 |
Катрин Энлих и Инго Колбов
|
|
|
|
ДИКТОР: Маркклеберг, маленький городок в окрестностях Лейпцига, фахверковые дома, пойменные леса, два озера. Тихое местечко. Внезапно из темноты появляются полицейские машины, восемь автомобилей для перевозки людей. Синий свет мигалок скользит по стенам домов. У ворот моего сада стоит сосед и кричит: «Семью Байрами выселяют» (высылают).
ОБЪЯВЛЕНИЕ: Случай с Байрами. Восточногерманский городок борется за будущее семьи. Катрин Энлих и Инго Колбов.
ЭМИНЕ: Мы сидели в комнате, моя мать, мой отец. У нас в комнате очень большое окно - как это называется? Балконная дверь? Сквозь нее мы увидели на улице машины полицейских. Сначала одну, затем вторую и третью.
АГИМ: Около половины девятого вечера мы уже были окружены полицией у себя дома. Входная дверь была выбита. Зачем они ворвались, спрашивал я себя, кого мы убили? Мы что, самые опасные преступники Германии?
ЭМИНЕ: И я просто побежала к телефону и позвонила госпоже Монем. Внезапно полицейские оказались уже внутри.
ГОСПОЖА МОНЕМ: Я сидела дома и, в общем-то, думала о том, что я должна сделать завтра, когда мы встретимся с «Гражданской инициативой». Я положила трубку телефона, но буквально через десять – пятнадцать минут телефон зазвонил опять. Я снимаю трубку и на другом конце слышу растерянную Эмине, она плачет и кричит: «Госпожа Монем, у нас полиция».
ЭМИНЕ: Я слышала только, как кричали мой отец и брат, которых волокли по лестнице вниз. То есть я вообще не поняла, что произошло в доме, потому что я спряталась.
ГОСПОЖА МОНЕМ: Тогда я очень быстро побежала к моей машине в чём была и, подъезжая, уже издалека увидела полицейские машины, скопление людей, огни машин появлялись и исчезали. Там была уже масса народу.
|
|
|
ДИКТОР: Холодно. За белым домом на Спиннерайштрассе, пятнадцать, ясное небо. Луна и несколько ярко сверкающих маленьких облаков. В этом доме живёт уже четыре года албанская семья Байрами из Косово. Мать Мирадье, отец Экрим, сыновья Агим, Булетин, Зелатин, Хациф и две дочери - Лиридона и Эмине.
ЖЕНЩИНА: Мы живем здесь по соседству...
ДИКТОР: Теперь дом спокоен. Все окна светятся. Ночной покой. Но входная дверь открыта, и это при минус трех градусах.
ГОСПОЖА МОНЕМ: Это было ледяное молчание. Было холодно, и царило молчание. Время от времени подходили один за другим люди и спрашивали, что случилось, что мы можем сделать, но мы все были как парализованные. Мы вообще не знали, что произошло в доме, мы потеряли дар речи.
АГИМ: На меня, как и на моих родственников, набросились пятеро полицейских. Они тащили меня по лестнице вниз, били меня, а затем в комнате надели на меня наручники. Моя сестра хотела позвонить адвокату и нашим друзьям. Но они не дали этого сделать – вырвали телефон и выбросили его.
ЭМИНЕ: Я спросила полицейского, присутствует ли здесь хотя бы наш адвокат. Он сказал: «Нет, здесь для вас никого нет». И мне стало очень обидно.
Но внезапно я услышала крики с улицы. Я открыла окно. Там было столько народу, сколько я не могла себе даже представить.
ДИКТОР: Соседи позвали адвоката, пришёл священник ближайшей церкви, журналисты, которые живут в окрестностях, школьные приятели детей, преподаватели, лечащий врач, друзья по спорту, Дороти Монем из общества милосердия «Каритас», которая с давних пор заботится об этой семье. Они и другие члены «Гражданской инициативы» уже давно требуют вида на жительство для семьи, которая, прежде всего благодаря детям, интегрировалась в Маркклеберге. Напрасно пытался адвокат установить контакт со своими клиентами.
|
|
|
АДВОКАТ: Итак, ночью третьего марта была проведена акция по выселению. Без предварительного объявления. В эту ночь ещё действовал срок допустимого пребывания, который был действителен до тридцать первого марта.
