 |
Последняя остановка перед отплытием 2 глава
|
|
|
|
Тем временем на экране появилась новая брюнетка – Лорин Бэколл, урожденная Бетти Джоан Перске. Она родилась в Нью-Йорке, но ее родители были евреями, эмигрировавшими из Польши и Румынии. Ее мать тоже побуждала ее учиться танцам и театральному искусству – разве есть иной способ преуспеть? Завершить учебу в Американской академии театрального искусства не хватило денег, и Лорин пошла проторенной дорожкой: стала моделью, а уже потом актрисой. Однако уже первый ее фильм принес ей прозвище «Взгляд» (взгляд у нее был и вправду глубокий и выразительный), а ее особенный голос и артистический талант быстро вывели ее на первые роли. Она вышла замуж за своего партнера Хамфри Богарта, считавшегося лучшим актером США, и эта пара слыла образцовой в Голливуде: они снялись еще в трех фильмах и прожили 12 лет. После смерти Богарта (он много курил и умер от рака) Лорин Бэколл вернулась в Нью-Йорк и выступала на Бродвее.
После войны интерес публики к кинематографу пошел на спад, главным образом из-за развития телевидения. Пустые развлекательные передачи можно теперь было смотреть и дома, не вставая с дивана. «XX век Фокс» переключилась на серьезные фильмы, специализируясь на экранизации классики. Компания «Метро Голдвин Майер», напротив, сделала своим коньком музыкальные комедии, включив в штат актеров танцоров и певцов – Фреда Астера, Джина Келли, Фрэнка Синатру.
Роковой женщиной на киноэкране вновь стала брюнетка – Ава Гарднер. Она тоже попала в Голливуд исключительно благодаря своей привлекательной внешности, однако эра звука устанавливала свои требования: только после четырнадцати фильмов ее имя наконец-то появилось в титрах, но она еще долго не могла избавиться от своего провинциального акцента, брала уроки дикции и театрального мастерства.
|
|
|
В 1949 году у нее начался роман с Фрэнком Синатрой, который тогда переживал тяжелые времена: его уволили с радио, а концерты отменили. Отношения между сходящим со сцены музыкантом и восходящей кинозвездой на протяжении двух лет наполняли собой скандальную хронику: Синатра был женат и имел трех детей, за Авой Гарднер ухаживали Говард Хьюз и главный секс-символ того времени Роберт Тейлор. Когда роман между Синатрой и Гарднер стал достоянием общественности, на актрису обрушилась волна возмущения, ее поносили в прессе, католические священники забрасывали ее разоблачительными письмами, Лига защиты благонравия грозила бойкотировать ее фильмы. Но Нэнси Синатра положила этому конец, подав на развод, и влюбленные сочетались браком.
Для обоих в карьере начался новый взлет. Синатра, чуть не покончивший с собой в 34 года, когда осип после простуды, оправился и начал все сначала: в 1953 году он даже получил «Оскар» как лучший актер второго плана за фильм «Отныне и во веки веков». Ава Гарднер стала несравненной актрисой мелодрамы и была неподражаема в фильмах по произведениям Хемингуэя (она была знакома с писателем). Крупным успехом стала картина «Могамбо» – римейк «Красавицы из Сайгона», где Аве Гарднер досталась роль, исполненная в 1932 году блондинкой Джин Харлоу. Ее партнером, как и в старом фильме, стал Кларк Гейбл. Однако съемки проходили трудно, потому что Аве пришлось сделать два аборта: в начале работы над фильмом и в самом конце. Актриса сделала трудный моральный выбор между семьей и карьерой в пользу последней. «Нежеланный ребенок (а дети всегда это чувствуют) станет ущербным на всю жизнь. Не говоря уже обо всех санкциях, предусмотренных МГМ для рожающих звезд, – писала она позже в своих мемуарах. – Если бы я родила ребенка, мое жалованье бы урезали. И на что бы я тогда стала жить? Фрэнк сидел на мели, и это должно было продлиться еще долго». Настоящей семейной жизни у них не получилось, и они расстались после шести лет брака.
|
|
|
После Второй мировой войны США стали не только «страной великих возможностей», но и оплотом капитализма, ревностным хранителем либеральных ценностей и ярым борцом с «красной угрозой». 1950 год положил начало маккартизму – «охоте на ведьм». В то время как социалистический лагерь занимал все большее место на карте мира, в американском обществе нагнеталась антикоммунистическая истерия. От нее пострадали генерал Маршалл (автор плана экономической помощи Европе, которую приняли 16 несоциалистических стран), «отец атомной бомбы» Роберт Оппенгеймер (его исключили из Комиссии по атомной энергии) и 214 голливудских деятелей, в том числе Чарли Чаплин, который в 1952 году уехал обратно в Европу.
В том же году началась война в Корее, которая продолжалась до 1953 года. Для поддержания боевого духа солдат власти попросили выступить перед ними белокурую диву Мэрилин Монро – секс-символ мирового масштаба, очередное воплощение «американской мечты».
В 1952 году коммунистам запретили въезд в США, уже присутствующие в стране члены компартии были обязаны заявить о себе; в случае чрезвычайных ситуаций их должны были сразу арестовать.
Актера Эдварда Робинсона за три года трижды вызывали в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности для дачи показаний. Под угрозой попасть в «черный список», он назвал имена коммунистических пропагандистов и отвел от себя удар. После этого ему стали предлагать меньше ролей, только антикоммунист Сесиль де Милль дал ему сыграть в фильме «Десять заповедей», получившем «Оскар» за спецэффекты.
Известный режиссер Элиа Казан (сын греческого торговца коврами Казанжоглу, эмигрировавшего из Турции в США) пришел в комиссию сам. Он рассказал о том, что вступил в компартию в 1934 году, но был исключен оттуда в 1936-м, и не стал скрывать имен своих бывших товарищей, прекрасно зная, что это может повредить их карьере. Левые газеты ополчились на Казана, обвиняя его в фашизме, однако в своих собственных глазах он был прав. Он тоже осуществил свою «американскую мечту» и был благодарен стране, которая дала возможность бедному мальчику, преследуемому на родине, стать богатым и знаменитым. По крайней мере, он не хотел ссориться с этой страной…
|
|
|
Среди выданных Казаном был его бывший друг Артур Миллер (незадолго до этого Казан экранизировал его пьесу «Смерть коммивояжера»). Вызванный в комиссию, Миллер признался, что присутствовал на некоторых собраниях, но в партии не состоял. В самом деле, компартия спонсировала некоторых «ангажированных» писателей, к коим причислял себя Миллер. Он также подписал тогда несколько воззваний и петиций. Однако назвать других участников собраний он отказался.
А ведь Миллер в каком-то смысле тоже осуществил «американскую мечту». Сын неграмотного дамского портного из Австрии, учившийся кое-как, предпочитая играть в бейсбол и американский футбол (из-за полученной им во время игры травмы он был признан негодным к военной службе во время войны), смог поступить в Мичиганский университет и получил стипендию драматурга (вторая стипендия досталась Теннесси Уильямсу). Но пережитые испытания, антисемитизм, с которым ему довелось столкнуться, прокрустово ложе цензуры, которое ему пришлось примерить на себя, лишили эту мечту розового флера. «Линкольн литературы» смотрел на жизнь трезвым взглядом мудрого еврея, за плечами которого были столетия гонений на многие поколения его предков.
В мае 1957 года Миллера обвинили в оскорблении конгресса за отказ назвать имена членов литературного кружка, подозреваемых в симпатиях к коммунистам, однако год спустя апелляционный суд отменил этот приговор и Миллеру удалось издать сборник своих пьес. Поговаривали, что его оправдали как мужа Мэрилин Монро.
Если Монро была воплощением женского соблазна, то мужским секс-символом пятидесятых, несомненно, был Марлон Брандо, снявшийся всего в пяти фильмах. Миллионы молодых людей во всем мире подражали ему, копируя стиль поведения. Главный герой фильма «Дикарь» в его исполнении повлиял на зарождение движения байкеров и послужил прообразом героя-бунтаря эпохи рок-н-ролла, воплощенных на экране Элвисом Пресли (в 1956 году он снялся в фильме «Люби меня нежно») и Джеймсом Дином.
|
|
|
Тем временем амбициозный и неразборчивый в средствах Фрэнк Синатра стал харизматическим лидером «Крысиной стаи» – избранного кружка голливудских кинозвезд, сложившегося вокруг Хамфри Богарта. Кроме них, туда входили Джуди Гарланд, Лорин Бэколл, Сид Люфт, Свифти Лазар, Натаниэль Бенчли, Дэвид Нивен, Кэтрин Хепбёрн, Спенсер Трейси, Джордж Кьюкор, Майкл Романофф и Джимми ван Хейзен. Эта компания часто показывалась в Лас-Вегасе, в каком-то плане «раскрутив» эту столицу развлечений. По одной из версий, название для группы спонтанно родилось у Лорин Бэколл: увидев, какими усталыми и измотанными они вернулись после вечеринки в «Вегасе», она якобы воскликнула: «Вы похожи на жалкую крысиную стаю!» По другой версии, этот термин принадлежит журналистке, которую не приняли в компанию, а в характере крыс не пускать в свою стаю чужаков. Как бы то ни было, статус лидера «Крысиной стаи» позволил Синатре завязать связи с влиятельными политиками, например, с кланом Кеннеди и княжеской семьей Гримальди (являясь близким другом актрисы Грейс Келли, вышедшей замуж за монакского принца Ренье, Синатра стал крестным принцессы Стефании), а также с главарями мафии, с которыми он сошелся очень близко. По рассказам, Фрэнк Синатра даже перевозил деньги мафии из США в Гавану, на знаменитый съезд «коза ностра», чудом избежав задержания на таможне. Впоследствии с него был списан персонаж Джонни Фонтейна из фильма «Крестный отец».
«Крысиная стая» сыграла положительную роль в отмене расовой сегрегации: Синатра и его приятели отказывались играть или покровительствовать казино, в которые не принимали на работу чернокожих американцев. Поскольку явления «Крысиной стаи» всегда сопровождались наплывом журналистов и публики, Лас-Вегас был вынужден подчиниться.
Популярность группы была такой, что когда Фрэнк Синатра трубил общий сбор, все журналисты и знаменитости мчались на зов, даже если в это самое время в Вашингтоне проходило совещание между президентом США Дуайтом Эйзенхауэром, французским президентом Шарлем де Голлем и советским лидером Никитой Хрущевым.
В начале 1960-х в группу вошли популярные молодые актеры, в том числе Питер Лоуфорд – зять сенатора-демократа Джона Фицджералда Кеннеди. Группа сыграла заметную роль во время президентской кампании молодого политика. В сентябре состоялись первые телевизионные дебаты между Кеннеди и его оппонентом – кандидатом от республиканцев Ричардом Никсоном. На экране Никсон выглядел нервным, к тому же он был небрит и обливался потом, а боль в колене заставляла его морщиться. Кеннеди же был спокоен и уверен в себе. Теледебаты Никсон проиграл, хотя те избиратели, которые слушали трансляцию по радио, полагали, что ответы Никсона были более убедительными. В очередной раз «казаться» возобладало над «быть».
|
|
|
После того как Кеннеди поселился в Белом доме, Синатра надеялся войти в ближний круг нового президента, однако, наоборот, был исключен из числа его знакомых. В результате Питера Лоуфорда изгнали из «Крысиной стаи», а его роль в новом фильме отдали кумиру Синатры Бингу Кросби, добавив несколько песен.
Вступив в должность, Кеннеди произнес знаменитую речь: «Не спрашивай, что твоя родина может сделать для тебя, – спроси, что ты можешь сделать для своей родины. Не спрашивай, что Америка может сделать для мира, – спроси, что ты можешь сделать для мира».
