 |
Сдача Александрии
|
|
|
|
Несмотря на ряд поражений, византийский главнокомандующий имел достаточно сил, чтобы осенью 641 г. предпринять контрнаступление и хотя бы занять прежнюю оборонительную позицию в районе Никиу. Но эта возможность была чисто теоретической, так как воевать ему приходилось на два фронта.
Комендант Александрии Доменциан, пользовавшийся покровительством Мартины, матери Ираклиона, во внутриполитической борьбе был гораздо активнее, чем на поле боя. Кроме того, приходилось лавировать между группировками «синих» и «зеленых». Глава «зеленых» Мина поддерживал Феодора и был настроен активно бороться с арабами. Доменциан опирался на «синих». Но конкретная ситуация была значительно сложнее, чем просто противостояние сторонников Феодора и Доменциана. Мина, по-видимому монофизит, враждебно относился к Евдокиану, брату Доменциана, за казнь монофизитов в пасху. Доменциан, враждуя с Миной, не любил Кира, хотя был его шурином. К этому примешивались различные денежные интересы.
Так, в это время в Александрию прибыл Филиад, префект Аркадии (не значит ли это, что Файйум был завоеван арабами только в 641 г.? ), которому покровительствовал Мина. Но Филиад высказывался за сокращение числа солдат с целью экономии средств, и это, вероятно, послужило причиной нападения на него жителей Цезариона, которые подожгли дом, где он укрылся, и разграбили все имущество. На усмирение Доменциан послал своих сторонников. Разгорелось побоище, в котором шесть человек были убиты и многие ранены. Феодору с трудом удалось усмирить волнения.
Религиозно-политическая ситуация осложнялась наличием в Александрии беженцев из различных районов Египта.
В августе в Константинополе произошел новый переворот: вместо малолетнего Ираклиона, за которого правила его мать, восставшая армия поставила Константа, сына Константина III. С этой новостью Кир возвратился в Александрию. Феодор, посовещавшись с ним, вызвал Мину, назначил его командовать гарнизоном, а Доменциана изгнал из города.
|
|
|
Возвращение Кира пришлось на Воздвижение, и поэтому было особенно торжественно, правда, напоследок диакон из подобострастия вместо песнопения, полагающегося по чину богослужения, воспел тропарь в честь возвращения Кира, что, естественно, вызвало возмущение присутствующих и было сочтено дурным предзнаменованием для него.
После изгнания Доменциана, казалось бы, восторжествовала партия сторонников сопротивления арабам и у Феодора были развязаны руки для более решительных действий. Однако вместо этого Кир неожиданно прибыл в Бабалйун для переговоров с Амром о сдаче Александрии, и 8 ноября 641 г. был подписан договор, состоявший из восьми пунктов:
Чем объяснить такую странную уступчивость Кира, чуть ли не предупредительность по отношению к мусульманам? Кир и его сторонники хотели таким образом выиграть время, чтобы расправиться со своими противниками в Александрии, а потом нанести удар по арабам. Во всяком случае, несомненно, что для Кира главной целью было перемирие почти на год. Весь смысл этого договора для византийской стороны заключался в получении длительной передышки, после чего, накопив сил, можно было и не выполнять остальные условия. Много пообещать противнику в критический момент и разорвать договор, когда в нем отпала нужда – на этом строилась вся византийская внешняя политика. Только расчетом на последующий отказ от выполнения договора можно объяснить согласие на эвакуацию византийских войск, без которых и патриарх, и городские власти оказывались беспомощными перед лицом арабов – произойти-то она должна была только через год.
|
|
|
Пункт об обоюдном прекращении военных действий, очевидно, касался только Александрии, а не всего Египта, так как в промежутке между заключением договора и его исполнением завершилось завоевание Дельты и Верхнего Египта. Кир не мог подписывать договор от всего Египта уже хотя бы потому, что в нем не было единого главы администрации, им управляли два августала – Верхнего и Нижнего Египта. Подписывая договор с Амром, патриарх бросал остальной Египет на произвол судьбы.
В воспоминаниях арабской стороны Кир/ал-Мукаукис предстает главой всего Египта и заключает договор от всего Египта, а дальше идет уже домысливание: если джизья была по 2 динара с человека, а в Египте будто бы насчитали 6 или 8 млн взрослых мужчин, то вся подать, собранная Амром, равнялась 12 млн динаров.
Вернувшись в Александрию, Кир познакомил с результатами своих переговоров сначала только Феодора и Константина, начальника городской милиции, затем, заручившись их одобрением, сообщил августалу Феодору и городскому патрициату. Народ о совершившемся ничего не знал. Понятно, что когда 10 декабря 641 г. (1 мухаррама 21 г. х. ) у стен ничего не подозревавшей Александрии появилась арабская армия, то город охватила паника. Феодор и Константин успокаивали горожан, что им ничто не угрожает, а сопротивление только приведет к бесполезному кровопролитию. Возмущенная вероломством Кира толпа чуть не растерзала его, однако арабы, получив довольно скромную дань (22 тыс. динаров (? )), спокойно ушли, не потревожив горожан, в полном соответствии со своими обязательствами.
Кир и его сторонники могли считать первую половину своего замысла – получить передышку – успешно выполненной, но повернуть эту передышку в свою пользу не смогли. Наоборот, арабы за год без особых усилий подчинили себе весь остальной Египет, за исключением некоторых заболоченных, труднодоступных районов Дельты. Местная администрация сразу нашла общий язык с завоевателями: префект Нижнего Египта Мина, назначенный Ираклием, остался на своем посту; префектом ар-Рифа был назначен Синода, а префектом Аркадии и Файума – Филоксен. Двое первых, судя по именам, были коптами, а не греками.
|
|
|
Параллельно с завершением завоевания Египта арабская армия стала обустраивать свой лагерь, сложившийся вокруг Бабалйуна и получивший название ал-Фустат, т. е. «лагерь» («палатка»). Амр со сподвижниками пророка поселился севернее Бабалйуна. Здесь же в 21/642 г., была построена небольшая мечеть размером 50× 30 локтей (27× 16 м), которая могла вместить от силы 600–700 человек. Поэтому большинство молящихся располагалось на площади перед мечетью. Здесь, между мечетью и коптским Бабалйуном, уже в первые годы застройка приобрела городской характер. Остальное пространство к югу, востоку и северу в радиусе примерно двух километров было поделено между различными племенами; здесь палатки и наскоро слепленные домики и загоны для скота одного племени отделялись от другого обширными пространствами пустырей. Часть воинов, при осаде города стоявших лагерем в садах на острове ар-Рауда, пожелала остаться на этом месте. Тем временем неумолимо приближался срок сдачи Александрии. Расчеты Кира и его единомышленников оказались опровергнуты жизнью, и им волей судеб пришлось честно выполнить все условия договора. Кир понял, какую злую шутку сыграла с ним судьба: надежды на чудо, которое сокрушило бы арабов, оказались напрасными, а в Константинополе к власти пришли его враги. Терзаясь раскаянием, он все-таки не смирился духом и возобновил преследования инаковерующих, но времени в его распоряжении оставалось уже очень мало: заболев дизентерией, он скончался в страстной четверг 10 апреля 642 г.
22 сентября 642 г. августал Феодор с византийской армией отплыл на Кипр, а в Александрию беспрепятственно вступил Амр со своим войском. Удрученные александрийцы тем не менее встретили его с почтительностью. Вскоре после этого, к радости монофизитов, в свою резиденцию торжественно возвратился из изгнания патриарх Вениамин.
Христианский историк Иоанн Никиуский оценивает ситуацию в Александрии после сдачи арабам очень противоречиво. Он с одобрением отмечает, что Амр не требовал ничего сверх оговоренной суммы дани и не трогал церковного имущества, и тут же говорит о непомерной тяжести налога, заставлявшего продавать детей, чтобы его уплатить, хотя 22000 динаров не были непомерно большой суммой для такого города, как Александрия. Может быть, его слова отчасти объясняются тем, что глава городской администрации, Мина, стараясь выслужиться перед новыми хозяевами страны, вместо 22000 собрал 32000. Правда, Амр все-таки сместил его.
|
|
|
Александрия поразила арабов своими размерами, мраморными колоннадами и величиной общественных зданий. Рассказы об этом быстро утратили всякую реальность и всякую меру в преувеличениях: рассказывалось, что в городе 4000 вилл и 4000 бань, 12000 торговцев овощами и 600000 взрослых мужчин, платящих джизью. Но ни один человек из тысяч вступивших в Александрию не запомнил, что она сдалась без боя.
Амр не сделал Александрию своей резиденцией. Он, видимо, чувствовал себя неуютно в огромном городе на дальней от Аравии стороне Дельты. В Александрии он расположил большой гарнизон, составлявший будто бы четверть всей армии, сменявшийся каждые шесть месяцев, другая четверть охраняла прибрежные города, а постоянной базой остался Фустат, который весной пустел, жители его разъезжались по пастбищам, расположенным в основном по восточной окраине Дельты. В Александрии арабский гарнизон имел на выбор множество домов и дворцов, брошенных уехавшей в Византию знатью. Они были общим достоянием мусульман, каждая смена поселялась, где хотела, не заботясь о сохранности этих зданий.
Здесь хочется снять с Амра предъявляемое ему иногда обвинение в тяжком грехе перед мировой культурой – сожжении по приказу Умара знаменитой Александрийской библиотеки. Ни один христианский историк Египта не упоминает ее пожара; скорее всего, великой библиотеки в это время уже не существовало – она тихо угасла под напором борьбы христианства с языческой наукой в течение предшествующих трех веков.
Александрия потеряла блеск, но не из-за разгрома арабами, а из-за отъезда значительной части городской элиты и утраты городом статуса столицы. Непотревоженными стояли дворцы и храмы, продолжали действовать прежние муниципальные органы, городская знать самостоятельно решала внутригородские проблемы, более того, никто теперь не указывал, «како веровать», но Александрия разом превратилась в провинциальный город, хотя и оставалась резиденцией патриарха. Судьбы страны теперь решались в Фустате, который, как плотина, преградил путь потоку налогов, денежных и натуральных, питавших, кроме всего прочего, процветание Александрии. Утратила она и роль транзитного центра, через который из Египта шел поток зерна в Константинополь. С восстановлением канала Траяна, завершенным, скорее всего, в 643 г., этот поток повернул в сторону Красного моря и стал питать Медину и Мекку, а главным транзитным центром стал Фустат.
|
|
|
Первый караван судов из Египта, прибывший в гавань Джара, приехал встречать сам Умар. Всем имевшим право на получение продуктов Умар выписал чеки (сакк), которые тут же стали объектом спекуляции. Богачи покупали у бедняков эти чеки, выдававшиеся бесплатно, а потом или перепродавали их, или получали по ним зерно и торговали им. Особенно отличился Хаким ибн Хизам, племянник Хадиджи, который нажил таким образом 100000 дирхемов. Узнав об этом, Умар потребовал вернуть людям деньги, полученные неправой продажей (продажа товара, отсутствующего у продавца, греховна), но тот ответил, что деньги уже истрачены и их не вернуть. Умар удовлетворился этим ответом и не наказал Хакима, хотя Халид ибн ал-Валид за меньший проступок был смещен с должности. Это лишний раз доказывает, что в случае с Халидом обвинение в расточительстве было лишь поводом, чтобы унизить слишком популярного и независимого человека.
Завоевание Александрии открывало Амру дальнейший путь на запад вдоль побережья Средиземного моря. Вероятно, вскоре после занятия Александрии он совершил поход на Барку (Пентаполис). Проживавшее там племя лавата не оказало сопротивления и согласилось ежегодно платить 13000 динаров. Затем (или во время того же похода) Амр послал Укбу ибн Нафи в набег на оазис Завилу в центре Сахары, в 900 км юго-западнее Барки. Значительную часть дани отсюда составляли скот и рабы.
На следующий год (643) Амр совершил поход еще дальше на запад через Лабду до Нибары (современный Триполи) и далее до Сабраты. Но вряд ли Амр имел над ними реальную власть.
Мусульманские юристы, начиная с VIII в., много спорили о статусе Египта, был ли он завоеван силой (и тогда правитель вправе произвольно увеличивать налогообложение и распорядиться землей), или был заключен общий договор, которым и должна определяться сумма налога. Думается, что все эти споры носили схоластический характер, они выясняли проблему для себя.
Для арабов в первые годы после завоевания Египта не было принципиальной разницы, имелся ли договор с той или иной административной единицей. Он имел значение в момент сдачи города, был охранной грамотой, которая гарантировала сохранность жизни и имущества, личного, муниципального и церковного. Возможно, что сумма дани (если она фиксировалась в договоре) в этом случае могла быть меньше, чем при подушном обложении. Дальнейшее определяла бюрократическая фискальная машина, которая продолжала работать, невзирая на смену высшей власти в стране. Наивно думать, что в первый же год после завоевания был произведен подсчет налогоплательщиков по всей стране. Все было проще: завоеватели стали получать то, что прежде получали византийцы. Могли быть какие-то мелкие отличия, но в принципе все определялось давно заведенным механизмом.
Даже требования обеспечения постоя и снабжения проезжающих мусульман, зафиксированные в договорах с самыми разными областями и подтверждаемые документами из Египта, вряд ли вносили новое сравнительно с практикой постоя и снабжения византийской армии. Конечно, в каких-то случаях правитель мог счесть поступления недостаточными и потребовать дополнительных сумм, но такие случаи могли быть и в византийское время.
В нашем распоряжении имеются подлинные документы, свидетельствующие о том, насколько упорядоченными были взаимоотношения между местными властями и арабскими амирами буквально через несколько месяцев после договора с Александрией. В одном из этих чудом сохранившихся папирусов из канцелярии Гераклеополя (Ахнаса), имеющем параллельный арабский и греческий текст, мы читаем следующее:
«Во имя Аллаха, милостивого, милосердного. Это то, что взял Абдаллах ибн Джабр и его товарищи из скота на убой из Ахнаса. Взяли от заместителя (халифа) Тадарика сына Абу Кира Младшего и от его заместителя Истафана сына Абу Кира Старшего пятьдесят овец на убой и еще пятнадцать других овец, которых зарежут его сотоварищи, его лодочники и его кавалеристы и носильщики. В месяце джумада первая двадцать второго года (28 III-26 IV 643 г. ) написал Ибн Кудайд».
Еще интереснее, чем сам текст письма, пометка по-гречески на обороте документа (их канцеляристы делали на сложенных документах, чтобы легче ориентироваться): «Документ о передаче баранов магаритам и другим лицам, которые прибыли, для зачета в налог первого года индикта», т. е. указанные поставки были не побором, а вычитались из суммы налога текущего года.
В другом документе (греческом) Абдаллах ибн Джабр отдает распоряжение властям Гераклеополя (Ахнаса) выдать на 342 человека 342 артабы пшеницы и 171 ксест масла, что полностью соответствует сведениям арабских историков о размере продуктового пайка арабского воина в Египте.
В этих документах любопытно не только быстрое нахождение общего языка между завоевателями и местной администрацией, но и то, каким прекрасным каллиграфическим почерком написана арабская часть документа, свидетельствуя о существовании длительной традиции письменности на этом языке и наличии профессиональной выучки писцов.
Интересно было бы узнать, изменилось ли налогообложение с приходом арабов, стало ли тяжелее положение египтян при новой власти. К сожалению, никаких данных об общей сумме налогов, собиравшихся в византийском Египте, у нас нет. Арабские авторы говорят, что Амр обложил каждого взрослого копта двумя динарами в год. Это в целом соответствует наиболее правдоподобному сообщению, что при Амре в Египте собирали 2 млн динаров. Если разделить эту сумму на примерное число взрослых мужчин в Египте от 800 тыс. до 1 млн, то получим именно по 2 динара на душу. В свете этого можно думать, что александрийцы оказались благодаря своему договору в выигрышном положении: у них в среднем на душу приходилось около 1 динара. Несомненно, что в первые годы своего правления арабы не вникали в детали работы финансового ведомства, оно представлялось им чем-то вроде дойной верблюдицы, которую достаточно ткнуть в бок, чтобы она добавила молока. Однако реальный приток средств из Египта в центральную казну оказался значительно меньше, чем ожидал Умар, наслышавшийся, вероятно, о несметных богатствах фараонов. Из двух миллионов, собранных в первый год, не менее полумиллиона ушло только на содержание египетской армии, кроме того, требовались средства на внутренние нужды страны – на поддержание в порядке ирригационной системы, немало денег поглотило восстановление канала Траяна.
Умар резко упрекнул Амра в попустительстве египтянам, требовал еще нажать. Амр пытался объяснить, куда ушла значительная часть налогов и что больше собрать нельзя: «Ты говоришь, что толчок извлекает молоко, так ведь я его (Египет) выдоил дочиста, так что молоко страны прекратилось». Умар же видел в его объяснении только хитрую отговорку. Верить документальности их переписки не приходится, но суть конфликта передается верно. Приписываемые Умару слова: «Я послал тебя в Египет не для того, чтобы он стал кормушкой для тебя и твоего рода», – несомненно, близки к тому, что на самом деле думал и писал халиф своему слишком далеко ушедшему из-под контроля амиру.
Поведение Амра, по мнению Умара, противоречило принципу равенства мусульман (во всяком случае, равенству старой гвардии ислама). Поэтому, решив, что Амр слишком обогатился, он послал в Египет Мухаммада ибн Масламу, одного из почтеннейших мусульман, участника битвы при Бадре, которого Мухаммад не раз оставлял во время походов своим заместителем в Медине, с приказом Амру отдать ему половину нажитых богатств. Получив приказ, Амр в сердцах помянул, что его отец ходил в парче, когда отец Умара возил дрова на осле, но подчинился и половину денег отдал: внутренняя дисциплина в мусульманской общине была еще крепка.
Не удовлетворившись этим, Умар разделил Египет на два наместничества и назначил наместником Верхнего Египта и Файйума Абдаллаха ибн Са‘да.
|
|
|
