 |
Вопрос: У тебя есть парень? 4 глава
|
|
|
|
— Ну когда ты преподносишь это в таком свете, как могу я сопротивляться?
— Ты знаешь, что я имею в виду. Он остановил качели:
— Ну это как бал, только с бесплатной выпивкой.
— Да, и на мне будет по-настоящему уродливое желтое платье.
— Ооо, ты меня сейчас заводишь.
Мне нравится такой Скотти, и я могу также шутить. Скотти — единственный парень, с которым родители разрешают мне оставаться в спальне. Одним, с закрытой дверью. Не то чтобы я проверила это, приведя в дом много парней. Но однажды Пи Джей пришел ко мне работать над одним научным проектом, и родители настояли, чтобы он остался на кухне. Похоже на то, что родители хотели, чтобы я и Скотти занялись сексом, а они смогли бы поймать меня и наказать за что-то реальное, что может совершить подросток, а не за мое не совсем понятное человеконенавистническое поведение.
— Конечно, я пойду с тобой.
Затем мы обнялись. Я была счастлива. И я все еще была счастлива, когда я позвала сестру, чтобы сообщить ей эту новость. Удивительно, но мы продолжаем разговаривать друг с другом, словно забыв, что я обозвала ее сукой. А когда я рассказала это маме, она чуть не выскочила от радости из своей одежды.
Все, кажется, идет хорошо. Нормально.
Двадцать первое апреля
Я не удивилась, что Безмозглая команда была вне себя, узнав, что я пригласила Скотти на свадьбу.
— О мой бог! Ты должна рассказать мне все! — воскликнула Сара.
— Вот что мне нравится: женщина все берет под свой контроль! — сказала Мэнда.
— Мы можем ходить на свидания вместе, — предложила Бриджит.
— Да здравствует революция! — пошутила Хай, вызвав всеобщее замешательство Безмозглой команды.
В течение нескольких дней я ощущала себя одной их них. Вот почему то, что случилось сегодня, вызвало у меня неприятные ощущения в желудке.
|
|
|
— Когда заканчивается сезон тренировок? — спросила Мэнда после утренней переклички.
— В июне.
— И у тебя игры каждую субботу, верно?
— Соревнования, — поправила я.
— Соревнования, игры — какая разница, — продолжала Мэнда, махнув при этом рукой, словно прогоняя сделанную ошибку в сторону. Она явно устала от разговора, и неудивительно. Я начала объяснять ей все сложности моего расписания соревнований по легкой атлетике, когда вдруг прозвучал решающий вопрос.
— А в эту субботу у тебя есть что-нибудь?
— Да, у меня два старта в неделю плюс эстафета, приглашения на соревнования в другие школы или на чемпионат у нас в школе каждую субботу.
— О, — сказала Мэнда, взглянув на Хай.
— А что?
— Ну, я возьму их за покупками в город в эту субботу, — объяснила Хай.
— Чтобы поискать платья для бала, — продолжила Мэнда.
— Ну и другие штучки, — сказала Сара, словно защищаясь.
Я не могла поверить в это. После всех этих уничижительных слов о Безмозглой команде Хай с такой охотой продолжает общаться с ними? Мой мозг не мог этого принять. Конечно, я говорила о Безмозглой команде за их спиной, а потом ходила с ними куда-либо по выходным, но это потому, что мы уже давно вместе. Мне приходится это делать. Но у Хай нет таких обязательств.
Сначала мне было это безразлично. Помнишь, что ты не любишь ездить за покупками? И Нью-Йорк такое грязное, отвратительное и опасное место. Но когда мы вошли в кабинет истории и я увидела, что они изучают расписание движения транзитных автобусов через Нью-Джерси, мне стало так тоскливо, что даже заныл желудок. Я сказала Би Джи, что мне надо в комнату для девочек, бросая на него заговорщицкие взгляды и поднимая брови, что означало «женские проблемы». Учитель дал мне пропуск, не задав вопроса.
Я побежала в дамскую комнату. Я была так расстроена, что забыла произнести пароль, когда ворвалась в дверь. Ударившись об угол, я вдруг заметила трех «мочалок», рассекавших воздух своими лапами с длинными накрашенными ногтями, пытаясь разогнать клубы сигаретного дыма. Одна из них была подружка Маркуса, брюки неприлично обтягивали ее в промежности.
|
|
|
— Тьфу. Это «айкьюшница», — проворчала Кэмел Toy, увидев меня.
— Дерьмо! Я только что закурила, — выругалась ее подруга.
— Какого черта? — спросила третья, убивая меня своими черными стрелками. — Почему ты не произнесла этот чертов пароль?
— Извините, что забыла при входе сказать: «Прикольно». Пароль. Этот чертов пароль.
— Тебе бы надо чертовски сожалеть об этом, — сказала Кэмел Toy. — Ты заставила меня напрасно потратить сигарету.
Я не знала, какую ссору могут затеять «мочалки» из-за этой пропавшей сигареты, но и не собиралась выяснять этого.
— Извините, — сказала я, удирая со всех ног оттуда.
Их гогот и хихиканье эхом отдавались от стен и так громко, что я могла их слышать всю дорогу до кабинета истории.
Никогда не могу остаться одна, когда хочу.
Даже на следующей перемене я все еще кипела от злости. Поэтому решила встретиться с Хай лицом к лицу. Я последовала за ней к шкафчику, чтобы получить ответы на вопросы, пока она мазала губы блеском.
— Что происходит?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты знала, что у меня соревнования, но тем не менее запланировала поездку…
— Девочка, я просто должна путешествовать, — вставила она, когда переходила к окраске нижней губы. — Ты на меня не сердишься? Ведь просто не за что.
Я сердилась. Я была обижена. И сбита с толку. Не за что? С каких это пор я стала
«ничем» в глазах Хай? С каких пор меня это стало беспокоить?
— Я не сержусь.
— Да, лучше не надо. Это такой пустяк.
Я наблюдала, как она смотрится в зеркало, и мной овладело странное чувство. Более странное, чем я когда-либо испытывала.
— Что-то не так? — спросила Хай.
Я сказала первое, что пришло в голову.
— Ты знаешь, что, когда ты смотришься в зеркало, на самом деле ты выглядишь не так?
Это твое зеркальное отражение.
Хай улыбнулась, но это не был театральный деланый смешок.
— Девочка, ты даже половины всего не знаешь, — сказала она еле слышно, почти про себя.
Двадцать четвертое апреля
|
|
|
Сегодня вечером позвонил Скотти. Мы говорили друг с другом по телефону гораздо больше, с тех пор как я пригласила его на свадьбу. Но сегодняшний звонок был другим.
— Думаю, ты была права. Келси любит меня. Не смешно. Боже мой! Как я устала!
— Она забронировала номер в отеле «Серф-сайд», чтобы поехать туда после бала…
В этом звонке чувствовалось, что он на меня напирает. Я знаю, что он любит меня. Поэтому ожидалось, что я должна воспринять его слова как нереальную угрозу, нечто, не идущее дальше разговоров? Нет, я так не думаю. Он делает это, чтобы заставить меня ревновать. Должна признать, что это сработало.
— Она хочет лишить тебя девственности, да?
— Да. Думаю, да.
Я так устала от этого и от всего другого.
— А ты позволишь ей покуситься на твою девственность? О, подожди. У парней же ее нет. Обычно именно парни лишают девушку девственности, а не наоборот. Как вы называете это, когда парень занимается этим первый раз? — Последние слова я буквально пропела.
— Звучит так, что это я собираюсь кое-что от нее получить?
— А ты не хочешь?
— Я сказал тебе, что не люблю ее.
— Взаимная привязанность — это не всегда необходимое условие, чтобы трахнуть кого- либо.
— Джесс, почему ты так на это смотришь?
— Ты сам об этом сказал, не я.
— Но я не так это сказал.
— Хорошо. Полагаю, если ты не можешь сказать про это, то ты не можешь и сделать этого.
Скотти вздохнул:
— Ты делаешь это нарочно.
— Я ничего не делаю, — сказала я нежным, невинным голоском.
— Нет, делаешь. Ты нарочно выводишь меня из себя.
— Я? Нет, это ты делаешь это нарочно.
— Делаю что?
Вот наступил момент. Мне представился случай сказать ему все, что я думаю, открыто:
— Ты пытаешься заставить меня ревновать. Он стал что-то бормотать в трубку:
— Сссс какой стати мне вызывать твою ревность? Готовься. Вот наступил нужный момент.
— Потому что ты любишь меня. Потому что ты хочешь, чтобы я снова стала твоей подружкой.
В ответ тишина.
— Ты правда думал, что Хоуп не расскажет мне? Опять молчание. Едва различимый стон.
— От тебя у меня начались эти чертовы головные боли. До свидания. — Скотти
|
|
|
повесил трубку.
Я так устала, устала, устала, устала.
Двадцать девятое апреля
Сегодня день поездки Хай с Безмозглой командой в Нью-Йорк Сити. Вопли радости.
Оказалось, что у меня нет соревнований. Тренер Килли снял нас с сегодняшних соревнований, чтобы дать отдохнуть перед более важными стартами. Я непреднамеренно соврала им. Но когда осознала ошибку, я не стала ее исправлять. Это так деморализует.
Сегодня утром я могла бы уже быть на пути в Нью-Йорк. Я выпила чашку кофе со своими любимыми хлопьями «Кэптон Кранч», пока мама болтала, как лучше украсить столы к большому дню. Как я устала от таких разговоров.
— Не напрягай меня, мама.
— Я устала от твоего плохого настроения, — сказала она.
— Это не моя вина, что у меня нет менструаций уже пять месяцев.
— Что?!
Мне пришлось сообщить ей, что с декабря у меня нет месячных. Вот когда она испугалась. Она бросила взгляд на мой живот, ожидая там увидеть признаки жизни.
Я громко засмеялась:
— Мама! Я просто не могла бы забеременеть.
Мама сказала, что хочет, чтобы я пошла к гинекологу, но я ответила, что мне не хочется лезть на гинекологическое кресло, пока не исполнится восемнадцать лет или не буду сексуально-активной. Давайте посмотрим правде в глаза, мы знаем, что из этого наступит первым. Поэтому она позвонила нашему семейному доктору Хейдену. Сказать по правде, я почувствовала невероятное облегчение. Пора бы узнать, что со мной не так.
Добравшись до кабинета врача, я вспомнила, почему так долго держалась от него подальше. Ненавижу комнаты ожидания перед кабинетом. Прежде всего в них полно больных людей, распространяющих вирусы повсюду. Сегодня мне особенно было досадно, потому что не чувствовала себя больной. Я получаю всю заразу, не отдавая ничего взамен. К тому же, меня тошнит от журналов. Полагаю, им казалось, что «Хайлайтс» удовлетворит вкусы двух противоположностей, пускающих слюни: детей и немощных пожилых граждан. Все, кто по возрасту между этими двумя категориями, могут просто умереть от скуки или от той болезни, из-за которой они пришли к врачу, потому здесь заставляют ждать чертовски долго.
После вечного ожидания меня в конце концов вызвали в смотровую.
— Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой? — спросила мама.
— Не надо.
Сначала меня измерили (1 м 62 см) и взвесили (51 кг в одежде). Затем я надела халат, и мне измерили давление и температуру. Медсестра взяла анализ крови. Я сдала мочу.
Потом я ждала еще двадцать пять мучительных минут.
Доктор Хейден в конце концов с шумом вошел в комнату и сразу перешел к делу.
— Итак, Джессика, в чем проблема?
|
|
|
— Ну давайте начнем с той, что привела меня сюда. У меня нет менструаций пять месяцев.
— Понятно, Джессика. Я собираюсь задать тебе несколько щекотливых вопросов, на которые мне надо получить ответы. Ты можешь быть уверена, что я не скажу твоей маме.
— Я не занимаюсь сексом, если это то, что вы хотите узнать.
— Понятно, мне надо уточнить еще одну вещь. Он взглянул на таблицу с моим ростом и весом.
— Ты очень худая. Тебе известны три болезни, подстерегающие женщин-спортсменок. Боже мой! Мой собственный доктор думает, что я страдаю анорексией.
— Возможно, ты не ешь, слишком много занимаешься спортом и это способствует отсутствию у тебя менструального цикла…
— Аменорея, — закончила я его слова.
— Аменорея, — повторил врач, удивленный тем, что мне знаком этот медицинский термин, — которая с течением времени ведет к третьей проблеме…
— Остеопорозу.
— Верно!
То, с каким энтузиазмом мой врач это подтвердил, напомнило мне одновременно моего школьного психолога-консультанта, Бренди, и Регис, в раунде за тридцать две тысячи долларов в игре: «Кто хочет стать миллионером».
— Итак, тебе это известно.
— Да, я знакома с этим. Не только потому, что у меня было несколько месяцев подумать об этом, но мой тренер предупреждал нас всех об этом миллион раз. Но я знаю, что проблема не в этом, потому что я ем больше, чем любая другая девушка из тех, кого я знаю.
— Понятно.
— И меня также не рвет после еды, и это же я могу сказать о девочках, которые сидят со мной за одним обеденным столом. Только они не едят, а просто сидят и преклоняются перед моделями-анорексичками в журналах.
— Понятно.
— Я ненавижу их.
— Кого? Моделей в журналах?
— Нет, — сказала я, поглядывая на пластырь, который только что приклеила медсестра мне на локоть. — Моих друзей.
Пока я сидела там с голой задницей, видневшейся из-под бумажного халата, я рассказала ему, что перестала спать с тех пор, как уехала Хоуп. Затем я выложила ему все о Хай и о Безмозглой команде, в спешке уехавших в Нью-Йорк. Затем поведала о том, что мой папа одержим моей карьерой бегуньи, и о том давлении, которое он на меня оказывает, чтобы я выигрывала каждый забег. Упомянула я и об «Агонии Поражения Джебуки Дарлинг, часть первая». Затем рассказала о навязчивой идеи своей матери — предстоящей свадьбе сестры. Моя исповедь становилась все более личной, поскольку я дошла до того момента, когда пригласила Скотти на свадьбу и как Келси вешается на него. В завершение всего я рассказала ему о том, что у меня нет бойфренда, вероятно, из-за того, что мои мысли заняты парнем, который даже не подозревает о моем существовании.
Но по какой-то причине я остановилась как раз на том месте, когда хотела рассказать ему о Маркусе Флюти. Полагаю, мне показалось, что на этот раз информации достаточно. Я уже знала, что это от необходимости с кем-либо поделиться, от отчаяния и безумия мне пришло в голову выболтать все свои секреты врачу. Но он первый взрослый, который выслушал меня как взрослую. В отличие от моих родителей, он не пытался превратить все в банальность и с помощью разговоров убедить меня, что все не так на самом деле. Он просто молча сидел и позволил мне высказаться. Это я очень оценила. Все это было так странно.
Потом доктор Хейден вызвал мою маму в кабинет, чтобы они могли поговорить с глазу на глаз о моих проблемах. Какая досада. Но я знала, что он не будет вдаваться в подробности из-за существующего закона о конфиденциальности информации между врачом и пациентом. Через пять минут мама вышла из кабинета с натянутой улыбкой.
— Пойдем, — сказала она стиснув зубы.
— Пока, Джессика, — сказал доктор Хейден. — Хорошего тебе спортивного сезона. Я буду искать твое имя на спортивных страницах.
Я попрощалась. Затем спросила маму, что он обо мне сказал.
— Ничего, — ответила она.
— Разве это законно обсуждать мои медицинские проблемы без моего участия? У меня разве нет права все знать?
Мама вздохнула:
— Нет, пока тебе не исполнится восемнадцать лет.
— Итак, ты не собираешься рассказать, что со мной не так, пока не исполнится восемнадцать?
Должна сказать, что я предвидела это. Вот мое мнение непрофессионала: нарушение цикла вызвал у меня нервный стресс, но мне бы хотелось услышать подтверждение от специалистов.
— Доктор Хейден считает, что тебе принесут пользу мультивитамины.
Какое разочарование. Я думала, он и правда меня слушал. Да меня тошнит от взрослых.
— Он считает, что я должна тебя отвести к психологу. Аллилуйя! Итак, мы хотя бы к чему-то пришли.
— Он считает, что я на грани шизофрении?
— Нет, — сказала она. — Он говорит, что ты слишком много волнуешься. Пристегни ремень.
— Я слишком много волнуюсь? Но я всегда слишком много волновалась, — возразила я. — Это что, самый лучший диагноз, который мы смогли узнать за сто долларов?
— Он говорит, что стресс отвечает за твое здоровье. Вот почему ты не спишь, и, вероятно, поэтому у тебя нет менструации. Пристегни ремень.
— Я с радостью проживу и без них.
— Пристегни ремень. Я пристегнула.
Доктор Хейден дал ей фамилию хорошего подросткового психолога. Если бы я была психом от природы, то уже давно ударила бы своего тренера. Я сказала ей, что ничто не заставит меня пойти к психологу, тем более для того чтобы он меня успокоил.
— А ты хочешь мне что-нибудь рассказать? — спросила она искренне.
Хочу ли я рассказать ей о чем-нибудь? Конечно. Миллион раз я хотела рассказать ей обо всем. Но если бы я могла поговорить с ней, зачем мне было бы изливать душу перед доктором Хейденом. Ведь так? Но только из-за того, что маме захотелось доверительных отношений между матерью и дочерью, она не может стать в одночасье моей лучшей подругой, просто забыв о большом дне на пару секунд, которых ей хватило, чтобы задать вопрос. Я не доставлю такого удовольствия.
— Нет.
Она вздыхала минут десять.
— Я не собираюсь рассказывать твоему отцу об этом. Это только расстроит его, —
проговорила она, прибавляя скорость на шоссе. — То, чего я не могу понять в первую очередь, так это о чем тебе приходится волноваться. И почему ты не хочешь, чтобы мы волновались вместе с тобой.
Мне нравится, что она все сказанное обратила против них с отцом, а не против меня. Вот когда я задумалась и стала прислушиваться к шуму, издаваемому шинами. Глядя на разделительную полосу, я укрепилась в своем мнении и решении держать отныне и навсегда язык за зубами.
Шестое мая
Хоуп!
Наблюдение за циклом 2000 продолжается. Конечно, мои волнения по поводу аменореи достигли своего пика, с тех пор как мне не был поставлен диагноз.
Поэтому это вовсе никакое ни совпадение, что мое терпение по отношению к Безмозглой команде лопнуло. Я опущу их рассказ о той мучительной для меня поездке за покупками, о которой тебе уже рассказывала. Достаточно сказать, что кредитная карточка мистера Д’Абруцци почти закончилась. Эти четверо всю неделю щеголяют в новой одежде и гриме. Поездка была предпринята для того, чтобы купить себе новых друзей. Все это было сделано из самых лучших побуждений. А может быть, из самых худших.
И теперь Хай у них главная. Она знала, что Вэлли Д. заплатил бы за все, если бы Сара сказала ему, что она плакала все время, потому что она единственная, кто лишен радости подготовки к предстоящему балу. Никто даже не заметил или просто не проявлял беспокойства, что я тоже не иду на бал. Они совершенно упустили из виду, что я оказалась за бортом их веселья по поводу предстоящего бала и подготовки к нему и что настоящая причина, по которой плачет Сара, — это то, что она оказалась брошенной. Хай, проявляя солидарность, перекрестила парня, лишившего Сару девственности: «Этот чертов брат- земляк».
Хай теперь шутит с ними, отпуская шуточки в своем вкусе. Как я говорила много раз, она не лучший материал, из которого можно слепить мне подругу. Но мне прикольно, что она также и не лучший материал, из которого можно слепить подругу для Безмозглой команды. Хай так часто меняет свое «я», как красит пряди своих волос (сейчас они фиолетовые). Может быть, она никогда не была той, за кого я ее принимала.
Да и Скотти тоже со мной не разговаривает. Прибавь к этому всего три минуты сна ночью и то, что истерия по поводу цикла на самом пике, и ты поймешь, почему я не совсем в своем уме и вовсе не готова сегодня днем бежать на квалификационных предварительных соревнованиях перед чемпионатом штата. Надеюсь, что у меня это пройдет перед нашим следующим разговором.
Шизофренически настроенная, твоя Дж.
Май
Четырнадцатое мая
Вот как я провела субботу, вместо того чтобы бежать на соревнованиях штата по легкой атлетике или участвовать весь день в подготовке к балу.
Я проснулась в тринадцать часов сорок пять минут. Единственная причина, почему я открыла глаза, так это то, что мама ворвалась ко мне в спальню, раздвинула шторы и закричала: «Без четверти два — пора бы уже давно проснуться!» Потом она выскочила из комнаты, оставляя за собой аромат духов. Мой язык спросонья не поворачивался, словно приклеился к нёбу, поэтому я не могла упрекнуть ее за то, что она нарушила мой сон. К несчастью, я даже не могла притвориться, что она — ужасное привидение, так резво ворвавшееся ко мне в комнату. Раз уж я проснулась, так проснулась.
Я встала с кровати и вытянула в окно. Солнце светило, и было градусов двадцать пять — идеальная погода для фотографий на балу. И для соревнований. Я надела удлиненные шорты и тоненькую рубашку без рукавов, закрутила два несимметричных хвостика на голове. Затем я схватила маленькое зеркало и посмотрела, как выгляжу со спины в полный рост в большом зеркале, висевшем на двери в ванной.
На все это у меня ушло сорок пять минут.
— Джессика Дарлинг! Ты уже встала? Я спустилась на кухню.
— Как это приятно, что ты к нам присоединилась наконец-то, — сказала мама, разбирая открытки, которые сегодня принес почтальон, от тех, кто принял приглашение прийти на свадьбу, и от тех, кто отказался, выразив сожаление.
Мой отец, все еще сердившийся на то, что я продула квалификационные соревнования на прошлой неделе, просто ворчал и притворялся, что читает компьютерный журнал. Я пробормотала что-то вроде «Доброе утро», наливая огромную чашку шоколада.
— Может быть, если бы ты получше ела, то не была бы такой уставшей все время, — заметил отец, скосив глаза на чашку.
— Какой ты проницательный, папа, — сказала я. Я знала, что это спровоцирует его. Мне хотелось спровоцировать его. За последние 168 часов он либо ворчал на меня, либо игнорировал. И мне это все надоело.
— Что это все означает?
— Ты, очевидно, хочешь поговорить о моих соревнованиях? — спросила я.
— Вовсе это были не соревнования. То, что ты называешь бегом, имеет к нему самое отдаленное отношение. Весь год я ничего подобного не видел. — Слова полились из него, словно все утро он специально ждал, когда я проснусь. — Ты побеждала трех из этих девочек во время соревнований в этом году. Как ты могла им проиграть? Я никогда бы не подумал, что ты не пройдешь квалификационный отбор.
— У меня был плохой день.
— Это все, что ты можешь сказать? — спросил папа. — У тебя был плохой день? Мама в конце концов оторвалась от открыток:
— Дорогой, полегче с ней. У нее был плохой день.
— Вспоминая прошлое, когда я играл в баскетбол, я не знал, что такое плохой день, Хелен. Я работал через боль. Работал как вол. — Папа сел на своего любимого конька. — Я не был бы так расстроен, если бы она проиграла по-настоящему сильному сопернику. Не
знаю, что с ней не так. Знаю, она девочка, но она должна быть строже к себе.
И вот когда меня прорвало.
— ПЕРЕСТАНЬТЕ ГОВОРИТЬ ОБО МНЕ, СЛОВНО МЕНЯ ЗДЕСЬ НЕТ! КАК ВЫ ОБА НАДОЕЛИ! ИДИТЕ ВЫ К ЧЕРТУ! НЕУЖЕЛИ ВЫ НЕ МОЖЕТЕ ОСТАВИТЬ МЕ ПОКОЕ?!
Я выскочила через заднюю дверь, прежде чем они смогли мне что-то ответить. Я поболталась на игровой площадке в полукилометре от дома, надеясь, что там играют какие- нибудь маленькие разбойники и выделывают какие-нибудь крутые детские штуки. Но хотя день был чудесный, там никого, кроме меня, не оказалось.
Когда я вернулась домой через несколько часов, мои родители были вне себя от гнева. Они мирились с моими вспышками плохого настроения в прошлом, потому что знали, что я была расстроена насчет Хоуп. Но больше они не могли терпеть мой язык. Они на две недели запретили мне пользоваться телефоном и компьютером, что, конечно, было очень обидно и больно, так как беседы с Хоуп помогали мне избежать чувства утраты. И я сказала им об этом. Но, будучи несправедливыми тиранами от природы, они добавили мне еще неделю наказания. Мне не хотелось дальше ругаться с родителями, поэтому я проворчала, что все поняла, и поднялась в спальню.
Воспоминания о проведенном остатке дня вгоняют меня в тоску, поэтому я не буду писать об этом сейчас. Может быть, напишу в другой раз, когда буду счастлива. Когда Пол Парлипиано признается, что до смерти влюблен в меня. Или когда Хоуп вернется обратно в Пайнвилль. Или я получу высокий балл на вступительном тесте и смогу поступить в любой колледж в стране, особенно в тот, который далеко-далеко отсюда. Когда меня так будет переполнять радость, что я не смогу поверить, что та расстроенная девочка, плачущая в парке, и я — одно и то же лицо. В тот день, когда я буду писать о том, что произошло сегодня, и мне не будет больно.
А пока лучше забыть об этом.
Семнадцатое мая
Я провела все выходные и весь понедельник в постели. Пришлось сказать родителям, что у меня начинается грипп, и они с радостью позволили остаться дома. Болезнь была разумным объяснением плохого выступления на соревнованиях и отвратительного настроения.
А еще плюс к этому мне удалось избежать разговоров о бале.
Я стояла у шкафчика перед утренней перекличкой, когда ко мне подошел Скотти. В этом не было ничего необычного — с тех пор как я пригласила его на свадьбу, он подходил ко мне каждое утро поздороваться. Но выражение лица было странным.
— Ты выглядишь каким-то побитым, — сказала я. — Не говори мне, что ты все еще не можешь опомниться после бала.
— Да. Что-то вроде этого.
Тотчас же три игрока из бейсбольной сборной подошли к нему и начали примерять на нем удары кулаками.
— Жеребец!
— Ну давай чувак!
— И этой забей в сегодняшней игре!
Скотти едва заметно улыбался, в ответ тоже нанеся несколько ответных ударов, после чего они ушли.
— Что это все значит? — спросила я.
— Почему ты мне не перезвонила? Я кое-что хотел сказать тебе.
— Меня наказали. А что ты хотел сказать?
Скотти сделал несколько шагов, чтобы подойти ко мне поближе, создавая этим иллюзию уединения в коридоре, заполненном людьми. Он выглядел испуганным. Затем он озвучил слова, от которых я чуть не упала.
— Мы с Келси занимались сексом после бала.
— Что?
— Да, занимались.
Я никак не могла в это поверить. Знала, что мы шутили по этому поводу, и все такое… Но что он действительно сделает это, не думала. Скотти. Мой Скотти.
— Мы занимались этим, — повторил он. Скотти не хвастался этим, просто пытался убедить, что это правда. Возможно, он сделал это ради себя, а может быть, ради меня. Думаю, сам в это не веря, он уже два дня привыкал к этой мысли. Больше не девственник.
— Но ведь она даже не твоя девушка!
Я так сжала учебник по Всемирной истории, что у меня побелели пальцы.
— Знаю, — поспешно ответил Скотти. — Но теперь, думаю, она моя.
— Думаешь, что она твоя?
— Почти уверен, что да.
— Так уверен или нет?
Он сделал паузу, затем посмотрел на свои кроссовки. Снова вздохнул и сказал:
— Да, уверен.
Еще один игрок из бейсбольной команды хлопнул Скотти по плечу.
— Поэтому я не могу пойти с тобой на свадьбу.
Меня так переполняли чувства, что я не могла думать. Чувствовала себя униженной, потому что узнала об этом в центре переполненного коридора перед утренней перекличкой; чувствовала, что меня предали, потому что была уверена, что Скотти никогда не будет ни с кем встречаться, кроме меня. Было противно, потому что он повел себя, как другие «качки», охотящиеся за телками, и больше всего я сердилась на маму и сестру, которые оказались правы насчет Скотти, и сейчас я сожалею, что не стала встречаться с ним, когда у меня был шанс.
Прежде чем я смогла что-то ответить на такую сногсшибательную новость, к нам подбежала Келси, закрыла глаза Скотти ладонями и стала спрашивать: «Угадай, кто здесь?» Затем она повернула его, наградила смачным поцелуем в губы и повела под руку через коридор.
Это случилось так быстро, что менее чем за пять секунд я оказалась одна.
Восемнадцатое мая
Как же удивителен инстинкт человеческого самосохранения. В ситуациях, когда вопрос стоит о жизни и смерти, обычные люди могут демонстрировать нечеловеческие способности. Например, домохозяйка, поднимающая автобус, чтобы спасти своего ребенка.
К счастью, мои инстинкты начали действовать как раз вовремя, дав мне возможность спокойно выслушивать бесконечные рассказы о бале. Я вошла в какую-то промежуточную стадию сознания: ту, когда мое тело отвечало на то, что говорили Хай и Безмозглая команда, — то есть я улыбалась, кивала в нужный момент и угукала в знак согласия, хотя в действительности мой мозг не воспринимал их слова.
Весь день они мололи какую-то абракадабру. Только иногда слова прорывались через эфир, как в местной радиостанции, которая не была настроена должным образом на нужную частоту.
Но постепенно я вышла из состояния транса:
|
|
|
