Демократическая двойственность

Включение технологии опросов в сюжет для общественного обсуждения глубоко затронуло легитимные /301/ представления о политической практике, поколебав, особенно среди профессиональных политиков, первоначальные структуры восприятия политики и правила - до того времени допустимые - избирательной кампании. Не будет большим преувеличением сказать, что для немалой части политиков активность специалистов по опросам, особенно, если они не ограничиваются проведением конфиденциальных зондажей, предназначаемых только для политиков, воспринимается как своего рода нелегитимная политическая деятельность.

В дискуссиях по поводу опросов речь в действительности идет об определенном представлении о том, что такое "демократия". Этот вид режима, который неразрывно связан как со способом выбора политических деятелей ("выбор" гражданами), так и с особым принципом легитимации ("народ" как источник власти), на протяжении всей своей долгой истории, расчленялся на два способа отправления власти, противостоящих, если не противоречащих друг другу, которые нашли свое воплощение в двух знаменитых фигурах афинской демократии. С одной стороны, это демократ Перикл, который, как говорил Фукидид, "поставил весь свой мощный интеллект на службу народу". "Именем демократии, - замечает Фукидид, - правил первый из афинских граждан" [6]. "Он имел, - объясняет историк, - власть благодаря тому уважению, которым он пользовался, и своим умственным способностям... Так, он мог держать в руках толпу, хоть и свободную, и не он подчинялся ей, а она - ему... Он никогда не старался говорить для того, чтобы понравиться, и мог обернуть в свою пользу уважение людей, чтобы противостоять их гневу [7]. С другой стороны, демагдг Арчибальд, другой столь же вероятный продукт демократического режима, который действовал, следуя личному интересу или личным амбициям, и который "льстил народу, предоставляя ему действовать в соответствии с его "желаниями", вместо того, чтобы вести народ, и потому обрекал его на худшие испытания и даже на погибель [8].

Выражение "управлять от имени народа" и по сей день сохраняет эту главную двусмысленность, которой пользуются актеры политического поля: оно может обозначать действовать как доверенное лицо, которое строго ограничивается исполнением желания своих доверителей (в той мере, в которой это желание может быть правильно понято, имея в виду ту коллективную и политически сконструированную структуру, какой является "народ" или "французы"). Но это же выражение может обозначать также действовать вместо народа в том смысле, в котором говорят/302/ об официальном представителе, что он действует от имени несовершеннолетнего или неполноценного, т.е. лиц, не ведающих, следовательно, чего они хотят и что им нужно. Не трудно было бы доказать, что, с самого начала, одна из важных целей, вокруг которой организовывалась деятельность режимов демократического типа (это - еще и сегодня можно увидеть в дискуссии о расширении пространства проведения референдумов) заключалась в конструировании легитимных способов народного самовыражения (петиции, бунты, манифестации, выборы, опросы и т.д.) и того места, которое должно быть отведено ему в политической жизни. Тот факт, что политическое руководство выбирается всем народом и что оно управляет от его имени, никогда не означал, - и даже вовсе наоборот, - что оно должно лишь просто следовать за народом, учитывая его "побуждения" и "вспыльчивость". При соблюдении внешней видимости, за официальным фасадом демократического режима всегда шла некая институционализированная игра с тем, чтобы избранные депутаты сохраняли какую-то свободу, или, если угодно, автономию. Так, еще во времена античной Греции такую функцию частично выполняла Агора, ассамблея афинских граждан, перед которой выступали политические руководители для того, чтобы ее в чем-то убедить. Во всяком случае речь шла не просто о месте, где регистрировалась "народная воля", а о публичном пространстве конфронтации между народом и его руководителями, то есть о социальной институции, обеспечивающей политическое конструирование этой воли. То же самое относится и к комициям в Римской республике [9], а также во времена французской Революции к введению демократического режима, цензового избирательного права и отказа от "императивного мандата" - мер, предназначенных для того, чтобы удерживать "народную волю", во всяком случае, в ее изначальном виде, на значительной дистанции от официальной политической жизни.

Можно сказать, безусловно, весьма обобщенно, что демократические режимы вплоть до сегодняшнего дня постоянно колеблются между двумя логиками, которые, несмотря на их противоречивость, вытекают из одних и тех же основополагающих принципов: с одной стороны, представительная логика (или примат предложения), согласно которой народ (особенно, средние и низшие классы) выступает лишь как простая инстанция, обозначающая политический класс, инстанция, необходимая для регулирования политической игры, а с другой стороны - прямая логика (или приоритет спроса), которая/303/ исходит из того, что ведущую роль играет народ, воля которого по самой ее сути признается заведомо законной. Эти две логики в их крайних проявлениях отталкиваются друг от друга и притягиваются друг к другу. Демократия, слишком ориентированная на "представительность", несет в себе угрозу радикального разрыва с народными массами, что в свою очередь служит питательной почвой для антипарламентаризма, считающегося опасным для самого режима. Призыв к референдуму, т.е. к небольшой доле прямой демократии, рассматривается в таком случае как противовес этой самоизоляции, политического класса. И наобооот, прямая демократия (пытающаяся сегодня распространиться через телевидение и опросы) может слишком широко распахнуть двери для демагогии, или, как сегодня предпочитают говорить, "популизма". Тогда начинают раздаваться требов; ния вернуться к серьезному парламентаризму, который умеет дистанцироваться от уличных призывов и не торопясь, изучать и компетентно решать проблемы.

Несмотря на то, что не существует однозначного и бесспорного определения "демократии" - если речь идет о политической конструкции, или, говоря языком Дюркгейма, о предпонятии, а не о научном концепте - в дискуссии об опросах понятие "демократия" используется уверенно. Существует борьба за навязывание легитимного определения "демократии", которое варьирует в зависимости от различных систем интересов. Варианты, которые в демократических - в общих чертах -обществах каждый агент или каждая группа могут ввести в свою собственную спонтанную концепцию демократии (и которая тогда начинает называться "настоящей демократией" или "истиной демократией") и, тем самым, в свое отношение к практике опросов, действительно, свидетельствуют о множественности отношений, которые социальные агенты и, в частности, агенты политико-медиатического поля, могут сохранять по отношению к народным массам. Соответственно можно выстроить, как это делал Башляр. определенный демократический тип, свойственный каждому индивиду или каждой социальной группе [10], особый тип, который получается в результате специфической комбинации таких черт, как более или менее полное доверие по отношению к "народу" и к "элитам", вера в культурные ценности, в образование, в технические знания и т.п., - факторов, которые являются, среди прочих, составными элементами индивидуальных и коллективных представлений о политике. Специфическая демократическая концепция, которая/304/ свойственна каждому индивиду (и следовательно, шире, каждому классу или социальной группе), безусловно многим обязана социальной траектории и культурному капиталу, но также оптимистическому или пессимистическому взгляду, который каждый - с учетом его социальной позиции или особого исторического опыта (в частности, коммунизма) - может иметь о роли народных масс в политике и следовательно о месте, которое они должны занимать в общей экономике функционирования политической системы.