Мои маленькие друзья стали уважаемыми людьми

Прошло уже почти тридцать лет, и все мои бывшие ученики стали уважаемыми взрослыми людьми, что переполняет меня гордостью.

Теперь я уже не могу вспомнить всех по име­нам, поэтому назову лишь немногих:

Тосия Ето — профессор института Кертиса

Иоко Аримацу — скрипачка Брюссельского академического оркестра

Такеси Кобаяси — концертмейстер в Чехосло­вакии

Кендзи Кобаяси — скрипач оркестра Нью-йоркской школы Джуллиарда

Кодзи Тойода — первый концертмейстер Бер­линского симфонического оркестра

Хидетаро Судзуки — концертмейстер Квебек­ского симфонического оркестра

Недзико Сува — участник Брюссельского ака­демического оркестра

Все эти дети были приняты в школу воспи­тания талантов без всяких предварительных эк­заменов и тестов.

Научить можно любого ребенка, и для этого есть только один путь

Я не устаю повторять это, и правильность моих слов подтверждают блестящие достижения детей из моих первых наборов. Тосия в одиннад­цать лет завоевал первую премию Министерства просвещения на конкурсе, организованном одной из газет. Там требовалось сыграть концерт ля-минор Баха. Маленький семилетний Кодзи тоже прекрасно освоил это произведение. Мне при­шлось убеждать жюри, что ребенок в семь лет может достичь такого уровня. Я сказал им: «Го­спода, я умоляю вас дать возможность Кодзи сы­грать этот концерт. Можете даже не выставлять ему оценок...»

И Кодзи прекрасно выступил.

Мы покидаем Токио

На фабрику в Кисо-Фукусиму мне пришлось отправиться в одиночку...

В 1943 году мне было сорок пять лет. В тот год немецкая армия была разгромлена под Ста­линградом, и наступил перелом в войне на ти­хоокеанском театре военных действий. Японская армия вынуждена была отступить от Гвадал-канала, и жизнь в стране стала особенно тяже­лой и беспокойной. Мой отец выпускал на своей скрипичной фабрике поплавки для гидросамоле-

тов. Однако поставки японского кипариса шли с перебоями, поэтому при всем желании работать мы не могли. Чтобы работа полностью не оста­новилась, кому-нибудь следовало отправиться в горы поблизости от Кисо-Фукусимы и наладить поставку леса. Я навестил отца в Нагое, чтобы доложить ему о состоянии дел и посоветоваться, как получить разрешение на вывоз древесины.

Пока я оставался в Токио, большинство моих учеников отказывались эвакуироваться. Однако воздушные налеты становились все ожесточен­нее, и мысль о том, что из Токио пора уезжать, появлялась все чаще. Я в то время преподавал в Императорской музыкальной школе и в школе Кунитати. Когда я сообщил начальству о своих планах отъезда, выяснилось, что и члены жюри музыкального конкурса, организованного газе­той «Майнити», тоже объявили о его отмене.

Чем сильнее становились бомбардировки, тем настойчивее жена уговаривала меня уехать из Токио и перебраться в Хаконе, где у нас был небольшой коттедж на берегу озера Аси. Она от­казывалась оставлять меня одного и не хотела ехать в одиночку, так что, в конце концов, я тоже решил эвакуироваться. Однако обстоятельства распорядились так, что уезжать нам все же при­шлось порознь.

Чтобы контролировать поставки леса для на-

 

шей фабрики в Нагое, мне пришлось отправить­ся в Кисо-Фукусиму. Но моя жена была немкой, и ей не разрешили поехать со мной, несмотря на то, что она уже утратила немецкое граждан­ство и, выйдя за меня замуж, стала подданной Японии. Не помогло и то, что Германия была со­юзницей Японии. Ко всем иностранцам относи­лись с подозрением, и жизнь у них была не из приятных. Во время войны всех немцев, прожи­вавших в Японии, вывезли на горные курорты Каруизава и Хаконе, а поскольку в Хаконе у нас был дом, то жене пришлось отправиться туда одной. С продовольствием было очень плохо, но в Хаконе она могла, по крайней мере, получать специальный немецкий паек (хлеб вместо риса и т. д.). Скрепя сердце нам все же пришлось рас­статься до конца войны, надеясь, что долго она не продлится.

Ее практически лишили свободы передви­жения, и она не могла даже выехать за пределы «немецкой деревни», чтобы навестить меня, но я мог посещать ее время от времени. Один из та­ких визитов особенно ярко запечатлелся у меня в памяти. Жена сберегла для меня чудесное яблоко из своего пайка, но мне оно показалось слишком красивым, чтобы наслаждаться им в одиночку, и я, ничего не сказав ей, отдал его детям в Кисо-Фукусиме.

Вот таким образом я оказался один в горах поблизости от Кисо-Фукусимы и принял на себя руководство местной фабрикой по производству гета (деревянных сандалий), а затем превра­тил ее в лесопилку и стал снабжать лесом нашу фабрику в Нагое. В делах фабрики я почти не разбирался, но научился отбирать в лесу перво­классные деревья, которые мы распиливали и отсылали в Нагою. На это ушло совсем немного времени.

Работа продвигалась быстро. Производство поплавков для гидросамолетов пошло в гору. Я всегда руководствовался в жизни правилом: если уж делать что-то, то делать хорошо. Этому меня научил в детстве буддистский священник Доген. Работа на лесопилке была интересной, и работал я там с удовольствием.

Борьба с голодом

Жизнь становилась все хуже и хуже. Осо­бенно плохо было с продуктами питания. Кисо-Фукусима находится в долине на высоком берегу реки Кисо. Вокруг города простираются большие леса, и никакие сельскохозяйственные продукты там не выращиваются. К концу войны прекра­тилась выдача пайков. Поскольку наша фабри­ка работала на оборонную промышленность, у нас была возможность добывать кое-что на чер-

 

ном рынке, но я принципиально не пользовал­ся его услугами. В это время ко мне переехала моя младшая сестра с двумя детьми, у которой погиб муж.

В выходные дни мы все вместе отправля­лись в горы на поиски вараби (съедобного папо­ротника), но частенько возвращались с пустыми руками, так как все уже было собрано до нас. Тогда мы спускались к реке и искали водоросли, растущие на камнях. Мы набивали ими полные рюкзаки. Дома мы клали водоросли в большую кастрюлю с водой, добавляли немного соли и варили. Поначалу казалось, что кастрюля полна до краев, но после варки в ней оставалось водо­рослей всего на полмиски. Однако это все-таки была не пустая вода, и создавалось впечатление, что желудок чем-то наполнен. Вот так мы и пе­ребивались. Сестра очень переживала, что не мо­жет как следует накормить детей. Но я всю свою жизнь буду помнить доброту и приветливость жителей Фукусимы.

Мы жили в одном доме с семьей старика Доке. Все его домочадцы от всей души стара­лись помочь нам. Если им удавалось добыть что-нибудь съестное, нас всегда приглашали за стол. После такого угощения к нам вновь возвраща­лась жизнь.

«Кодзи, я в Кисо-Фукусиме...»

Война становилась все ожесточеннее, но бомбежки миновали Кисо-Фукусиму — малень­кий, затерянный в горах городок. Я чувствовал свою ответственность за рабочих фабрики, но поскольку помочь им ничем не мог, то каждое утро играл для них на скрипке. Питание и усло­вия жизни становились все хуже. На фабрике нам всем приходилось скидываться в «общий котел», но работали мы усердно.

А потом война закончилась.

Примерно в это же время я узнал, что роди­тели Кодзи умерли, один за другим. Я срочно написал письмо по их старому токийскому адре­су. Ответа, разумеется, не было. Тогда я начал расспрашивать оставшихся в Токио друзей, куда могли подеваться Кодзи Тойода и его младший брат. Отец Кодзи переехал в Токио из-за меня, и поэтому меня очень волновало, что могло слу­читься с двумя маленькими мальчиками-сирота­ми. В конце концов я обратился на радиостанцию «Эн-Эйч-Кей» с просьбой передать сообщение: «Кодзи Тойода, я в Кисо-Фукусиме. Пожалуйста, дай знать о себе». Через два месяца я получил письмо от человека по фамилии Тойода. Это ока­зался дядя Кодзи, который взял его к себе.

Кодзи становится членом нашей семьи

— Мы нашли Кодзи.

— Боже, какое счастье!

— Давай возьмем его к себе.

— Сейчас же садись и пиши ему письмо...

Меня переполняла радость. Вскоре после этого Кодзи, которому к этому времени уже исполнилось одиннадцать лет, приехал вместе с дядей в Кисо-Фукусиму. Он подрос за те три года, что я не ви­дел его. Сестра и дети тоже были рады, что Кодзи теперь будет жить с нами. У его дяди в Хамамацу было небольшое питейное заведение, где подавали сакэ. «Ему не до скрипки было, он целыми днями помогал мне», — объяснил дядя. Он попросил меня позаботиться о Кодзи, а сам отправился домой. С того дня Кодзи стал членом нашей семьи. А в де­вятнадцать лет я отправил его учиться за границу. Моя сестра окружила его материнской любовью и воспитывала наравне с собственными детьми. Код­зи прекрасно чувствовал себя в Кисо-Фукусиме.

Теперь наша семья состояла из семи чело­век — моей тети со служанкой, троих детей, се­стры и меня. Каждый вечер мы устраивали себе какое-нибудь развлечение, например сочиня­ли по очереди хайку*. Стихи, конечно, были не очень хорошие, но мы весело проводили время.

* Хайку — жанр и форма японской поэзии. Представляет собой трех­стишие, построенное по определенным правилам. — Прим, перев.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: