Некоторые особенности эмоционального и телесного опыта, проявляющиеся в психологических экспериментах с волшебными и народными сказками

Для того, чтобы лучше понять психические механизмы воздейст­вия волшебной сказки на человека, можно обратиться к эксперимен­тальному материалу психотерапевтических семинаров, проводившихся на материале волшебных народных сказок. В этом материале наблюдается определенная систематичность, ко­торую можно использовать как для диагностических целей, в рамках проективного подхода, так и для планирования психокоррекционного либо педагогического вмешательства. Некоторые из этих тенденции, по мнению автора, служат достаточно серьезным основанием для вве­дения ограничений при использовании традиционных сюжетов в вос­питательной и психокоррекционной работе. Эти ограничения можно свести к общему требованию: при использовании традиционного сю­жета во избежание получения противоречивых и запутывающих ре­зультатов необходимо знать правила его организации и основные «энер­гетически насыщенные» точки.

Наиболее выражены следующие тенденции:

1. Повторяемость телесных проекций. В определенных местах сю­жета при работе с разными группами у участников возникали сходные комплексы телесных ощущений при идентификации с образами и сход­ные тенденции в «знании» смысла и значения образов. Телесные ощу­щения в этих случаях весьма интенсивны и «подсказывают» опреде­ленные виды движений и поведения «персонажа» и развитие его от­ношений с другими образами. Этот механизм работает таким образом, как если бы образы сказки напрямую вызывали резонанс определен­ных повторяющихся психофизиологических структур человеческого организма, а сюжет сказки —то есть цепочка сменяющихся «событий» — представляли собой некоторый «стандартный» для человеческой психики (для человеческого организма в целом, на психофизиологи­ческом уровне), способ взаимодействия этих структур и их регуляции. Причем этот же сюжет, понимаемый на сознательном «рациональном» плане, по аналогии с нормами и правилами социальной жизни, не все­гда соответствует схеме организации на глубинном плане.

2. Использование текстов волшебных сказок как проективного ма­териала позволяет дальше работать с личными «проблемами» участ­ников, не называя их, оставаясь только в рамках материала сказки.

Чтобы вызвать эмоциональный резонанс, можно прочитать текст сказки и попросить отметить места, которые вызвали сильные чувст­ва, после этого этот эпизод сказки используется как метафора. Такая работа со «стандартной» метафорой отличается от спонтанно возни­кающей метафоры тем, что развитие сюжета заранее предопределено:

ведь сказка хорошо известна. Работа может быть сосредоточена на том напряжении или негативных эмоциях, которое мешает принять дан­ный сюжет целиком, вызывая сильное сопротивление. Завершением работы в эксперименте считалось такое состояние, когда человек мог последовательно вчувствоваться во все трансформации сюжета, не ис­пытывая фрустрации, то есть вступить в контакт со своими эмоциями в том числе на тех «участках» сюжета, которые раньше вызывали на­пряжение и чувство отторжения, протеста. Такая директивная проработка на «глубинном» уровне образов, вы­зывавших негативные эмоции, приводила к реорганизации системы контактов с миром и влияла на течение психосоматических заболева­ний. Работа проходила только на плане образов, и «инсайты» не свя­зывались с социальным личностным опытом.

3. Наиболее специфичным оказался опыт работы с замешательст­вом и сопровождающим его иррациональным переживанием ужаса и беспомощности. Значительная часть «отталкивающих» или раздражаю­щих эпизодов сказок, а также тех, которые первоначально кажутся «пло­хими» по моральным соображениям, в глубине содержат опыт заме­шательства, то есть, на бытовом языке, чувство растерянности, когда человек мог бы сказать: «я не знаю, что делать и что чувствовать...» или «мало ли что может случиться...» Это соответствует травматиче­ским элементам раннего детского опыта или серьезным переживани­ям психических травм у взрослых людей. Проработка такого опыта в символической форме соответствует, по-видимому, формированию на­выка адаптивного эмоционального поведения. Наиболее последова­тельно это проявляется в «жестоких» сюжетах, в которых есть тема проглатывания, разрубания на части и так далее.

4. На глубинном уровне символические системы образов сказок пе­реживаются как весьма строго организованные. То, что на уровне лич­ных проекций кажется случайным и пригодным для экспериментиро­вания и рекомбинирования, на глубинном уровне строго связано через преемственность и взаимозависимость телесных, двигательных про­грамм. Поэтому рекомбинирование может приводить к замешательст­ву и снижению энергетического потенциала (на уровне текста сказки это означает, что если Волк съедает Красную Шапочку — то и должен съесть, без злости или обиды, а если как-то изменить ситуацию, то на социальном плане это может быть более приемлемо, зато на глубин­ном — разрушительно). Эти соображения актуальны при использова­нии вольных переделок сказок в работе с детьми, которые чаще всего делаются с лучшими намерениями в сказках с «жесткими» сюжетами.

5. На глубинном уровне исчезают моральные мотивировки и эмо­циональные паттерны поведения. Например, оценки: «хороший»-«плохой», «нравится»-«не нравится». Некоторые сюжеты — например, про Мачеху и Падчерицу, провоцируют при обсуждении их на «рациональ­ном» или «социальном» плане разделение героинь на Прилежную и Лентяйку. Такое исследование моральных отношении персонажей за­путывают символическую систему сказки. Например, получается, что гибнет девочка, одновременно и Ленивая и Любимая матерью. (Сюжет, кстати, был проанализирован Беттельхеймом). При погружении на чувственном плане в мир образов волшебной сказки на первом плане оказывается «необходимость», связанная с глу­бинным механизмом переживания соответствующей метафоры, или с ее «смыслом»

6. Создается впечатление, что некоторые сюжеты удивительным образом воспроизводят типы переживаний человека при прохождении возрастных кризисов (конфликтов) по Э. Эриксону и содержат своего рода символические «подсказки» для более благополучного «правиль­ного» (с точки зрения культурной традиции) прохождения этих кризи­сов.