Деструкция, агрессия и садизм.

Понятия «деструкция», «агрессия», «садизм» и «влечения к смерти» употреблялись в психоанализе в высшей степени нечетко и вперемешку. Агрессия казалась идентичной деструкции, которая в свою очередь воспринималась как влечение к смерти, обращенное против внешнего мира. Садизм же оставался первоначальным частным влечением, которое начинает проявляться на определенной ступени сексуального развития. Я пытался оценить человеческие действия, обобщаемые понятием «ненависть», с точки зрения их происхождения и направленности. В клинической работе я никогда не рассматривал влечение к смерти, волю к смерти как изначальный инстинкт, подобный сексуальности или потребности в пище. Все проявления душевного состояния, которые могли быть истолкованы как проявления «влечения к смерти», оказывались продуктами невроза. Так обстояло дело, например, с самоубийством, которое могло представлять собой неосознанную месть кому-то другому, с кем себя отождествлял самоубийца, или попыткой уйти от чрезвычайно сильного раздражения, вызванного слишком запутанной жизненной ситуацией.

Свойственный больным страх смерти можно было объяснить, как правило, страхом кастрации, а тот, в свою очередь, — генитальным страхом. Впрочем, аналитики, изучавшие влечение к смерти, часто смешивали страх и влечение. Прошло примерно восемь лет, пока мне стало ясно, что страх смерти идентичен неосознанному страху оргазма, а мнимое влечение к смерти, стремление к разрешению, к Ничто представляет собой неосознанное стремление к снятию оргастического напряжения. Следовательно, я не «обобщил учение об оргазме слишком быстро и схематично».

Деструктивный импульс появляется в живом существе в том случае, если оно хочет уничтожить источник опасности. Тогда разрушение или умерщвление объекта является биологически осмысленной целью. В качестве мотива выступает не первоначальное удовольствие от деструкции, а заинтересованность «влечения к жизни» (я намеренно использую выражение, обычное для того времени) в том. чтобы обойтись без страха и сохранить «Я» в целом. В опасной ситуации я уничтожаю то, что порождает ее, потому что хочу жить, не испытывая страха. Влечение к деструкции начинает служить первоначальной биологической воле к жизни. Воля к жизни сама по себе не означает стремления достичь сексуального удовольствия, даже если избавление от неприятного ощущения и подобно переживанию удовольствия.

Это важно для понимания многих основных положений сексуальной экономики. Она отрицает изначально биологический характер деструктивности. Один зверь убивает другого не потому, что это доставляет ему удовольствие. Это было бы садистским убийством ради наслаждения. Он убивает из-за голода или угрозы своей жизни. Следовательно, и деструкция проявляется как функция живого на службе у изначального влечения к жизни.

Агрессия в строгом смысле слова не имеет ничего общего ни с садизмом, ни с деструкцией. В буквальном смысле это слово означает «приближение». Любое положительное проявление жизни агрессивно, будь то действие ради сексуального удовольствия или деструктивное действие, проникнутое ненавистью. Садистское действие агрессивно точно так же, как и добывание пропитания. Агрессия есть проявление жизни мышц, системы движения. Эта поправка весьма важна для оценки ограничения в воспитании детей. Постоянное торможение их двигательной активности, осуществляемое поистине уничтожающим образом, которое вынуждены терпеть наши дети, проистекает из отождествления понятий «агрессивный» и «злой» или «сексуальный». Целью агрессии всегда является осуществление удовлетворения какой-либо жизненно важной потребности. Тем самым агрессия — не влечение в собственном смысле слова, а необходимое средство для возбуждения любого влечения. Агрессивным является влечение само по себе, так как напряжение толкает к удовлетворению. Поэтому существуют деструктивная, садистская, двигательная и сексуальная агрессивность.

Если агрессивная сексуальность не имеет возможности найти удовлетворения, то все же сохраняется стремление к его достижению. Тогда возникает импульс, направленный на получение удовольствия любыми средствами. Агрессивная нота начинает заглушать любовную. Если цель достижения удовольствия полностью исключена, стала бессознательной или связана со страхом, то агрессия, которая первоначально представляла собой только средство, сама становится действием, разряжающим напряжение. Она приятна как проявление жизни. Так возникает садизм. Из-за утраты подлинной цели жизни развивается ненависть, самая сильная в тех случаях, когда встречаются препятствия любви или стремлению быть любимым. Вытекающее из ненависти стремление к уничтожению превращается в сексуальное действие, чему соответствует, например, убийство на почве полового извращения. Его предварительным условием является полная блокировка способности испытать естественное генитальное наслаждение. Тем самым садизм как половое извращение является смешением изначальных сексуальных импульсов со вторичными деструктивными. В животном царстве оно отсутствует и представляет собой лишь приобретенное свойство человека, вторичное влечение.

Каждый вид самостоятельно проявляющегося деструктивного действия является реакцией организма на невозможность удовлетворения какой-либо жизненно важной потребности, прежде всего сексуальной.

В 1924—1927 гг., когда эта ситуация стала мне ясна в общих чертах, я еще пользовался в своих публикациях выражением «влечение к смерти», чтобы не пришлось «выпрыгнуть из рядов». В клинической же работе я отвергал влечение к смерти и не обсуждал его биологическое истолкование, так как не мог ничего сказать об этом. В практической работе оно все время выступало как влечение к деструкции. Но я уже формулировал зависимость влечения к деструкции от сексуального застоя, для начала от его степени. Вопрос о биологической природе деструктивности я оставлял открытым. Требовалась осторожность, в том числе и из-за недостатка фактов. Уже тогда было очевидно, что любое подавление сексуальных побуждений усиливает ненависть, агрессивность как таковую, то есть двигательное беспокойство, не направленное на рациональную цель, и деструктивные тенденции. Количество примеров, подтверждающих это заключение из клинических наблюдений, а также анализа повседневной жизни человека и жизни животных, быстро увеличивалось.

Никак нельзя было упустить из виду снижение импульсов ненависти у больного, обретшего способность к достижению естественного сексуального удовольствия. Любое превращение невроза навязчивых состояний в истерию шло рука об руку с потерей ненависти. Садистские извращения или фантазии во время акта убывали в той мере, в какой возрастало удовлетворение. Становилось понятным нарастание брачных конфликтов при снижении сексуального притяжения и удовлетворения, как и снижение жестокости в отношениях между супругами в случае обретения другого партнера, дающего удовлетворение.

Изучая поведение диких животных, я установил, что они безобидны, если сыты и испытывают сексуальное удовлетворение. Быки опасны и «дики», только когда их приводят к коровам, но не когда уводят от них. Цепные собаки очень опасны, так как они сталкиваются с препятствиями развитию моторики и сексуальной разрядке.

Мне стали понятны черты жестокости в характерах больных, страдавших хронической сексуальной неудовлетворенностью. Мне доводилось наблюдать это явление у злобных старых дев и аскетических моралистов. Напротив, бросалась в глаза мягкость и доброта людей, удовлетворенных в генитальном отношении. Я никогда не встречал человека, способного к удовлетворению, который мог бы стать садистом. Если садизм и проявлялся у таких людей, то следовало делать несомненный вывод о внезапно наступивших нарушениях, препятствующих обычному удовлетворению.

В пользу существования связи между сексуальной удовлетворенностью и состоянием характера говорило и поведение женщин в климактерический период. Есть женщины, которые в этот период не проявляют и следа злобности, другие же, напротив, становятся злыми, если они раньше не были такими. Можно легко убедиться в том, что прежняя генитальная жизнь тех и других протекала по-разному. Второй тип образуют, как правило, женщины, никогда не имевшие любовных отношений, которые приносили удовлетворение, и теперь сожалеющие об этом, осознанно или неосознанно чувствующие последствия сексуального застоя. Ненависть и зависть превращают их в самых неистовых борцов против какого бы то ни было прогресса.

Таким образом, в наше время на вопрос о садистском удовольствии от деструкции можно ответить, зная об общем нарушении естественной любовной жизни.

Выявился важный источник генитального возбуждения. С помощью разрушения деструктивной агрессивности и садизма высвобождалась энергия, которая могла идти на пользу системе генитального возбуждения. Вскоре обнаружилось, что оргастическая потенция несовместима с сильными деструктивными или садистскими импульсами. Нельзя одновременно подарить радость партнеру в генитальном отношении и желать его уничтожения. Таким образом, разглагольствования о «садистской мужской и мазохистской женской сексуальности» были неверны, как и представление о том, что фантазии об изнасиловании являются частью нормальной сексуальности. При этом психоаналитики в своих размышлениях не выходят за пределы имеющейся сексуальной структуры людей.

