Новое представление о природе

 

Наиболее ярко выявляет это столкновение идей изменение нашего представления о природе.

За последнее десятилетие всемирное движение за сохранение окружающей среды возникло как реакция на фундаментальные, потенциально опасные изменения в биосфере Земли. Это было движение не только против загрязнения окружающей среды, использования химических удобрений и пищевых добавок, ядерных реакторов, автострад и баллончиков с аэрозолями. Оно подтолкнуло нас к переосмысливанию нашей зависимости от природы. В результате мы не стали полагаться только на кровавую войну с природой, а пришли к новому представлению, которое придавало особое значение симбиозу или гармоничному слиянию с природой. Мы начали меняться, переходить от состояния враждебности и даже антагонизма к дружбе и единству.

На уровне научной деятельности это привело к появлению многих исследований, направленных на познание экологических взаимоотношений, чтобы мы могли смягчать наши столкновения с природой или направлять их по конструктивному, а не разрушительному пути. Мы начали понимать значение всеобщности и динамизма этих взаимосвязей и переосмысливать свое социальное бытие в терминах повторного использования ресурсов (рециклинг), возобновляемости и оптимального использования природных систем.

Все это нашло отражение в смещении социальной установки в сторону природы. Слушали ли мы заключения специалистов или лирические песни, исполняемые бардами, воспринимали ли мы зримые образы реклам или содержание проповедей — мы находили свидетельства усиливающегося, хотя частенько и романтического, уважения к природе.

Миллионы горожан тоскуют по деревне и рвутся к сельской жизни, и отчеты Института изучения городской среды обитания показывают значительные движения людей в сельские районы[415]. В последние годы растет интерес к натуральной пище, к родам в природных условиях, к кормлению грудью, к биоритмам и уходу за собственным телом. А общественная подозрительность к технологиям так широко распространилась, что даже наиболее рьяные радетели увеличения валового национального продукта в настоящее время цедят сквозь зубы о своей готовности поддержать идею, что природу надо сохранять и защищать, а не насиловать, что ответное влияние технологий на природу должно быть предвосхищено и предотвращено, а не проигнорировано.

Поскольку наши возможности навредить природе возрастают, Землю Б настоящее время можно считать гораздо более уязвимой, чем в эпоху Второй волны цквилизации. Однако видно, как начинает убывать в этом мире отдача от плодородной почвы, которая определенное время все росла и усложнялась.

С тех пор как 25 лет назад началась Третья волна, ученые усовершенствовали весь парк нового оборудования для дистанционного исследования природы. Все эти лазеры, ракеты, акселерометры и приборы, изучающие плазму, фантастические возможности светоприемников, компьютеры и реакторы, работающие на встречных пучках, взорвали наши представления об окружающем нас мире[416].

Сейчас мы наблюдаем явления, гораздо большие, меньшие и быстрые по величине соответствующих параметров (размеры, скорости, энергии и т. п.), чем мы изучали в эпоху Второй волны и ранее. Теперь мы исследуем феномены, чьи размеры составляют одну квадриллионную сантиметра (10 в степени–15 см), в познаваемой нами Вселенной, размеры которой простираются до сотен тысяч квинтиллионов миль (10 в степени 23 миль). Мы изучаем феномены, которые длятся одну десятисекстиллионную секунды (10 в степени–22 секунды). С другой стороны, астрономы и космологи говорят нам, что возраст нашей Вселенной составляет 20 млрд лет. Масштабы используемой природы далеко вышли за рамки самых фантастических допущений.

Более того, в этой головокружительной огромности, говорим мы, Земля может не быть единственным обитаемым миром. Астроном Отто Струве[417]писал, что «есть большое число звезд, вокруг которых могли образоваться планеты; многие биологи пришли к выводу, что жизнь — свойство, присущее определенному типу комбинации молекул и молекулярных цепей; признавая, что Вселенная однообразна с точки зрения распространения химических элементов, можно сделать вывод, что около звезд солнечного типа (по интенсивности излучаемых света и тепла) вполне могут возникнуть планеты, на которых окажется вода (в Солнечной системе это могут быть Марс и Венера), а это заставляет нас пересмотреть наши взгляды» и признать возможность существования внеземной жизни[418].

Имеются в виду не маленькие зеленые гуманоиды и не НЛО. Но из того научного факта, что жизнь не есть уникальное свойство Земли, в будущем последует изменение нашего восприятия природы и осознания нашего места в ней. Начиная с 1960 г. ученые прослушивают космос с помощью радиоприемников, надеясь поймать сигналы от внеземного космического разума[419]. Конгресс США официально заслушал и одобрил программу «Возможность разумной жизни во Вселенной». Был запущен космический корабль «Пионер–10»; он помчался в межзвездное космическое пространство, неся символическое послание внеземным цивилизациям.

Когда началась Третья волна, наша родная планета казалась более крохотной и гораздо более уязвимой. Наше место во Вселенной мы считали менее грандиозным. И именно отдаленная возможность того, что мы не одиноки во Вселенной, дает нам время подумать.

Наше представление о природе уже не такое, каким оно было раньше.

 

Планирование эволюции

 

Это — не наше представление об эволюции и, по правде говоря, не сама эволюция.

Биологи, археологи и антропологи, пытаясь разгадать тайны эволюции, просто обнаруживают сами в большом и сложном мире то, что они уже представляли, и открывают, что законы, которые до сих пор считались универсальными, на самом деле, как это ни удивительно, оказались частными, приложимыми только к особым случаям.

Генетик, лауреат Нобелевской премии, Франсуа Жакоб [род.1920 г., Ноб. премия 1963 г.] писал: «Со времен Дарвина биологи мало–помалу обнаруживали... черты и проявления механизма эволюции, который был назван естественным отбором. На его основе зачастую делались попытки описать любую эволюцию — космическую, химическую, культурную, идеологическую, социальную — как управляемую простым механизмом отбора. Но такое понимание представляется обреченным, поскольку правила и критерии различны в этих разных случаях»[420].

Даже в случае биологической эволюции правила и критерии, придуманные, чтобы применять их во всех случаях, сомнительны. Поэтому ученые вынуждены спрашивать себя, представляет ли биологическая эволюция в целом изменение и естественный отбор или на молекулярном уровне она может зависеть от накопления изменений, которые, в свою очередь, являются результатом «генетического сдвига» без всякого дарвиновского естественного отбора. Говоря словами доктора Моту Кимура из японского Института генетики, эволюция на молекулярном уровне представляется «совершенно несовместимой с надеждами неодарвинизма»[421].

Другие далеко идущие предположения столь же потрясающи. Биологи утверждали, что многоклеточные организмы (эукариоты) - человек и многие другие формы жизни — в конечном счете происходят от неклеточных организмов (прокариоты), таких, как вирусы, бактерии и элементарные водоросли. Новейшие исследования разрушили эту теорию, выведя на первый план тревожную идею, что простейшие формы жизни могут происходить из более сложных[422].

Более того, эволюция основывается на возможности адаптации, которая усиливает выживание, увеличивает срок жизни. Даже сейчас мы находим поразительные примеры эволюционного развития, которые смотрятся как результат долговременного благоприятного развития за счет подавления кратковременных воздействий неблагоприятных условий. Каковы же возможности эволюции?

Из Центрального зоопарка штата Атланта пришли поразительные новости: там удалось спарить обезьян двух видов с сильно отличающимся набором хромосом, что привело к появлению дотоле неизвестной в природе гибридной обезьяны[423]. И хотя исследователи не уверены, будет ли гибрид способен к воспроизведению себе подобных, его причудливая генетика дает обоснование для идеи, что эволюция может идти скачками и рывками столь же успешно, как и путем накапливания малых изменений.

Действительно, многие современные биологи и археологи не рассматривают эволюцию как непрерывный гладкий процесс, а изучают «теорию катастроф», чтобы объяснять «пробелы» и «скачки» в разветвленных ветвях эволюционного древа[424]. Другие исследуют малые изменения, которые могут быть усилены обратной связью с внезапными изменениями структуры. Горячие споры разделили научное сообщество, и каждый придерживается одной из этих сторон.

Но все эти противоречия и дискуссии оказались возней пигмеев перед лицом одного исторического факта.

В один прекрасный день 1953 г. в Кембридже (Англия) молодой биолог Джеймс Уотсон сидел в местной пивной «Орел», как вдруг туда вбежал его коллега Фрэнсис Крик и в сильном возбуждении заявил: «Каждый, кто слышит меня, пусть знает, что мы открыли тайну жизни!» И это было правдой. Уотсон и Крик расшифровали структуру ДНК[425].

К 1957 г., когда стал ощутим первый натиск Третьей волны, доктор Артур Корнберг выяснил, как репродуцируется ДНК[426]. После этого он популярно описал всю последовательность событий: «Мы разгадали код ДНК... Мы выяснили, как ДНК передает информацию, заложенную в ней, клетке... Мы проанализировали хромосомы, чтобы определить их генетические функции... Мы синтезировали клетку... Мы научились сливать клетки двух различных видов... Мы выделили чистый ген человека... Мы составили «генетическую карту»... Мы синтезировали ген... Мы изменили наследственность клетки». Сегодня методы генной инженерии в лабораториях по всему миру способны помочь ученым создавать совершенно новые формы жизни Биологи теперь могут сами придумывать и приводить в действие направленную эволюцию.

Мыслители Второй волны воспринимали род человеческий как высшую точку долгого эволюционного процесса. Мыслители Третьей волны поставлены теперь перед очевидным фактом: мы близки к тому, чтобы стать «проектировщиками» эволюции. Никогда до этого эволюция не рассматривалась с подобной точки зрения.

Как и общее представление о природе, эволюция тоже находится в процессе коренного переосмысления.

 

Древо прогресса

 

Со сменой Второй волны изменились и идеи, связанные с природой и эволюцией; вряд ли вызовет удивление, что мы так же резко переоценили идеи Второй волны относительно прогресса. Для индустриального периода был характерен, как мы отметили выше, поверхностный оптимизм, когда в каждом научном достижении или «новом усовершенствованном изделии» видели свидетельство неминуемого продвижения вперед, к совершенствованию рода человеческого. Так было до середины 1950–х годов, когда Третья волна начала разбивать Вторую волну цивилизации, немногие идеи которой подверглись тем более грубому разгрому, чем более ободряющими они были.

«Битниками» 50–х и хиппи 60–х годов двигал пессимизм относительно условий человеческого существования, а отнюдь не оптимизм — эта всепроникающая тема культуры. Эти движения привели к тому, что рефлекторный оптимизм сменился рефлекторным отчаянием.

Вскоре и пессимизм стал совершенно респектабельным. Голливудские фильмы 50–х и 60–х годов, например, заменили правильных и многословных героев 30–х и 40–х годов на отчужденных антигероев — бунтарей без всякого повода, стильных преступников, убийц, обаятельных торговцев наркотиками, одержимых страхом мотоциклистов и грубых, косноязычных (но душевных) панков. Жизнь была игрой, в которой никто не выигрывает.

Фантастика, драма и живопись тоже прививали тайну безысходности многим людям Второй волны. В начале 50–х годов Альбер Камю[427]уже четко определил темы, которые позже изберут многочисленные писатели. Английский критик[428]обобщил их так: «Человеку свойственно ошибаться, политические теории относительны, автоматический прогресс — мираж». Даже научная фантастика, некогда переполненная утопическими приключениями, пропиталась горечью и пессимизмом, породив многие жалкие подражания романам Олдоса Хаксли и Дж. Оруэлла.

Технология, вместо того чтобы быть двигателем прогресса, постепенно проявляла себя как безжалостная сила, разрушающая и человеческую свободу, и окружающую среду. Безусловно, для многих специалистов по вопросам окружающей среды и ее защитников слово «прогресс» стало неприличным, грязным. Толстенные тома нескончаемым потоком хлынули в книжные магазины, их названия говорят сами за себя: «Остановившееся общество», «Наступающее средневековье», «Опасность прогресса», «Смерть прогресса».

В 70–е годы, когда общество Второй волны зашаталось, так называемый Римский клуб выпустил отчет «Пределы роста», задавший похоронный тон на многие грядущие десятилетия. В нем предсказывалась гибель индустриального мира[429]. Политические перевороты, безработица и инфляция, усиленные нефтяным эмбарго 1973 г., усугубились распространившейся атмосферой пессимизма и отказом от идеи неизбежного прогресса развития человечества. Генри Киссинджер[430]говорил, повторяя мысли Шпенглера, об упадке Запада, вызвав у очень многих дрожь от страха.

Оправдана ли такого рода безнадежность, пусть решает каждый читатель. Однако ясно одно: убеждение в неизбежности «одноколейного» прогресса и другие опорные понятия индустриальной реальности нашли слишком мало последователей, когда проявились контуры конца Второй волны цивилизации.

Сегодня во всем мире налицо отчетливое осознание, что прогресс не может более выражаться только в технологии или материальных стандартах жизненного уровня. Социальный строй, в котором моральные и эстетические нормы, политика или окружающая среда деградируют, не является прогрессивным, каким бы богатым или технически изощренным он ни был. Короче, мы движемся по направлению к более общему пониманию прогресса — прогресс отныне не достигается автоматически и не определяется только материальными критериями.

Кроме того, мы менее всего склонны думать, что разные общества движутся по одному пути, что каждое общество автоматически проходит путь от одной культурной станции до следующей, которая «более развита», чем предыдущая. На самом деле существует множество разветвлений, а не единое железнодорожное полотно, и общества способны достигать определенного уровня развития разными путями.

Мы начинаем думать о прогрессе как о цветущем дереве с многочисленными ветвями, простирающимися в будущее; большое различие и богатство человеческих культур позволяет представить его как систему. В этом свете сегодняшнее движение к более разнообразному, раздробленному миру выглядит как важный скачок вперед — подобно тому, как в биологической эволюции важны обе тенденции: дифференциация и объединение, усложнение.

Что бы ни произошло в дальнейшем, маловероятно, что культура вернется к наивной, прямолинейной, безмозгло–прогрессистской, какой она была в эпоху Второй волны цивилизации.

Поэтому похоже, что в следующие десятилетия мы станем свидетелями пересмотра концепций природы, эволюции и прогресса. Однако эти концепции все равно должны будут основываться на более элементарных идеях — на наших исходных понятиях о времени и пространстве, о материи и причинности. А Третья волна разрушила даже эти понятия — тот интеллектуальный цемент, который сохранял монолитность Второй волны цивилизации.

 

Наше будущее

 

Каждая возникающая цивилизация приносит изменения, которые не просто позволяют людям манипулировать временем в повседневной жизни, но также и меняют их представление о его масштабах. Третья волна заставила говорить о масштабах времени.

Со времен Ньютона Вторая волна цивилизации принимала, что время течет, бежит по прямой из туманного прошлого в самое отдаленное будущее. Это рисовалось как абсолютность времени, его единообразие во всех частях Вселенной и независимость от материи и пространства. Считалось, что каждый момент или отрезок времени такой же, как и следующий[431].

Сегодня писатель Джон Гриббин[432], в прошлом ученый–астрофизик, говорит: «Трезвые ученые с непогрешимыми академическими дипломами и званиями и с годами исследовательской деятельности за плечами умиротворяюще сообщают нам, что... время — это не то, что течет неумолимо вперед в постоянном темпе, отмечаемом нашими часами и календарями, — на самом деле оно может деформироваться и искривляться, а конечный результат зависит от того, где и как мы его измеряем. В максимально особом случае сильно сжимающегося объекта («черной дыры») можно совершенно отрицать существование времени, пока вы находитесь вблизи него».

Уже в начале XX в. Альберт Эйнштейн доказал, что время может сжиматься и растягиваться, что взорвало концепцию абсолютного времени. Он рассмотрел ставший ныне классическим случай двух двигающихся друг относительно друга наблюдателей. Это выглядело примерно так.

Человек, стоящий рядом с железной дорогой, видит две вспышки света одновременно — одну с севера, другую с юга. Наблюдатель находится посередине между двумя источниками света. Второй человек сидит в поезде, мчащемся на север. Когда он проезжает мимо неподвижного наблюдателя, он тоже видит эти две вспышки. Но ему они не покажутся одновременными, потому что поезд мчит его к одному из источников света (тому, что на севере) и от другого (того, что на юге). Поэтому наблюдатель, сидящий в поезде, заметит вспышку с севера раньше, чем ту, которая идет с юга.

Несмотря на то, что в обычной жизни расстояния очень малы, а скорость света так велика, что эта разница не ощутима, мысленный эксперимент Эйнштейна привел к ошеломляющему выводу: понятие одновременности, как и вообще времени, не абсолютно, а относительно, оно зависит от скорости наблюдателя относительно наблюдаемого объекта.

Долог был путь от того понятия времени, на котором основывалась классическая физика и вся индустриальная реальность. С ним же связаны понятия «раньше» и «потом», которые имели смысл, не зависящий от какого бы то ни было наблюдателя.

Сейчас физика подорвана и разрушена. Исследователи ежедневно придумывают или обнаруживают новые элементарные частицы или наблюдают астрофизические явления — от кварков до квазаров, с такими поразительными свойствами, что некоторые из них дают дополнительные мотивы для изменения наших представлений о времени.

На одном конце масштабной шкалы, к примеру, находятся «черные дыры», которые связаны с размерами Вселенной, они поглощают все, включая собственное излучение, при этом законы физики деформируются (если не нарушаются)[433]. Эти черные омуты, как мы уже отмечали, заканчивают свое существование, образуя «сингулярность» — точку, в которой энергия и материя просто теряют смысл, «исчезают». Физик Роджер Пенроуз предположил существование «белых дыр» и «пробоин», через которые освобождающаяся энергия или материя извергается в другую Вселенную — какой бы смысл мы ни вкладывали в это понятие.

Считается, что момент приближения к «черной дыре» подобен земному понятию вечности. Поэтому, если Межзвездная служба слежения пошлет космический корабль для исследования «черной дыры», мы миллионы лет будем ждать, когда корабль достигнет ее. И все же из–за гравитационного искривления в окрестности «черной дыры», не говоря уж о релятивистском изменении скорости, бортовые часы на корабле покажут, что прошло всего несколько минут или секунд.

Покинем теперь небесные просторы и войдем в микромир — мир частиц и волн. Мы обнаруживаем в них столь же ошеломляющие феномены. Доктор Джералд Фейнберг из Колумбийского университета даже назвал некие гипотетические частицы тахионамр — они движутся со скоростями, превышающими скорость света, но с их помощью, по мнению некоторых физиков–теоретиков, время может замедляться и даже «идти вспять»[434].

Английский физик Дж. Тейлор[435][436]утверждает, что «понятие времени в микромире существенно отличается от такового в макромире». Другой физик, Фритьоф Капра[437][438], излагает эту мысль проще. «Время, — говорит он, — течет с разной скоростью в разных частях Вселенной». Поэтому мы все больше и больше убеждаемся, что просто говорить «время» мы не можем; существуют разные понятия времени, подчиняющиеся разным, порой противоположным, законам в разных областях Вселенной или иных обитаемых Вселенных. Тем, из–под кого выбита опорная идея Второй волны об абсолютном линейном времени, не удается заменить ее древней идеей цикличного времени[439].

Таким образом, в то самое время, когда мы радикально перестраиваем наше социальное использование времени введением гибкой системы рабочего времени, рассредоточением рабочих мест при использовании механических транспортеров и другими способами, описанными в главе 19, мы фундаментально изменяем наше теоретическое представление о времени. И хотя представлялось, что эти теоретические открытия не имеют сиюминутного практического приложения в повседневной жизни, оказалось, что в результате этой теоретической болтовни у школьной доски и были выведены формулы, которые привели к расщеплению атома.

 

⇐ Предыдущая21222324252627282930Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: