 |
Александр Лоуэн ПРЕДАТЕЛЬСТВО ТЕЛА
|
|
|
|
ВОЗВРАЩЕНИЕ ТЕЛА
возникает давление. У меня возникает чувство покинутости и темноты, как будто жизнь теряет смысл. До настоящего времени тело было для меня инструментом».
Терапия прошла через ряд кризисов, и из каждого Салли выходила, усилив контакт с собой, и становилась при этом сильнее. Всякое агрессивное движение ужасало ее, она реагировала на него чувством отчаяния и беспомощности. Утверждение негативного отношения особенно пугало ее. Один такой кризис был спровоцирован простым маневром: Салли лежала на кушетке, била по ней кулаками и повторяла «Я не буду. Я не буду. Я не буду.» Утвердившись в этом, она вскочила с кушетки, побежала в угол комнаты, и, забившись в него, заплакала. Ее ужас был таким сильным, что какое-то время она сопротивлялась моей попытке утешить ее, но потом позволила мне сесть рядом и обхватить ее руками. Она сказала, что нет никого, к кому можно было бы обратиться в страхе и страдании. Она не может довериться мне насколько, насколько ей необходимо.
Во время следующей сессии Салли отметила: «Я поняла, что никогда не поддавалась матери. И, в результате, я не могла функционировать. Я была парализована, и вся моя жизнь состояла в ожидании чего-нибудь, что освободит меня». Салли подразумевала, что жила, находясь в позиции бессловесного неповиновения, боясь сказать «нет» и неспособная сказать «да». Этот негативный пласт ее личности был функционально идентичен ее мышечным контрактурам, которые парализовали всякие агрессивные движения. В этот раз Салли опять била по кушетке, повторяя: «Нет, я не буду». Теперь она не испытывала паники, но, когда волна чувства захлестывала ее и откатывалась, ее бросало то в жар, то в холод.
|
|
|
На следующей неделе Салли опять вернулась к мысли о том, что она парализована:
«Всю жизнь я сдерживаю движения. Я не могу быть самой собой. Я почувствовала себя лучше после кризиса, когда я так сильно заплакала, но теперь я пришла в точку, откуда не могу двинуться.»
Два месяца я концентрировался на физическом аспекте проблемы Салли. Несмотря на хореографическую подготовку, она жаловалась на одеревенелость и боль в теле. Теперь она начала понимать, что сделала танцы своей профессией из-за того, что ей хотелось с помощью движений оживить собственное тело. Я считаю, что такой момент характерен для многих профессиональных танцоров. Хотя танцы помогают оживить тело, они не снимают и не высвобождают хронических напряжений мускулатуры. Теперь, используя позы и движения, описанные мной, Салли растягивала свое тело, дышала и двигалась. Толерантность ее тела была очень ограниченной. Она впадала в панику, если возникали непроизвольные движения. Много раз она убегала, пугалась и хотела прекратить все это. Я мягко уговаривал ее, и она позволяла привести себя обратно. В конце каждой сессии мне было видно, как смягчаются контуры ее тела, как разглаживается кожа, и в глазах появляется выражение, сообщающее о том, что ей лучше, они становятся более живыми и больше соприкасаются с ней самой. Это улучшение не сохранялось до следующей сессии, однако нового состояния с каждой неделей становилось все легче достичь.
Через несколько недель я заметил, что Салли начинает оттаивать. Она выглядела печальной и жаловалась на чувство застоя в груди, которая до этого момента была «мертвой» областью, где отсутствовали чувства. Салли отметила также чувство наполненности и боли в области таза. Во время разговора Салли начала глубоко рыдать. «Я никогда не была ребенком, — сказала она, — мне надо было подрасти и уйти от матери». Мы не занимались физической работой в эту встречу, и Салли позволила печали заполнить ее. Пока она плакала, ей удалось заметить, что глубоко в вагине появилось чувствование. Она сказала, что почувствовала внутри себя бутон, который может открыться в цветок. Каждый шизоид скрывает внутри себя потерянного ребенка, он прячет его и от себя самого, и от внешнего мира. Дилемма шизоида состоит в том, что
|
|
|
270
Александр Лоуэн ПРЕДАТЕЛЬСТВО ТЕЛА
ВОЗВРАЩЕНИЕ ТЕЛА
он не смеет принять ребенка внутри себя и, соответственно, не может принять реальность своего тела и мира.
Подавление ребенка превентирует спонтанное стремление и прикосновение, которое характерно для детского отклика на объект любви. Салли обнаружила, что боится физического контакта со мной. Она не осмеливалась протянуть руку и коснуться меня. Когда я уговорил ее сделать это, движения пациентки были неловкими и стесненными. Когда я двинулся, чтобы прикоснуться к ней, она отскочила в сторону. Я мог коснуться ее только в тот момент, когда, под влиянием страха и тревоги, она регрессировала в позицию беспомощного и испуганного ребенка.
Приняв ребенка внутри себя, Салли получила возможность протягивать руки и прикасаться ко мне. В это время, несмотря на отвержение, пережитое в детском воз-, расте, она встретилась с позитивным откликом со стороны «заменителя матери» — терапевта. Постепенно она усвоила, что может что-то требовать от жизни, и фиксиро-ванность, которая задерживала ее эмоциональное развитие, начала разрешаться.
После летнего перерыва терапия началась с попытки мобилизовать более сильные агрессивные чувства пациентки. Я заметил, что ее нижняя челюсть расслабилась. Временами она бывала примкнутой и тяжелой, но в какие-то моменты выглядела расслабленной и податливой. Салли сказала, что боится сделать злое лицо, потому что тогда она выглядела бы как ее мать, полная злобы и ненависти. Это была первая сессия, во время которой она позволила себе закричать, когда лежала на кушетке и лупила по ней кулаками. Она закричала: «Я не буду!», а затем сказала по поводу своих действий: «Это хорошо, но не реально».
Еще она сообщила о том, что чувствует нереальность своего поведения. Она сказала, что не может быть частью мира людей, что она какая-то нарочитая и особенная. Ее взаимоотношения с людьми скрывали тот факт, что она не существует, что она одинока. Это заявление побуди-
|
|
|
ло ее говорить об отце. Она вспомнила сцену, в которой он лежал при смерти в кислородной палатке. Она стояла, застыв, позади его кровати, неспособная притронуться к нему или что-нибудь сказать. В ее глазах не было слез, и это соответствовало ее отношению к тому, что происходило. Салли чувствовала, что не могла прикоснуться к жизни, и что жизнь тоже не затрагивала ее.
Чтобы помочь Салли почувствовать, заключенную в агрессивных движениях силу, я предложил ей, стоя перед кушеткой, бить по ней теннисной ракеткой. Ее реакция на это предложение удивила меня. Она осторожно подняла ракетку, примерилась, сделав предварительный удар, потом вдруг резко бросила ее, будто это было заряженное ружье или живая змея. Ее затрясло, и она отскочила на другой конец комнаты. Прошло несколько минут, прежде чем она снова взяла в руки ракетку. Замахнувшись для удара, она опять бросила ракетку и снова отпрыгнула прочь, размахивая руками, словно птица — крыльями.
На протяжении нескольких сессий Салли снова и снова била кушетку с помощью теннисной ракетки. Каждый раз ей удавалось бить все сильнее и она все меньше боялась этого. Иногда, после нескольких ударов, она бросала ракетку и начинала плакать. Пациентка боролась со страхом, который испытывала перед силой. Некоторое время спустя, я предложил ей выразить восклицанием злость, крикнуть при ударе что-нибудь, вроде «Будь ты проклят!» или «Я ненавижу тебя!». Но она не могла этого сделать. Пока она держала в руках ракетку, у нее возникала только экспрессия испуга, глаза и рот были широко открыты, но она не издавала ни звука. Наблюдая за ней, я пришел к выводу, что есть еще и другая причина, по которой Салли стала танцовщицей. Она так боялась эмоциональных ситуаций, что не могла произнести ни слова, и с помощью танца пыталась выразить свои чувства. Позже, когда ее сила возросла, она била кушетку и выкрикивала при этом снова и снова: «Придурок! Ты придурок!». Салли чувствовала при этом, что это обращено к матери. Она возвращалась к той
|
|
|
