Отчет Эрнста Роджера Хэлбарда Мелтона (продолжение)

А теперь касательно того из детей сэра Джеффри, который звался Роджером. Он был третьим из детей сэра Джеффри и третьим сыном, единственная же дочь в этой семье, Пейшенс, родилась через двадцать лет после появления на свет последнего из четверых сыновей. Я запишу все, что слышал о Роджере от моих отца и деда. От моей двоюродной бабки я ничего не слышал, потому что был совсем мал, когда она умерла; помню, однако, что видел ее, впрочем, всего лишь раз. Это была очень высокая, миловидная женщина в возрасте чуть за тридцать с претемными волосами и пресветлыми глазами. Глаза были то ли серыми, то ли голубыми, точно не помню. Вид у нее был очень горделивый и надменный, но должен сказать, она отнеслась ко мне с добротой. Помню, я страшно завидовал Руперту, потому что его мать выглядела такой важной. Руперт был на восемь лет старше меня, и я боялся, что он меня побьет, если я скажу что-то, что ему не понравится. Поэтому я помалкивал, пока не забыл о своем опасении, и тогда Руперт очень зло и, думаю, без всяких оснований бросил мне: «Противная мелкая тварь». Этого я не забыл и не забуду. Впрочем, не так уж важно, что он говорил или думал. Теперь он — если вообще еще жив — там, где его никто не может найти, и ровным счетом ничего не имеет, потому что и от того немногого, что у него было, достигнув совершеннолетия, отказался в пользу Мактресни. Он намеревался отдать ей деньги сразу, когда умерла его мать, но мой отец, бывший попечителем согласно завещанию, отказал ему; и дядя Роджер, как я его зову, второй попечитель, тоже считал, что попечители не вправе позволить Руперту пустить на ветер наследство, или, как я в шутку сказал, «матронин капитал», когда мой отец рассуждал о патримониальной, т. е. родовой собственности. Старый сэр Мактресни, третий из попечителей, не осмелился дозволить то, что двое других не дозволяли, ведь мисс Мактресни доводилась ему племянницей. Старый грубиян — вот он кто. Помню, как однажды, выпустив из головы, что они в родстве, я назвал ее Мактресни, и тогда он так треснул меня по уху, что я аж в другой конец комнаты отлетел. Его шотландская речь чудовищно груба. У меня до сих пор звучит в ушах его угроза: «Вот те урок хороших манер, а ежели не исправишься, жабеныш, напрочь расквашу нос!» Отец, как я видел, был страшно задет, но не проронил ни слова. Он помнил, я думаю, что генерал был кавалером ордена Крест Виктории и заядлым дуэлянтом. Но чтобы показать, что он здесь ни при чем, он оттрепал меня за ухо — за то же самое ухо! Наверное, считал, что поделом. Надо отдать ему должное: потом он загладил свою вину. Когда генерал отбыл, он вручил мне пять фунтов.

Думаю, дяде Роджеру совсем не понравилось то, как Руперт обошелся со своим наследством, потому что вряд ли дядя виделся с ним с тех пор. А может, причиной было всего лишь бегство Руперта вскоре после отказа от наследства, однако я расскажу об этом, когда дойду до него самого. Да и вообще какое дело моему дяде до него? Он не из Мелтонов, а вот я стану главой рода. Конечно, когда Господь посчитает нужным призвать к себе моего отца. У дяди Роджера куча денег, и он никогда не был женат, поэтому, если дяде хочется оставить деньги подходящему лицу, то ему и беспокоиться не о чем. Он нажил капитал на «восточном рынке», как он выражается. Насколько я могу судить, это весь Левант.[64]У дяди есть, как говорят коммерсанты, «торговые дома» повсюду — в Турции, Греции и вокруг этих стран, в Марокко, Египте, на юге России и в Святой Земле, затем в Персии, Индии, а еще в Херсонесе[65], в Китае, Японии и на тихоокеанских островах. Не следует ожидать, чтобы мы, землевладельцы, хорошо разбирались в торговле, однако мой дядя охватил — увы, должен поправиться: охватывал — большое пространство, скажу я вам. Дядя Роджер был человеком угрюмым, и только потому, что мне с детства внушали, что я должен стараться быть с ним поласковее, я не боялся вступать с ним в разговор. Когда я был ребенком, отец с матерью — особенно мать — заставляли меня навещать его и показывать, как я его люблю. А он даже вежлив со мной никогда не бывал, старый ворчливый медведь! Но с Рупертом он и вовсе не виделся, поэтому я думаю, что господин Р. не включен в число наследников. Последний раз, когда я сам с ним встречался, дядя был подчеркнуто груб со мной. Он обращался со мной как с мальчишкой, хотя мне вот-вот должно было исполниться восемнадцать. Я вошел в его кабинет без стука, и он, не подняв головы от своих бумаг, произнес:

— Убирайся! Как ты смеешь беспокоить меня, когда я занят?!

Я застыл на месте, готовый пронзить его взглядом, как только он поднимет глаза, ведь я всегда помнил, что это я буду главой рода после смерти отца. Но когда дядя поднял голову, о пронзительном взгляде не могло быть и речи. Он довольно холодно сказал:

— А, это ты! Я думал, это кто-то из моих рассыльных. Присядь, если ты пришел повидать меня, и подожди, пока я закончу.

Я сел и стал ждать. Отец всегда твердил мне, что я должен добиваться дядиного расположения и стараться умилостивить его. Отец очень мудр, а дядя Роджер очень богат.

Но я не думаю, чтобы дядя Р. был настолько умен, насколько он мнит о себе. Иногда он допускает чудовищные промахи в своем деле. Например, несколько лет назад он купил огромное поместье на Адриатике, в стране, которая зовется «Синегория». По крайней мере, он говорил, что купил. Сообщил моему отцу по секрету. Но не показал никаких документов, подтверждающих право собственности, и я очень опасаюсь, что его обманули. В таком случае, мне не повезло, ведь отец считает, что дядя заплатил колоссальную сумму за это имение, а поскольку я его наследник по родству, такое приобретение уменьшает достающуюся мне собственность.

А теперь о Руперте. Как я уже сказал, он сбежал, когда ему было примерно четырнадцать, и мы ничего не слышали о нем много лет. Когда же услышали — точнее, мой отец узнал о нем, — то новости нас не обрадовали. Он отправился юнгой на парусном судне вокруг мыса Горн. Потом вместе с одной исследовательской экспедицией побывал в Патагонии, вместе с другой — на Аляске, с третьей — на Алеутских островах. Потом была Центральная Америка, Западная Африка, тихоокеанские острова, Индия и еще множество земель. Все мы знаем старую мудрую поговорку: «Кому на месте не сидится, тот добра не наживет». И уж, конечно, кузену Руперту суждено помереть бедняком. Кто еще способен на такую идиотскую расточительность! Только подумайте, достичь совершеннолетия и передать всю, пусть и небольшую собственность покойной матери этой Мактресни! Я уверен, что дяде Роджеру — хотя он и не обсуждал это с моим отцом, которого как главу рода должны были, конечно же, оповестить о происходящем, — поступок Руперта не понравился. Моя мать, которая обладает большой собственностью и к тому же здравым смыслом, позволяющим ей самостоятельно распоряжаться ею, — поскольку я должен унаследовать эту собственность, и она не относится к заповедному имуществу, то я сужу непредвзято — верно повела себя в этих обстоятельствах. Мы, впрочем, никогда особенно не обременяли себя мыслями о Руперте; теперь же, когда он на пути к нищете — а это досадно и неприятно, — мы смотрим на него как на постороннего. Нам известно, что он в действительности собой представляет. Что касается меня, то я проклинаю и презираю его. В настоящий момент всех нас его имя раздражает, потому что все мы мучимы неизвестностью в связи с завещанием дяди Роджера. Ведь мистер Трент, поверенный, ведший дела моего покойного дяди и держащий у себя его завещание, говорит, что, прежде чем огласить завещание, необходимо узнать местопребывание всех лиц, коим, возможно, что-то причитается, вот поэтому мы все и вынуждены ждать. Мне, поскольку я наследник по родству, это особенно тяжело. Совершенно безответственно со стороны Руперта пропадать где-то в такой момент. Я написал старому Мактресни об этом деле, но он, кажется, ничего не понял или нисколько не тревожится по сему поводу — он же не наследник! Старый Мактресни ответил, что, возможно, Руперту Сент-Леджеру — он тоже придерживается старого написания фамилии — неизвестно о смерти дяди, иначе Руперт постарался бы избавить нас от беспокойства. Мы беспокоимся?! Ничуть, мы только хотим узнать все. А если мы (в особенности я), вынужденные думать о всех неприятных и несправедливых налогах на наследство, и обеспокоены, то как же иначе. Впрочем, ему будет еще горше, когда он наконец объявится и обнаружит, что он безнадежно нищий!

Сегодня мы (отец и я) располагаем письмами мистера Трента, в которых сообщается, что местопребывание «мистера Руперта Сент-Леджера» стало известным и что письма, оповещающие его о смерти дяди Роджера, ему отправлены. Последний раз его видели в районе озера Титикака. Кто его знает, где «мистера Руперта» найдет письмо, в котором «его просят незамедлительно прибыть домой, однако предоставляют ему не больше сведений о завещании, чем было открыто всем родным завещателя». Но это значит, что мы ничем не располагаем. Боюсь, мы прождем еще месяцы, прежде чем завладеем собственностью, которая нам полагается. Это прескверно!