Воплощены следы моих борений,

– Переведи.

– Под проекцией понимается механизм приписывания окружающим качеств, наличие которых у себя мы стараемся вытеснить из сознания. Очень жадный человек, например, часто называет жадными других. Тот, кто не хочет признаться себе, что его интересует секс, зачастую будет первым бить тревогу по поводу чьей-то сексуальной озабоченности.

– Ясно.

– Фрейд утверждал, что в нашей обыденной жизни есть множество примеров таких неосознанных действий. Мы постоянно забываем, как зовут определенного человека, мы можем переставлять в комнате на первый взгляд совершенно случайные предметы, а при разговоре с кем-то теребить свою одежду. Кроме того, мы часто запинаемся в словах или делаем вроде бы совершенно невинные оговорки. Фрейд уверяет, что такие обмолвки далеко не всегда случайны и невинны. По его мнению, их следует рассматривать как «симптомы»; в частности, подобные «ошибочные» или «случайные» действия могут выдавать самые сокровенные тайны.

– Теперь я буду продумывать каждое свое слово.

– И все равно тебе не убежать от своих бессознательных импульсов. Главное – не слишком усердствовать в заталкивании неприятного в область бессознательного. Это похоже на затыкание норы, выкопанной водяной крысой: если ты слишком плотно заткнешь один ход, можешь быть уверена, что крыса вылезет в другом месте сада. Куда полезнее оставлять дверь между сознательным и бессознательным приотворенной.

– А если эту дверь запереть, то можно приобрести психическую болезнь?

– Да, невротик – это человек, который расходует слишком много сил на отталкивание «неприятного». Нередко он стремится вытеснить из сознания какие-то конкретные переживания, которые Фрейд называл травмами. Это слово греческого происхождения и означает «рана», «повреждение».

– Понятно.

– В ходе терапии Фрейд старался вскрыть запертую дверь – или же найти другой вход. Совместно с больным он пытался извлечь из бессознательного вытесненные переживания. Пациент ведь не осознает, что именно вытесняет, однако он может с помощью врача отыскать путь к скрытым травмам.

– И как врач помогает ему?

– Фрейд разработал так называемую методику свободных ассоциаций. Он позволял пациенту лежать в расслабленном состоянии и говорить обо всем, что приходит в голову, – какими бы несущественными, случайными, неприятными или болезненными эти мысли ни казались ему самому. Тут главное – пробиться сквозь «броню» (или «контроль»), которой прикрыты травмы. Ведь на самом деле пациента волнуют именно травмы. Неосознаваемые, они тем не менее постоянно отражаются в его действиях.

– Чем больше усилий ты прилагаешь, стараясь что-нибудь забыть, тем больше этим занимается твое бессознательное?

– Совершенно верно. Вот почему важно прислушиваться к сигналам из бессознательного. По Фрейду, столбовая дорога к бессознательному идет через сновидения. Его главным трудом стала вышедшая в 1900 году книга «Толкование сновидений», в которой он доказал, что мы видим во сне отнюдь не случайные вещи. Через сны наши бессознательные мысли стремятся «достучаться» до сознания.

– Продолжай!

– После многих лет собирания снов среди больных – и, разумеется, после анализа собственных сновидений – Фрейд приходит к выводу, что все сны связаны с исполнением желаний. Это особенно заметно у детей, говорит он: они видят во сне мороженое и вишни. У взрослых такие желания (которые сон и призван исполнить) нередко замаскированы. Ведь даже во сне у нас действует строгая цензура, различающая, что мы можем и чего не можем себе позволить. Правда, во сне эта цензура, или механизм вытеснения, действует слабее, чем наяву. И все же она достаточно строга, чтобы искажать желания, в которых нам не хочется признаваться.

– Поэтому сны нужно истолковывать?

– Фрейд доказывает, что необходимо различать сон, каким мы его помним наутро, и подлинный смысл сновидения. Сами картинки – то есть «фильм» или «видеофильм», который мы видим во сне, – Фрейд называл явным содержанием сновидения. Это «очевидное» содержание сна обычно черпает материал – реквизит и декорации – из предыдущего дня. Однако сон имеет и более глубокий, недоступный сознанию смысл, который Фрейд называл скрытыми мыслями сновидения. Эти тайные мысли, составляющие подлинное содержание сна, могут вести свое происхождение из далекого прошлого, в том числе из раннего детства.

– Значит, чтобы как следует понять сон, надо проанализировать его?

– Да, причем, когда речь идет о больных, делать это нужно вместе с терапевтом. И все же толкует сновидения не врач, который бессилен без содействия пациента. Терапевт тут выступает в роли Сократовой «повитухи» – он присутствует и помогает больному в процессе интерпретации.

– Понимаю.

– Само преобразование «скрытых мыслей сновидения» в его «явное содержание» Фрейд называл работой сновидения. Мы говорим о «маскировке», или «кодировании», того, о чем на самом деле был сон. При толковании сна необходимо проделать обратную работу: «демаскировать», или «раскодировать», «мотив» сна, чтобы доискаться до «темы» сновидения.

– Ты не мог бы подкрепить это примером?

– В книге Фрейда таких примеров множество. Но давай лучше возьмем для иллюстрации собственный пример – очень простой и очень фрейдистский. Предположим, юноша видит во сне, как двоюродная сестра дарит ему два шарика…

– Да…

– Я хочу, чтоб ты сама попробовала истолковать сон.

– Гммм… «Явное содержание сновидения» будет в точности таким, как ты сказал: двоюродная сестра дарит ему два шарика.

– Дальше!

– Еще ты сказал, что весь «реквизит» сновидения заимствуется из предыдущего дня. Значит, накануне юноша ходил в парк с аттракционами… или видел шарики на фотографии или в газете.

– Это возможно, хотя ему достаточно было увидеть слово «шарик»… или хотя бы предмет, похожий на шарики.

– Но какие тут «скрытые мысли сновидения», то есть о чем говорится в этом сне на самом деле?

– Ты у нас сейчас толкователь снов.

– Может, ему просто хотелось иметь пару шариков?

– Нет, такое объяснение не годится. Ты права, что сон должен быть связан с исполнением желания. Но взрослый человек вряд ли мечтает о шариках. Если бы у него и было подобное желание, он бы не мечтал о них, а пошел бы и купил.

– Кажется, я знаю: на самом деле он хотел переспать с кузиной, и шарики означают ее груди.

– Это уже более правдоподобно. Единственное условие – молодой человек должен испытывать неловкость от своего желания.

– Потому что наши сны как бы прикрываются шариками и прочим?

– Да, Фрейд утверждал, что сновидения – это «замаскированное исполнение вытесненных желаний». Что именно мы вытесняем, могло сильно измениться с тех пор, как Фрейд проводил в Вене свои сеансы психотерапии, но сам механизм маскировки, вероятно, остался неизменным.

– Ясно.

– Фрейдистский психоанализ приобрел огромное значение в 20-х годах, прежде всего при лечении душевнобольных. Кроме того, учение о бессознательном сыграло важную роль для литературы и искусства.

– Ты хочешь сказать, что люди искусства стали больше интересоваться бессознательным миром человека?

– Именно так. Впрочем, в литературе эта тенденция проявилась уже в последние десятилетия XIX века, то есть раньше, чем началось знакомство с психоанализом. Это означает лишь одно: что приход Фрейда к психоанализу в 90-х годах отнюдь не был случайностью.

– Это было веяние времени?

– Фрейд, кстати, не утверждал, что сам «изобрел» такие явления, как вытеснение, ошибочные действия или рационализация. Он лишь первым привлек в психиатрию опыт человеческой жизни. Помимо всего прочего, Фрейд умело иллюстрировал свою теорию примерами из книг. Но я говорил, что с 20-х годов XX века уже психоанализ оказывает прямое воздействие на литературу и искусство.

– Каким образом?

– Писатели и художники стали использовать в своем творчестве силы подсознания. Этим, в частности, занимались сюрреалисты.

– Почему их так назвали?

– «Сюрреализм» – французское слово, которое переводится как «сверхреализм». В 1924 году Андре Бретон выпустил «Манифест сюрреализма», призывая в нем творить произведения искусства с помощью бессознательного. Художник, мол, должен в порыве свободного вдохновения вытаскивать на свет Божий образы сновидений и фантазий, должен тянуться к «сверхреальности», в которой отсутствует грань между реальным и воображаемым. Художнику также необходимо покончить с цензурой сознания, и тогда поток слов и образов польется сам собой.

– Понимаю.

– Фрейд фактически доказал, что все люди – художники. Ведь сновидение – тоже произведение искусства, а сны мы видим каждую ночь. При толковании сновидений Фрейду зачастую приходилось продираться сквозь частокол символов – примерно так же, как приходится нам при интерпретации живописного полотна или литературного текста.

– А мы видим сны каждую ночь?

– Согласно новейшим исследованиям, мы видим сны 20 процентов всего времени, которое спим, то есть два-три часа за ночь. Если фазы сна нарушаются, мы делаемся раздражительными и нервными. Фактически это означает, что все мы обладаем врожденной потребностью претворять свою экзистенциальную ситуацию в искусство. Герои наших сновидений – мы сами. Мы же осуществляем их постановку, создаем для сцены декорации, исполняем все роли. Человек, утверждающий, что ничего не смыслит в искусстве, плохо знает самого себя.

– Ага.

– Помимо всего прочего, Фрейд убедительно доказал фантастические способности нашего сознания. Работа с пациентами привела его к выводу, что все виденное и пережитое нами сохраняется в глубине сознания. И все такие впечатления можно оттуда извлечь. Когда у нас возникает ощущение «железного занавеса», потом что-то «вертится на языке», и нас вдруг «осеняет», – речь идет как раз о некоем воспоминании, которое скрывалось в бессознательном, а затем прошмыгнуло через приоткрытую дверь в сознание.

– Иногда такой процесс идет туго.

– О чем известно каждому человеку искусства. Но внезапно перед тобой распахиваются все двери и раскрываются все архивы. На тебя обрушивается целый поток слов и образов, из которых ты можешь выбирать нужные тебе в эту минуту. Так бывает, когда мы «приоткрываем дверцу», ведущую к бессознательному, и этот процесс, София, называется вдохновением. Вот почему нам кажется, что наши произведения – будь то живописные или литературные – творим не мы сами.

– Это должно быть удивительное ощущение.

– Оно наверняка знакомо и тебе. Такое состояние вдохновения хорошо изучать на уставших детях. Иногда от чрезмерной усталости дети возбуждаются и начинают что-то рассказывать словами, которые они вроде бы еще не умеют употреблять. На самом деле эти слова и мысли лежали «спрятанные» в их сознании и только теперь – когда ослабла цензура и дети забыли об осторожности – изливаются вовне. Художнику тоже бывает важно снять контроль разума над более или менее свободным раскрытием подсознательного. Хочешь, я расскажу тебе в виде иллюстрации коротенькую притчу?

– Конечно!

– Притча эта очень серьезная и очень печальная.

– Рассказывай же.

– Жила-была на свете сороконожка, которая замечательно выплясывала всеми своими многочисленными ножками. Когда она заводила танец, посмотреть на него собирались звери со всего леса. Грациозный сороконожкин танец приводил в восхищение всех животных, кроме одного. Он очень не нравился жабе…

– Она просто завидовала.

– «Как же заставить сороконожку прекратить свои пляски?» – думала жаба. Сказать, что танец ей не нравится, жаба не могла. Сказать, что сама она танцует лучше, – тем более, поскольку нелепость такого утверждения была бы слишком очевидна. И жаба изобрела дьявольскую хитрость.

– Какую?

– Она засела за письмо сороконожке. «О несравненная сороконожка! – написала она. – Я – верная поклонница твоего изумительного искусства, и мне очень хотелось бы знать, какие шаги ты делаешь во время танца. Начинаешь ли ты танец с левой двадцать восьмой ноги, а потом шагаешь правой девятнадцатой? Или ты сначала поднимаешь правую шестую ногу, а следом – правую же тридцать девятую? С нетерпением жду ответа. Обнимаю, жаба».

– Фу-ты ну-ты!

– Получив письмо, сороконожка тут же принялась думать, как именно она танцует. Какую ногу она поднимает первой, а какую – второй? И что, ты полагаешь, случилось дальше?

– Я полагаю, сороконожка больше не смогла танцевать.

– Да, тем дело и кончилось. И так бывает всегда, когда воображение подавляется разумом.

– История действительно оказалась грустной.

– Итак, для художника важно «раскрепостить себя».

Сюрреалисты пытались добиться состояния, при котором все получалось бы само собой. Взяв белый лист бумаги, они начинали писать – не задумываясь о том, что пишут. Такой способ они называли автоматическим письмом, заимствовав это выражение из спиритизма, где «медиум» считал, что его пером водит дух умершего. Но это я собирался обсудить подробнее завтра.

– Замечательно!

– Художник-сюрреалист – тоже своеобразный медиум, иначе говоря, посредник. Он служит посредником для собственного подсознания. Впрочем, элемент бессознательного присутствует в любом творческом процессе. Ведь что мы называем «творчеством»?

– Не знаю. Создание чего-то нового?

– Верно, причем создается оно благодаря тонкому взаимодействию воображения с разумом. Очень часто разум подавляет воображение, и это прискорбно, поскольку без воображения невозможно создать ничего поистине нового. В общем, воображение – нечто вроде системы дарвинизма.

– Прошу прощения, но последнего я не поняла.

– Согласно дарвинизму, в природе постоянно происходят мутации, но она может использовать лишь некоторые из этих мутантов. Лишь единицы получают право на жизнь.

– И что?