Момент для воззвания к патриотическим чувствам был выбран, возможно, не слишком удачно. В общественном сознании уже слишком глубоко укоренилась несколько деформированная «американская мечта», идеалом которой была легкая, богатая и беззаботная жизнь в ярких красках «Текниколор».
Однако компания «XX век Фокс» в каком-то смысле последовала совету президента. Когда у нее начались крупные финансовые проблемы из-за двух капризных звезд – Элизабет Тейлор, из-за которой бюджет блокбастера «Клеопатра» перевалил за десять миллионов долларов, и Мэрилин Монро, затянувшей до невозможности съемки фильма «Что-то должно случиться», студия создала эпопею «Самый длинный день» о высадке американского десанта в Нормандии. В окончательной версии этот фильм длился больше трех часов и на сегодняшний день считается одним из лучших фильмов о Второй мировой войне.
В апреле 1962 года погасла звезда Мэрилин Монро. Из-за этого остался неосуществленным важный кинопроект: экранная биография Джин Харлоу, которую предстояло сыграть крашеной блондинке. Приняв предложение, Мэрилин, однако, высказала надежду, что когда ее не станет, никому не придет в голову перенести на экран ее собственную биографию. В том же году легендарная Джоан Кроуфорд снялась в своем последнем фильме и окончательно ушла из света в тень…
«Золотой век» Голливуда завершился.
Екатерина Колодочкина
БРЮНЕТКА
Июль 1962 года. Она идет быстрым шагом. Одна, в самый разгар дня, почти бежит по тротуару престижного квартала Брентвуд в Лос-Анджелесе. Брюнетка среднего роста, даже коротконогая, в бесформенном плаще, скрывающем фигуру и доходящем ей до щиколоток. Никакой косметики, разве что совсем чуть-чуть. На носу большие черные очки, на ногах туфли без каблуков, самые обычные. Машины обгоняют ее, даже не замедляя ход. Это просто прохожая, чем-то напуганная, с растрепанными волосами, ночное создание, явно только что из постели. Чокнутая или обкуренная. Она словно убегает от опасности, спасается от кого-то. Бежит ли она с незаконного свидания, с оргии, устроенной голливудским бомондом на одной из богатых окрестных вилл, скрытых от взглядов за высоким забором? Откуда она пытается вырваться? Она торопится, задыхается, семенит своими ножками. Сколько ей лет? Трудно сказать из-за очков и черной челки, закрывающей лоб и контрастирующей с крайне бледной кожей. Но явно уже за тридцать. Ее не слишком изящное тело являет собой утомление, тяжкую усталость, в походке что-то тяжеловесное, смиренное.
Она вскидывает руку, чтобы остановить такси.
«Я… я не знаю. Поезжайте. П… прямо. Я в… вам скажу, к… когда остановиться».
Шофер удивлен. Не просьбой, он и не такое слыхал. Его поразил голос. Такой тонкий, хрупкий, что он посмотрел в зеркало заднего вида, испугавшись, что к нему в машину запрыгнула девчонка, сбежавшая из дома. Да еще и заика. Однако это женщина. Пассажирка сняла очки. Вокруг ее голубых глаз залегло множество мелких морщинок. Щеки покрыты довольно густым пушком – светлым, почти белым. Как и ее брови. Шофер успокоился. Он-то опасается грабителей, громил. Праздные женщины, садящиеся к нему в машину в поисках компании, его не беспокоят. Даже если от них не слишком приятно пахнет. Не страшно. Если надо, он может поговорить. Она сама начинает разговор, своим тоненьким, почти неслышным голоском – вежливым, умоляющим: «С какой ж… женщиной вам бы х… хотелось п… провести ночь?»
Она не спала до рассвета. Никак не получалось, несмотря на всё, что она проглотила, чтобы приручить – нет, не сон, а страх сна, засыпания, забытья, кошмаров. Смерти в миниатюре. Она не спала, и чтобы заставить замолчать окружающую тишину, вырваться на мгновение из давящего одиночества, схватила единственный предмет, который еще связывает ее с миром и доказывает ей, что ее плоть до сих пор сверкает, когда всё вокруг нее погасло. Телефон. Белый аппарат, подключенный в соседней комнате, со шнуром длиной в десяток метров, который она протащила под дверь и, дрожа, прижала трубку к себе, словно мягкую игрушку, под одеялом, под подушкой. Она звонит. Неважно кому – всем подряд: друзьям-подругам, любовникам, бывшим мужьям, докторам, массажистам, журналистам, сыновьям и родственникам высоких особ, соседям, пресс-атташе, фотографам, парикмахерам, гримерам, актерам, преподавателям, психиатрам.
– Угадай, кто это?
– Ты на часы смотрела?
Она сюсюкает своим голоском. Она не смотрела на часы. А зачем? Она живет по другому времени, иногда спит сто лет – принцесса, русалка; она порхает, плывет, она на пляже, обнаженная, напротив океана, ветер горячий, а она сама – награда. Она или, вернее, это чужое присутствие в ней, с которым она порой сталкивается, словно с соседом по лестничной клетке. В ее мире, свободном от условностей и лжи, всё позволено: расхаживать голой по белому пустому дому под ошеломленным взглядом посетителей, пить шампанское после пробуждения, приходить на свидание с опозданием в восемь часов. Звонить среди ночи по первому попавшемуся номеру.
Ее мир – мир детской сказки. В нем нет часов.
Белокожая и темноволосая женщина за тридцать, страдающая бессонницей, растрепанная, в широченном плаще, скрывающем ее явно округлые формы. Толстая и потасканная. Невзрачная.
Всё началось задолго до ее отъезда на восточное побережье, в тот знаменательный день в конце 1954 года, когда она ушла по-английски, показав кукиш кинокомпании «XX век Фокс», и села на ночной самолет Лос-Анджелес – Нью-Йорк, в бежевом костюме, спрятавшись под черным париком и за невероятным вымышленным именем – Зелда Зонк, чтобы освободиться от голливудской системы, использовавшей ее округлости, ее сосцы, точно дойную корову, и чтобы отделаться от целлулоидной блондинки, чья фотография в бикини была у всех мужчин без исключения, от рабочего до сенатора, а продюсеры держали ее в плену ролей неотразимой дурочки. Зелда Зонк была одним из ее самых блестящих творений. Образом, к которому она прибегала по мере необходимости – не таким фальшивым, не таким надуманным. Не знойная брюнетка латинского типа, а рассудительная, расчетливая женщина, холодная и решительная. Чужая личина, которая внушала уважение – то, к чему она стремилась больше всего. На самом деле она гораздо лучшая актриса, чем думают. В первый раз на нее это накатило однажды утром. Вдруг стало невозможно дышать. Ей хотелось выпрыгнуть из своего тела, выпростаться из этой розовой мясистой оболочки, взывавшей к наслаждению на экране, на обложках журналов, на постерах, на календарях. И тогда она нацепила черный парик, облачилась в самую простую одежду, не слишком облегавшую ее зад и груди, и вышла на улицу. Она хотела посмотреть, какой это произведет эффект, вновь испытать давно забытое ощущение, когда идешь, не вертя задницей, одна, не вызывая столпотворения, которое можно разогнать только с помощью армии. На несколько часов отделаться от того наносного, которое, в конце концов, проникло внутрь ее самой, словно неизлечимая болезнь. Как хорошо было вдруг примерить на себя безвестность, а еще лучше – испытать успокаивающее и острое сознание того, что может нарушить ее в любой момент. Нет ничего проще: достаточно снять накладные волосы, а главное – вернуть свою знаменитую «горизонтальную» походку, и сразу же произойдет чудо. Вообще-то ей даже парик был не нужен. Такая, как есть, обретшая свою природную хрупкость, она становилась неузнаваемой, никто не знал, кто она такая. И дело тут не в косметике и не в цвете волос. На самом деле, ее видели лишь тогда, когда она сама решала появиться. Вот доказательство: уже на вершине славы, на одной из известных нью-йоркских вечеринок ее спросили: «А вы чем занимаетесь?» – «Я актриса». – «И как вас зовут?»
Тонкий голосок и извиняющийся вид. Невероятно, но факт. Самая желанная женщина в мире, которая вызывала чудовищные скопления народа при каждом своем появлении, могла намеренно исчезнуть, раствориться. Быть одной из студенток актерской студии, безвестной прохожей на Пятой авеню, почти дурнушкой, плохо сложенной, одной из женщин с невыразительным лицом, которые бросают крошки птичкам в Центральном парке, безвольной тенью под солнцем Калифорнии. Но этого она еще не знала, постепенно постигая, что лишь она одна обладает этой властью – вдохнуть жизнь в своего знаменитого двойника, вызвать его из небытия, если надо. С помощью Зелды Зонк или без нее. Одним мановением руки.
Живая – неживая.
Она одна могла приковать к себе взгляд других людей и расцвести прямо на улице, к великому потрясению зевак. Она воображала себе испуг: время как бы остановится, за ней погонятся, будут преследовать, окружат, набросятся. Как в аэропортах, которые приходилось закрывать на целый день, чтобы восстановить «прежнее» спокойствие, пока она не выйдет из самолета – сияющая, смеющаяся, больше чем через час после приземления, и не пройдет по дорожке, наглухо перекрытой охранниками ростом со сторожевую вышку, под обстрелом своры фотографов, а вдалеке, напирая на барьеры, толпа вопит ее имя (которое даже не ее собственное), мечтая топтать ее ногами. Продуманная мизансцена. Многократно отрепетированная. Воспроизводя ее, она при этом страшно боялась задохнуться. А вдруг люди опрокинут охрану и вырвутся на летное поле, прямо к ней? А вдруг Зелда Зонк сбросит маску прямо на улице? Смятение. Нарушение общественного порядка. Эта мысль приводила ее в панику, но она ни за что не позвала бы на помощь. Она заметила, что наслаждается и этим тоже – тем, что ее обирают, расплющивают, точно под весом тяжелого, очень тяжелого любовника. Или подушки. Когда забавляешься тем, что стараешься не дышать.
Иногда она этим забавлялась.
Уже давно она боролась с удушьем.
Теперь она вернулась домой. Весь день перескакивала из одного такси в другое. Каждый раз один и тот же вопрос – и почти единодушно все тот же ответ. Из двенадцати опрошенных шоферов десять брякнули не задумываясь: «С Мэрилин Монро».
Скомканный плащ валяется на полу, рядом с туфлями и черным париком. Ничего другого на ней не было. В зеркале отражается желтоватая солома ее волос, голое белое тело без грима – в последнее время она не мылась, годы цепляются за него, а ласки соскальзывают. Сегодня вечером она одна, и впереди ночь, и обнимать придется только телефон. Не страшно. За редким исключением, все мужчины горят желанием с ней переспать. Мужчины – сколько любовников скользнуло по ее телу, – которые набрасываются на нее, словно голодные. Если бы они знали. Если бы они только знали, что она была здесь, в нескольких сантиметрах, беззащитная, открытая. Фантазия номер один. Они ее не узнали. Они ее не увидели. Потому что Мэрилин Монро не существует.
Мэрилин Монро – это она.
РОЖДЕНИЕ
Сначала свет гаснет резко, без объяснений, потом наступает ощущение, что всё становится сложным, враждебным и горячим. Очень горячим. Чудовищное и неравное сражение с внезапным, непостижимым небытием, которое набирает силу и покрывает собой всё.
Род-Айленд-авеню, Хоуторн. Обычный день в унылом предместье Лос-Анджелеса. Выстроившиеся в ряд домишки, где копятся разбитые мечты, ложь и дурновкусие, а за занавесками прячутся годы мелочных придирок. В одном из бунгало сумасшедшая старуха, наслушавшаяся проповедей евангелистских священников, пытается задушить подушкой грудного ребенка. Малышка отбивается, молотит ручками и пухленькими ножками. Но старуха давит сильнее, закрыв подушкой все лицо младенца, чтобы ни частички воздуха не прошло, ни одного крика не вырвалось. Движения ребенка ослабевают. Борьба явно слишком неравная. На счету старухи годы подавляемого насилия, злобного разочарования. А главное – с ней бывают припадки. Она уже давно ищет виноватого, из-за кого вся ее жизнь пошла коту под хвост. И сегодня утром все прояснилось. Ее злой демон – это Норма Джин, дочь ее дочери, крепенькая щекастая девчушка, лепечущая в пеленках в двух шагах от нее.
По счастью, Болендеры – соседи напротив, которым поручили присматривать за ребенком, – явились вовремя и не дали Делле Монро Грейнджер убить свою внучку. Малышку два-три раза ударили по щекам, возможно, сделали ей массаж грудной клетки, чтобы воздух снова начал циркулировать по маленьким легким. Потом старуху отправили прямиком в сумасшедший дом. Или (по другой версии) малышке самой удалось вырваться из чудовищных тисков. И бабка, в конце концов, признала свое поражение. Или же припадок прошел сам собой, старуха передумала, прижалась ухом к ее спине, пока девочка надрывно кашляла и приходила в себя. В тот день Деллу Монро не отправят в психушку. Отложат на потом.
Как бы то ни было, Норма Джин не умерла в тот раз. В 1927 году.
Но, возможно, эта мрачная история о детоубийстве, страшный случай острого приступа безумия – всего лишь выдумка. Поскольку никаких доказательств мнимой попытки убийства безобидного младенца, которому было от роду всего несколько месяцев, не существует. Правда это или ложь, «инцидент» обретает от этого лишь еще больший смысл, большее значение. Ведь об этом происшествии рассказала, сделала его достоянием общественности Мэрилин Монро – суперзвезда, обожаемая во всем мире, олицетворение торжествующей женственности. Это ужасное событие личной жизни стало, по ее словам, в каком-то смысле ее рождением, это оно ее «сделало». Произвело на свет. Стало первым воспоминанием. Однако женщина, известная под именем Мэрилин Монро, много лгала о своем прошлом, своем детстве, начале жизни, браках. Ее жизненный путь проходит через темный лес, и она лишь изредка удостаивала бросить несколько камушков, чтобы навести на след. Ей приходилось защищать себя. И создавать себя тоже. Выдумывать себя, сочинять свой миф, в котором сплелись атавистическое безумие ее предков и невероятная сила сопротивления маленькой брошенной нелюбимой девочки, жертвы злобы взрослых людей. Ей приходилось подчеркивать контраст между гадким утенком – Нормой Джин и прекрасным лебедем – Мэрилин Монро. Чем ярче он будет, тем мощнее получится миф, достовернее – легенда.
Итак, рассказывала она, жила-была бедная девочка, родившаяся в половине десятого утра 1 июня 1926 года в обшей палате городской больницы Лос-Анджелеса. Хорошенький младенец, пышущий здоровьем, белокожий, с несколькими завитками русых волос и удивительно синими глазами. По материнской линии – прадед, покончивший с собой, дед, умерший сумасшедшим, бабка, страдающая маниакально-депрессивным психозом, к тому же пьяница. Мать тоже была неуравновешенной и подверженной различным психозам. Что касается отцовской линии, то там вообще возможно всё, что угодно. Отца у девочки не было. Тот, кого записали в свидетельство о рождении, – Мартин Эдвард Мортенсен, адрес неизвестен, был просто именем, человеком без лица. Настоящий отец умер, или же сбежал, или просто не знал, что стал отцом. А может быть, предпочитал об этом не знать. Глэдис Бейкер, ее мать, не ведала долгой любви. Знала ли она точно, кто ее обрюхатил? Это была тоненькая, еще молодая женщина с довольно изящной фигурой, приветливая, твердая в своих убеждениях, которая работала по двенадцать часов в день в монтажной студии «Консолидейтед Филм Лэбораториз» киностудии «Радио Кейт Орфеум Пикчерз». Ничего увлекательного: чисто механическая работа, заключающаяся в разборе и сортировке негативов. Но это Голливуд, мир кино, фабрика грез. А Глэдис любила грезить, веселиться со своей подругой и коллегой Грейс Макки, ходить на свидания с мужчинами, выдавать себя за актрису, чтобы на мгновение забыть, из какого ада она вышла. Одним словом, перекраивать реальность на свой фасон. Ее отец умер в психиатрической больнице. Что же до матери…
Глэдис уверена, что ее отец был чокнутым, а мать пошла по той же дорожке, что депрессия и безумие передаются по наследству. Она ищет выход, чтобы сбежать от этого гадкого рока, пробует мужские тела, мужские руки. Мнимая защита, призрак равновесия. В четырнадцать лет она уже беременна. Мать заставила ее выйти замуж за виновника. Его зовут Джаспер Бейкер, он на двенадцать лет старше ее, пьет и лупит, когда на него находит. А «находит» часто. Он хотел, чтобы Глэдис сделала аборт, она отказалась. Они поженились в мае 1917 года. Делла уверила всех в том, что Глэдис уже есть восемнадцать лет. В ноябре она родила мальчика, Джеки, а всего два года спустя – девочку, Бернис. Она еще не смирилась. Что-то в ней сопротивляется. Устав от оскорблений, унижений, ежедневных побоев мужа, устав носить солнечные очки, чтобы скрыть синяки под глазами, Глэдис в 1921 году подала на развод и вернулась к матери, брошенной вторым мужем, вместе с двумя детьми.
Вот тогда и произошло страшное. В этой семье самое ужасное, как узнает маленькая Норма Джин, всегда впереди. Можно сколько угодно думать, что самое трудное осталось позади, что в определенный момент, по законам статистики, чаша весов перевесит в другую сторону и начнется светлая полоса. Так нет. В очередной раз кошмары взяли верх.
Однажды Джаспер Бейкер не вернул детей после выходных. Глэдис билась и так и эдак – всё напрасно. Ее сын и дочь оказались в руках буйного и жестокого пьяницы-отца, который вымещал на них зло за уход их матери. Глэдис согнулась и поникла, попробовала забыть, поселилась в крошечной квартирке в Голливуде. Заполняя анкеты, она подчеркивала варианты «детей нет» или «умерли». Попробовала себя в кино, делала прически, как у актрис, бывших в то время в моде, выдумывала себе жизнь, более увлекательную и не такую мрачную, как ее собственная. Вместе со своей подругой Грейс, обесцветившей волосы под Джин Харлоу, мечтала увидеть себя на большом экране, но очень скоро поняла, что ей нужно находиться по другую сторону киноэкрана, и так оказалась в монтажной студии «РКО Пикчерз». Фильмы сменяли друг друга, моды тоже. Глэдис завивала волосы и курила сигареты. Принимала позы, носила приталенные костюмчики. Крутила романы без последствий, вкусила любви (на сей раз настоящей) со Стэном Гиффордом, снова мечтала о браке, очень сильно. Но мужчины не задерживались надолго на ее сухом лихорадочном теле. Вероятно, первое время они наслаждались ее непринужденностью, невероятно тонкими чертами лица, бархатистой нежностью кожи, но огонек, периодически вспыхивавший в глубине ее синих глаз, тайно побуждал их к бегству. Гиффорд отказался на ней жениться. Уязвленная, преданная, впавшая в глубокую тоску, Глэдис кинулась в объятия случайно подвернувшегося рабочего, который надел ей кольцо на палец. Или веревку на шею. Октябрь 1924 года. На сцену выходит пресловутый Эдвард Мортенсен, который двумя годами позже будет значиться в свидетельстве о рождении маленькой Нормы Джин. Он ее ни разу не увидит, да и его отцовство практически исключено. Надо полагать, что Глэдис Бейкер в конечном счете предпочитает потрясения скуке. Через четыре месяца она уже знала наизусть Эдварда Мортенсена и его норвежский акцент. Они расстались в феврале 1925 года. И снова дурное обхождение и произвол Стэна Гиффорда, от непостоянства которого она таяла как свечка.
|
|
|