Их застали врасплох. Два ребенка крепко спали, и вдруг в дверь просто вламываются люди в форме и с невероятной беспощадностью начинают осуществлять действия по их выселению. Их заставили лечь на пол, надели наручники. Их тащили по лестнице, хотя идти он могли бы и сами. Они не успели ничего предпринять для своей защиты от полиции. Они пытались в течение трех часов связаться со мной, живущим неподалёку, в чём им было противоправно отказано.
АГИМ: В жилой комнате батарея отопления была установлена на тройку (это средний режим). Полицейские сказали: "Скоро у тебя не будет возможности регулировать отопление, теперь ты помёрзнешь в палатке в Косово, бродяга".
Про всё, что они видели в комнате, они спрашивали: «Вы это украли?»
С нами обращались как с последним дерьмом. У моего отца, страдающего сахарным диабетом, подскочило кровяное давление. Уже более шести лет моя мать страдает депрессиями, они обходились с нею очень плохо, а ведь они должны были бы это знать. Она только плакала, и её невозможно было успокоить.
ЭМИНЕ: Врач присутствовал всё время. Это был врач из полиции, но он заметил, что моей матери очень плохо, и сказал, чтобы ей дали воды. Она дрожала, её качало, она не могла даже стоять. Но её все равно затащили по лестнице наверх, так как она должна была собрать свои вещи. Наверх её тащили двое полицейских.
ДИКТОР: Складывать вещи! Через одиннадцать лет жизни в Германии. Двадцать килограммов разрешено на каждого, как будто семья отправляется в двухнедельное путешествие. Несмотря на то, что представитель UMNIC предостерегал о возможных предстоящих военных действиях в Косово. Несмотря на то, что дом семьи в деревне Янево разрушен, и несмотря на то, что с медицинской точки зрения ясно, что мать, которой война подорвала здоровье, никак не сможет получить необходимого медицинского обслуживания. Несмотря на все это, семья высылается. Не только для рождённого в Германии Хацифа это станет поездкой в чужую страну. Тогда, при бегстве в 1999 году, Эмине было четыре года, Агиму восемь лет, Булетину девять и Зелатину пять лет, а Лиридона была ещё грудным ребёнком.
|
|
|
ГОСПОЖА МОНЕМ: Дети по большому счёту ничего не помнили. Дети постарше ещё могли кое-что вспомнить, а малыши – ничего. То есть об этом нечего и говорить. Всё чаще повторялось: «Мы там не сможем жить, для нас это не родина, мы совсем не знаем ту страну. Наша родина здесь. До сих пор в ушах звучит голос Булетина: «Госпожа Монем, моя родина здесь. Германия - это моя родина. Я не знаю Косово, я не хочу туда, что мне там делать?».
ДИКТОР: От "там" они убежали тогда в Германию. Отец, дипломированный автомеханик, не мог работать по профессии. Позже из-за своего албанского происхождения он потерял и место подсобного рабочего на фабрике. Детям отказали в дальнейшем школьном образовании, и обеспечивалось только ограниченное медицинское обслуживание. Ситуация всё больше накалялась.
ЭКРИМ: Косово - это очень плохо и страшно. Я всегда боялся, что меня изобьёт полиция или бросят в тюрьму. А однажды вечером пришли пять человек в масках и сказали: «Мы убьём мужа. Косово больше нет, убирайся и подумай, что лучше для тебя и твоих детей». Я сказал: «ОК, мы уедем в Германию».
ДИКТОР: Пять лет они жили в сложных санитарных условиях в посёлке из строительных вагончиков, рядом с шоссе. Потом наконец-то, когда как раз родился младший сын Хациф, семья из восьми человек получила две комнаты в бывшем интернате. И уже совсем чудом им показалось, когда спустя еще три года футбольный тренер детей, который также принадлежит к «Гражданской инициативе», предложил им снять маленький задний корпус на его земельном участке.
ГОСПОЖА МОНЕМ: В целом это были четыре комнаты, внизу была кухня, наверху было маленькое окошко из ванной, из которого мы узнавали, что же происходило в доме. Aгим открывал иногда это окно, высовывал голову и кричал: «Помогите, помогите нам!»
ДИКТОР: Полицейские, которые окружили участок, избегали встречаться взглядом с собравшимися за забором горожанами. Как только появлялся оператор, бóльшая часть полицейских сразу исчезала в доме.
|
|
|
АДВОКАТ: О действиях полицейских могу сказать только, что они работали с большими нарушениями закона. Не было никаких оснований, никаких причин для взламывания двери. Якобы один из сыновей угрожал выпрыгнуть из окна. Это, конечно, я заявляю со всей ответственностью, это глупость. Сын не стоял у окна и не говорил: «Я сейчас выпрыгну». Он требовал адвоката, что является его правом, и ничего более.
ГОСПОЖА МОНЕМ: Мы напряженно обдумывали, что можем сделать. Адвокат, господин Костабель, пытался снова и снова поговорить с полицейскими. Безрезультатно. Даже домашний врач не мог войти в дом. Собиралось все больше народу… Мы стояли, некоторые плакали, и мы были совершенно беспомощны. Хотели помочь, но ничего не могли сделать. И это было тяжелее всего.
ДИКТОР: Наружу проник слух, что одного из сыновей вроде бы нет дома. Никто не знал, как полиция будет на это реагировать. Будет ли семья выслана без него? Или его отсутствие помешает выселению?
ЗЕЛАТИН: Третьего марта я был на тренировке. Когда я вернулся домой, я увидел федеральную пограничную охрану и полицию перед нашим домом. Я убежал и позвонил моему другу. Он сказал, что я могу остаться у него. Там я и переночевал.
ДИКТОР: Подозрение подтвердилось. Зелатин, предпоследний сын, отсутствует. Он вместе со своим братом Хацифом считается большим футбольным талантом в семье. Начало карьеры казалось сказкой: тренер заметил в нем талант во время игры в футбол на поляне. Рекомендовал дальше в местную команду, а оттуда - в спортивное объединение Лейпцига, в молодёжную команду федеральной лиги A. Мечта – быть когда-нибудь в составе немецкой сборной – внезапно оборвалась в этот мартовский день. Органы власти приняли решение: разделить семью. Отец и пятеро детей должны быть доставлены уже этой ночью в аэропорт Дюссельдорфа. Мать будет выслана позже, когда найдётся пропавший сын.
У.Келер: Наверное, вы заметили разницу между этим репортажем и передачей о женщине, собирающей травы. В радиопрограмме «Случай с Байрами» описывается очень-очень долгий процесс высылки, он показан глазами участников и наблюдателей. Программа содержит много самых разных высказываний. Но вы обратили внимание, что рассказ не втягивает нас, слушателей, в сферу интимного общения. Если бы у автора была возможность присутствовать на месте события в момент самой высылки, с микрофоном в руках, то эта передача получилась бы гораздо более эмоциональной. Нам было бы интереснее ее слушать, и в результате мы бы больше и услышали.
|
|
|
Наверное, вы обратили внимание и на плохое качество звука в этой радиопередаче. Он был записан с телевидения. Причина плохого качества в том, что микрофон и источник звука были далеко друг от друга. Чтобы этого не происходило, старайтесь во время записи событий быть непосредственно в центре происходящего. А во время интервью держите микрофон у рта говорящего человека.
Такой вид фичера по определению должен делаться быстрее, чем другие. В этой истории власти разделили семью, выслав двух ее членов и оставив в стране остальных. После того, как эта передача вышла в эфир, местные политики сказали: «Мы вернем этих двух сыновей».
Еще несколько слов о нашей редакции. MDR – Средненемецкое радио – является частью АРДИ. Мы транслируем фичеры дважды в неделю, в среду вечером в течение часа и полчаса в субботнее утро. После первого появления в эфире передача отправляется в архив, а через два–три года мы снова ее транслируем. Такой заведенный порядок действует на MDR уже в течение многих лет.
Архив MDR позволяет проследить и развитие фичера. И увидеть, в частности, что передачи этого типа существенно отличаются друг от друга продолжительностью. Она колеблется от пяти – десяти до девяноста минут. И при этом короткие программы, пяти- и десятиминутные, появились недавно, уже в наше время. Те, которые звучат около девяноста минут, были созданы после Второй Мировой войны и до сих пор хранятся в нашем архиве. Это литературные передачи. Оригинальные документальные записи играют в них второстепенную роль, то есть их присутствие не казалось авторам важным. Главная задача, которая возлагалась на фичер в Германии в тот период - дать народу ментальный стержень, чтобы восстановиться после катастрофы Второй Мировой войны. Эти три автора были избраны из трех стран, оккупировавших Германию. Один из них командовал подводной лодкой. Конечно, у него самого на душе было много того, о чем он хотел рассказать. Но если говорить коротко, то история фичера начинается в 1939 году в Би-Би-Си. После Второй Мировой войны фичер появился в Германии, и после этого его развитие в нашей стране пошло своим путем. В начале семидесятых появляются новые виды фичера, оригинальные документальные звуки постепенно начинают играть все большую и большую роль. И можно сказать, что фичер в Германии развивался в трех направлениях, соответственно, можно назвать три его типа: документальный фичер, акустический фичер и фичер оригинального звука. Важно было дать право голоса тем авторам, у кого было особое отношение к миру, особая позиция, и наличествовало личное отношение к теме предачи: нужно гореть ею, хотеть что-то важное сказать людям. Нужно также видеть человека, потенциального героя программы, в контексте всего мира, и нужно понимать, насколько важно ему сказать свое слово. В единичном голосе может раскрываться общее мнение или настроение.
Я хочу снова привлечь ваше внимание к «Страстям по Матфею». К моменту напряжения и ожидания в пьесе, тому самому, когда участники действия надеются на то, что Иисус будет спасен. Это важный момент в драматургии, поскольку напряжение не спадает, всем известно: Иисуса Христа собираются распять. Пилат знает, что Иисус сын Господа, но не может принять иного решения, кроме как спросить у народа: «Кого вы хотите, чтобы я освободил? Одного из двоих?» И народ говорит: «Вар-раву». Развитие событий после этого становится ясным. Произойдет то, о чем с самого начала все догадывались, но еще теплилась надежда, что события повернутся как-то иначе.
СТРАСТИ ПО МАТФЕЮ (Отрывок 3)
Хор поет о том, чтобы Христа распяли, и вы слышите, что в записи сохранен широкий динамический диапазон звука[1]. Нужно поступать так же и тогда, когда вы работаете с записью речи. Не применяйте чрезмерно компрессор, чтобы «подтянуть» тихие места и вообще — получить «плотное», густое звучание. Вы добьетесь всего этого, но ровное звучание сделает сцену менее выразительной. Например, когда я слышу эту музыку, у меня мурашки идут по телу — настолько хорошо я чувствую мощь конфликта. Пилат передал Иисуса солдатам, они плетут венок из шипов и насмехаются над ним, называют его Царем Иудейским. И они говорят: «Если ты Христос, спустись с креста, докажи нам, что ты — действительно он».
Из зала: Скажите, пожалуйста, где заканчивается работа журналиста и где — начинается режиссера? Как они должны взаимодействовать?
У.Келер: Автор пишет текст, и потом он передает весь материал в руки режиссерам.
Из зала: А при этом не происходит искажения замысла? Как это отдавать? Сам придумал, написал…
У.Келер: У нас в Германии ведутся постоянные дискуссии на эту тему. Многие авторы считают, что они могут быть режиссерами. И, конечно, психологически всегда трудно сказать: «Я передаю работу над своей пьесой другому человеку». Но я нахожу эту практику очень хорошей. Если автор передаст свое произведение другому, его увидит и оценит еще один человек, и важно, что это будет профессиональный взгляд.
Из зала: А не является ли верхом профессионализма единоличная работа над передачей? Сам задумал — сам произвел. В России делают так (и лектор, и присутствующие смеются).
Из зала: Где заканчивается работа журналиста над фичером?
У.Келер: Он сдает свой манускрипт, и на этом его участие заканчивается (смех, возгласы удивления).
Из зала: А кто выбирает тему фичера?
У.Келер: Авторы пишут заявки. В них строчек двадцать о предполагаемом содержании фичера. Автор рассказывает, почему это интересно и почему он хочет воплотить этот замысел именно в фичере.
Из зала: И на этом все заканчивается?
У.Келер: Нет, после этого начинается работа (дружный смех).
Из зала: Есть какие-то темы, которые в принципе не могут быть использованы в фичере?
У.Келер: Нет.
Из зала: А сколько человек работает в редакции? Вы сказали, что у вас два раза в неделю выходит фичер, следовательно, работников много.
У.Келер: В нашей редакции четыре человека[2].
Из зала: Это и журналисты, и режиссеры?
У.Келер: Это просто журналисты.
Из зала: Скажите, пожалуйста, автор фичера имеет право делать записи скрытым микрофоном? Моральное право, прежде всего.
У.Келер: Никогда. Это бессмысленно...
Из зала: Они там записывают звук с таким качеством — боже мой! Вариант с петличкой не пройдет.
У.Келер: Да. Это самое главное.
Из зала: В чем отличие фичера с оригинальным звуком от акустического фичера?
У.Келер: Это просто разные воплощения фичера. Акустический фичер состоит только из выразительных звуков. Вы можете закрыть глаза и перенестись в саванну, в Африку, повстречать леопарда. На самом деле вы сидите дома и с вами ничего не происходит.
Из зала: Во второй передаче звуковая картина получилась очень наглядной. Такой баланс по звуку! Сколько времени вы устанавливали микрофоны? И потом такой сурраунд. Я не думаю, что там с одного микрофона записали. (С расстановкой, убежденно) Это был постановочный аудиофильм, но с участием живого человека... То есть здесь — слияние жанров?
У.Келер: Это мастерство создателей фичера - поставить или держать микрофон так, чтобы герой во время записи забыл об этом микрофоне и не вспоминал о нем до конца.
Из зала (удивленно): Вы хотите сказать, что там был один микрофон и с одного дубля записали это все?
У.Келер: Да.
Из зала: Что это за микрофон?
У.Келер: Есть микрофоны, которые можно вставить в уши, потом будет доклад Винсента ван Мервийка[3], который об этом способе записи расскажет подробно. Это позволяет достичь той же цели: сделать микрофон невидимым для окружающих.
Из зала: Скажите, есть ли тенденция к тому, что такое документальное вещание будет распространяться в геометрической прогрессии? Есть ли свидетельства, что спрос на такие передачи увеличивается?
У.Келер: Мне трудно сказать, не знаю.
Из зала: Сколько редакций в Германии занимаются фичерами? Кроме вас еще сколько?
У.Келер: Примерно десять, но точно не знаю.
Из зала: И все находит спрос у слушателей?
У.Келер: Да, большой спрос.
Из зала: Скажите, после программы устраивает редакция какие-то интерактивные обсуждения?
У.Келер: Нет, никаких встреч, хотя я не против, чтобы после выхода программы в эфир ее участники собирались где-то и обсуждали премьеру.
Из зала: Что представляют собой радиостанции, на которых звучат эти передачи? Они похожи на наше «Радио России»?
У.Келер: Это FM радиостанции. Там звучат и новости, классическая музыка. И документальные программы.
Из зала: Формат радио не развлекательный, а разговорный?
У.Келер: Это культурное радио.
Из зала: Вы отметили, что продолжительность звучания фичеров в последние годы уменьшается. Чем объяснить эту тенденцию: вы научились в более короткий промежуток времени вызывать эмоции у слушателей?
У.Келер: Мы, авторы, сами стремимся делать короткие фичеры. Сейчас нет столько времени у слушателей, чтобы передача могла продолжаться девяносто минут. Изменились привычки людей.
[1] Понятие «динамический диапазон» обозначает разницу между самым тихим участком фонограммы и самым громким. Хрестоматийный пример: классическая музыка имеет широкий диапазон, а танцевальная — маленький. Компрессирование (сужение динамического диапазона звука) может применяться для выполнения самых разнообразных технических и творческих задач. Компрессор, попросту говоря, уравнивает тихие и громкие участки фонограммы. Однако в профессиональной литературе все чаще слышны предупреждения «не увлекаться» этой операцией. Радиожурналистам также следует знать, что некоторые применяемые в профессиональной практике устройства записи имеют АРУЗ — автоматическую регулировку уровня записи, по сути — простейший компрессор. - (Прим. редактора)
[2] С этого момента лектор время от времени несложные ответы дает на русском языке. - (Прим. редактора.)
[3] Смотрите: Винсент ван Мервийк. Жизненные трагедии в документальной драме. - «Мастер радио». Выпуск 2. Документально-художественные жанры. М.:Фонд независимого радиовещания, 2007. - 88 стр.
|
|
|