Подобно тому, как генитальная энергия при нарушениях превращается в деструктивную, так и при удовлетворении может совершиться обратное превращение деструктивной энергии в генитальную. Учение о биологической изначальности садизма не выдерживало критики с клинической точки зрения и было безнадежно с точки зрения культуры. Но это вовсе еще не означало окончательного разрешения проблемы. Такая констатация оказывалась недостаточной и для того, чтобы поставить формирование оргастической потенции в качестве цели лечения, ведь деструктивная энергия была связана но многих местах и по-разному. У большинства больных она превращается в жертву вытеснения. Поэтому в ходе технической работы надо было обнаружить и механизмы торможения реакций ненависти, чтобы высвободить энергию. Открытие явления заключения характера в панцирь, приобретающего форму аффективного барьера, стало самой плодотворной почвой для исследования.

Развитие систематического анализа сопротивления, его доработка до анализа характера последовала только после 1926 г. До тех пор я концентрировал работу в Техническом семинаре на изучении скрытого сопротивления и прегенитальных нарушений в невротическом процессе. Пациенты характеризовались типичным поведением, если высвобожденная сексуальная энергия возбуждала генитальную систему. По мере роста возбуждения большинство больных отвечали на происходившее бегством к негенитальному удовлетворению. Дело обстояло так, будто сексуальная энергия колебалась между генитальными и прегенитальными участками возбуждения. Я назвал это явление «колебанием» возбуждения.

В 1925—1926 гг. я лечил молодую американку, с самого раннего детства страдавшую тяжелой бронхиальной астмой. Любое сексуальное возбуждение вызывало у нее приступ. Он наступал, если она собиралась предаться любви с супругом или если флиртовала и начинала чувствовать возбуждение. При этом пациентка испытывала сильное удушье, от которого могла оправиться только с помощью специальных спазмолитических средств. У нее наблюдалась влагалищная гипоастения, глотка же, напротив, была очень возбудима. Больная, сама того не сознавая, страдала от сильных импульсов кусания и сосания — действий, предназначенных матери. В горле ощущалось чувство удушья. В сновидениях и действиях отчетливо проявлялась фантазия о половом члене, застрявшем в горле. Когда эти фантазии были осознаны, астма впервые исчезла, но вместо нее появились выраженные приступы возбуждения моторики желудочно-кишечного тракта в форме поносов. Они сменялись симпатикотоническими запорами. Напряжение в горле сменялось перевозбуждением кишечника. Фантазия о члене в горле уступила место другой — о том, что «в животе ребенок, которого необходимо вытолкнуть». По мере нарастания диареи усиливалось и генитальное нарушение. Пациентка полностью утратила вагинальное ощущение и отвергала половой акт. При этом она боялась приступа поноса во время сношения. Когда исчезли кишечные симптомы, впервые появились вагинальные преоргастические возбуждения, но их сила не превышала определенного уровня. Больная отвечала на каждое усиление возбуждения страхом или приступом астмы. На некоторое время астма вернулась в прежнем виде, а с ней оральные возбуждения и фантазии, будто их никогда и не лечили. При каждом рецидиве они начинались снова, и возбуждение вновь и вновь достигало генитальной системы. В каждом случае росла способность к перенесению влагалищных возбуждений, а паузы между рецидивами удлинялись.

Так продолжалось несколько месяцев. Астма исчезала при каждом усилении влагалищного возбуждения и возвращалась с ростом возбуждения в органах дыхания. Колебание полового возбуждения между горлом и бронхами, с одной стороны, и тазом — с другой, сопровождалось соответствующими фантазиями на темы оральной и генитальной детской сексуальности. Располагаясь «сверху», возбуждение было по-детски жадным и депрессивным. Становясь снова генитальным, оно обретало женскую природу, будучи направленным на мужчину. Генитальный страх, толкавший всякий раз к отступлению, сначала возник как страх повреждения во время акта. После его осмысления появилась боязнь погибнуть, «лопнуть» от возбуждения, Постепенно больная привыкла к вагинальному возбуждению и в конце концов испытала оргазм. На этот раз судорога в горле не возникла, а с ней не появился и приступ астмы. Астма полностью исчезла. Я многие годы поддерживал контакт с бывшей пациенткой. Она оставалась здоровой до 1932 г., когда я в последний раз слышал о ней.

