Неспокойное время в триполи

 

На прошлой неделе в новостях было много сообщений о насилии, но нашей теме соответствовали лишь немногие из них. Не было крупных бомбардировок, угонов самолетов или массовой резни. Для разнообразия даже в Южной Африке было спокойно, и в Ливане в среду было убито всего несколько сот человек.

«Washington Post» сообщила, что произошедшее неделю назад крушение самолета, в котором погиб популярный певец Рики Нельсон, могло быть вызвано неудачными экспериментами с кокаином на борту. В результате начался пожар, и самолет с семью пассажирами был обречен. Новость потрясла фанатов Рики Нельсона, для которых он в чистом виде олицетворял американский пригородный подростковый стиль, сложившийся в середине пятидесятых годов. В свое время Рики олицетворял этот стиль на телевидении. Ужасно, говорили фанаты, что Рики бросил их на произвол судьбы, уйдя из жизни в адском наркотическом огне.

Ну что ж... я не принадлежу к их компании. Мы с этим придурком росли вместе, и мне пришлось глядеть на его идиотскую манеру двигаться подобно мухе-дрозофиле так долго, что не хочется даже вспоминать.

То, что Рики был панком, еще не свидетельствовало о его пристрастии к наркотикам. Только бывшая жена и ее адвокат открыто называли его наркоманом. Не было никаких доказательств или хотя бы правдоподобных слухов, свидетельствовавших о том, что он глубоко увяз и у него в любой момент могло снести крышу, что наркотическое пламя способно было разгореться до безумной силы и поджечь самолет в небе, убив его невесту и лучших друзей.

Это обвинение возвращает нас к делу о разводе пятилетней давности. Тогда имелись только косвенные доказательства зависимости Рики от наркотиков – осиное гнездо злых домыслов, как выражаются профессионалы в этой области... Нельзя сказать, что те слухи не похожи на поток диких обвинений, выдвинутых Рональдом Рейганом против ливийского лидера Муамара Каддафи.

На прошлой неделе полковник развлекался: то напускал на других страху, то бил себя в грудь, потом быстро переходил к демонстрации извращенного от природы чувства юмора – так, по крайней мере, видится мне, хотя многие находят в этом нечто другое. В любом случае его шуточки вызывают тревогу.

В Вашингтоне некоторые люди, в том числе крупные демократы, оценивают поведение полковника как последнюю стадию психического заболевания – глубокого и злокачественного, – результатом которого может стать конец света. Так полагает, например, сенатор от Огайо Говард Метценбаум, известный своим юродствующим либерализмом. Особенности личности этого сенатора заставляют вообразить причудливую генетическую мутацию, в результате которой объединились свойства Губерта Хэмфри, Билли Сол Эстеса и сталиниста – погонщика верблюдов из Южного Йемена. Этот давний лоббист Израиля заявил на телевидении, что, наконец, пришло время успокоить Каддафи раз и навсегда – прямой призыв к политическому убийству. «Возможно, мы подошли к такому моменту, – сказал Метценбаум, – когда мистер Каддафи должен быть устранен».

Даже министр обороны Каспар Уайнбергер не захотел заходить так далеко – даже после того, как во время длительной дискуссии с Тедом Коппелом в передаче «Вечерней строкой» полковник сообщил о своих планах уничтожения Шестого флота США и всех нефтяных скважин к востоку от Гибралтара.

Через минуту после этих заявлений полковник заверил Коппела, что абсолютно искренне приглашает Рейгана приехать в Ливию, чтобы посидеть в походной палатке и открыто обсудить все проблемы, как мужчина с мужчиной. Коппел в ответ пригласил Каддафи в Белый дом на обед – без Джорджа Шульца. Польщенный аль-Каид сказал «Почему бы и нет?». Полковник никогда не был западнее Англии, да и там – давным-давно и всего полгода, причем все это время он просидел в мерзкой полуподвальной квартире в Бриксто-не – так что, похоже, ему было приятно, когда Коппел пригласил его в Вашингтон. Как выражаются дипломаты, произошел «многообещающий обмен», а некоторые даже говорили о «прорыве».

Ну и ну! Пора закругляться с теледипломатией. Не прошло и суток, как полковник переместился в свою вторую ипостась – вновь стал «мистером Хайдом» – и заявил, что Рейган – нацистская свинья, которую надо предать международному суду за военные преступления. Он снова назвал президента «вонючим деградировавшим крестоносцем» и «стареющим третьесортным актеришкой», который еще хуже, чем старые фильмы с его участием, не сходящие с экранов ливийского телевидения.

Еще Каддафи призвал к формированию интернациональных бригад из добровольцев. Они должны присоединиться к террористическим «группам смертников», которые нанесут сокрушительные удары по всему миру, если США атакуют Ливию.

Коппел не нашел, что ответить. Шульц весь вечер хохотал в своем офисе в Фогги-Боттом, а Каддафи, по его словам, получил десять тысяч заявлений от добровольцев менее чем за сорок восемь часов.

 

Мой друг Скиннер не записался в их ряды; он отправился в Северную Африку с другой целью. Прошлой ночью он позвонил из аэропорта Сиэтла и сказал, что ночью улетает чартерным рейсом через Северный полюс в Амстердам, затем – в Каир, где его группу, в которую входят главным образом молодые американские школьные учительницы, должны встретить люди полковника и доставить на скоростном катере в ливийский порт Бенгази.

По его словам, из-за внезапного наплыва странных авиапассажиров, направляющихся в Триполи, египтяне занервничали. Холл для транзитных пассажиров в каирском аэропорту переполнен гнусного вида молодыми людьми в темных очках. В руках у них длинные спортивные сумки из гор-текса с застежками фирмы «Харлей-Дэвидсон», а на шее – медальоны с выгравированными идентификационными номерами «солдат удачи». От этих парней просто несет мертвечиной. Они расплачиваются швейцарскими франками, и у многих есть ливанские паспорта. Складывается откровенно гнилая ситуация.

– Это ненадолго, – заверил меня Скиннер. – Все дело воняет, как тухлая селедка. Как только Каддафи увидит этих головорезов с куриными мозгами, которые говорят, что готовы погибнуть за него, он посадит их в тюрьму или, по крайней мере, попытается это сделать – и вот тогда начнутся настоящие неприятности. Большинство этих людей – криминальные подонки; их не нанимают на работу даже в Южной Африке.

По его расчетам, все закончится недель через шесть, и имя Каддафи исчезнет из газетных заголовков.

– Он дилетант, – сказал Скиннер. – Все претензии политиков сводятся к тому, что он слишком много говорит. Болтовня сейчас – худший проступок в напряженной арабской

политике. Каддафи не вызывал тревоги, пока втихую занимался терроризмом, но когда он начал говорить об этом каждый вечер на международном телевидении, все занервничали. Теперь его называют психом. И на него наденут смирительную рубашку, так или иначе.

Я повесил трубку и вернулся к работе. Скиннер слишком глуп, чтобы его вылечить, и достаточно умен, чтобы о нем беспокоиться, а его работа меня не интересовала.

Хотя сегодня в Триполи спокойно, скандал скоро наберет обороты. Даже маньякам надо время для подзарядки, но случается редкий каприз природы, когда все они уходят на длительные каникулы одновременно. Так что любой, кто потратил хоть сколько-то времени на изучение истории войн, скажет, что внезапный покой, наступивший без видимых причин, говорит о том, что надо сконцентрироваться и собрать силы. Очень скоро произойдут ужасные и отвратительные события.

 

3 января 1986 года

 

НЕПОТРЕБНАЯ СЛАБОСТЬ

 

Суперигра в Чикаго была намечена на вечер воскресенья. В тот день стояла неприятная пасмурная погода. Вначале шел снег, потом все затянуло холодным туманом, а когда стемнело, с озера подул ледяной ветер. Сочетание холода и ветра было особенно отвратительным, но местные жители не обращали на погоду внимания: они рвали на себе майки, поливали пивом женщин и, словно гиены, дико бегали по улицам, предвкушая еще одну великую победу.

К тому дню у меня накопилось много разнообразных проблем. И все они, так или иначе, были связаны с азартными играми. Суть дела заключалась в том, что, проснувшись утром в воскресенье, я с беспокойством вспомнил о тотализаторе, где поставил на победу «Новой Англии» с перевесом в 13 очков. И это начинало меня тревожить. Ставки я делал, последовав совету преподобного Десмонда Туту, англиканского епископа и лауреата Нобелевской премии мира из Южной Африки, который в пятницу произнес речь в Чикаго.

Епископ Туту говорит с акцентом или, может быть, неверно ставит ударения. Он посоветовал мне, по крайней мере, так я его понял, держаться подальше от «Медведей», что раздражало мой основной инстинкт игрока и шло вразрез со всеми моими расчетами. До встречи с Десмондом я ставил на «Медведей» и не беспокоился об очках...

Казалось очевидным, что «Медведи» запишут еще одну победу на свой счет, а моя затея станет предметом для шуток. В этом сезоне они выиграли все основные игры в НФЛ, а их единственный проигрыш был, скорее, результатом беспечности или пресыщения успехом, а не признаком слабости. Инстинкт подсказывал мне, что надо ставить на победу «Медведей» с перевесом в 20 очков. А потом можно даже не смотреть игру.

Но когда епископ остановил на мне свои маленькие блестящие глазки и произнес что-то вроде «каркнул Ворон: "Никогда"», я счел это серьезным знаком: «Поставь против "Медведей"».

Но я волновался, и к субботнему вечеру моя решимость испарилась. В телефонных разговорах я нес всякий бред, и умные люди хохотали, узнав, что я изменил свои ставки на основании слов южноафриканского епископа, который ни разу даже не видел футбольный матч.

В конце концов, мой старый друг Крейг Веттер обратил мое внимание на то, что в словах Десмонда не было ничего, что могло быть истолковано как указание ставить против «Медведей». В его речи содержалось только моральное предостережение: «Держись подальше от азартных игр», что не имеет никакого отношения к вопросу, на кого и сколько ставить.

Может, я на самом деле сошел с ума? Первоначальные ставки были продиктованы накопленной за всю мою жизнь спортивной мудростью. Как я мог изменить свое решение из-за слов какого-то жалкого невежды?

Всю ночь Веттер смеялся над моей причудой, и в воскресенье к полудню я выгреб остатки своих денег, поставил на «Медведей» и перевес в 10 очков. Я надеялся уравновесить возможные проигрыш и выигрыш – старый трюк опытных игроков, позволяющий получить деньги независимо от того, на чьей стороне окажется победа. Если «Медведи» выиграют с перевесом в 11 или 12 очков, я отправлюсь домой без потерь – и такой вариант не исключался. Кроме того, я поставил крупную сумму на то, что игра закончится при отношении очков семь к одному, и еще поставил на то, что Уолтеру Пейтону не пройти 100 ярдов... Таким образом, к началу великого матча, начавшегося в воскресенье вечером, я был прикрыт по многим направлениям, а Десмонд летел в реактивном «Конкорде» где-то над Атлантикой – в Париж и Кейптаун.

Посмотреть игру по телевизору можно было много где, но для моих целей лучше всего подходил сорокафутовый экран «Даймонд-Вижн» в центре города, на Дейли-Плаза, где стоит совершенно идиотская здоровая железяка работы Пабло Пикассо. В тот день статуя с удивлением смотрела сверху вниз на шумные толпы, которые стекались всю неделю из мест вроде Сицеро или Гейлсбурга. Люди набивались на площадь, как стаи леммингов, не обращая внимания на опасные для здоровья холодные вихри, которые неслись с озера, как кошмарные замороженные зомби из «Кремации» Сэма Макги.

Ничто в мире не может сравниться со стужей, которая пронизывает вас отвратительным зимним днем в Чикаго. Страшная боль. Что-то подобное испытываешь от погружения в ледяную воду или от ожога... Но для этих людей боль – пустяк. Они срывали с себя одежду, бегали по площади и танцевали, совершенно игнорируя холод и трансляцию игры. Потом, вечером, по радио сказали, что на площади собрались трансвеститы, никчемные бродяги, приехавшие из других городов. Эти люди зарабатывают на жизнь продажей промышленного эфира в склянках, а по ночам истязают собственных собак, чтобы снять ужасное психическое напряжение, вызванное их положением отбросов общества.

Исход был ясен к середине игры. «Медведи» вели со счетом 23:3, и разрыв продолжал быстро увеличиваться. К концу матча половина толпы разошлась, а те, кто остался, напились вдрызг.

Когда мы уходили с площади, к нам присоединился парень по имени Уиллис, чье лицо показалось мне смутно знакомым. Парень утверждал, что он друг Майка Дитки. Я сразу почувствовал, что он чем-то сильно озабочен. Так и оказалось на самом деле. Он рассказал, что жена бросила его и поселилась в пентхаусе на Лейк-Шор-драйв с тремя «Медведями» – два наглых скота входили в основной состав, один был в резерве команды.

Большую часть сезона она была у них вроде талисмана команды, а потом они грубо выкинули ее и запретили появляться в лагере «Медведей» в Новом Орлеанс.Она не сделала ничего плохого, только сблизилась с молодым линейным защитником из резервного состава. Он обещал жениться на ней, как только его положение прояснится.

– Эта сука сводит меня с ума, – сказал Уиллис. – Я постоянно вижу, как она шляется по каким-то непотребным притонам на Дивижн-стрит, одетая в свитер Кевина Батлера – шестого номера. Она носит этот свитер как платье, а я вижу отвратительные сны.

Его руки дрожали, а глаза были похожи на недозрелые помидоры.

– У меня дурное предчувствие, мне кажется, что она совершит какой-нибудь отчаянный поступок, – продолжал он. – Мне необходим чей-то совет. Что бы вы сделали в такой ситуации?

Я засунул руки поглубже в карманы своего вечернего пиджака «Палм-бич», поеживаясь от холода и страха. Его история была слишком серьезной, чтобы в нее вникать, а я опаздывал на ужин с Веттером в «Памп-Рум».

Уиллис повторил свой вопрос, и я видел, что он ждет ответа.

– Позвони моему другу, епископу Туту, – сказал я. – Он всегда давал мне ценные советы.

 

27 января 1986 года

 

ПОСЛЕДНИЙ ПОЕЗД ИЗ ЧИКАГО

 

Он подошел ко мне в холле вокзала Юнион-стейшн и представился как друг Джона Мэддена. Судя по физиономии, приятель Мэддена был большим любителем виски.

– Я собирался здесь встретиться с Джоном, – сказал он. – Наш поезд на Западное побережье отправляется в два тридцать. – Он с тревогой посмотрел на свои ручные часы. – Может быть, Джон решил ждать меня в поезде, – сказал он. – Думаете, он уже в вагоне?

– Будем надеяться, – ответил я. – Проклятый поезд отходит через двенадцать минут. Буду считать, что мне крупно повезло, если на него успею.

Я толкал большую тележку с багажом и не имел представления, какой из множества тоннелей ведет к платформе калифорнийского «Западного ветра». А Мария куда-то испарилась со всей нашей наличностью и билетами.

Приятель Мэддена все еще трусил рядом со мной.

– Я увидел, что на вас куртка «райдеров», – сказал он. – Поэтому я решил, что вы могли видеть Джонни.

– Пока нет, – сказал я. – И это не «райдеровская» куртка. Это память о полете «Аполлона-11».

Он наклонился поближе, чтобы рассмотреть нашивку на плече моей серебристой куртки, похожей на одежду астронавтов.

– Орлы приземлились, – вслух прочитал он. – Да, сэр! Черт возьми, я помню этот полет. Вы – тот парень, который ходил по Луне?

Я кивнул. Марии нигде не было видно, а наш поезд отправлялся через девять минут, причем неизвестно с какой платформы. В любом случае, на платформу меня бы не пустили, потому что у меня не было ни билета, ни денег.

Я посмотрел на любителя виски с новым интересом.

– Я познакомился с Джоном в Окленде, – сказал я. – С какой платформы мы отправляемся?

– С двадцать второй, – ответил он. – Мы опаздываем. Давайте я помогу вам с сумками.

Он ухватился за переднюю перекладину моей тележки с багажом, которая была размером в две ванны, и поволок ее через толпу на предельной скорости с криком «Дорогу! Дорогу Джону Мэддену!»

Я застенчиво следовал за ним в кильватере, решив, что он почти наверняка пробьется к двадцать второй платформе, а уж тогда мы точно сядем в поезд.

В конце концов, он ехал к побережью вместе с Большим Джоном! У нас не будет проблем у входа на платформу, с билетами или без... Наш поезд отходит через семь минут; времени на проверку рекомендаций от Джона Мэддена не останется.

– Джонни будет в клубном вагоне, – сказал любитель виски. – Мы занимаем целый вагон в конце поезда, но потом

Джонни всегда уходит в бар. Я достаточно с ним поездил.

Это хорошо, подумал я. Тут на нас налетел вокзальный служащий, одетый в красную форму, посмотрел на нас безумным взором и закричал:

– Отойдите от багажа, это вещи Джона Мэддена! Ну-ка,

покажите ваши билеты.

Я многозначительно улыбнулся своему спутнику.

– Мы – с Джоном, – сказал я. – Билеты у него. А это часть его багажа с Суперкубка.

Парень из «Амтрака» ухмыльнулся.

– Не морочьте мне голову, – отрезал он. – У вас, ребята, есть билеты или как?

 

Сейчас я смутно помню дальнейшие детали. Ситуация менялась молниеносно. Мой новый приятель дико огляделся, потом неожиданно сложился пополам и прижал обе руки к животу.

– Позвоните Джонни! – простонал он. – У меня опять приступ!

Тут появилась Мария, маша стопкой билетов, и работник «Амтрака» неохотно пропустил нас на перрон. Внезапно материализовался настоящий Джон Мэдден и взял тележку со своим багажом под собственный контроль.

– Поторопимся, – скомандовал он. – Ну-ка, народ, надо пошевеливаться. Этот поезд отходит точно по расписанию.

Мы заспешили вдоль платформы, что-то смущенно бормоча, и добрались до большой двери своего спального вагона – последнего в составе – за тридцать секунд до отправления. Я услышал свисток со стороны головы поезда и шипение воздуха в клапанах. «Западный ветер» тронулся.

Множество рук подняли наш багаж в вагон, и через несколько секунд мы уже неслись через заброшенный район, этот мертвый пустырь, оставшийся от промзоны, когда-то крупнейшей к западу от Уолл-стрит. Когда выезжаешь из Чикаго по железной дороге, получаешь полное представление о социоэкономических событиях недавней американской истории: миля за милей тянутся мертвые заводы и склады, огромные заброшенные кирпичные корпуса с заколоченными окнами и вывесками вроде «Симак мясо» и «Корпорация Адаме – прессованный металл».

Мы начали располагаться в нашем спальном вагоне-де-люкс № 3530: регулировать сидения, подголовники и столик для пищущей машинки, расположенный рядом с большим окном. Внезапно я почувствовал, что мы с Марией не одни. На полу стоял убогий старый чемодан, который был мне незнаком, а в купе появился еще один человек.

Это был приятель Мэддена. Он проскользнул в купе и закрыл за собой дверь.

– Боже правый, парень! – сказал он, садясь на край сидения. – Ну, ты точно серьезный путешественник. Я думал, у меня ни за что не получится поднять все эти вещи в вагон!

– Где Джонни? – спросил я.

– Не беспокойся, – сказал он, закуривая мой «Данхилл». – Я его найду. Разреши мне посидеть здесь пару минут или, по крайней мере, пока не проверят билеты.

Я дал ему затрещину, и внезапно он совершенно пал духом.

– Пожалуйста, – забормотал он, – не выдавайте меня! Завтра я должен быть в Калифорнии, иначе отменят мое досрочное освобождение из тюрьмы.

Он упал на сидение и зарыдал.

– Простите, что я врал вам, – простонал он. – Но мне надо было убраться из города. За мною гнались, и, кроме того, вы выглядели как фанат «райдеров» – ну, я и подумал, что вы меня поддержите.

Я скорбно покачал головой и достал из своей кожаной походной сумки маленькую пластиковую карточку, которую я давным-давно, еще во времена Никсона, прихватил на слете Национальной ассоциации прокуроров в Лас-Вегасе. На карточке стояло: «ТОМПСОН ХАНТЕР - ЛОС-АНДЖЕЛЕС, КАЛИФОРНИЯ». Под именем была маленькая полицейская эмблема с серебряными весами посередине.

Любитель виски увидел карточку и пришел в бешенство.

– Ты – лживый ублюдок! – завопил он. – Я знал, что с

тобой что-то не так! Ты – коп! Ты никогда не был другом

Джона Мэддена. Друг Джона не подвел бы меня!

Он вскочил с сидения и схватил мою бутылку «Чиваса».

Последовала короткая схватка, потом проводник. Франк Томпсон, принес веревку. У меня не было выбора. Когда мы выкинули любителя виски из поезда в Напервилле, он все еще проклинал меня за предательство того, что называл «духом "райдеров"».

В каком-то смысле он был прав; смутное чувство вины продолжало беспокоить меня, пока «Западный ветер» мчался в направлении Гейлсбурга, Монмаут и реки Миссисипи, которую мы должны были пересечь по расписанию, на закате солнца.

 

3 февраля 1986 года

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: