Реализация аналитической текстовой ситуации в статьях

Аналитическая текстовая ситуация в анализируемых статьях наиболее отчетливо проявляется при противопоставлении оценки войны со стороны Москвы и Чечни. Эта тема лейтмотивом проходит через многие статьи Андрея Фадина. Так в статье “Джохар акбар” она задается уже в первом предложении. “Отсюда, из Чечни, многое видится совершенно иначе, чем из Москвы...”

Однако, наиболее полно эта оппозиция реализуется в статье “Взгляд из грозного. Попытка понять.”

Здесь предметом для исследования становится язык, на уровне которого явно вскрываются различия между Чечней и Москвой. “.. .Одни и те же слова, действия в Московских кабинетах и в Чечне означают разные, иногда совершенно противоположные вещи в контексте различных культур, разного исторического опыта ”.

Своеобразным маркером становится слово “разные”, то есть неодинаковые, несходные, повторенное в предложении три раза, оно тем самым акцентирует на себе внимание. Его значение дополняется, конкретизируется уточнением “ иногда совершенно противоположные вещи ”.

Такая разность, как оказывается, действительно отчетливо выражена в языке.

    “ В Москве говорят “режим Дудаева”, “дудаевцы”, а здесь “мы”, “наши”, “Чечня”... В Москве говорят “бандформирования”, в Чечне “народное ополчение”, “наша армия”, “наши ребята”... в Москве говорят “разоружение”, а в селах - “хотят нас безоружными взять, без выстрела, как в 44-м”... В день начала “ввода войск” (для большинства чеченцев - “вторжения”)... Слово “эвакуация” было естественно истолковано как замаскированная “депортация”.”.

При выделении оппозиционных языковых пар Фадин выступает в роли ”переводчика”, который дает возможность понимания чужого языка и, следовательно, чужого менталитета. ”Предпосылкой адекватного межкультурного общения является статус равноправия родного и неродного языков (равно как родной и неродной культуры) в сознании профессионального переводчика тем самым второй (т.е. изучаемый) язык становится не иностранным и “чужеродным” по отношению к родному, а еще одним языком (и культурой), которые необходимо не только изучать, а “входить” в них, “пропускать” через себя, через свое сознание и свое мировидение.” (Халеева, 1995, с. 277)

Как видим, при сравнительном анализе двух языков важным оказывается не только лингвистический подход. Необходим “синтез психологического и языковедческого знания. Взаимопроникновение лингвистики и психологии открывает возможность для углубленного и многомерного подхода к проблеме “язык и человек”.” (Ляпон, 1995, с. 261)

Фадин при анализе языка Чечни и Москвы опирается преимущественно на психологические особенности наций, но различия оказываются очевидны и на лингвистическом уровне.

Для того, чтобы доказать это, рассмотрим подробно каждый из выделенных выше случаев.     

    Первая пара противопоставлений: “режим Дудаева, дудаевцы” и “мы, наши, Чечня”. Слово “режим”, то есть государственный строй, в контексте “режим Дудаева” приобретает негативную окраску, поскольку в этом случае он оказывается противопоставлен режиму России, встает ему в оппозицию и, следовательно, опасен для государства.

    Совсем иная картина возникает при употреблении местоимений (мы, наши) в качестве субъекта действия. Личные местоимения 1-го лица метонимически отождествляют говорящих и режим, что исключает негативность оценки.

    “В Москве говорят “бандформирования” - в Чечне “народное ополчение, наша армия, наши ребята”.”. В “Словаре конца 20-го века” “бандформирование” характеризуется как слово с пейоративным значением. “Бандформирование - крупная и влиятельная в преступном мире группировка, бандгруппа”. Отрицательную окраску семантике слова в этом случае дают входящие в его лексическое толкование компоненты “преступный” и “бандгруппа”.

    Совершенно иное значение закреплено за словом “ополчение” - войско, создаваемое в помощь регулярной армии, преимущественно на добровольных началах. Типичным ассоциатом на слово-сигнал “ополчение” является прилагательное “народное”. В языке за словом “ополчение” закреплена устойчивая оценка чего-то героического, благородного, оказывающего государству помощь.

“В день начала ввода войск (для большинства чеченцев - “вторжения”)”.

     Словосочетание “ввод войск” подразумевает узаконенность, действия с целью восстановления порядка и прекращения народных волнений. Слово вторгаться имеет 2 значения: 1) проникать, врываться куда-либо силой; 2) вмешиваться в чужие дела, отношения других людей.

    Интересно, что в данном контексте актуализируются одновременно оба значения слова, т.е. смысл слова приобретает диффузный (нерасчлененный) характер. 

    Таким образом, во всех примерах оказывается действующей антитеза: противозаконность - законность; антигосударственная - государственная деятельность.

    Заметим, что подобные представления формируются, с одной стороны, как отмечает Фадин, “в московских кабинетах, в Москве”, подразумевая при этом не жителей этого горда и не россиян вообще, а представителей правительства. На противоположном полюсе находится целый народ: “в Чечне говорят”, “чеченцы” и т.д.

    Несколько особняком стоят еще 2 пары противопоставлений. “В Москве говорят “разоружение”, а в селах - “хотят нас безоружными взять, без выстрела, как в 44-м”... Слово “эвакуация” было естественно истолковано как замаскированная “депортация”.

    Если в предыдущих примерах языковое расхождение объяснялось субъективностью восприятия ситуации противостоящими сторонами, то в последних двух случаях различия определяются разностью менталитета, исторического опыта.

  “Хотят... взять без выстрела, как в 44-м”. Прецедентная ситуация (значимая для той или иной личности или группы лиц) дает возможность экономно, в свернутом виде не только напомнить читателю о трагических фактах из истории народа, но и направить в нужное русло восприятие и оценку адресата. (См. Гудков, 1997)

    Ситуация 1944-го года, ставшая трагедией для всего населения Чечни, оказалась довольно свежей в их памяти в 1994 году. В связи с чем произошла контаминация тех событий, которые случились во время войны 50 лет назад, в декабрьские дни 1994 года. Вот почему в предложении - “Слово “эвакуация” было естественно истолковано как замаскированная “депортация”” -возникает наречие “естественно”.

    Интересна пара “разоружение” и “обезоружить”. Если обратиться к толковым словарям 60-х - 70-х годов, мы не найдем почти никакой разницы:

1)  отобрать у кого-либо оружие, лишить кого-либо средств вооружения;

2)  лишить возможности бороться за что-либо, средств или желания нападать.

    Однако, в “Словаре перестройки” отмечается, что с 85-го года наметилась актуализация слова “разоружение” в контексте “атомное разоружение”, “мировое разоружение”. Таким образом, в семантике слова разоружение намечаются компоненты “цивилизованное”, “мирное решение проблемы”, в то время как “обезоружить” в таком контексте выступать не может.

    Все эти наблюдения над языком 2-х народов с учетом их ментальности и исторического опыта не оставляют никаких сомнений в аналитическом подходе автора к данной проблеме.

Проведенный анализ наглядно иллюстрирует высказывание Т.А. ван Дейка: “В дискурсе отражаются менталитет и культура как национальная, всеобщая, так и индивидуальная, частная”. (Дейк, 1989, с. 27)

    Своеобразным подтверждением аналитичности является использование в статье элементов научной речи: “в контексте различных исторических культур... известная в социальной психологии контаминация - их фобии и кошмары становятся всеобщими,... иррациональный автоматизм их реакций... резюмировал... номенклатура...истеблишмент”  и т. д.