Психосемантика черт личности 2 глава

Семантические пространства черт личности

Теперь рассмотрим пространственные модели черт личности, получен­ные в относительно более ранних работах (50—70-е годы). Как только появился аппарат многомерного шкалирования и первые еще маломощ­ные компьютеры для его реализации, разными авторами были выполнены десятки исследований, в которых так или иначе оценивались связи между дескрипторами черт, а затем с помощью многомерного шкалирования ма­триц расстояний (или с помощью факторного анализа матриц корреля­ций) реконструировалась пространственная модель — черты размещались в семантическом пространстве.

Ограниченная мощность компьютеров в первые годы позволяла охва­тить подобной технологией, как правило, не более 30 дескрипторов. Наши собственные первые работы в указанной методической схеме были реализо­ваны также на незначительных, не особенно представительных наборах дескрипторов {Шмелев, 1979). Только в начале 80-х годов удалось полу­чить компьютеры, которые позволяли обрабатывать данные по сотням дес­крипторов {Шмелев, 1982), а в конце 80-х — уже по тысячам {Шмелев, Похилько, Козловская-Тельнова, 1988; 1991). Но это уже ознаменовало переход к этапу таксономических исследований (см. следующий параграф).

Оставим в стороне самые ранние модели, посвященные механизмам ин­теграции впечатления о человеке (усреднение — Anderson, 1962; суммиро­вание — Fishbein, Hunter, 1964), хотя в них и представлена косвенно полезная для нас информация. В этом контексте нам важно остановиться на работах, в которых предпринималась попытка структурного моделиро­вания семантического пространства дескрипторов черт личности.

Питер Боркенау (Вогкепаи, 1990) предложил различать три типа про­странственно-семантических моделей личностных черт: факторные (Cattell, 1943; Eysenk, 1967; Guilford, 1987; McCray, Costa, 1987), «циркулятор-ные», или «циркограммные» (circumplex — Leary, 1958; Wiggins, 1973) и основанные на многомерном шкалировании (Friendly, Glucksberg, 1970; Keiffer а. о., 1975)'. К первой группе автор явно отнес исследования, выполненные в большей мере на материале вопросников с развернутыми формулировками (сложными дескрипторами), чем на материале отдель­ных слов, и не отнес сюда почему-то разработчиков «личностного семан­тического дифференциала» (Osgood, 1962; Kuusinen, 1969), а также ра­боты по факторизации «контрольных списков прилагательных» {Parker, Veldman, 1969).

Основной целью представителей первой группы было достижение так называемой «простой структуры»: чтобы как можно больше черт были однозначно отнесены к одному фактору. Поэтому этот подход во многом сближается с таксономическими исследованиями. Для второй группы моде­лей характерно стремление, наоборот, «упаковать» как можно больше черт в пространство минимальной размерности — желательно на плоскости. Пожалуй, самая знаменитая из подобных компактных моделей — «круг Лири» (Leary, 1958; см. на русском языке — «Спецпрактикум по социаль­ной психологии», 1984; Практическая психодиагностика, 2000, с. 410).

Модели, подобные «кругу Лири», строились с расчетом на то, чтобы достичь максимальной связности — чтобы одна черта как бы переходила в другую через ряд промежуточных градаций, то есть возникал бы эффект своеобразного непрерывного смыслового континуума. Циркограмма Лири, как это показано на рисунке, разбита на восемь секторов-октантов. В перечне Лири, состоящем из 128 пунктов-дескрипторов, каждый октант представлен 16 дескрипторами.

Представители третьей группы решают ту же задачу «плотной упаков­ки»², но, отказавшись от ограничений векторно-сфероидной модели (рис. 18а) и допуская наличие «идеальных точек» не по краям, а в середине пространства, трудно было ожидать высокой степени совпадения результа­тов этих разнородных групп исследований. Слишком велики были разли­чия в методических схемах и, главное, в отобранном для исследования лексическом материале. Хотя надо все же отметить, что среди глазных осей семантических пространств, построенных в этот период, намечается определенное смысловое родство. Ось «дружелюбие-враждебность» у Т. Ли­ри хотя и не совпадает, но явно перекликается с фактором «моральной

¹ В этот список ссылок мы помещаем работы, процитированные не только самим П. Боркенау, но и рассмотренные в наших собственных более ранних обзорах (Шме­лев, 1982, 1983).

² Goodness of fit — качество подгонки — важнейший критерий в методах много­мерного шкалирования (Kruskal, 1964).

Рис. 19. Круг Лири. По секторам-октантам располагаются:

| __авторитарный; 2 — эгоистичный: 3 — агрессивный; 4 — подозрительный; 5 —

подчиняемый; 6 — зависимый; 7 — дружелюбный; 8 — альтруистичный.

оценки» у Ч. Осгуда, «психотизмом» у Г. Айзенка, «альтруизмом-эгоиз­мом» в наших ранних работах (Шмелев, 1979). Ось «доминантность» у Лири перекликается с фактором «силы» у Осгуда, «стабильности» у Ай­зенка. «динамичности» в наших ранних работах. И так далее.

Но в целом уточнение иерархии главных осей пространства (по вкладу в дисперсию), а также повышение воспроизводимости (устойчивости) боль­шого числа личностных измерений можно было ожидать только от проду­манных таксономических исследований (см. следующий параграф), охва­тывающих всю полноту естественных дескрипторов личностных черт. К 80-м годам становилось уже понятно, что даже незначительный акцент при выборе лексики (да и при формулировке пунктов вопросников) в сторону формально-динамических характеристик темперамента выводит на первый план факторы, которые оказались самыми главными у Г. Ай­зенка и Р. Кэттэлла: «эмоциональная стабильность-невротизм» и «экстра-версия-интроверсия». А небольшой крен в сторону терминов, описываю­щих социальное взаимодействие (как это было сделано у Т. Лири), делает главными осями семантического пространства факторы, описывающие именно социально-ролевые диспозиции личности (ориентация общения и взаимодействия «к или от», «за или против», «над или под» и т. п.).

Но в целом первые попытки реконструкции ЛСП Fie оставили удовле­творения ни у кого: фактически начиная с третьего фактора между моде­лями разных исследователей начинался полнейших разброд. У кого-то появлялся третий фактор, перекликающийся с осгудовской «активное-

тыо» (она же «экстраверсия» по Айзенку и Кэттэллу), а у кого-то этот фактор оказывался сцепленным с «силой» в одном монолитном факторе «эмоциональной адаптированное™», или «динамизма».

Несомненно, что кроме офаниченной представительности стимульно-го материала, сказывалось различие методических схем (или «типов дан­ных» в терминологии Р. Кэттэлла). В контексте психосемантических экс­периментов нам важно различать не только L-, Q- или Т-данаые (биогра­фические, опросные и тестовые — см. Мельников, Ямполъский, 1985; Первый, Джон, 2000), но и данные, которые получаются в результате использования субъективных суждений в разных экспериментальных ситу­ациях — приписывание черт людям (свойств — объектам) или оценки сходства между словами. В этой книге мы предлагаем такое условное обозначение для этого типа данных — S-данные, которые можно расшиф­ровать как «семантические данные», или «данные на базе субъективных оценок», «данные шкалирования». В свою очередь, внутри категории S-данных целесообразно различать суждения о сходстве слов и суждения по приписыванию черт внешним объектам (внешним по отношению к языку и самому субъекту).

Действительно, специальными сравнительными экспериментами было установлено, что для индивидуальных (а не групповых, усредненных) дан­ных корреляция между эмпирическими матрицами сходства-контраста кон­структов, реконструированными на основе косвенных атрибутивных (external), и прямых оценках сходства (internal) не так высока и колеблется в пределах 0,4—0,5 (Honess, 1978). В наших работах {Шмелев, 1982а) также были обнаружены отдельные случаи низкой степени подобия таких структур, что говорит о декларативности интравербальных систем' конструктов у отдель­ных людей (подчеркиваю — не у всех, а именно у отдельных людей).

Но все же, несмотря на выявленные проблемы и трудности, уже на списках дескрипторов численностью в несколько десятков при самых раз­ных методических схемах сбора и анализа данных довольно очевидной тенденцией оказывается интерпретационный смысл по крайней мере двух главных осей «личностного семантического пространства» (ЛСП). Причем эта устойчивость воспроизводится и на материале суждений о семантичес­ком сходстве слов, и на материале атрибуции черт реальным людям (internal and external judgements в терминологии Wiggins, 1973). Эта устойчивость факторов описаний, самоописаний и оценок сходства слов послужила даже основой для выдвижения гипотез в духе лингвистического детерми­низма: структура значений естественного языка детерминируют структуру поведения человека (D'Andrade, 1965).

Происхождение главных осей ПСП

Итак, в двухфакторной (плоской) проекции первая ось репрезентиру­ет моральную оценку (дружественность-враждебность, социально одобря­емое поведение, аффектотимичность и т. п.), вторая ось — деятельност-ную, прагматическую оценку (у Лири на этом месте мы находим межлич­ностную доминантность, но так или иначе сюда относятся качества, пре­допределяющие способность к деловому лидерству, подкрепляющие пре­тензии на то, чтобы занять «позицию сверху»-в общении).

Что же стоит за этой инвариантностью? Одни авторы полагают, что за этим может скрываться содержание главных факторов межличностных отношениях — «симпатия-антипатия», «уважение-презрение» (см. Сто-лин, 1983; Гозман, 1987). И это объяснение заведомо заслуживает внима­ния, так как оно опирается на глубокую и эвристичную концепцию «интери-оризации»: личностные черты усваиваются человеком в ходе усвоения опре­деленных привычных ролей в общении. Второе объяснение сводит эти фак­торы к пространству эмоций, к коннотативным факторам Е-Р-А, спроециро­ванным и на сферу межличностных отношений, и на сферу личности. Для предпочтения одного из возможных вариантов объяснения мы до сих пор не имеем достаточного массива данных. Более того, возможен и такой взгляд на этот вопрос, что в психике человека — на разных уровнях осознанности — одновременно существуют, как минимум, две категори­альные системы, которые в разной степени (и у разных людей по-разному) могут актуализироваться в одном и том же эксперименте, а при обработке данных они «накладываются» одна на другую {Шмелев, 2000).

Итак, остановимся здесь подробнее на проблеме интеграции предмет­ного знания и эмоционально-оценочного отношения в пространствах лич­ностных черт. В предыдущей главе мы уже приводили данные о структуре осгудовского «личностного дифференциала». Легко видеть, что эта структу­ра во многом подчиняется логике векторной модели предпочтения: «благо» предстает как точка, бесконечно удаленная к полюсам факторов Оценки, Силы и Активности (ЕРА). Действительно, казалось бы, что можно ждать от модели, если она реконструируется на базе субъективных суждений обывателя? Результат и должен подчиняться логике обывателя¹.

Возможность взаимоналожения коннотативных и денотативных фак­торов в структуре ЛСП одним из первых показал в эксперименте финский психолог Норма Куусинен {Kuusinen, 1969). Когда в матрице интеркорре­ляций шкал ЛСД присутствовали общеконнотативные шкалы (неспеци­фичные для социальной перцепции — «горячий-холодный», «тяжелый-легкий» и т. п. — всего 12 известных осгудовских антонимических пар), то в результате факторного анализа универсальные факторы ЕРА объяс-

¹ Интравербальными мы называем в данном контексте системы значений, которые получены не в результате приписывания свойств реальным объектам, а в результате попарной оценки сходства слов между собой.

¹ В последнее время мы склоняемся к тому, что эта логика уходит своими корнями в филогенез человеческой психики — в ее зоологическую, эволюционную предысторию {Шмелев, 2000).

няли до 90 процентов совокупной дисперсии результатов. Но когда в ма­трице интеркорреляций исследователь оставлял только специфические для личностного лексикона шкалы («общительный-замкнутый», «рациональ­ный-эмоциональный» и т. п.), а общеконнотативные шкалы исключались, то факторный анализ выделял 5 факторов денотативного (предметно-специ­фичного) содержания: Уникальность, Доминирование, Общительность, Твер­дость, Рациональность.

Таким образом, в сознании человека одновременно функционируют две категориальные системы разного уровня, результаты «срабатывания» которых особым образом взаимодействуют:

• эффективно-оценочная система (Е. Ю. Артемьева говорила в таком случае о «системе первовидения», В. Ф. Петренко окрестил эту систему названием «глубинная семантика» — Артемьева, 1980; Петренко, 1983);

• предметно-категориальная (система нормативно-оценочных сужде­ний о человеке, усваиваемая в процессе социализации).

В своей монографии 1983 года «Введение в экспериментальную психо­семантику» (Шмелев, 1983а, 19836) мы связали работу первой репрезен­тативной системы с функцией аффективно-энергетической, тонической ре­гуляции психической деятельности, а работу второй системы — с функцией операционально-поведенческой, фазической регуляции (построением кон­кретных алгоритмов поведения). Хотя в настоящее время нам представляет­ся более существенным различие в источнике формирования двух данных систем (наследственность или социальная среда).

Четырехполюсная модель черты гшчности

Итак, одни и те же термины черт имеют два разных одновременно существующих компонента в своей семантике — коннотативный (эмоцио­нально-оценочный) и денотативный (предметно-социальный). Дин Пибоди (Peabody, 1967, 1970) назвал эти компоненты «оценочным» (evaluative) и «описательным» (de-scriptive). В своем исследовании Дин Пибоди отобрал 15 четверок терминов (см. Пибоди и др., 1993), репрезентировавших, с его точки зрения, прямую и компенсаторную комбинации оценочного и описательного компонентов личностных черт в английском языке. Напри­мер, в паре «thrifty-extravagant» (скромный-претенциозный) положительный полюс оценочного компонента имеет левая характеристика, а в компенсатор­ной паре «stingy-generous» (скупой-щедрый) — наоборот, правая. Для этих 15 * 4 = 60 терминов Д. Пибоди собирал субъективные суждения по типу вывода о сходстве (импликативные суждения типа «если, то» — inferences): получая одиночные термины в качестве стимулов (антецеденты), испытуе­мый должен был оценить вероятность одной из двух контрастирующих черт на 7-балльной шкале («скромный-претенциозный», «скупой-щедрый»). По­лученная матрица 60*60 подвергалась двум видам факторного анализа:

а) анализ матриц интеркорреляций единичных черт (антецедентов) дал немного факторов с выраженной дескриптивной интерпретацией; два наи-

более важных из них были названы автором «собранность-разболтан­ность» («сильный-слабый», контроль за экспрессивными импульсами) и «самоуверенность-неуверенность»;

б) анализ шкал (биполярных пар черт) дат факторы, которые в боль­шей степени включали оценочный компонент. Например, фактор с высо­кой позитивной нагрузкой по шкале «скромный-претенциозный» имел толь­ко низкую негативную нагрузку по шкале «щедрый-скупой» и мог быть, таким образом, интерпретирован как «собранный-хороший» против «не­собранного-плохого».

Д. Пибоди предложил рассчитывать описательный компонент путем суммирования субъективных оценок по дескриптивно родственным полю­сам шкал (+скромный, +скупой, -претенциозный, -щедрый), а оценочный компонент — путем суммирования по оценочно родственным полюсам (+скромный, +щедрый,-скупой, -претенциозный).

Таким образом, различение описательного и оценочного компонентов дает нам «четырехполюсную модель» личностной черты (см. рис. 20). На рис. 20а мы намеренно уходим от только что обсуждавшейся четверки «скромный-щедрый-скупой-претенциозный», чтобы выразить универсаль­ный смысл обсуждаемой здесь четырехгюлюсной модели.

Рис. 20а. Двумерная иллюстрация «четырехполюсной модели» личностной черты

в естественном языке.

Рис. 206. Одномерная иллюстрация «четырехпозиционной модели» репрезентации личностной черты в естественном языке.

Высокая эвристичность предпринятого Д. Пибоди подхода косвенно подтверждается тем, что к этим же самым идеям (еще до знакомства с работами Д. Пибоди) мы вынуждены были обратиться, следуя самой логи­ке развития исследований в данной области {Шмелев, \ 986).

Особенно привлекательна возможность явного сопоставления «четы-рехполюсной модели» черты с линейной моделью «золотой середины» в духе Аристотеля. На рис. 206 нами предлагается схема, совмещающая эти два подхода: два оценочно позитивных термина помещаются на линейном континууме ближе к центру — к «золотой середине», в то время как два оценочно негативных термина помещаются на полюсах единой оси '- — как некие «крайности», указывающие на дезадаптивное поведение.

Для модели 206 нам представляется более удачным название «четы-рехпозиционная». Эта модель сближает семантику лексикона черт с теми представлениями, которые сложились в психодиагностике: крайняя выра­женность черт, или гак называемая «акцентуированность», ведет к дез-адаптивному поведению. По-видимому, одной из причин этой дезадаптации может служить механизм категориальных, ошибок: широко генерализиро­ванная установка, направляемая сверхобобщенной стереотипной категори­ей, ведет к ошибкам в распознавании ключевых, признаков ситуации, и поведение оказывается неадекватным.

В этом контексте «легкомыслие» мы должны трактовать как нечувстви­тельность к таким признакам обстановки, которые делают ситуацию серьез­ной, рискованной и требуют вдумчивого, взвешенного и осторожного пове­дения. Напротив, крайность «угрюмой сверхсерьезности» порождена сверх­чувствительностью к риску и, наоборот, низкой чувствительностью к таким аспектам, которые делают ситуацию комичной, увлекательной и веселой.

Четырехпопюсная модепь и влияние среды

В нашей работе 1987 года {Шмелев, 19876) мы предложили связать «четырехполюсную модель» черты с различными типами сред, в которых разворачивается поведение индивида. Используя контекст конструкта «серь­езный-веселый», поясним: в средах с высоким риском негативных последст­вий более адаптивным оказывается поведение «серьезного» индивида, а в средах с низким риском — поведение «веселого» индивида (рис. 21).

Векторная ориентация оценочного компонента, как видим на рис. 21а, может меняться на 180 градусов в зависимости от перемеш юго фактора адап­тационных требований внешней среды (ситуации поведения). Именно поэтому в ситуации низкого риска у нас скорее актуализируется категориальная оп­позиция (личностный конструкт) «веселый-угрюмый», при этом «идеальная точка» (см. рис. 216) смещается в сторону дескриптивного полюса «высо­кий оптимизм» и актуализируется локальная векторная модель с ориентацией вектора оценки в сторону «веселости» (рис. 22). В этот момент может воз­никнуть (хотя и не обязательно) смещение категориатыюй шкалы по меха­низму динамического уровня адаптации (рис. 8). В результате даже «легко­мысленный» человек кажется просто «веселым», а «серьезный» — слишком

Низкий полюс черты «оптимизм» {- Описательный фактор)

Рис. 21а. Модификация «четырех полюсной модели» черты с учетом фактора изменчивой среды (ситуации).

Локальная направленность вектора оценки (или адаптивности) для различных полупрост­ранств оказывается притивопо,ложной: в средах с высоким риском адаптивнее низкий по­люс черты «оптимизм», в средах с низким риском — высокий полюс.

Рис. 216. Четырехпозициониая линейная модель личностной черты с учетом фактора

изменчивой среды.

Точки О — позиции наблюдателей; точки А — «идеальные точки». В ситуации низкого риска уровень адаптивного поведения смешен к полюсу «веселый», поэтому возникает риск смещения категориальной шкалы (установочная иллюзия), при которой «серьез­ный» интерпретируется как «угрюмый», а «легкомысленный» — как «веселый». В ситу­ации высокого риска возникают обратные иллюзии: «угрюмый» воспринимается как «серь­езный», а «веселый» — как «легкомысленный».

«угрюмым». Обратные трансформации и иллюзии возникают в том случае, если мы имеем дело с ситуацией повышенного риска.

Индивид, привыкший к жизнедеятельности в среде с высоким уровнем риска, скорее будет оперировать конструктом «легкомысленный-серьезный», так как осторожное и ответственное поведение, снижающее и без того высокий уровень риска, будет рассматриваться им как «желательная пер­спектива». Напротив, индивид, привыкший к среде с низким риском, скорее будет оперировать конструктом «угрюмый-веселый».

Предложенный нами механизм позволяет, с нашей точки зрения, объяс­нить, как именно возникают локальные противоречащие друг другу вектор­ные модели предпочтения: «сужение» семантического пространства под дей­ствием ситуационной установки (или эталонизированного субъектом его соб­ственного специфического прошлого опыта) приводит к экстраполяции ло­кальной тенденции до бесконечности (рис. 22). Таким образом, мы видим, что обыденное сознание отличается от научно-философского своей ситуа­ционной ограниченностью и пристрастностью, генерализацией локальных тенденций до предела. Оно, как мы уже говорили выше, как бы оказывается

Рис. 22. Совмещение моделей «золотой середины» и «желательной перспективы» в рам­ках отдельных полупространств, сепарированных по уровню риска. Индивид, привыкши» к жизнедеятельности в среде с высоким уровнем риска, скорее будет оперировать конструктом «легкомысленный — серьезный», так как осторожное и ответственное поведение, снижающее и без того высокий уровень риска, будет рассмат­риваться им как «желательная перспектива». Напротив, индивид, привыкший к среде с низким риском, скорее будет оперировать ко*нструктом «угрюмый — веселый».

слепым к той общей диалектической закономерности, что любое благо в чрезмерных количествах превращается во вред.

В нашей работе 1987 года {Шмелев, 19876) мы пытались дать вариант интерпретации тех средовых факторов (параметров ситуации), которые отвечают за появление конкретных адаптационных и дезадаптационных эффектов. Такой подход согласуется с представлениями, развитыми в ра­ботах. Б. М. Теплова (1961), отрицающего, как известно, безусловную (внеситуационную, внесредовую) позитивно-негативную оценку черт и ти­пов темперамента. Так:, например, «сильный» тип нервной системы,предо­пределяет более хорошие возможности приспособления к средам с силь­ными физическими факторами воздействия, требующими высокой вынос­ливости, в то время как «слабый» тип нервной системы — к средам со слабыми, информационными по своей природе воздействиями (сигналами), требующими повышенной сензитивности и быстрого образования второ-сигнальных условно-рефлекторных связей.

Конструкт «гибкость-ригидность» в своей обыденно-психологической, житейской трактовке отдает предпочтение поведению гибкому, именно полюс «гибкость» в этом биполярном конструкте окрашен позитивно. Но это верно прежде всего для динамических сред. В статических средах более динамичному, гибкому индивиду будет не хватать внешнего активи­рующего разнообразия¹, и он будет сам создавать избыточные проблемы,

1971).

По механизму, описанному Берлайном в его информационной эстетике (Berlyne,

привнося от себя хаос и беспорядок, демонстрируя «безалаберность» и «анархичность», в то время как ригидный индивид в статичной среде про­являет себя положительно как «организованный» и «дисциплинированный».

В социуме различению «статичная-динамичная» среда соответствует раз­личение «регламентация-свобода». В конструкт «инициативный-конфор-мист» негативную окраску имеет полюс «конформист». Использование это­го конструкта означает признание окружающей среды динамичной и поощ­ряющей инициативу, активность и предприимчивость индивида. Этот конст­рукт не характерен для тоталитарного общества, которое, как известно, наказывает, а не поощряет за инициативу, в котором успешнее адаптируется пассивный конформист, обнаруживающий добродетели «исполнительности и ответственности», а предприниматель оказывается «бузотером и индивиду­алистом»¹.

В нашей монографии 1983 года «Введение в экспериментальную пси­хосемантику» (Шмелев, 1983) мы уделили основное внимание механизмам действия так называемых «категориальных установок», которые, но наше­му мнению, и объясняют большую часть оперативных (скоротечных) ин­дивидуальных трансформаций семантических пространств. Используя по­нятие «категориальной установки», мь1 можем сказать, что одной из ос­новных причин появления у разных людей разных категориальных устано­вок является опыт проживания в разных средах².

Таким образом, в данном параграфе мы приходим к конструктивной критике тезиса о биполярной организации лексикона личностных черт, который до сих пор разделяют большинство исследователей. Такая бипо-лярность личностных конструктов, при которой один из полюсов выступа­ет, как правило, в сцеплении с позитивным оценочным компонентом, а другой полюс — с негативным, приводит к разрыву единого дескриптивно­го континуума реальных свойств на локальные независимые факторы — сообразно специфике требований внешней среды. По нашему мнению, отсутствие возможности систематического контроля за средовым эффек­том и является главной причиной несогласованности результатов различ­ных экспериментов по моделированию личностного семантического про­странства. Стоит по какому-то одному параметру изменить физические или социальные условия жизнедеятельности тех людей, которые участву­ют в эксперименте, как полюса сразу нескольких конструктов переосмыс­ливаются и «перекрашиваются» в своих оценочных оттенках.

¹ В публицистической форме мы пытались написать об этом в журнале «Новый мир» (Шмелев, 1991), а также в брошюре «Продуктивная конкуренция» (Шмелев, 1986).

¹ Возможная противоположная направленность вектора «предпочтения» для раз­ных сред предусматривалась нами еще в монографии 1983 года (например, рис. 22 повторяет рисунок, приведенный на с. 113 указанной монографии), хотя идея четырех-полюсного описания личностной черты сформировалась позднее.

Такой взгляд на строение биполярных конструктов, который дает нам «четырехпозиционная» модель черты, может стать ключом к психодиа1-постической интерпретации данных ТЛК и подобных методик: именно из информации о том, какой описательный полюс окрашен для испытуемого субъективно позитивно, а какой — негативно, мы можем получить ценную информацию о структуре его субъективного опыта и его актуальных дис­позициях.

Итак, вопрос о том, каким образом выявить из семантики черт объек­тивные характеристики (денотативный компонент), по которым реально различается человеческое поведение, во многом остается открытым. Что­бы использовать для этого эвристический, потенциал «четырехпозицион- ной модели», мы так или иначе должны научиться либо фиксировать, либо варьировать экстралингвистический социально-средовой контекст в таких широких пределах, чтобы избавиться от ограничений, которые на­кладывают на материал частные категориальные установки.

Таксономические исследования личностных черт

Метод таксономического описания успешно зарекомендовал себя как базисный инструмент создания теорий, хорошо согласованных с многооб­разной и сложной эмпирической информацией. Успех биологии во многом базировался на научной классификации и систематизации огромного числа видов растений и животных. Под таксономическим исследованием обычно понимается такой тип классификационного исследования, когда автор пыта­ется дать всеобъемлющую и исчерпывающую классификацию всех эмпири­ческих объектов в рассматриваемой области знания.

Хотя первые описательные таксономические работы в области лекси­ки черт были выполнены еще в первой половине XX века (см. ниже), все же долгое время эти исследования были уделом одиночек. Массированный характер эти работы приняли только в течение двух последних десятиле­тий с появлением мощных средств компьютерного многомерного анализа эмпирической информации. Именно это дало психологам технологичес­кий импульс в поисках исчерпывающей классификации черт личности.

(Лексическая гипотеза

Таксономические исследования личностных черт не случайно приняли лексикологический характер. Сэр Фрэнсис Гальтон был, по-видимому, одним из первых ученых, кто в явном виде сформулировал фундаменталь­ную лексическую гипотезу об индивидуальных-различиях между людьми: наиболее важные индивидуальные особенности в человеческом поведении и взаимодействии должны быть закодированы одним словом в нескольких или даже всех наиболее развитых языках (Gallon, 1884). На фоне послед­ней части этого утверждения особое значение приобретают межкультур-

ные сравнения таксономических проектов по личностной лексике, разра­батываемых в разных странах. (Существуют и более радикальные вариан­ты формулировки лексической гипотезы, с которыми мы познакомим чи­тателей в дальнейшем материале данного параграфа.)

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: