Ремарка. Подарок людям и подарок богам.

Четвертая тема, имеющая значение в экономике и этике — это тема подарка, вручаемого людям для богов и природы. Мы не провели общего исследования, необходи­мого для выявления значения данного явления. Более того, не все факты, которыми мы располагаем, относятся к очер­ченным нами ареалам. Наконец, мифологический элемент, который мы еще плохо понимаем, в данном случае слишком силен, чтобы мы могли от него абстрагироваться. Поэтому мы ограничимся несколькими замечаниями.

Во всех обществах северо-восточной Сибири и у эски­мосов западной Аляски, так же как и v эскимосов азиатского берега Берингова пролива, потлач воздействует не только на людей, соперничающих в щедрости, не только на вещи, которые они передают друг другу или потребляют во время потлача, не только на души умерших, которые на нем присутствуют, участвуют в нем или имя которых носят лю­ди; он воздействует также и на природу. Обмен подарками между людьми, name-sakes [люди, названные в честь кого-ли­бо], тезки духов, побуждают духов мертвых, богов, вещи, животных,.природу быть «щедрыми к ним». Обмен подар­ками создает большие богатства, объясняют они. Нельсон и Портер дали нам хорошее описание этих праздников и их воздействия на мертвых, на дичь, китов и рыбу, на которых охотятся эскимосы. Эти праздники на жаргоне охотников-трапперов выразительно обозначают как «Зовущий празд­ник», часть «Приглашения к празднику». Они выходят обычно за пределы зимних поселений. Это воздействие на природу очень четко прослежено в одном та последних тру­дов об эскимосах.

Азиатские эскимосы изобрели даже нечто вроде особого механизма – колесо, украшенное разного рода провизией и водруженное на шесте с головой моржа на верхушке. Эта часть шеста выступает за пределы церемониального шатра, ось ко­торого он образует. Он приводится в движение изнутри шат­ра с помощью другого колеса, и его вращают в направлении движения солнца. Невозможно лучше выразить тесную вза­имосвязь всех этих тем.

Она очевидна также у чукчей и коряков крайнего се­веро-востока Сибири. У тех и других существует потлач. Но прибрежные чукчи, как и их соседи юиты, азиатские эскимо­сы, которых мы только что говорили, больше всего прак­тикуют эти обязательные и добровольные обмены дарами в процессе длительных «Thanksgiving Ceremonies», церемоний благодарственных действий, следующих одна за дру­гой в каждом доме, особенно часто зимой. Остатки праздничного жертвоприношения выбрасываются в море или рассеи­ваются по ветру; они возвращаются в родные края и уносят с собой убитую за год дичь, которая вернется в следующем году. Йохельсон упоминает праздники того же рода у коря­ков, за исключением праздника кита, но он не присутствовал на них. У коряков система жертвоприношения весьма раз­вита.

Богораз справедливо сближает эти обычаи с русской «колядой»: ряженые дети ходят от дома к дому, прося яйца, муку, и им не смеют отказывать. Известно, что этот обычай распространен в Европе.

Взаимоотношения этих договоров и обменов между людь­ми, с одной стороны, и между людьми и богами — с другой, проясняют целую область теории жертвоприношения. Мы прекрасно понимаем их главным образом в тех обществах, где эти договорные и экономические ритуалы.практикуются между людьми, но где эти люди выступают часто как зама­скированные, шаманистские инкарнации, находящиеся во власти духа,.имя которого они носят. Фактически они дей­ствуют только в качестве представителей духов, ибо тогда эти обмены и договоры вовлекают в свой круговорот не толь­ко людей и вещи, но и более или менее тесно связанные с ними священные существа. Это в полной мере относится к потлачу тлинкитов, к одному из двух видов потлача у хай­да и к потлачу у эскимосов.

Эволюция шла естественно. Одной из первых групп су­ществ, с которыми людям пришлось вступать в договоры и которые по природе своей были призваны участвовать в договорах, оказались духи мертвых и боги. В самом деле, именно они являются подлинными собственниками вещей и благ мира. Именно с ними было необходимее всего обменивать­ся и опаснее всего не обмениваться. Но в то же время обмен с ними был наиболее легким ри надежным. Точный смысл и цель жертвенного уничтожения — служить даром, который обязательно будет возмещен. Все формы потлача северо-за­пада Америки и северо-востока Азии знакомы с этой темой уничтожения. Предают смерти рабов, жгут драгоценный жир, выбрасывают в море медные изделия и даже сжигают дома вождей не только для того, чтобы продемонстрировать власть, богатство, бескорыстие, но и для того, чтобы прине­сти в жертву духам и богам, в действительности смешивае­мым с их живыми воплощениями, носителей их титулов, их признанных союзников.

Но появляется уже и другая тема, которая не нуждается в человеческой поддержке и, возможно, столь же стара, как и сам потлач: люди верят, что покупать надо у богов и что бо­ги умеют возместить стоимость вещей. Вероятно, нигде эта идея не выражена более типично, чем у тораджей с острова Целебес. Круит говорит, «что собственник там должен „покупать” у духов право совершать определенные действия со „своей”, а фактически с „их”, собственностью». Прежде чем рубить «свой» лес, даже перед тем как начать работать на «своей» земле, установить столб для «своего» дома, надо заплатить богам. Хотя вообще понятие покупки, по-видимо­му, очень слабо выражено в гражданском и торговом обычае тораджей, понятие покупки у духов и богов, напротив, встречается постоянно.

Касаясь форм обмена, которые мы сейчас опишем, Мали­новский отмечает подобные факты на Тробрианских островах. Найдя останки злого духа, «таувау» (змею или земноводно­го краба), его заклинают, дарят ему ваигу’а — один из тех ценных предметов (заключающих в себе украшение, талисман и богатство одновременно), которые используются в об­менах кула. Такой дар оказывает прямое воздействие на дух этого духа. С другой стороны, вовремя праздника мила-ми­ла, потлача в честь мертвых, оба вида ваигу’а, относящиеся к куле и те, которые Малиновский впервые называет «посто­янными ваигу’а», выставляют и преподносят духам на (та­ком же) помосте, как у вождя. Это делает их духов добры­ми. Они уносят тень этих ценных вещей в страну мертвых, где соперничают в богатствах, как соперничают живые, вер­нувшиеся с торжественной кулы. Ван Оссенбрюгген, кото­рый является не только теоретиком, но и замечательным на­блюдателем, живущим в самом месте наблюдения, обратил внимание на еще одну черту этих институтов. Дары людям и богам преследуют также цель купить мир с теми и с други­ми. Таким способом устраняют злых духов и, тире, дурные влияния, даже неперсонализированные, ибо проклятие человека позволяет завистливым духам проникнуть в вас, убить вас, дурным силам — действовать, а проступки против людей ставят несчастного виновного лицом к лицу со зло­вещими духами и вещам.ц. Таким образом ван Оссенбрюгген интерпретирует, в частности, разбрасывание денег свадебным кортежем в Китае и даже плату за невесту. Это интересная мысль, на основе которой выстраивается целая цепь фактов. Мы видим, что из этого может получиться набросок теории и истории договорного жертвоприношения. Последнее предполагает наличие описываемого нами вида институтов, и, наоборот, оно реализует их в полной мере, так как боги даю­щие н возмещающие существуют для того, чтобы давать многое взамен малого.

Вероятно, отнюдь не случайно две торжественные форму­лы договора: латинская do at des («даю тебе, чтобы ты дал») и санскритская dadami se, dehi me — сохранились в религиозных текстах.

Другая ремарка: милостыня. Позднее, одна­ко, в процессе эволюции правовых и религиозных систем люди, представляющие богов и мертвых, появляются вновь (если они вообще когда-либо переставали их представлять). Например, у хауса Судана во время созреванья «гвинейской пшеницы» случаются эпидемии лихорадки; единственный способ избежать заболевания—дарить эту «пшеницу» бедным. У тех же хауса (на сей раз района Триполи) во вре­мя Великой Молитвы (Бабан Салла) дети (как в средизем­номорских и европейских обычаях) ходят по домам: «Мож­но войти?» — «О длинноухий заяц,— отвечают им,— н за од­ну косточку отплачивают». (Бедный рад заработать на бога­тых.) Эти дары детям и бедным нравятся мертвым. Воз­можно, у хауса эти обычаи имеют мусульманское происхож­дение или же одновременно мусульманское, негритянское и европейское, а также берберское.

Во «сяком случае, мы видим, как вырисовывается здесь теория милостыни. Милостыня является следствием мораль­ного понятия дара и богатства, с одной стороны, и поня­тия жертвоприношения — с другой. Щедрость обязательна, потому что Немезида мстит за бедных и богов из-за излиш­ков счастья и богатства у некоторых людей, обязанных от них избавляться. Это древняя мораль дара, ставшая принципом справедливости: и боги и духи согласны с тем, чтобы доля, которую им выделяли и уничтожали в бесполезных жертвоприношениях, служила бедным и детям. В этой связи уместно обратиться к истории этических воззрений семи­тов. Первоначально арабская садака, так же как и древ­нееврейская цедака, представляет собой только справедли­вость, которая затем превращается в милостыню. Можно да­же датировать эпохой Мишны, победой «Бедных» в Иеру­салиме, момент рождения учения о милосердии и милостыне, обошедшего мир вместе с христианством и исламом. Имен­но в это время слово цедака меняет смысл, так как оно не обозначало милостыню в Библии.

Но вернемся к нашему основному предмету: дару и обя­занности возмещать дар.

Приведенные факты и комментарии имеют не только ло­кальный этнографический интерес. Сравнение может расши­рить и углубить эти данные.

Итак, основные элементы потлача обнаруживаются в Полинезии, даже если там нельзя найти институт в целом: во всяком случае, обмен в форме дара там является прави­лом. Но выделить эту правовую тему только в маорийской или сугубо полинезийской среде не даст ничего, кроме демон­страции эрудиции. Переменим тему. Мы можем показать, что, по крайней мере, обязанность отдаривать распростране­на гораздо шире. Мы отметим также распространение дру­гих обязанностей и докажем, что данная интерпретация при­менима ко многим другим группам обществ.