От манифеста 17 октября 1905 Г. К третьеиюньскому перевороту 1907 Г. 6 глава

³³ Там же. Т. 2. С. 437—438: Т. 3. Л. 1925. С. 133—134.

³⁴ Дякин В. С. Буржуазия, дворянство и царизм. С. 192, 211.

³⁵ Новое время. 1913. 14 июля.

³⁶ Падение царского режима. Т. 3. С. 134.

³⁷ Подсчитано по изд.: Министерство внутренних дел: Выборы в Государ­ственную Думу третьего созыва. СПб., 1911. С. VIII-X.

чивает уровень жизни, подобающий «интеллигентной семье» ³«Таких семей, по его прикидкам, в 1905 г. на всю страну было око­ло 60 тыс.³⁹ Вероятно, на самом деле эта цифра была несколько больше, но все равно речь идет о тончайшей пленке состоятельных людей на поверхности океана нищей крестьянской России. Управ­лять страной при такой немногочисленной опоре можно было только имея дело с народом, не освободившимся от веры во власть и от страха перед нею. После 1905 г. такого народа не было. «Двад­цать лет покоя» просил у истории Столыпин на то, чтобы создать режиму более прочную опору — крестьянина-собственника. Про­стоит ли третьеиюньское сооружение эти двадцать лет, зависело прежде всего от обстановки снаружи, от того, удастся ли обойтись без опасных для империи войн и избежать новых революционных потрясений. Но существенным было и хотя бы минимальное со­гласие внутри системы.

Поначалу основная масса торгово-промышленных лидеров бы­ла готова оставить старой бюрократии политическую власть. Но они очень решительно выступали против государственного вмеша­тельства в частнопромышленную деятельность и против казенного предпринимательства. Тем самым буржуазия поднимала руку на святая святых российской бюрократии. Государство в России иг­рало большую, чем на Западе, роль не только в политической, но и в экономической жизни страны и не собиралось отказываться от этой роли. Здесь сказывались и корыстные интересы бюрократии. Но главным было убеждение — только она, носительница власти, может знать и решать, что на самом деле нужно стране. «Прави­тельства, будучи лишены необходимой подвижности, — настаива­ли буржуазные лидеры, — не могут быть хорошими предпринима­телями».⁴⁰ Это действительно было так. Стоимость продукции на казенных заводах была значительно выше, чем на частных. Убыт­ки покрывались из бюджета. Заводы надо было содержать незави­симо от того, есть ли в данный момент заказы. В 1907 г., когда казна задыхалась от безденежья, была принята программа строи­тельства дредноутов для Балтийского флота.⁴¹ Но казенное хозяй­ство (военные заводы, железные дороги, лесные и земельные угодья, винная монополия) были экономической основой режима, противовесом растущей мощи буржуазии. И именно поэтому по­мещичья реакция призывала казну еще шире распространить сфе­ру своего влияния.

В предвоенные годы соперничество частного капитала и казны усиливается. Построив новые заводы, российский капитал все ост­рее нуждался в заказах на их продукцию и все громче требовал ликвидировать казенные предприятия «ради искоренения... гро-

³⁸ Журнал комиссии по вопросу о введении подоходного обложения 12— 17 мая 1905 г. (РГИА. Ф. 1162. Оп. 5. 1907 г. Д. 11. Л. 42).

³⁹ Подсчитано по изд.: Опыт приблизительного исчисления народного дохода по различным его источникам и по размерам в России. СПб., 1906. С. 90—91.

⁴⁰ См.: III очередной съезд представителей промышленности и торговли: Докла­ды и записки. СПб., 1908: Основы торгово-промышленной политики России. С. 15.

⁴¹ Шацилло К. Ф. Государство и монополии в военной промышленности Рос­сии: Конец XIX в.- 1914 г. М., 1992. С. 56.

-одного вреда», наносившегося частной промышленности.⁴² Власть реагировала на это стремлением расширить казенное хо­зяйство — увеличить долю государственных дорог в общей желез­нодорожной сети, установить государственную монополию на _<<средоточия силы падения воды», не пустить капитал в строитель­ство элеваторов.⁴³ Морское министерство предлагало, чтобы казна сосредоточила в своих руках не только 60—80 % заводов, произ­водивших вооружение, но и предприятия, снабжавшие их сталью _и углем.⁴⁴ Одновременно, как признало Министерство финансов, становилось «все более и более энергичным» государственное вме­шательство в частную торгово-промышленную деятельность. В го­ды промышленного кризиса и депрессии 1900-х годов власть по­кровительствовала синдикатам. Тогда регулирование ими заказов на металлургическую продукцию и топливо помогало спасти от краха предприятия, созданные в 90-е годы. Но с началом предво­енного подъема синдикаты становились опасными. Они могли под­нять цены, по которым казна расплачивалась за свои заказы. И отношение власти к синдикатам изменилось. В 1913 г. даже Ми­нистерство финансов — в глазах дворянской реакции покровитель ненавистного ей капитала — предлагало в случае необходимости воздействовать на синдикаты всеми доступными экономическими мерами — от контроля за ценами и прибылью до принудительного выкупа предприятий в казну.⁴⁵ В том же году власть начала пре­следование крупнейших синдикатов «Продамета» и «Продуголь». Несмотря на протесты российской буржуазии, подкрепленные дипломатическим давлением из Парижа, Министерство торговли и промышленности в марте 1914 г. приняло программу постепен­ной ликвидации «Продугля». К началу 1916г. синдикат прекратил свое существование.⁴⁶ Под предлогом борьбы против скупки земли евреями Совет министров 18 апреля 1914 г. установил ограниче­ния в приобретении земли любыми акционерными обществами — не более 200 десятин и каждый раз с особого разрешения. Управ­ление земледелия надеялось таким способом не пустить на земель­ный рынок богатого конкурента. Просить разрешения на каждый свой шаг (ведь земля нужна и для постройки заводов) значило идти к власти «на поклон, как в ханскую ставку», — так оценила эти правила буржуазия и пригрозила вообще забрать свои капи­талы из России.⁴⁷ И опять, объявив о приостановке действия Пра­вил 18 апреля, власть без особой огласки применяла в годы войны и нормирование акционерного землевладения, и введенные Пра-

⁴² См.: Труды Четвертого очередного съезда представителей промышленности и торговли. СПб., 1910: Доклад А. К. фон Дезена о казенных подрядах и поставках. С. 14—16.

⁴³ Кризис самодержавия в России: 1895—1917. Л., 1984. С. 432—434.

⁴⁴ Шаиилло К. Ф. Государство и монополии... С. 32.

⁴⁵ Кризис самодержавия в России. С. 435—440.

⁴⁶ Поликарпов В. В. Антимонопольная политика самодержавия в 1914— 1917 годах // ВИ. 1992. № 11 — 12. С. 22.

⁴⁷ Журналы заседаний Восьмого очередного съезда представителей промыш­ленности и торговли, состоявшегося 2, 3 и 4 мая 1914 г. в Петрограде. Пг., 1915. С. 56, 113.

вилами ограничения для участия евреев в управлении акционеп_г ными предприятиями.⁴⁸

Власть как бы демонстрировала даже далеким от либерализ­ма лидерам буржуазии: в третьеиюньской монархии не гаранти­рованы не только ее политические, но и экономические интере­сы. Ответом на эти демонстрации стала докладная записка «о мерах к развитию производительных сил России», которую Со­вет съездов промышленности и торговли представил правитель­ству в июле 1914 г. Промышленники развернули действительно широкую программу, какой правительство так и не сумело вы­работать. Естественно, в этой записке содержалось требование убрать все препятствия на пути частной инициативы в финан­сах, промышленности и на транспорте. Много внимания уделя­лось и сельскому хозяйству. Буржуазия прекрасно понимала, что без зажиточного крестьянина у нее не будет прочного рынка сбыта в стране. Но самым характерным в записке было откро­венное неверие ее авторов в способность власти проявить доста­точную «осведомленность» и «сознательность» в делах экономи­ки. Поэтому они предлагали создать для обсуждения этих дел особый орган при Совете министров с участием представителей законодательных палат и торгово-промышленных организаций.⁴⁹ Это был вежливо сформулированный, но достаточно определен­ный вотум недоверия бюрократии.

Одновременно росло недовольство буржуазии своим политиче­ским положением. Радикальное крыло промышленников во главе с П. П. Рябушинским хотело прежде всего оттеснить поместное дворянство с его позиций. Уже в 1907 г., на 2-м съезде промыш­ленности и торговли, Рябушинский предложил ввести налог на «незаработанный доход» помещиков — на рост стоимости их зе­мель.⁵⁰ По сути дела это означало: помещики, не умеющие извле­кать доход из своих имений, должны с ними расстаться. С 1909 г. Рябушинский и его союзники начали издавать газету. «Утро Рос­сии». Газета подчеркивала роль, которую буржуазия должна сыграть в жизни страны, и предсказывала неминуемую гибель по­местного дворянства. «Жизнь, — писала газета, — перешагнет труп тормозившего ее сословия с тем же равнодушием, с каким вешняя вода переливает через плотину».⁵¹ Призывы к буржуазии осознать «свою политическую роль в стране», потребовать «своего места в делах государства» стали все чаще звучать в речах и дру­гих участников торгово-промышленных съездов.⁵²

«Левение» буржуазии стало особенно заметным с 1912г. В на­шумевшей речи на 6-м съезде промышленности и торговли Рябу­шинский торжественно провозгласил, что «купец идет», а его га­зета тут же потребовала «дать ему место... на государственной

⁴⁸ Поликарпов В, В. Антимонопольная 'политика... С. 23.

⁴⁹ РГИА. Ф. 32. Оп. 2. Д. 31. Л. 1 — 127.

⁵⁰ Второй очередной съезд представителей промышленности и торговли: По поводу внесенного в законодательные учреждения проекта подоходного налога. До­клад Совета съездов. СПб., 1907. С. 15—16.

⁵¹ Утро России. 1910. 18 марта.

⁵² Дякин В. С. Буржуазия, дворянство и царизм. С. 187.

службе».⁵³ На выборах в IV Думу первые курии Петербурга и Мо­сквы, в принципе не любившие интеллигентов-кадетов, отдали им предпочтение перед своим братом-купцом, но октябристом. В Мо­скве проигравшим оказался сам А. И. Гучков. Октябристы были разбиты и на выборах в Государственный совет от торговли и про­мышленности. Сторонники Рябушинского все больше захватывали позиции в цитадели октябристских буржуазных лидеров — Мос­ковском биржевом комитете.⁵⁴

1913 год принес дальнейшие политические декларации про­мышленников. Выступая в присутствии премьера Коковцова, председатель Комитета Нижегородской ярмарки А. С. Салазкин напомнил, что власти пора, наконец, выполнить обещания Мани­феста 17 октября 1905 г. Практически выражая неверие, что бю­рократия захочет и сможет сделать это, Салазкин подчеркивал: «Торгово-промышленный класс... желает принимать ближайшее участие в делах общественного самоуправления и государственно­го строительства».⁵⁵ Весной 1914 г. с трибуны 8-го съезда промыш­ленности и торговли Рябушинский, не стесняясь в выражениях, выразил надежду, что страна «сумеет пережить свое маленькое правительство».⁵⁶

Все эти заявления не означали, однако, что буржуазия высту­пает против монархии или даже рвется немедленно в министер­ские кресла. «Утро России», призывавшее буржуазию к «убежден­ному радикализму»,⁵⁷ не скрывало, что просто ведет торг. Для того чтобы получить обещанное Манифестом 17 октября, писала газе­та, нужно «требовать дальше, гораздо дальше, не стесняясь „за­просом", чем дальше, тем лучше».⁵⁸ Но власть не хотела давать и того, что пришлось пообещать в 1905 г. Поэтому недовольство буржуазии становилось все глубже, а ее давление на опоры третье-июньского здания — все сильнее.

Но и поместное дворянство не было довольно. То, что делала власть всегда, а после 1907 г., может быть, в особенности, было направлено на защиту позиций дворянства в обществе. Бюрокра­тия была связана с дворянством в большой мере своим происхож­дением, образом жизни, самодержавной идеологией. Чем большую силу набирала буржуазия, тем отчетливее выступали продворян-скиё настроения в правящих кругах. Кроме чувства «родства», эти настроения порождались и просто стремлением сохранить поме­щика как противовес буржуазии, чтобы не остаться с нею один на один. Но, с одной стороны, и по отношению к дворянству бюро­кратия была убеждена: она лучше знает, что ему нужно. При не­оглядных российских просторах она при этом нередко слабо раз­биралась в реальной жизни провинции, с которой сталкивалось ря-

⁵³ Утро России. 1912. 10 мая.

⁵⁴ Дякин В. С. Буржуазия, дворянство и царизм. С. 81—83.

⁵⁵ Русское слово. 1913. 17 авг.

⁵⁶ Журналы заседания Восьмого очередного съезда представителей промыш­ленности и торговли... С. 101.

⁵⁷ Утро России. 1913. 13 нояб.

⁵⁸ Там же. 1912. 27 окт.

S63

довое дворянство. А с другой стороны, поместное дворянство хо­тело невозможного. Если очистить его декларации от словесной шелухи, оно хотело в XX в. жить, как в XIX-м. И когда это не получалось — винило во всем власть.

Власть оказывалась виноватой в том, что изменилась полити­ческая действительность. «Дряблая, слабая духом, слабая энер­гией и волей, правительственная власть под напором событий пре­увеличила значение опасности... и расширила понимание свобод 17 октября», — выговаривал правительству Пуришкевич ⁵⁹ от имени собратьев по сословию, которому Николай II, между про­чим, долго припоминал трусливую пассивность в дни революции. Власть оказывалась виновной и в том, что земля уплывала из по­мещичьих рук. Занявшись земельной реформой, правительство действительно не имело в 1907—1914 гг. денег на то, чтобы в прежних размерах кредитовать помещиков через Дворянский банк. И не умея жить не в долг, дворянство плакалось, что пра­вительство отдает предпочтение крестьянам, а его разоряет. Даже самый серьезный экономист из деятелей объединенного дворян­ства, В. И. Гурко, ужасаясь тому, как много имений готовы были в 1906—1907 гг. продать Крестьянскому банку помещики, обви­нял в этом не помещиков, а банк.⁶⁰ Банк постоянно кляли за низ­кие якобы цены, которые он давал за помещичьи земли, требова­ли, чтобы полученные прибыли он вернул на нужды «благотвори­тельных капиталов дворянства».⁶¹ Мечтая сохранить и возродить «дворянские гнезда», объединенное дворянство настаивало, чтобы, вопреки своему прямому назначению, этим занимался Крестьян­ский банк ⁶² или Дворянский — на средства, подаренные ему Ни­колаем II по случаю 300-летия дома Романовых.⁶³

С первого до последнего съезда объединенное дворянство доби­валось, чтобы государство возместило помещикам убытки от аг­рарных беспорядков 1905—1906 гг. Налоги, которые буржуазия считала направленными против нее, дворянство объявляло поку­шением на его карман. Помещики требовали обильного кредита, основанного к тому же не на общих коммерческих принципах.⁶⁴ Это подавалось как забота об общегосударственных интересах и подъеме сельского хозяйства вообще. Все громче выдвигалось тре­бование «национализации» кредита — создания специальных кре­дитных учреждений, которые снабжали бы деньгами только рус­ских.⁶⁵ Речь опять-таки шла о казенном кредите, поскольку част-

⁵⁹ Труды V съезда уполномоченных дворянских обществ 32 губерний. СПб. 1909. С. 129.

⁶⁰ Труды IV съезда уполномоченных дворянских обществ 32 губерний. СПб.

1909. С. 137—138.

⁶¹ Труды VI съезда уполномоченных дворянских обществ 33 губерний. СПб.,

1910. С. 326.

⁶² Труды V съезда... С. 119.

⁶³ Труды IX съезда уполномоченных дворянских обществ 39 губерний. СПб., 1913. С. 25.

⁶⁴ Труды VI съезда... С. 99.

⁶⁵ Труды VIII съезда уполномоченных дворянских обществ 37 губерний. СПб., 1912. С. 20.

ные банки объявлялись покровителями «инородцев» и врагами по­местного землевладения.

Если в политических вопросах объединенное дворянство было агрессивно-наглым, то на его экономической позиции лежала печать не только иждивенчества, но и беспомощности. Помест­ное дворянство в своей массе не смогло приспособиться к капи­тализму. Самые богатые помещики одновременно становились и владельцами акций банков и промышленных предприятий. Но таких было немного. Среди хозяев промышленных и торговых заведений в городах в 1905 г. дворяне и чиновники составляли всего 2,2 %. Среди земских избирателей —владельцев неземель­ных имушеств на дворян приходилось 13,4 % в 1906—1907 гг. и 9,8 % в 1912—1913 гг. Ббльшую их часть составляли владель­цы городских домов и дач. Даже предприятия по переработке продукции собственных имений встречались не слишком часто.⁶⁶ Предложения Н. А. Павлова и В. Н. Снежкова попытаться сде­лать что-то самим для увеличения своих доходов не нашли под­держки объединенного дворянства. Проект Павлова — объедине­ние дворян на экономической почве («самим работать и самим торговать»,⁶⁷ т. е. вытеснить хлеботорговцев) — был похоронен за полной несбыточностью. В идее Снежкова создать союз уезд­ных земств было рациональное зерно — земства уже имели опыт торговых операций, хотя и попроще, чем хлебные. Но объе­диненное дворянство боялось союза земств. Он, с одной стороны, напоминал о предреволюционных годах, а с другой — в случае удачи подчеркнул бы ненужность чисто дворянской орга­низации.⁶⁸ Вершиной экономической мысли объединенного дво­рянства стал доклад на съезде в марте 1914 г. о кризисе част­ного землевладения. Составленный почти одновременно с запи­ской Совета съездов промышленности и торговли, доклад демонстрировал редкое убожество мысли, особенно заметное ря­дом с программой буржуазных лидеров. Авторы доклада собрали вместе некоторые из давно уже обсуждавшихся предложений: развивать сельскохозяйственный кредит и элеваторную сеть, улучшить местные дороги, укрепить земские финансы, но не увеличивать при этом земское обложение и т. п. К этому были добавлены чисто помещичьи пожелания обеспечить их хозяйства дешевой рабочей силой, а для этого сократить отход крестьян на заработки за границу и установить льготные тарифы на пе­ревозку батраков.⁶⁹ На общую экономическую программу идей

не хватило.

Когда же более практичные дворянские деятели, собравшиеся в земствах, пытались что-то делать, они тут же вступали в кон-

⁶⁶ Кризис самодержавия в России. С. 335; Дякин В. С. Земство в третьеиюнь-ской монархии (структура избирателей и гласных) // ИЗ. М., 1987. Т. 115. С. 96,

98, 103.

⁶⁷ Труды VII съезда уполномоченных дворянских обществ 37 губерний. СПб.,

1911. С. 232.

⁶⁸ Труды V съезда... С. 320; Труды VIII съезда... С. 41.

⁶⁹ Труды X съезда уполномоченных дворянских обществ 39 губерний. СПб., 1914. С. 14.

фликт с властью. После 1906 г., устранив либеральных лидеп_0в из большинства земств, правые и октябристы стали задавать них тон. Но очень быстро обнаружилось, что земское хозяйство требует продолжения политики их предшественников — созда­вать различные специализированные службы (статистические агрономические и т. п.) и приглашать в них интеллигенцию -1 ненавистный «третий элемент». Для координации работ в раз­ных районах нужно было собирать межгубернские съезды и со­здавать общеземские организации. И то и другое не было пре­дусмотрено Положением 1890 г. Работа земств, особенно по со­зданию начальных училищ и агрономической помощи крестьянам, была нужна самому правительству. Поэтому снача­ла, в расчете на благонадежность новых хозяев земских управ, власть, каждый раз со скрипом, разрешала некоторые съезды! Показательна, однако, резолюция Столыпина по поводу съезда о начальном образовании: «Если съезд зарвется, не церемонить­ся закрытием». С приходом в Министерство внутренних дел Н. А. Маклакова всякие съезды и постоянно действующие меж­земские организации стали считаться «в принципе нежелатель­ными». Обходя помехи, чинимые министерством, роль фактиче­ского общеземского центра в 1909—1912 гг. выполняла октябри­стская Московская губернская управа. С 1913 г. с нею стали соперничать националисты из Киева. В 1912—1913 гг. многие земства, в том числе и совсем правые, все громче требовали рас­ширить их полномочия и сделать общеземские съезды регуляр­ными с учреждением собственного центрального органа. Тенден­ция «к дальнейшему сплочению и организации объединяющихся земств» тревожила Департамент полиции. Его страхи были пре­увеличены в том отношении, что объединяющиеся земства оста­вались сугубо благонамеренными. Но по существу полицейское чутье не подводило департамент: «деловая» оппозиция правоок-тябристских земств отражала глубокий кризис системы. Власть оказывалась неспособной договориться с собственной ближайшей социальной опорой. А земское дворянство, пытаясь обеспечить элементарную жизнеспособность местного хозяйства, незаметно для себя скатывалась к таким способам давления на правитель­ство, к которым перед 1905 г. прибегала либеральная оппози­ция. Историческая спираль совершала еще один виток, и поле

для маневра власти становилось все уже

* * *

События 1905—1906 гг. показали, что национальный вопрос становится одним из важнейших в жизни страны. Рост националь­ного самосознания нерусского населения России угрожал самому существованию единой и неделимой империи. Опыт прошлых лет уже доказал несбыточность и опасность планов полной русифика­ции (ассимиляции) сколько-нибудь крупных и развитых народов,

⁷⁰ См. подробнее: Дякин В. С. Земство и самодержавие в третьеиюньской мо­нархии // Вопросы истории России XIX—начала XX в. Л., 1983.

поэтому подобные планы в чистом виде сохранялись только по от­ношению к малочисленным и отставшим в развитии народам. Об остальных теперь говорилось, что правительство-де никогда и не стремилось к их денационализации, а устанавливало для них лишь «некоторые стеснения» «в видах ограждения коренного рус­ского населения и обеспечения целостности государства».⁷¹ Сто­лыпинский официоз «Россия» провозглашал: не имея целью по­глощать самобытность населяющих Россию племен, власть не мо­жет, однако, допустить развития таких местных особенностей, при которых «связь той или иной народности с государством являлась бы только внешней».⁷²

При таком подходе первой под удар подпадала Финляндия. Об­ладая всегда автономией, Финляндия за 1905—1906 гг. сделала еще несколько шагов по пути укрепления своей государственно­сти. Для того чтобы не дать финскому «соблазну» распространить­ся на другие районы империи, особенно на Польшу, власти нужно было раздавить «сепаратистское гнездо», «пристроившееся» рядом

со столицей.

Для этого, как и в 1899 г., был избран путь такого разграни­чения общеимперского и внутрифинляндского законодательства,⁷³ при котором на долю последнего остались бы дела чисто местного значения. Работа была поручена Особому совещанию, созданному осенью 1907 г. под председательством Столыпина. Было два воп­роса: кто будет решать, какие финляндские законы затрагивают интересы империи, и как будут утверждаться общероссийские за­коны, касающиеся и Финляндии. Первый вопрос был решен уже в 1908 г. Совет министров постановил, чтобы ему присылали все финские законы, а уж он сам решит, какие из них касаются им­перии и потому требуют утверждения петербургских властей. Только так, считал Совет министров, можно предотвратить «опас­ные осложнения», порожденные нежеланием Финляндии осознать свой «долг благодарности» империи, не проглотившей ее целиком в 1809 г.⁷⁴ Решению второго вопроса был посвящен закон 17 июня 1910 г. Согласно этому закону, общероссийские законы, затраги­вавшие Финляндию, принимались в Петербурге, а мнение фин­ляндских Сената и Сейма можно было и не учитывать. При этом в число общероссийских вопросов вошло все, что касалось сколь­ко-нибудь важных сторон жизни Финляндии, — основные начала ее государственного строя, охрана порядка и суд, школьное дело, законодательство о партиях и печати и т. п.⁷⁵ Имея такой закон, Россия могла покончить с финляндской автономией.

⁷¹ П. А. Столыпин—А. Н. Меллер-Закомельскому. 16 марта 1908 г. (РГИА. Ф. 1276. Оп. 4. Д. 20. Л. 40).

⁷² Россия. 1911. 15 янв.

⁷³ Ошеров Б. Б., Суни Л. В. Финляндская политика царизма на рубеже XIX— XX вв. Петрозаводск, 1986. С. 31—40.

^7-1 Особый журнал Совета министров 22 января и 14 мая 1908 г. // Особые журналы Совета министров царской России: 1908 год. М., 1988. С. 449, 460.

⁷⁵ Соломещ И. М. Финляндская политика царизма в годы первой мировой войны (1914—февраль 1917 гг.). Петрозаводск, 1992. С. 7—9.

Конкретное применение закона началось в 1912 г. Отказав финнам в праве иметь свои войска и не желая призывать их в русскую армию, где инородцы и так составляли 25 %, правитель­ство установило для Финляндии особый взнос в общий бюджет на покрытие военных расходов. Этот закон, пожалуй, нельзя назвать антифинским по его содержанию, но в Финляндии, имевшей соб­ственный бюджет, он был воспринят именно так. Другой закон давал право на государственную службу в Финляндии выпускни­кам всех учебных заведений империи, а не только расположенных на финляндской территории. Это открывало дорогу чиновникам-русификаторам из центра, дурную репутацию которых отмечали все представители самой же власти, имевшие с ними дело на лю­бой другой окраине. В сентябре 1914 г. Николай II одобрил про­грамму, еще больше усиливавшую власть русских чиновников в Финляндии и оттеснявшую финнов от высших постов управления в собственной стране, но война заставила отложить осуществление этой программы.⁷⁶

На западных окраинах империи власти с тревогой наблюдали за последствиями уступок, на которые пришлось пойти в 1905— 1906 гг. Быстрый рост числа частных начальных и средних школ с родным языком обучения и активность просветительных орга­низаций («Матицы» в Польше, «Просвиты» на Украине, немец­кого «Школьного союза» в Прибалтике) были для сторонников единой и неделимой России сигналом беды. «Начальные учили­ща, — в ужасе предсказывали правые в Думе, — это только пер­вое, а затем потребуют свою инородческую администрацию и делопроизводство во всех административных и судебных учреж­дениях на родном языке».⁷⁷ Эти прогнозы были не лишены ос­нований. Территориальная автономия была минимумом, на что готовы были бы согласиться самые умеренные круги в Польше. Этот лозунг набирал силу среди части украинской интеллиген­ции. С 1910 г. постоянной темой в донесениях губернаторов ста­ла тяга эстонцев и латышей к «национальной обособленности».

Между тем власть не имела в своем арсенале никаких новых орудий борьбы. Когда Столыпин узнал, что остзейские немцы, по­теряв после 1905 г. веру в способность российских властей охра­нять их поместья, стали огладываться на Германию, его первой реакцией было привычное «стремление к увеличению в Прибал­тийском крае числа коренных русских людей как в составе мест­ного служилого класса, так и среди земледельческого населе­ния». ¹⁸ Вслед за ним «Россия» повторила, что Прибалтика, «как и все другие окраины», должна быть связана с центром чиновниками «из того народа, который... создал огромную империю»,⁷⁹ а кур-ляндский губернатор С. Д. Набоков предложил поселить в При­балтике побольше русских крестьян «как фактор, ослабляющий

⁷⁶ Там же. С. 13—15.

⁷⁷ Государственная Дума: Третий созыв. Сессия IV. Ч. 1. Стб. 1126.

⁷⁸ П. А. Столыпин-В. Н. Коковцову. 10 февраля 1908 г. (РГИА. Ф. 1276. Оп. 4. Д. 20. Л. 14).

⁷⁹ Россия. 1908. 21 марта.

опасность массового движения среди латышей».⁸⁰ Единственным оплотом власти в Польше также открыто признавалось чиновни­чество. При этом правительство не скрывало от себя, что «опоры в местной среде русские чиновники не ищут и не найдут».⁸¹ Не­доверие власти к полякам было так велико, что в 1908 г. было решено запретить им в Польше преподавать русский язык и исто­рию даже в частных школах.⁸²

Единственной уступкой полякам, которую согласно было сде­лать правительство, был проект нового Городового положения. Пред­полагалось разрешить городским властям вести внутреннее дело­производство параллельно на русском и польском языках (офици­альная переписка шла бы по-прежнему только по-русски), а гласным городских Дум говорить по-польски. Правые в Государ­ственном совете провалили этот закон, издевательски заявив, что готовы подождать с самоуправлением для польских городов, пока поляки не выучаться говорить по-русски.⁸³ Не сдержав раздраже­ния, варшавский генерал-губернатор Г. А. Скалой писал Нико­лаю II, что решение Государственного совета «является вредным для русского дела, если под таковым понимать не хроническое натравливание одной народности против другой».⁸⁴ Понимая, что будущая война развернется на польских землях и нельзя настраивать против себя всех подряд, царь поддержал правительственный проект, вторично внесенный в Думу. И снова Государственный со­вет сорвал его принятие.

В Западном крае правительство даже в 1905 г, сохранило ограничения польского и преимущества русского землевладения и запреты в приеме поляков на государственную службу. Сделанные мелкие послабления власти старались взять назад. Так, в 1905 г. поляки получили право просить о продаже им в крае небольших участков земли для промышленных целей. Но Столыпин специаль­но предупредил губернаторов, что удовлетворение таких просьб «дол­жно бы быть не правилом, а исключением».⁸⁵

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: