Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Комплекс смерти как определяющий фактор психических и психосоматических заболеваний




Мы рассмотрели как болезнь, травма и операция выявляют комплекс смерти и могут усилить его. Теперь мы можем исследовать ту роль, которую комплекс играет в обуславливании эмоциональных и психофизиологических нарушений в детстве и подростковом периоде. Я приведу цитаты, чтобы продемонстрировать широкий диапазон этих расстройств и значительность фактора материнской разрушительности в их патогенезе.

Spitz (300) предлагает этиологическую классификацию психогенных заболеваний в младенчестве, основанную на материнско-детских взаимоотношениях. Вариантов всего два: 1) негармоничность типов семейного воспитания, способствующие «психотическим» заболеваниям; 2) недостаточность материнской заботы, ведущая к заболеваниям, вызванным «эмоциональным дефицитом». Несоответствующие материнские установки коррелируют с определенными расстройствами: открытое отвержение вызывает кому у новорожденных, тревожное попустительское отношение вызывает колики, враждебность под прикрытием тревоги вызывает нейродермиты, резкий переход от потакания к агрессивной враждебности вызывает гиперактивность, циклические перепады настроения вызывают расстройства стула, и сознательно компенсируемая враждебность служит причиной агрессивной гипертимии. Что касается болезней дефицита, то частичная депривация ведет к депрессии, а полная депривация — к общему истощению организма. Cramer (301) обнаруживает корреляцию невротических образований у детей с наиболее часто встречающимися отклонениями в установках и поведении матери, такими, как открытое отвержение, жестокость, нетерпеливость, пренебрежительное отношение, чересчур строгая приверженность режиму или, наоборот, полный отказ от него. Проявление у ребенка симптомов и напряжения ослабляется, когда за ним ухаживает нейтральное лицо, заменяющее мать, но усиливается, когда им снова начинает заниматься мать. Все неврозы на раннем этапе первых трех лет жизни (вращение головой, раскачивание, отказ от пищи, рвота, расстройства сна) и на более поздней стадии (запоры, гиперактивность, ревность, агрессия, недержание) ассоциируются с материнскими установками и практическими действиями.

Было обнаружено, что психосоматические заболевания в детстве также связаны с качеством материнской заботы. Gerard (302) уверен, что в основе телесных расстройств лежат те эмоции, которые возникают в первые месяцы жизни как реакция на определенные параметры среды. Эмоциональная травма вызывает реальное физическое страдание, а локализация может привести к более поздним психосоматическим расстройствам. Симптомы отражают ранний соматический локус эмоций или могут представлять ухудшение хронических состояний, установившихся еще в детстве. Во всех случаях, изученных Gerard, была общая черта: матери демонстрировали выраженный нарциссизм и отсутствие интереса к ребенку, за исключением тех ситуаций, где интерес проявлялся для того, чтобы показать свою замечательность. Большинство из них были отвергающими и жестокими. Все обследованные дети в раннем возрасте не имели надлежащего удовлетворения потребностей. Матери пациентов с язвенными коликами были не любящими, фригидными и очень честолюбивыми. Наибольшей неустойчивостью настроения обладали матери пациентов с заболеваниями органов брюшной полости и кишечника. Все эти дети подвергались еще большим страданиям из-за того, что их били, шлепали и оскорбляли. У пациентов с астмой были требовательные, суровые матери, которые проявляли раздражение в ответ на плач ребенка. У пациентов с экземой матери были пугливыми и возбужденными, редко бравшими своих детей на руки.

Mohr и др. (303) поддерживают мнение о том, что психосоматические заболевания детей связаны с неадекватной материнской заботой на первом году жизни. Sperling (304) сообщает, что во всех изученных им случаях у матери было подсознательное желание видеть ребенка беспомощным и зависимым. Мать и ребенок составляют психологический союз, и ребенок реагирует на подсознательное желание матери подсознательной покорностью. Ребенок как будто бы получает команду заболеть, что в реальности означает команду оставаться зависимым и беспомощным. Green и Solnit (305) приводят описание «синдрома уязвимого ребенка», состоящего из чрезмерной озабоченности телесными функциями, а также физическими и другими симптомами у ребенка, который выздоровел от тяжелой, почти смертельной болезни. Ребенок ощущает уверенность матери в том, что он уязвим, воспринимает этот искаженный образ и использует физические симптомы, чтобы заместить угрозу смерти угрозой какой-либо части тела. У матери могут быть сознательные амбивалентные чувства или потребность найти какой-либо физический недостаток у своего ребенка, возникающие вследствие замещения чувства враждебности к нему.

Симптомы ребенка могут также представлять собой эквивалент эмоциональной депрессии. Клиническая картина состоит в том, что ребенок страдает от недомогания, в первую очередь влияющего на его аппетит и сон, а его апатичность и плохое настроение могут выглядеть как последствия плохого физического состояния, вызванного неизвестной болезнью. Согласно Sperling (306), отсутствие материнской любви играет особую роль в происхождении этой реакции. В подобной обстановке определенные переживания, которые дети ассимилируют, приобретают преувеличенное травмирующее значение; любая ситуация, которая для ребенка символизирует потерю объекта любви, может способствовать развитию депрессии. Cohen и др (307) также обсуждают происхождение депрессии как реакции младенца на эмоциональную атмосферу. В атмосфере тепла и заботы он расцветает, но в обстановке тревоги и холодности у него развиваются нарушения пищеварения, различные напряженные состояния, он становится депрессивным и даже может умереть от общего истощения организма. Bloch (308) видит причину появления невротической депрессии не только в отсутствии заботы, но и в желании родителя убить своего ребенка. Хотя это желание не часто выражается открыто, ребенок впитывает его, воспринимает чувства родителя и приходит к заключению, что он не заслуживает ни любви, ни того, чтобы оставаться в живых. Для того, чтобы спрятать понимание убийственных желаний родителя, ребенок может развить у себя структуру личности, которая поддерживает иллюзию, что родители на самом деле его любят. Хотя Bloch говорит о родителях, из случаев, описанных им, становится очевидным, что источником угрозы детоубийства служит мать.

Sperling (309) приписывает развитие невроза у ребенка идее матери как всемогущего и наказывающего существа, чьи желания должны выполняться. Садизм и нарциссизм матери вызывают появление того же вида покорности, что возникает под гипнозом, хотя для этого не используются вербальные средства сообщения. Невротичное и странное поведение представляет собой ответ на подсознательное желание матери, чтобы ребенок действовал именно так. Pirson уверен, что все, что мешает ребенку в удовлетворении его эмоциональных потребностей, усиливает его страхи и вызывает нервные заболевания. Такими факторами, помимо несчастий, являются враждебное отношение со стороны родителей и подверженность преждевременной и интенсивной сексуальной стимуляции. Основными страхами, которые возникают у ребенка, являются не только страх потери любви или страх быть покинутым, но и страх перед физическим увечьем. Элемент насилия в значительной степени представлен в обсессивных и компульсивных состояниях. Miller (311) обнаруживает в этих состояниях, навязчивые страхи использования опасных предметов, мысли об опасных событиях, обсессивные идеи о том, что чьи-то мысли могут навлечь на других несчастья и приписывание опасных сил определенным объектам.

Важность материнской разрушительности как этиологического фактора в возникновении психозов в детстве до такой степени произвело впечатление на некоторых исследователей, что появился термин шизофреногенные матери. Despert (312) констатирует, что всех матерей детей, страдающих шизофренией, литература описывает как обсессивных, сверхтревожных, холодных и сдерживающих сексуальное удовлетворение. В ее собственных наблюдениях полное отвержение ребенка является весьма заметным фактором. Нельзя читать протоколы тестов и ответы на вопросы детей, находящихся на грани психоза, не почувствовав всю опустошающую тревогу этих детей и их вызывающие жалость усилия зацепиться за реальность пред лицом угрозы насилия. Человек, которому так угрожают, отступает на более безопасные позиции и использует наказывающие методы защиты. Он не смеет поддерживать более высокие формы объективных взаимоотношений. Угроза перед уничтожением оживает вследствие опасных ситуаций в повседневной жизни и вызывает вспышки агрессии, наиболее отчетливо проявляемые детьми, больных шизофренией. Kaufman (314) обнаруживает, что во всех подгруппах детей с шизофренией наблюдается центральная тревога, состоящая из страха перед уничтожением и аффективных расстройств, проявляемых в торможении или вспышках ярости. Searles (315) также уверен, что страх смерти является источником тревоги, от которой ребенок защищается, но, хотя он говорит, что психоз можно считать результатом извращенных переживаний раннего детства и младенчества, он приписывает страх самому факту смертности, а не угрозе, которая предшествует по времени появлению знания о естественной смерти.

Сейчас признано, что многие случаи психической ненормальности происходят не из-за какой-то особой безличной причины, а являются результатом отсутствия Материнского питающего воздействия или патологических взаимоотношений с матерью. Tarjan (316) выражает первую точку зрения, когда говорит, что «правильная и последовательная стимуляция в теплом и терпимым окружением» необходима для полной реализации того, что заложено биологически, и все силы, влияющие на развитие эго, также влияют на интеллектуальное развитие. Некоторыми из описанных механизмов патологических взаимоотношений являются: боязнь утраты собственной идентичности (317), участие в сексуальной жизни родителей (318) и демонстрация кастрации с целью избежать страха перед ней (318). Из собственного опыта могу сделать заключение, что чаще всего задержку умственного развития ребенка можно объяснить его защитой, направленной на враждебную мать, и ее наказанием.

Мы подошли к пониманию того, что подростковая делинквентность (исключая социологический тип) есть продукт поведения родителей. Она может выглядеть как подражание агрессивным или антиобщественным действиям или, что происходит чаще, ее провоцирует один из родителей, таким косвенным образом удовлетворяя собственные запретные импульсы. Я уверен, что глубинным родительским мотивом, наиболее отчетливо проявляющимся в случае с сексуально распущенной девочкой и ее матерью, является враждебность по отношению к ребенку. Давая описание происхождения антиобщественного характера, Berman (320) делает упор на события, которые произошли, когда ребенку было около года, и следствием которых было развитие «абсолютной ненависти» к матери. Johnson (321), которая первая пришла к пониманию родительского поощрения делинквентности, говорит об удовлетворении родительских деструктивных желаний; мы встречаем таких родителей, — говорит она, чья разрушительность настолько велика, что они не могут быть удовлетворены до тех пор, пока их ребенок не попадет в исправительную школу или тюрьму.

Изучение покушений на убийство и убийств, совершенных мальчиками, показало наличие ненормальных взаимоотношений преступника со своей матерью. Easson и Steinhilber сообщают о семи мальчиках, покушавшихся на убийство, и одном, который убийство совершил. Каждый из них был привязан к своей матери и враждебно самоидентифицировал себя с ней. Все эти мальчики поддерживали зависимые взаимоотношения. Им было отказано в уединенности и они подвергались сильнейшему сексуальному совращению. В каждом случае им регулярно давали понять, что родитель ожидает от них физически жестокого и агрессивного антиобщественного поведения, вплоть до убийства. У мальчика, совершившего убийство, была мать, неудовлетворенная своей ролью женщины и матери, хотя она и соблазняла своего сына. Во всех этих семьях отсутствовали отцы, что сделало невозможным здоровую идентификацию.

Smith (323) анализирует движущие силы убийства на примере восьми убийц в возрасте от четырнадцати до двадцати одного года. В каждом случае развитие в раннем детстве было отмечено распадом семьи. Существует модель такой эмоциональной депривации или такой первобытной жестокости между родителями, что ребенок просто ошеломлен и дезорганизован аффектами, с которыми не может справиться его незрелое эго. Общим знаменателем во всех этих случаях служит ощущение заброшенности с сопутствующим озлобленным неверием в человеческие взаимоотношения и чрезмерная настороженность к возможности вновь пережить опыт потери. Самые ранние проявления гнева ребенка переносятся на объект, который, очевидно, принимает символическое значение как замена ненавидимого родителя, и в каждом случае родитель или лицо, его символизирующее, становится жертвой убийства. В акте насилия присутствует возвращение к докогнитивному симбиозу, в котором он сам и кто-то еще не отделимы друг от друга, и паническое уничтожение связано со страхом быть уничтоженным. Мать не интересуется своими детьми и желает оставить их на пороге у таких же бесчувственных родственников. Типично, что в фантазии ребенка эта ужасная реальность превращается в свою противоположность, потому что от подсознательных убийственных чувств к не дающей ничего матери защищает сознательная лояльность к ней. Отец очень редко является реальным или знакомым человеком, он видится как смутная фигура, хотя может иногда появиться, он уже откровенно отвергнут матерью потому, что является удобным козлом отпущения за ее собственные недостатки. Smith добавляет, что усилиям оказать влияние на проблемных детей, структура характера которых показывает, что они являются потенциальными убийцами, очень часто препятствуют матери, которым нужна зависимость детей, и которые разрушают любую попытку психотерапевтического воздействия для того, чтобы удовлетворить свои ненасытные потребности.

И, наконец, мы можем упомянуть суицидальную тенденцию у детей. Настоящее самоубийство редкость в раннем возрасте, но его эквиваленты в виде «случайных» повреждений, депрессии и определенных агрессивных поступках встречаются часто. При изучении детей и подростков, которые пытались совершить самоубийство или серьезно угрожали им, Schrut (324) обнаружил, что в большинстве случаев преобладающее чувство того, что он является тяжким бременем, ребенку подсознательно передала его мать. Это чувство, что «он не такой, как нужно», что он ничего не стоит и является источником неудовольствия своей матери. Оно сопровождается беспомощным гневом из-за того, что его отвергают. Мать ребенка, склонного к депрессии или самоубийству, настолько отвергает его, что он впадает в отчаяние. Некоторые матери, однако, ощущают чувство вины и ребенок обнаруживает, что, хотя он не может «привлечь» мать хорошим поведением, он может вызвать у нее гнев и тревогу своими действиями самоуничтожения; эти дети составляют враждебный и гиперактивный тип. Попытки самоубийства приносят максимальное удовлетворение, вызывая материнское горе и тревогу потому, что они ярче всего показывают родительскую травму. Развив такой способ существования, дети готовы встретить другие межличностные кризисы в своей дальнейшей жизни аналогичной реакцией самоуничтожения.

Я убежден, что механизм можно будет увидеть более отчетливо, если признать, что эти матери не только отвергают своих детей, но и имеют импульсы к детоубийству. Желание детоубийства означает не только желание отнять жизнь у ребенка, но и желание того, чтобы он сам убил себя. Schrut (324) подразумевает это, когда говорит, что ребенку «подсказывают» такое поведение; ничего, кроме самоубийственных поступков не имеет такой сильной эмоциональной привлекательности для матери. Lieberman (325) обнаруживает общий фактор в случаях попыток к самоубийству, совершенных детьми: сознательное или подсознательное желание смерти, исходящее от матери к ребенку. Это желание может повлечь смерть ребенка с такой же эффективностью, как если бы сама мать поразила его. Это происходит потому, что желание смерти — желание уничтожить ребенка, желание того, чтобы он сам уничтожил себя, и желание его смерти — является настолько широко распространенным, что суицидальная тенденция не есть особенность какой-либо группы, а проявляется повсеместно самыми различными способами, с большей или меньшей силой. Ему противостоит импульс, направленный на убийство матери, который одновременно является защитой и от внешней угрозы и от тенденции к саморазрушению. Альтернатива убей — или-умри обостряет понимание значения агрессии — покорности или садизма — мазохизма. В значительной степени в человеческие взаимоотношения вовлечены смерть и защита от смерти, которая является любовью или питающим воздействием.

Здесь приведен обзор только части обширной литературы по этой теме. Можно сказать, что, в общем, сейчас существует широко распространенное признание материнской разрушительности и ее присутствия во многих (если не во всех) клинических случаях, имеющих отношение к страху смерти и страху уничтожения. Gardner (326), например, сообщает, что в исследовательской программе, направленной на изучение мотивов невротического и антиобщественного поведения и серьезных проблем с учебой у нормально развивающихся детей, выдвигается гипотеза, что центральной проблемой во всех этих случаях является сохранение целостности тела и самой жизни. «Наиболее часто озвученным конфликтом в этих симптоматически разных случаях нарушения поведения является страх, что их изувечат каким-либо из множества способов или убьют; или что они не смогут контролировать свои собственные первобытные импульсы калечить, уничтожать и убивать других». Тем не менее, еще не полностью признано, что базовые страхи быть убитым или искалеченным являются реакциями на базовые материнские импульсы, направленные на убийство своего ребенка или нанесение ему увечий.

Резюме

Под материнской разрушительностью подразумевается любое влияние, оказываемое матерью или лицом ее заменяющим, которое угрожает жизни, здоровью и развитию эго ребенка. «Разрушительность» не предполагает пагубности и не имеет дополнительного значения вины. Биологическая мать, несомненно, является единственным источником человеческого влияния на плод, ребенка в процессе родов и младенца, и, таким образом, она выступает в роли основного представителя, определяющего судьбу человека. Во время младенчества и детства мать или лицо, ее заменяющее, продолжает оказывать и патогенное, и питающее влияние на здоровье и развитие ребенка. Влияние матери является, фактически, единственным по своей значимости. Это происходит из-за специфических способов общения, существующих только между ребенком и его матерью, к тому же отец или другое ухаживающее лицо обычно не обладает деструктивными импульсами, превалирующими у матерей. Отец временами может играть незначительную роль, или ту, которую ему диктуют эмоциональные потребности матери.

Мое понимание материнской разрушительности развилось из того, что я связал страх и ненависть, испытываемые пациентом к своей матери (и защитные механизмы, противостоящие их осознанию) и реальный характер матери, в особенности, ее базовые деструктивные импульсы. Эти импульсы состоят из побуждения уничтожить ребенка полностью или желания изувечить его. Последнее, возможно, является аспектом почти неизменной садистской природы уничтожающего импульса; когда он направлен на гениталии, его можно рассматривать как «кастрирующий», желание лишить ребенка органов чувственного удовольствия и воспроизводства. Самое отчетливое впечатление об импульсе, направленном на детоубийство, можно получить, изучая женщин во время беременности, в процессе родов и после них, особенно при тревожных и депрессивных состояниях. Импульс к кастрации появляется позже и вызван сексуальными материнскими конфликтами, ее соблазнением ребенка и соперничеством с дочерью.

Хотя психиатры знакомы со страхом смерти и страхом увечья или кастрации, а также со страхом перед матерью и враждебностью по отношению к ней, они не решаются вывести прямую корреляцию клинических наблюдений с материнской пагубностью. Более ранняя литература ориентирована на теорию инстинктов, которая постулирует, что основа патогенности лежит в силах, берущих начало в самом ребенке, и видит образ плохой матери и реакцию на него, в основном как внутрипсихическое образование. Я предполагаю, что теория инстинктов является одной из форм «избегания» признания существования материнской разрушительности, поддержанная комплексом смерти и невозможностью мужчин обнаружить едва уловимую агрессивность женщин. Избегание также проявляет себя в феномене «диссоциации» — представление клинических данных, приближающих осознание материнской разрушительности, и отказ от интерпретации их относительно патологического обуславливания. В общем и целом, сейчас имеются обширные клинические и экспериментальные данные, поддерживающие тезис о прямом материнском патогенном влиянии. Возможно, что еще недостаточную оценку получили универсальность материнской разрушительности, ее загадочность и ее тесная взаимосвязь с физическим и психическим нездоровьем, а также социальными проблемами.

Следует признать, что комплекс смерти является продуктом материнского импульса к детоубийству, а комплекс увечья или комплекс кастрации — продукт материнского импульса, направленного на нанесение увечий. Комплекс кастрации, приобретенный подобным путем, отличается от концепции Freud тем, что он приписывает причинность внешней угрозе, которая относится как к мужчинам, так и к женщинам. Общее разрушающее воздействие может быть обозначено как комплекс трагической смерти, в котором два основных компонента. Материнская разрушительность и комплекс трагической смерти не являются строго совпадающими потому, что биологические факторы вносят вклад в происхождение комплекса, а случайные события и другие люди вносят вклад в его развитие. Тем не менее, без материнской разрушительности комплекс не имел бы клинической важности.

Как и можно было ожидать, комплекс более отчетливо проявляется у детей, чем у взрослых. Установки ребенка по отношению к смерти основываются на убеждении, что она является результатом враждебной агрессии. Это подтверждается детскими сновидениями и сказками. В реакциях детей на болезнь, травму и хирургическую операцию очень часто можно обнаружить страх перед наказанием, незаслуженным или в качестве возмездия за агрессивные импульсы по отношению к матери. При анализе литературы по всему диапазону поведенческих и психосоматических расстройств у детей нельзя не прийти к выводу, что материнская разрушительность, или комплекс трагической смерти, являются существенным определяющим фактором всех этих состояний.

Базовая тревога

Наше исследование значений смерти для человека и установок по отношению к ней привело к заключению, что смерть, преимущественно, означает трагическую ситуацию, и что установками, соответственно, являются страх и мазохизм. Самые ранние реакции на угрозу уничтожения являются ядром комплекса трагической смерти. Угроза восходит к определенным биологическим факторам, а также к событиям, имеющим отношение к окружающей среде. Опыт младенчества и детства создает структуру комплекса, который, сформировавшись, состоит из ядра и также, аффектов и защитных механизмов, которые с ним ассоциируются. Происхождение и эволюция этого комплекса определяются материнскими агрессивными импульсами, направленными на нанесение вреда своему потомству, поэтому можно связать материнскую враждебность и комплекс трагической смерти и рассматривать их как причину и следствие. Мотивационной основой этого комплекса является танатическая тревога. Мы оказываемся перед вопросом, весьма уместным как для теории личности, так и для психопатологии. Является ли тревога по поводу смерти всего лишь одной из форм проявления тревоги, или же она является базовой тревогой, от которой ведут свое начало все психологические феномены тревоги? Другими словами, являются ли танатическая тревога и базовая тревога по сути одним и тем же?

Исследуя этот вопрос, я вначале, рассматриваю определенные проблемы, касающиеся темы тревоги вообще, затем фокусирую внимание на природе угрозы, провоцирующей появление тревоги, и в конечном итоге обсуждаю предположение о равнозначности тревоги связанной со смертью и базовой тревогой. Данное исследование не имеет целью дать обширное исследование всех аспектов вышеуказанного предмета обсуждения, но затрагивает тему базовой тревоги и ее связи с комплексом трагической смерти.

Поделиться:





©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...