Как правильно пользоваться волшебными сказками?

Достаточно сказать, что контакт с глубинным уровнем сказки не совсем прост. Действительно, события, которые происходят в волшеб­ной сказке, не совсем обычны с точки зрения бытового сознания. Баба-Яга хочет поместить мальчика в печку и испечь его, великан-людо­ед пытается съесть детей, братья убивают и рубят на куски брата из жадности, волк глотает девочку, притворившись ее бабушкой.

Эти действия абсолютно непонятны и враждебны «рационально­му» плану сознания, так как это действия, невозможные и недопусти­мые, если представить себе, что события происходят в реальной жиз­ни, в нашем городе, например. Эти же описания совершенно логичны и «правильны», безусловно, приемлемы, когда они «считаются» под­сознательными механизмами по тем правилам, которые действитель­ны для метафор или сновидений. Об этих правилах подробнее можно поговорить отдельно, достаточно знать, что они отличаются от правил «понимания», действующих для бытового уровня восприятия. Поэтому поколения детей в разных странах слушают эти истории, а взрослые рассказываютих, и, несмотря на «странность» и «жесто­кость».этих рассказываемых событий, в психике ребенка происходит нечто чрезвычайно важное — он приучается «разряжать» свои стра­хи, делать свой эмоциональный мир более гибким и эффективным. Взрослые находят в сказке подсознательную опору в эмоциональ­ных переживаниях, но более заметны эти механизмы у детей. Дети охотно слушают страшные волшебные сказки, в которых с героями происходят ужасные события, иногда даже смерть, но потом герой возвращается живой и невредимый, пройдя через все испыта­ния и победив всех врагов. Они пугаются за героя, сопереживают ему и учатся в символиче­ской форме кое-каким важным вещам, даже не замечая этого. То, чему они могут научиться в сказках, невозможно полностью заменить ра­циональным обучением, так как символический план непосредствен­но обращается к бессознательному. Например, одна молодая мама за­ботилась о том, чтобы се дочка выросла доброй девочкой и не знала о царящих в мире несправедливости и зле. Поэтому мама, рассказывая девочке сказки, всегда выбрасывала «страшные» эпизоды например, девочка в Красной Шапочке не была съедена волком, а убежала. Когда девочке исполнилось пять лет, ее пришлось вести на кон­сультацию к психологу — девочка была чрезвычайно пугливой и не могла общаться с детьми и взрослыми. Оказалось, что, убирая из ска­зок «страшные» эпизоды, заботливая мама убрала нечто полезное: кон­фликт и способность ему противостоять, способность противодейст­вовать внешнему миру, страх за героя и ожидание развязки, опыт смерти и возрождения... Сказка после таких изменений не смогла выполнять свою психотерапевтическую функцию.

Итак, функции волшебной сказки следующие:

- психологически готовить человека к напряженным эмоциональным ситуациям (подготовка идет на бессознательном символическом уровне);

- символическое отреагирование физиологических и эмоциональ­ных стрессов, полученных в пренатальный период, в момент родов и в раннем детском возрасте («Красная Шапочка» — отработка символи­ческих родов);

- принять в символической форме свою физическую активность и способность действовать в кризисных ситуациях и осуществлять пси­хическую регуляцию себя в ситуациях замешательства. Итак, напра­шивается некоторый вывод — система символической «профилакти­ческой» психотерапии, психотерапия сказкой, предтеча современных методик, в том числе гештальт подхода — существует как минимум несколько тысячелетий. Единственное условие пользования этой эффективной системой — отказ от интеллектуальных интерпретаций и полноценное приня­тие всей гаммы переживаний, через которые ведет система образов волшебной сказки главного героя (Внимание! Речь идет только о древ­них сюжетах). А наилучший способ употребления просто слушать и переживать, как в детстве. При таком понимании природы и механизма действия сказки в сто­роне (то есть в большей степени в рамках интерпретации и в меньшей степени влияя на практику) остается опыт аналитической интерпре­тации образов и символов сказки в традициях Юнгианского подхода или психоанализа. Акценты смещаются с поиска конфликтных зон на проживание полноценного универсального процесса в символической форме, получение опыта прохода сквозь страх и возрождение. То есть наилучший способ оказать психологическую помощь человеку — с помощью сказки — это позволить, чтобы сказка сама выполнила свою древнюю психотерапевтическую функцию. Если речь идет о ребенке — просто читать ребенку сказки на ночь, без переделок, и тем самым запускать глубинный процесс. Если взрослый — опереться на мета­фору и попробовать ОСВОИТЬ глубинную стратегию в первозданном виде. Наиболее неприятны, и, по мнению автора, бесполезные этом смысле именно переделки и «улучшения» сказок, предпринятые с луч­шими намерениями, например, уговорить Волка не есть Красную Ша­почку. Все должно пройти так, как заложено в древнем ритуале. Таким образом, если Волк должен съесть героиню, с которой идентифицируется слушатель, в этой сказке — быть съеденной — наилуч­ший вариант действия, чтобы открылся путь к трансформации и раз­витию на новом уровне. То есть народные волшебные сказки надо просто ПРОЖИВАТЬ, не обсуждая мотивы и эмоции их героев. Любая переделка сюжета ослабляет целостность композиции на подсознательном уровне, даже ес­ли выигрывает в понятности и приемлемости с точки зрения совре­менного «рационального» сознания.