Этот случай еще раз подтвердил мое представление о лечебной функции оргазма и раскрыл многие важные процессы. Теперь я понял, что негениталъные виды возбуждения и удовлетворения фиксируются на гениталиях из-за страха перед сильными оргастическими ощущениями, так как они дают гораздо меньшее возбуждение. В этом и заключалась значительная часть загадки инстинктивного страха.

Если сексуальное возбуждение затормаживается, то возникает растущее противоречие: торможение увеличивает застой возбуждения, который ослабляет способность организма ликвидировать возбуждение. Из-за этого организм начинает испытывать боязнь возбуждения, иными словами сексуальный страх. Этот страх вызван, следовательно, внешней неспособностью к удовлетворению влечения и укореняется внутри, в характере, под действием страха перед застойным сексуальным возбуждением. Отсюда вытекает боязнь оргазма. Она представляет собой страх «Я», отчужденного от переживания удовольствия, перед нарастающим возбуждением генитальной системы. Страх пережить оргазм образует ядро общего страха перед удовольствием, который порождается причинами структурного свойства (1934 г.). Обычно он проявляется как страх перед любого рода вегетативным ощущением и возбуждением или восприятием такого ощущения и возбуждения. Радость жизни и удовольствие от оргазма идентичны друг другу. Самое крайнее проявление страха перед оргазмом образует общий страх перед жизнью.

Формы проявления и механизмы возникновения страха перед оргазмом многообразны. Общим для всех является страх перед захлестывающим весь организм оргастическим генитальным возбуждением. Механизмы торможения различны. Их понимание потребовало примерно восьми лет. До 1926 г. были выявлены лишь некоторые наиболее типичные из них, лучше всего поддававшиеся изучению на примерах женщин. У мужчин страх перед оргазмом часто скрывается благодаря ощущению, испытываемому при эякуляции. У женщин он проявляется в чистом виде. Чаще всего они боятся испачкаться при возбуждении, допустить извержение газов или непроизвольное мочеиспускание. Чем сильнее нарушение функции генитального возбуждения, чем больше негениталъные представления и фантазии овладевают генитальной сферой, тем сильнее торможение, а следовательно, и страх оргазма.

Если оргастическое возбуждение заторможено, то оно ощущается как физическое уничтожение. Женщины боятся оказаться «во власти мужчины», быть ранеными или разорванными им изнутри. Поэтому влагалище превращается в фантазиях в орган, способный на укус, стремящийся обезвредить член, несущий угрозу. Так образуется вагинальная судорога. Если она начинается до акта, это означает отказ во введении мужского члена. Если она проявляется во время акта, это свидетельствует о неосознанном желании удержать член, откусить его. При наличии сильных деструктивных импульсов организм опасается «быть захлестнутым переживаниями» из страха перед приступом разрушительной ярости.

Женщины по-разному реагируют на страх оргазма. Большинство их с помощью полуосознанного внимания удерживают тело в спокойном состоянии. Другие же двигают им очень резко, так как более мягкие движения вызывают слишком сильное возбуждение. Ноги прижимаются друг к другу, таз втягивается. Для торможения оргастического ощущения регулярно задерживается дыхание. Как ни странно, последнее явление я наблюдал впервые только в 1935 г.

Пациентка, которую посещали мазохистские фантазии на тему избиений, страдала от бессознательной фантазии. В соответствии с ней она во время возбуждения пачкалась калом. В четырехлетнем возрасте у женщины развилось фантастическое представление о том, что ее кровать оснащена специальной аппаратурой, автоматически убирающей грязь. Неподвижность во время акта, вызванная боязнью запачкаться, представляет собой широко распространенный симптом торможения.

Страх оргазма очень часто переживается как страх смерти. Если наблюдается ипохондрическая боязнь катастрофы, то любое сильное возбуждение тормозит собственный ход. Потеря сознания превращается из приятного переживания в переживание, проникнутое страхом. Поэтому приходится все время «быть настороже» и «не терять голову». У тех, кто «следит за собой», позицию внимания выражают нахмуренный лоб и положение бровей.

Каждой форме невроза соответствует определенное генитальное нарушение. Истерия у женщин сочетается с локальными нарушениями вагинального возбуждения при общей гиперсексуальности. Типичным для них генитальным нарушением является воздержание, вызванное генитальным страхом. Мужчины-истерики не способны на эрекцию при половом акте или страдают преждевременной эякуляцией. Неврозы навязчивых состояний сопровождаются жестким воздержанием, вызванным аскетическим образом жизни и хорошо поддающимся устранению с помощью рационального истолкования. Женщины, страдающие истерией, фригидны, в целом не способны к возбуждению. Мужчины очень часто обладают эрективной потенцией, но никогда — оргастической. Наблюдая группу неврастеников, я смог выделить хроническую форму, которой соответствовали извержение семени и прегенитальная структура. Здесь пенис полностью потерял свою роль вторгающегося органа, приносящего удовольствие. Он воспринимается как грудь, даваемая ребенку, или как выдавливаемый кал и т. д.

В качестве четвертой группы я смог обособить мужчин, которые обладают эрективной сверхпотенцией, вызванной страхом перед женщиной и стремлением дать отпор неосознанным гомосексуальным фантазиям. Они доказывают себе свою потенцию и используют половой член как орган для просверливания, сопровождающегося садистскими фантазиями. Это мужчины фаллически-нарциссистского типа, которых всегда можно встретить среди офицеров, националистически настроенных студентов, беспутных совратителей и прочих самоуверенных типов. Все они страдают тяжелыми оргастическими нарушениями. Акт для них — не что иное, как «опорожнение» с наступающей потом реакцией отвращения. Такие типы не обнимают женщину, они ее «используют». Их сексуальное поведение создает среди женщин глубокое отвращение к половому акту. Женщины не хотят, чтобы их «использовали».

Я изложил часть результатов этих клинических наблюдений на конгрессе в Гамбурге в 1925 г., выступив с сообщением «О хронической ипохондрической неврастении». В нем я специально исследовал «гениталъную астению». Она возникает в том случае, если по отношению к половым органам допускаются не генитальные, а лишь одни прегенитальные представления и вызванные ими возбуждения.

Вторую часть темы я выделил в работу под названием «Источники невротического страха». Она появилась в мае 1926 г. в юбилейном сборнике к 70-летию Фрейда. В ней я разъяснил различия между страхом, проистекающим из подавленной агрессии, страхом совести и страхом сексуального застоя. Чувство вины возникает из сексуального страха, развиваясь окольным путем — через усилившуюся деструктивную агрессию. Следовательно, я включил роль деструктивности в процесс возникновения страха. Шесть месяцев спустя Фрейд также вывел страх совести из вытесненного влечения к деструкции, одновременно ослабив связь страха совести с сексуальным страхом. Для его системы это было логично, ведь он рассматривал влечение к деструкции как изначальное биологическое влечение, параллельное сексуальности. Я же тем временем вывел интенсивность влечения к деструкции из степени сексуального застоя и отличал «агрессию» от «деструкции».

Эти различия, звучащие столь теоретически и сформулированные на языке специалистов, имеют важнейшее практическое значение. Они вели совсем в другом направлении, чем фрейдовское понимание деструкции.

Главную часть результатов клинических наблюдений я обобщил в книге «Функция оргазма», рукопись которой с посвящением Фрейду передал ему в его квартире 6 мая 1926 г. Реакция Фрейда при чтении заглавия не обрадовала меня. Он посмотрел на рукопись, помедлил мгновение и спросил как бы с беспокойством: «Такая толстая?» Я почувствовал досаду. Эта реакция не была рациональной. Фрейд, обычно очень вежливый, не говорил бы без причины в таком оскорбительном тоне. До сих пор он имел обыкновение читать рукопись в течение нескольких дней, после чего давал письменный отзыв. На этот раз прошло более двух месяцев, прежде чем я получил письмо Фрейда. Оно гласило: «Дорогой г-н доктор! Я позволил себе затратить довольно много времени, но в конце концов прочитал рукопись, которую получил от Вас в день рождения. Я считаю работу ценной, богатой наблюдениями и содержательной. Вы знаете, что я отнюдь не отвергаю Вашу попытку решения проблемы неврастении, объясняющую возникновение этой болезни отсутствием превосходства генитальной сферы...»

Фрейд писал по поводу одной из ранних работ о проблеме неврастении: «Я уже давно знаю, что моя постановка вопроса об актуальном неврозе и его понимание были поверхностными и нуждаются в существенных исправлениях. Можно было ожидать выяснения проблемы в результате ряда исследований. Ваши усилия оставляют впечатление, что Вы прокладываете новый и обнадеживающий путь... Я не знаю, удастся ли разгадать загадку с помощью Вашего предположения. У меня остаются некоторые сомнения. Вы сами оставили без объяснения ряд характерологических симптомов, да и все Ваше представление о перемещении генитального либидо, на мой взгляд, еще не вполне созрело [5]. Я надеюсь тем не менее, что Вы не упустите проблему из виду и найдете ее удовлетворительное решение...»

Вот что можно сказать о частичном решении вопроса неврастении в 1925 г., о подробном изложении проблемы оргазма и роли телесного сексуального застоя в возникновении невроза. Заметно охлаждение со стороны Фрейда, но я сначала не понял этого. Почему Фрейд отверг «теорию оргазма», которую приветствовало большинство молодых аналитиков? Я не предчувствовал, что именно подходы, отпугивавшие Фрейда, имели важные последствия для судьбы всего учения о неврозах.

Фрейд сказал нам во время празднования своего 70-летия, что мы не должны доверять миру. Торжества, по его словам, не говорят ни о чем, а психоанализ принимают лишь для того, чтобы впоследствии его вернее можно было разрушить, имея в виду прежде всего сексуальную теорию. Я представил доклад, как раз укрепляющий фундамент сексуальной теории, но именно самые важные его положения Фрейд отвергал. Поэтому я задержал издание книги об оргазме еще на несколько месяцев, чтобы поразмышлять. В набор она пошла только в январе 1927 г.

В декабре 1926 г. я выступил в узком кругу приверженцев Фрейда с докладом о технике анализа характера. В ценгр выступления была поставлена проблема, формулировавшаяся следующим образом: можно ли при наличии скрытого отрицательного отношения со стороны пациента толковать его кровосмесительные желания или лучше подождать до тех пор, пока не будет устранено недоверие? Фрейд прервал меня: «Почему вы хотите истолковывать материал не в той последовательности, в которой он возникает? Конечно же, кровосмесительные желания надо анализировать и истолковывать по мере их появления!» Этого я не ожидал и обосновал свою точку зрения до последних деталей. Вся моя позиция была чужда Фрейду. Он не понимал, как можно работать, не следуя в точности за материалом. Это противоречило высказываниям о технике, которые делались в частных беседах. Настроение участников заседания было плохое. Противники из числа участников семинара торжествовали и жалели меня.

С 1926 г. на передний план выдвинулись проблемы «теории терапии». Вот что сообщалось об этом в официальном журнале амбулатории за 1922—1932 гг.: «Клиническому и теоретическому исследованию подвергались причины психоаналитических успехов и неудач, критерии излечения, попытка создать типологию форм болезни с точки зрения характера сопротивления и возможностей излечения, вопросы анализа характера и характерологического сопротивления, «нарциссистского сопротивления» и «аффективного барьера», причем это всегда осуществлялось на основе изучения конкретных случаев. Отчасти в данной связи были сделаны доклады по публикациям, посвященным техническим вопросам».

Авторитет нашего семинара рос. Я распределял многочисленные темы исследований, возникавшие в результате постановки мною различных вопросов, ни в коей мере не претендуя на приоритет, всерьез относясь к коллективной работе. Мне было достаточно того, что проблемы, которыми я занимался, находились в центре исследовательской деятельности.

Позже пришлось столкнуться с необоснованными притязаниями на оригинальность со стороны некоторых участников семинара, добивавшихся благосклонности Фрейда. В психоаналитическом мире, как правило, знали об источниках происхождения основных идей, но ни один из примерно 20 студентов, занимавшихся в Венском семинаре, не пошел дальше по пути анализа характера.

В одном из своих писем Фрейд признавал новизну моей работы по сравнению с «общим достоянием» психоанализа, которого, к сожалению, было недостаточно для успешности в практической работе. Тогда я утверждал, что лишь последовательно применяю аналитические принципы к исследованию характера. Я не понимал, что интерпретирую учение Фрейда таким способом, который он скоро отвергнет. Я совсем еще не чувствовал несовместимость теории оргазма с позднейшей психоаналитической теорией неврозов.

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться: