Путь, ведущий в мир чудес, открыт 8 глава

Может быть, зафиксированные нами явления были вызваны каким-то совершенно новым астрофизическим феноменом, таким, о котором никто еще не задумывался, причина которого – не цивилизации, а звезды или газовые облака (или что-то еще), действительно находящиеся в плоскости Млечного Пути и выдающие сильные сигналы в обескураживающе узких диапазонах частот.

Однако давайте ненадолго позволим себе экстравагантное допущение. Предположим, что все события, оказавшиеся в нашем сухом остатке, – это действительно радиомаяки других цивилизаций. В таком случае мы можем оценить – учитывая, как недолго мы наблюдали каждый фрагмент неба, – сколько таких передатчиков разбросано по Млечному Пути. Получится около миллиона. Если они распределены в космосе случайным образом, то ближайший источник окажется в нескольких сотнях световых лет от нас – на таком расстоянии инопланетяне еще не успели бы уловить наши телевизионные и радарные сигналы. Еще несколько столетий они не будут знать, что на Земле возникла технологическая цивилизация. Галактика может изобиловать жизнью и разумом, но – если кто-то усердно не занимается исследованием неисчислимых тусклых звездных систем – инопланетяне могут совершенно не подозревать, что тут у нас недавно произошло. Через несколько сотен лет, когда нас услышат, все может стать гораздо интереснее. К счастью, речь идет о жизни еще нескольких поколений, и у нас есть время подготовиться.

Если, напротив, ни один из этих многообещающих сигналов в действительности не является маячком инопланетян, то мы вынуждены заключить, что лишь немногие цивилизации вещают в космос, а возможно, их и нет – как минимум на наших «волшебных» частотах нет настолько сильных сигналов, которые мы могли бы услышать.

Представьте себе цивилизацию вроде нашей, которая употребила всю доступную ей энергию (около 10 трлн Вт) на передачу сигнала-маячка по одной из «волшебных» частот сразу во всех направлениях в пространстве. В этом случае результаты META показывают, что таких цивилизаций нет в радиусе 25 световых лет от нас. В этом пространстве найдется, пожалуй, с десяток звезд, похожих на Солнце. Граница не очень строгая. Если же, напротив, такая цивилизация должна была вещать именно в ту точку пространства, где находимся мы, пользуясь не более сложной антенной, чем в обсерватории Аресибо, и при этом проект META ничего бы не обнаружил, то пришлось бы заключить, что таких цивилизаций нет во всей галактике Млечный Путь – ни у одной из 400 млрд звезд. Но даже если предположить, что инопланетяне хотели бы с нами связаться – как бы они узнали, где именно нас найдет их сигнал?

Теперь рассмотрим противоположную технологическую крайность: очень высокоразвитая цивилизация вещает во всех направлениях, причем сила сигнала еще в 10 трлн раз выше (1026 Вт, это полная энергия излучения такой звезды, как Солнце). В этом случае, если META ничего не находит, напрашивается вывод, что таких цивилизаций нет не только в Млечном Пути, но и в радиусе 70 млрд световых лет – ни в М31, ближайшей галактике, похожей на нашу, ни в М33, ни в карликовой системе в созвездии Печь, ни в М81, ни в галактике Водоворот (М51), ни в Кентавре-А, ни в скоплении галактик в созвездии Дева, ни в ближайших сейфертовских галактиках – ни у одной из сотен триллионов звезд в тысячах близлежащих галактик. Вновь пробуждается геоцентризм, с которым, казалось бы, покончено раз и навсегда.

Разумеется, стремление тратить такое количество энергии на межзвездную (или межгалактическую) связь может свидетельствовать не об интеллекте, а о тупости. Возможно, у инопланетян есть веские причины не приветствовать кого ни попадя. Может быть, их не интересуют такие примитивные цивилизации, как наша. Но все-таки – почему ни одна цивилизация из сотен триллионов звездных систем не вещает с такой мощностью на такой частоте? Если результаты META отрицательны, то мы установили важный факт, но не можем узнать, касается ли он количества очень высокоразвитых цивилизаций или описывает их коммуникативные стратегии. Даже если META ничего не находит, остается широкий «промежуточный диапазон» – многочисленные цивилизации, более развитые, чем мы, и передающие сигнал во всех направлениях на «волшебных» частотах. Нам еще предстоит их услышать.

 

12 ОКТЯБРЯ 1992 г. – просто по счастливому совпадению или по случаю 500-летней годовщины открытия Америки Христофором Колумбом – НАСА запустило свою новую программу SETI. На радиотелескопе в пустыне Мохаве приступили к поиску, который должен был систематически охватить все небо – как в META, без попыток угадать самые «выигрышные» звезды, зато сильно расширив частотный диапазон. В обсерватории Аресибо НАСА приступило к еще более высокочувствительному исследованию, затрагивавшему только многообещающие ближайшие звездные системы. Когда эти поиски НАСА выйдут на полную мощность, они позволят улавливать гораздо более слабые сигналы, чем в проекте META, а также искать такие сигналы, которые недоступны META.

Проект META выявил целый рой фоновых шумов и радиопомех. Чтобы уверенно судить о природе подобных сигналов, их нужно быстро фиксировать и подтверждать на других, независимых радиотелескопах. Мы с Горовицем дали ученым НАСА координаты наших мимолетных загадочных явлений. Возможно, им удастся подтвердить и прояснить наши результаты. В программе НАСА также разрабатываются новые технологии, развиваются идеи, агентство пытается заинтересовать школьников. Многие считают, что было бы вполне целесообразно тратить на эти цели $10 млн в год. Но спустя практически год после одобрения программы SETI в НАСА конгресс свернул ее. Сказали, что она слишком дорого стоит. Оборонный бюджет США даже после окончания холодной войны примерно в 30 000 раз больше.

Основной аргумент главного противника существовавшей в НАСА программы SETI – сенатора Ричарда Брайана от штата Невада – был таким [цитируется по протоколу заседания конгресса от 22 сентября 1993 г.]:

 

До сих пор программа SETI агентства НАСА ничего не обнаружила. На самом деле за все десятилетия исследований SETI не было найдено никаких подтверждаемых признаков внеземной жизни.

Я считаю, что даже с той программой SETI, которая есть в НАСА сейчас, не многие ее участники готовы были бы гарантировать какие-либо заметные результаты в [обозримом] будущем…

Научные исследования редко (или вообще никогда) не предполагают гарантий успеха – и я это понимаю, – а вся польза такого исследования зачастую остается неизвестной вплоть до поздних его этапов. Это я также признаю.

Однако в случае SETI шансы на успех столь отдаленные, а вероятная выгода от программы настолько ограничена, что вряд ли оправданно потратить на эту программу $12 млн налогоплательщиков.

 

Но как мы можем «гарантировать», что найдем внеземной разум, если пока не нашли его? В то же время откуда мы знаем, что шансы на успех «отдаленные»? А если мы найдем внеземной разум, окажется ли польза от этого «такой ограниченной»? Как и во всех великих исследовательских начинаниях, мы не знаем, что найдем, равно как и не знаем, какова при этом вероятность успеха. Если бы мы нашли, то и искать бы больше не требовалось.

SETI – такая программа, которая особенно раздражает людей, стремящихся к четко определенным приходно-расходным соотношениям. Удастся ли найти внеземной разум, сколько времени на это потребуется, сколько это будет стоить – сплошная неопределенность. Выгода может быть колоссальной, но и в этом мы не можем по-настоящему быть уверены. Разумеется, было бы глупо тратить значительную часть государственных активов на такие затеи, но я задумываюсь, можно ли судить о цивилизации по тому, готова ли она уделять какое-то внимание решению великих проблем.

Несмотря на эти препятствия, группа самоотверженных ученых и инженеров, собравшихся в институте SETI в городе Пало-Альто, штат Калифорния, решила идти вперед – с государственной поддержкой или без нее. НАСА позволило им использовать уже оплаченное оборудование; лидеры электронной промышленности пожертвовали несколько миллионов долларов; в распоряжении ученых есть как минимум один подходящий радиотелескоп; эта величайшая программа SETI встала на ноги. Если ей удастся продемонстрировать, что возможен результативный обзор неба, позволяющий не увязнуть в фоновом шуме, – и особенно, как можно с большой уверенностью судить по опыту META, существуют необъясненные интригующие сигналы, – возможно, конгресс вновь изменит мнение и возобновит финансирование проекта.

Тем временем Пол Горовиц разработал новую программу под названием BETA, отличающуюся как от META, так и от той, которой занимается НАСА. BETA означает «Миллиардноканальный поиск внеземного разума» (Billion-channel ExtraTerrestrial Assay). В нем комбинируется и чувствительность к узкополосным каналам, и широкое покрытие частотного диапазона, и умные методы проверки обнаруженных сигналов. Если «Планетное общество» сможет получить дополнительную поддержку, то эта система – гораздо дешевле прошлой программы НАСА – вскоре должна заработать.

 

ХОТЕЛ БЫ Я ПОВЕРИТЬ, что при помощи META мы зафиксировали сигналы других цивилизаций, существующих там, в темноте, рассеянных по огромной галактике Млечный Путь? Еще бы. После десятилетий обдумывания и изучения этого вопроса, конечно, хотел бы. Мне такое открытие показалось бы захватывающим. Оно бы все изменило. Мы узнали бы о других существах, развивавшихся независимо от нас на протяжении миллиардов лет и, возможно, воспринимающих Вселенную совсем иначе. Они могли бы оказаться гораздо умнее нас, совсем не похожими на людей. Сколько всего они могут знать, чего не знаем мы?

Мне кажется, что отсутствие сигналов, отсутствие кого-либо, взывающего к нам, – мрачная перспектива. «Полная тишина», о которой Жан-Жак Руссо говорил в совсем ином контексте, «вызывает меланхолию; это образ смерти». Но я согласен с Генри Дэвидом Торо: «Отчего бы мне чувствовать себя одиноким? Разве наша планета не находится на Млечном Пути?»

Осознание того, что такие существа есть и они, как того требует эволюционный процесс, должны очень отличаться от нас, наводит на поразительную мысль, а именно: любые несхожести, разделяющие нас здесь, на Земле, показались бы пустяковыми по сравнению с разницей между нами и инопланетянами. Может быть, это очень смелое предположение, но, возможно, открытие внеземного разума помогло бы сплотить жителей нашей планеты, раздираемой конфликтами. Это было бы последнее из Великих развенчаний, обряд перехода и поворотный момент в поисках своего места во Вселенной, которыми издревле занимается человек.

Очарование SETI могло бы подбить нас поверить в это даже без достаточных доказательств, но это было бы глупое самоутешение. Мы должны оставить скепсис, лишь получив абсолютно неопровержимые доказательства. Наука требует стойко переносить неопределенность. Не обладая знанием, мы не позволяем себе верить. Как бы ни раздражала эта неизвестность, она служит высокой цели: стимулирует нас накапливать все более качественные данные. Именно такая установка отличает науку от всего остального. Наука почти не дает дешевых сенсаций. Требования к доказательствам очень строги. Но, придерживаясь их, нам удается видеть далеко и проникать даже сквозь великую тьму.

 

Глава 21

К небу!

 

Лестница с неба спустилась для него, чтобы

Мог по ней он взойти на небеса.

О боги, подхватите царя на руки,

поднимите его к небу.

К небу! К небу!

Гимн умершему фараону. Египет (ок. 2600 г. до н. э.)

 

Когда мои дедушка и бабушка были маленькими, электрический свет, автомобиль, самолет и радио – все это казалось изумительными техническими достижениями, чудесами своего времени. Об этих новшествах можно было услышать удивительные истории, но ни одной такой диковины было не сыскать в той маленькой австро-венгерской деревушке на берегу Западного Буга. В то же самое время на рубеже XIX–XX вв. жили два человека, предвидевшие гораздо более амбициозные изобретения. Первым был Константин Циолковский, теоретик, почти глухой школьный учитель из провинциального российского города Калуги. Вторым – Роберт Годдард, профессор заштатного американского колледжа в Массачусетсе. Они мечтали о том, как ракеты будут совершать межпланетные и межзвездные путешествия. Шаг за шагом они разрабатывали фундаментальную физику и ее приложения. Постепенно их машины обретали форму. В конечном итоге их мечты оказались заразительными.

В их время сама подобная идея считалась постыдной, а то и расценивалась как симптом какого-то умственного расстройства. Годдард осознал, что за одно упоминание о путешествиях к другим мирам его поднимают на смех, поэтому не осмелился не только публиковать, но и открыто обсуждать свои опережающие время представления о полетах к звездам. В юности и Годдард, и Циолковский переживали мистические видения, связанные с космическими полетами, – эти впечатления остались у них на всю жизнь. «Мне по-прежнему снится, как я лечу к звездам в моей машине, – писал Циолковский в зрелости. – Тяжело работать в одиночку многие годы при неблагоприятных условиях и не видеть ниоткуда просвета и содействия». Многие современники считали его поистине сумасшедшим. Те, кто разбирался в физике лучше Циолковского и Годдарда, – в том числе сотрудники The New York Times, где в редакторской колонке была опубликована разгромная статья, отозванная лишь в канун полета «Аполлона-11», – настаивали, что ракеты не могут работать в вакууме, что Луна и другие планеты всегда останутся вне человеческой досягаемости.

Вернер фон Браун, представитель следующего поколения, вдохновленный Циолковским и Годдардом, сконструировал первую ракету, способную выйти на границу атмосферы и космоса, – «Фау-2». Но из-за превратностей судьбы, которыми изобилует весь XX в., фон Браун строил ее для нацистов, в качестве орудия для неизбирательного убийства мирных жителей, как «оружие возмездия» для Гитлера. На ракетных заводах использовался рабский труд, изготовление каждой ракеты было сопряжено с неслыханными человеческими страданиями, а сам фон Браун получил офицерский чин в СС. Он беззастенчиво шутил, что целится в Луну, а попадает в Лондон.

Спустя еще одно поколение, опираясь на работы Циолковского и Годдарда и развивая технический гений Брауна, мы вышли в космос, спокойно обогнули Землю, прошли по древней нетронутой лунной поверхности. Наши машины, все более умные и самодостаточные, рассредоточились по Солнечной системе, открыли новые миры, внимательно их рассмотрели, разыскивая там жизнь и сравнивая их с Землей.

Это одна из причин, по которой в нашем времени есть нечто поистине эпохальное, если рассматривать его в долгосрочной астрономической перспективе. Можно сказать, что многовековая работа достигает апогея в тот самый год, когда вы читаете эту книгу. Есть и другая причина: впервые в истории нашей планеты биологический вид своими собственными сознательными действиями стал угрожать сам себе – а также огромному множеству других видов. Позвольте перечислить, как именно:

• Мы сотни тысяч лет сжигаем ископаемое топливо. К 1960 г. столь многие люди жгли древесину, уголь, нефть и природный газ, причем в таких количествах, что ученых стал беспокоить нарастающий парниковый эффект. Опасность глобального потепления постепенно стала проникать в общественное сознание.

• Хлорфторуглероды были синтезированы в 1920-е и 1930-е гг. В 1974 г. удалось открыть, что они разрушают защитный озоновый слой. Спустя еще 15 лет начал действовать глобальный запрет на их производство.

• Ядерное оружие было изобретено в 1945 г. Только в 1983 г. удалось понять глобальные последствия термоядерной войны. К 1992 г. значительное количество ядерных боеголовок было демонтировано.

• Первый астероид был открыт в 1801 г. Относительно серьезные идеи о перемещении астероидов стали предлагаться в начале 1980-х гг. Понимание потенциальных угроз, связанных с технологией отклонения астероидов, появилось чуть позже.

• Биологическое оружие известно уже много веков, но его убийственный союз с молекулярной биологией возник совсем недавно.

• Мы, люди, уже спровоцировали вымирание видов, сравнимое по величине только с тем, что пришлось на конец мелового периода. Но лишь в течение последнего десятилетия стали понятны масштабы этих вымираний и возможность того, что непонимание биологических взаимосвязей на Земле может угрожать нашему будущему.

 

Посмотрите на даты из этого списка и оцените, сколько новых технологий сейчас находится в разработке. Не логично ли, что нам предстоит открыть и другие опасности, среди которых найдутся и более серьезные?

Из множества дискредитированных проявлений самодовольного шовинизма лишь одно пока не сдает позиций, единственное человеческое качество, кажущееся уникальным: по причине наших собственных действий или бездействия, а также злоупотребления технологиями мы живем в экстраординарное время – по крайней мере в масштабах Земли: впервые биологический вид способен сам себя уничтожить. Но в это самое время, могли бы отметить вы, наш вид оказался в силах отправиться к другим планетам и звездам. Две эпохи, наступившие благодаря одним и тем же технологиям, совпали: несколько веков в 4,5 млрд истории планеты. Если бы вас случайным образом забросили на Землю в любой момент прошлого (или будущего), шансы оказаться именно в этой эпохе составили бы менее одного на десять миллионов. Наш долг перед будущим высок именно сейчас.

Возможно, это типичная последовательность, через которую проходят многие миры. Молодая планета безмятежно обращается вокруг своей звезды; медленно развивается жизнь; на планете появляются, калейдоскопически сменяя друг друга, разнообразные существа; возникает разум, который, как минимум до определенного момента, крайне способствует выживанию; затем совершенствуются технологии. Разумных существ осеняет, что существуют законы природы, что эти законы можно открыть путем эксперимента и что знание этих законов позволяет как спасать, так и отнимать жизнь, причем в беспрецедентных масштабах. Наука – осознают эти существа – дает невероятное могущество. Они мигом создают инструменты для изменения миров. Некоторые планетарные цивилизации способны спланировать будущее, определиться с тем, что можно сделать и чего делать нельзя, поэтому спокойно проходят период невзгод. Другие, менее благоразумные или менее везучие, исчезают.

Поскольку в долгосрочной перспективе любому планетарному сообществу угрожают удары из космоса, любая уцелевшая цивилизация обязана стать космической – не из исследовательского или романтичного фанатизма, а по самой что ни на есть веской причине: чтобы выжить. Если же вы провели в космосе века или тысячелетия, перемещаете небольшие миры и корректируете планеты, то ваш вид уже выбрался из колыбели. Если другие цивилизации существуют, то многие из них в конце концов отправятся далеко от дома[70].

 

ПРЕДЛАГАЛИСЬ СРЕДСТВА для оценки того, насколько небезопасно наше нынешнее положение; примечательно, что при этом никоим образом не рассматривалась природа таких опасностей. Джон Ричард Готт III – астрофизик из Принстонского университета предлагает нам принять обобщенный «принцип Коперника». Подобный феномен я описывал в другой работе, называя его «принципом заурядности». Вполне вероятно, что наше время не является по-настоящему экстраординарным. Как и любое другое. Высока вероятность, что мы рождаемся, проживаем свои дни и умираем где-то в обширном отрезке «среднего возраста» нашего вида (или государства, или цивилизации). Готт считает, что мы практически наверняка не живем в первые или последние времена. Итак, если наш вид очень молод, из этого следует, что он вряд ли просуществует долго, поскольку если бы ему это было суждено, то ваша жизнь (и жизнь всех наших современников) была бы уникальна уже потому, как близко от зарождения всего вида она протекает (в пропорциональном отношении).

Каков ожидаемый срок жизни нашего вида? Готт приходит к выводу, что с вероятностью 97,5 % люди просуществуют еще не более 8 млн лет. Это верхний предел, примерно столько в среднем существовали другие виды млекопитающих. В таком случае наши технологии ни навредят, ни помогут. Но нижний предел, указываемый Готтом с такой же вероятностью, составляет всего 12 лет. Он не гарантирует и вероятности 40 к 1, что люди по-прежнему будут существовать на Земле, когда нынешним младенцам предстоит стать подростками. В повседневной жизни мы очень стараемся не идти на столь высокие риски, скажем, не летать на самолетах, вероятность крушения которых – 1 к 40. Мы согласимся на хирургическую операцию, после которой выживает 95 % пациентов, если только вероятность смертельного исхода при нашей болезни – не более 5 %. Вероятность того, что наш вид просуществует еще 12 лет, – всего 40 к 1. Если эта оценка верна, то она вызывает крайнее беспокойство. Если Готт прав, то мы можем не просто никогда не долететь до звезд – вполне возможно, что мы не продержимся и до первого футбольного матча на другой планете.

Мне кажется, что в этом утверждении есть странные истерические нотки. Ничего не зная о нашем виде кроме его возраста, мы делаем количественные оценки, касающиеся человеческого будущего, заявляем об их высокой достоверности. Как? Мы остаемся с победителями. Те, кто существовал долго, вероятно, просуществуют еще немалое время. Новички обычно быстро исчезают. Единственное довольно вероятное допущение состоит в том, что нет ничего особенного в том моменте, в который мы задаемся этими вопросами. Почему же этот аргумент неудовлетворителен? Лишь потому, что нас уязвляют его следствия?

Нечто наподобие принципа заурядности должно применяться очень широко. Но мы не столь невежественны, чтобы считать заурядным все вокруг. В нашем времени есть что-то особенное – и дело не только в хронологическом шовинизме, который, бесспорно, ощущают жители каждой эпохи, но и в описанных выше уникальных и крайне важных для нашего вида шансах на будущее. Впервые в истории а) наши экспоненциально развивающиеся технологии достигли порога, за которым – самоуничтожение, но в то же время б) мы можем избежать гибели или отсрочить ее, если отправимся куда-нибудь еще, покинем Землю.

Два этих набора возможностей, а) и б), придают нашему времени экстраординарность прямо противоположным образом. Они одновременно а) подкрепляют и б) ослабляют тезис Готта. Я не в состоянии спрогнозировать, приблизят ли новые разрушительные технологии гибель человечества либо, наоборот, новые космические технологии ее отдалят. Но поскольку никогда ранее мы не создавали средств для самоуничтожения, равно как не разрабатывали технологий для заселения других миров, я полагаю, что тем самым убедительно доказывается экстраординарность нашего времени, именно в контексте утверждения Готта. Если это так, то значительно расширяется предел допустимой погрешности таких оценок будущего. Плохое становится хуже, хорошее – лучше: наши краткосрочные перспективы оказываются еще непригляднее и если мы сможем пережить этот период, то в долгосрочной перспективе наши шансы становятся еще радужнее, чем описывает Готт.

Но первое более не является причиной для отчаяния, а второе – для самоуспокоения. Ничто не вынуждает нас оставаться пассивными наблюдателями, уныло стенать, пока наша судьба рано или поздно не разрешится. Если мы не сможем буквально схватить судьбу за горло, то, пожалуй, сможем поменять ее курс, смягчить или избежать ее.

Разумеется, мы должны сохранить нашу планету обитаемой – причем заниматься этим нужно не неторопливо, в течение веков или тысячелетий, а срочно, в ближайшие десятилетия или даже годы. Для этого потребуются изменения на уровне государства, промышленности, этики, экономики и религии. Мы никогда не делали подобного ранее, как минимум – в глобальном масштабе. Это может оказаться для нас слишком сложным. Опасные технологии могут излишне распространиться. Коррупция может оказаться всепроникающей. Слишком многие лидеры могут мыслить в краткосрочной, а не в долгосрочной перспективе. Возможно, будет слишком много конфликтующих этнических групп, национальных государств и идеологий, что не позволит реализовать правильные глобальные изменения. Мы можем оказаться настолько недалекими, что не распознаем даже реальных опасностей либо будем получать бо́льшую часть информации о них от тех людей, которые лично заинтересованы в минимизации фундаментальных перемен.

Правда, в истории человечества также были случаи долгосрочных социальных изменений, которые почти всем казались невозможными. С первых дней мы трудились не только ради собственной выгоды, но и для наших детей и внуков. Мои родители, дедушка и бабушка делали это для меня. Зачастую, несмотря на наши различия, несмотря на застарелую ненависть, мы объединялись перед лицом общего врага. По-видимому, сейчас мы гораздо лучше готовы признавать стоящие перед нами опасности, чем еще десять лет назад. Недавно обнаруженные опасности в равной мере угрожают всем нам. Никто не может сказать, чем они обернутся в итоге.

 

СОГЛАСНО КИТАЙСКОЙ МИФОЛОГИИ, древо бессмертия росло на Луне. Древо долговечности, пусть и не бессмертия, по-видимому, действительно растет в других мирах. Если бы мы вышли на другие планеты, если бы во многих мирах сложились самодостаточные человеческие общества, то наш вид защитился бы от катастрофы. Истощение защитного озонового слоя на одной планете так или иначе должно послужить предупреждением о том, как следует заботиться о таком озоновом щите на другой. Если на одной планете случится апокалиптический удар из космоса, то, вероятно, остальные планеты его избегут. Чем больше людей будут жить за пределами Земли, тем разнообразнее будут населенные нами миры, планетарная инженерия, тем шире окажется разброс социальных стандартов и ценностей – тем защищеннее будет человеческий вид.

Если вы выросли в глубокой пещере маленького мира, где гравитация в сотню раз слабее земной, а через порталы видно черное небо, то у вас будут совершенно иные представления, интересы, предубеждения и предрасположенности, чем у тех, кто живет на поверхности родной планеты. То же касается жизни на Марсе, Венере или Титане в разгар терраформирования. Такая стратегия – дробление на множество более мелких самостоятельно распространяющихся групп, каждая из которых обладает немного иными достоинствами и проблемами, но все испытывают местечковую гордость – широко распространена в эволюции жизни на Земле и наших предков в частности. Возможно, этот факт является ключевым для понимания того, почему люди устроены так, а не иначе[71]. Это второе из недостающих обоснований для постоянного присутствия человека в космосе: повысить шансы на выживание, уберечься не только от тех катастроф, которые мы можем предвидеть, но и от пока не известных. Готт также полагает, что создание человеческих поселений в других мирах может дать нам наивысшие шансы обмануть статистику.

Подобные страховочные меры обойдутся не слишком дорого – по крайней мере дешевле многих дел, которыми мы занимаемся на Земле. Для этого даже не потребуется удваивать бюджеты на космонавтику современных космических держав (в любом случае известно, что они составляют лишь малую долю от военных бюджетов и многих других необязательных расходов, которые могут показаться сомнительными и даже легкомысленными). Вскоре мы могли бы отправить людей на околоземные астероиды и оборудовать базы на Марсе. Мы знаем, как сделать это даже при помощи современных технологий за срок, не превышающий человеческой жизни. А технологии будут быстро совершенствоваться. Мы будем выходить в космос все увереннее.

Серьезные работы по отправке людей на другие планеты относительно недороги при расчете на ежегодной основе, причем настолько, что не могут всерьез конкурировать с безотлагательными социальными проблемами на Земле. Если бы мы вступили на этот путь, то потоки изображений из других миров лились бы на Землю со скоростью света. Благодаря виртуальной реальности космические приключения оказались бы доступны миллионам тех, кто остался на Земле. Косвенное участие стало бы гораздо реальнее, чем в любую другую эпоху исследований и открытий. Чем больше представителей разных культур вдохновит и зажжет такая перспектива, тем вероятнее, что она наступит.

Но по какому праву, можем мы спросить себя, человек собирается обживать, изменять и завоевывать другие миры? Если в Солнечной системе живет кто-либо еще, то этот вопрос становится важен. Если же в этой системе нет никого, кроме нас, разве мы не вольны ее заселить?

Разумеется, наши исследования и колонизация должны предполагать уважение к планетарным экосистемам и к тем научным знаниям, которые они таят. Это простое благоразумие. Конечно же, исследования и заселение должны быть равноправными и международными, ими должны заниматься представители всего человеческого рода. Наша колониальная история в этом отношении не слишком вдохновляет; но на этот раз мы идем не за золотом, пряностями или рабами, не в стремлении обратить небеса в единую истинную веру, как поступали европейские исследователи в XV–XVI вв. На самом деле это одна из основных причин, по которым мы наблюдаем такой неравномерный прогресс, такую нерегулярность пилотируемых космических программ разных государств.

Несмотря на все проявления провинциализма, о которых я сетовал в начале этой книги, в данном случае я считаю себя беззастенчивым прочеловеческим шовинистом. Если в Солнечной системе существует другая жизнь, то с приходом человека она окажется в непосредственной опасности. В таком случае я, возможно, даже соглашусь, что обеспечение безопасности нашего вида путем заселения других миров как минимум частично отягощается той угрозой, которую мы можем представлять для кого-либо еще. Но, насколько мы можем судить (по крайней мере пока), в нашей системе нет никакой другой жизни, ни единого микроба. Только земная.

В таком случае от имени земной жизни я настаиваю, что с полным пониманием ограниченности наших возможностей мы значительно расширим наши знания о Солнечной системе, а затем приступим к заселению других миров.

Это и есть недостающие практические аргументы: защита Земли от катастрофических космических столкновений, иначе неизбежных, перестраховка на случай других опасностей, известных и неизвестных, угрожающих той среде, которая нам жизненно необходима. Без этих аргументов вполне могут отсутствовать веские причины для отправки людей на Марс и куда-либо еще. Но с ними – а также с дополнительными аргументами, касающимися науки, образования, перспектив и надежды, – думаю, можно сделать убедительное обоснование. Если на кону наше выживание в долгосрочной перспективе, то мы должны отправиться к другим мирам просто из ответственности перед собственным видом.

Как моряки в полный штиль, мы чувствуем усиливающийся бриз.

 

Глава 22

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: