве; затем Левтеев и Рудометов служили вместе в г. Ржеве у купца Щумятова, а жена Рудометова служила у Левтеева долгое время кухаркою. Левтеев определил Рудометова на службу к Овсянникову на хлебный караван. Наконец, тот же Левтеев доставил Рудометову место ночного сторожа и поселил его с женою на мельнице. Из объяснений Рудометова видно, что он предан Левтееву: по выражению Рудометова, «Левтеев такой человек, которому нет цены». Сопоставляя поведение Рудометова, его неправдоподобные объяснения на месте пожара при его начале и отношения к Левтееву, следует заключить, что никто другой, как Рудометов, зажег мельницу.

Далее, следствием обнаружен ряд обстоятельств, разъяснявших, что поджог мельницы приносил значительные выгоды арендатору ее, коммерции советнику Овсянникову, что объяснения Овсянникова и Левтеева о понесенных первым пожарных убытках несправедливы и, наконец, что поджог нужен был Овсянникову для устранения конкуренции Кокорева по подрядам. Привлеченные ввиду изложенного к следствию в качестве обвиняемых Овсянников, Левтеев и Рудометов в поджоге мельницы Кокорева не сознались.

По показанию Овсянникова, ответственным лицом за все распоряжения по мельнице должен быть управляющий его, Левтеев, который пользовался полным его доверием и отчет в своих распоряжениях давал не лично ему, Овсянникову, а конторе. Притом, по объяснению Овсянникова, он целый год не был ни на мельнице, ни в магазинах и не знал, что там делается. Прекращены работы были с его, Овсянникова, разрешения по случаю достаточного количества намолотой муки, но выпуск воды и прекращение топки — были личные распоряжения Левтеева. Далее, по объяснению Овсянникова, он по старости лет вовсе не рассчитывал на будущий долгосрочный подряд и не взял бы таковой на себя. Наконец, относительно причины пожара Овсянниковым первоначально было указано, что пожар мог произойти вследствие искры, зароненной рабочими в веялке или попавшей из главной дымовой трубы в подземные каналы, сообщавшиеся с зерносушильнею и трубою веялки. В последующих объяснениях Овсянников, напротив, указал, что мельница могла быть подожжена Кокоревым через приказчика Кузнецова с целью получить страховое вознаграждение, превышавшее действительную стоимость мельницы. Объяснение Овсянникова о нежелании вступать в казенные подряды и возможности поджога Кокоревым опровергнуто следствием, равным образом и прочие объяснения Овсянникова относительно происхождения пожара как ввиду несомненных доказательств того, что мельница была зажжена одновременно в нескольких местах, так и по соображению заключения экспертов, признавших воспламенение от дымовой трубы по условиям тяги невозможным, должны считаться опровергнутыми. Наконец, объяснение Овсянникова о том, что он не входил в распоряжения Левтеева по мельнице, опровергнуты Левтеевым: все распоряжения его были лишь исполнением личных приказов Овсянникова, к коему он по заведенному порядку являлся каждый день два раза: утром — для получения приказаний на текущий день, а вечером — для дачи отчета в своих действиях. Левтеев добавил, что в частности прекращение работ последовало именно по приказу Овсянникова, а вода была выпущена по совету машиниста Кильпио. Последнее объяснение опровергнуто показаниями Кильпио и швейцара Семенова. Третий обвиняемый, Рудометов, никаких объяснений в свое оправдание не представил, вполне подтвердив относительно обстоятельств пожара первоначальные свои показания.

Из всех обстоятельств дела Судебная палата усмотрела: 1) что паровая мельница Кокорева загорелась одновременно в трех различных местах, причем доказано, что в каждом пункте {174} горение началось самостоятельно; 2) что, ввиду сего, пожар мельницы произошел несомненно от умышленного поджога; 3) что перед пожаром была выпущена вода из труб и бака мельницы, распущены рабочие и вообще приняты меры, способствовавшие беспрепятственному распространению пламени; 4) что принятие этих мер на мельнице не вызывалось уважительными соображениями, и меры эти могут быть объяснены только в смысле необходимых к поджогу приготовлений; 5) что мельница была со всех сторон заперта, и постороннему человеку было невозможно совершить означенный поджог; 6) что, напротив, выбор времени и пунктов мельницы, наиболее удобных для успеха поджога, указывают, что поджог совершен кем-либо из живущих на ней, хорошо знакомых с ее устройством; 7) что таким лицом представляется ночной сторож Рудометов; 8) что Рудометов в момент, когда загорелась мельница, находился один на самом месте поджога; 9) что Рудометов не поднял своевременно тревоги, не принял мер к тушению огня и дал о начале пожара неправдоподобные объяснения; 10) что Рудометов — вполне близкий и преданный человек управляющему Овсянникова, Левтееву, коим были деланы приготовительные к поджогу распоряжения; 11) что означенные распоряжения не могли быть сделаны без ведома и разрешения Овсянникова; 12) что объяснения Овсянникова и Левтеева об убытках, причиненных первому из них поджогом, опровергнуты следствием; 13) что, напротив, Овсянников получил от поджога мельницы значительные денежные выгоды; 14) что заявление Овсянникова о возможности поджога мельницы Кокоревым для получения страхового вознаграждения совершенно не согласно с обстоятельствами дела; 15) что, напротив, вследствие принятых Овсянниковым мер Кокорев лишался права на означенное вознаграждение и терпел от поджога значительные убытки; и, наконец, 16) что поджог был существенно нужен Овсянникову, чтобы устранить конкуренцию Кокорева в подрядных делах и отомстить за лишение мельницы, которую Кокорев выиграл от него по суду.

На основании всего вышеизложенного Санкт-Петербургская судебная палата определила: 1) коммерции советника, санкт-петербургского 1-й гильдии купца Степана Тарасовича Овсянникова, 70 лет, ржевского 2-й гильдии купца Андрея Петровича Левтеева, 48 лет, и ржевского мещанина Дмитрия Артемьевича Рудометова, 41 года, предать суду по обвинению в том, что с умыслом, по предварительному соглашению, из личных выгод Овсянникова подожгли в ночь на 2 февраля 1875 года застрахованную в 700 тысяч паровую мельницу коммерции советника Кокорева, на которой жили люди и хранилось значительное количество казенной муки; причем поджог был умышлен Овсянниковым и Левтеевым и по уговору их приведен в исполнение Рудометовым.

По распоряжению прокуратуры и поверенного страховых обществ для настоящего процесса была изготовлена гипсовая модель Кокоревской мельницы. Эта модель с согласия сторон была помещена на столе вещественных доказательств.

На судебном следствии подсудимые на обычные вопросы председателя о их виновности ответили отрицательно.

В качестве экспертов вызваны в суд: механики — Крель, Флавицкий, Дьяков; химики — Бутлеров, Глен, Ильин, Лисенко; водопроводчики — Иванов, Тарасов; купцы — Чукашев, Золотарев и бухгалтеры — Зибер, Трахтенберг, из коих оставлены в зале заседаний для присутствования на судебном следствии Бутлеров, Флавицкий, Крель, Дьяков, Зибер и Трахтенберг.

Из вызванных по настоящему делу 123 свидетелей 12 человек не явились.

4 декабря в 12.30 ночи судебное следствие было объявлено законченным, и 5 декабря утром слово было предоставлено обвинителю.