Природа и действие угрозы в чувстве тревоги

Фрейд писал: «Где есть тревога, там должно быть и то, чего нужно боятся». Почти все теоретические построения, касающиеся механизма тревоги полагают, что реакцию тревоги провоцирует угроза. Угроза обычно или сразу же определяется как таковая, или же отчетливо подразумевается. Природу же угрозы понимают по-разному. Для Kierkkegaard (357) угроза неотъемлема от возможности индивидуации потому, что она означает неповиновение родителям, но при этом отказ двигаться навстречу свободе также влечет за собой угрозу. Для Rank (364) угроза присуща независимости из-за «страха жизни», а также зависимости, из-за «страха смерти». Для Jung (365) угрозой является возможное вторжение в сознание иррациональных сил из коллективного бессознательного. Для Niebur (366) — это «внутреннее описание состояние соблазна», подразумевающее опасность совершения греха.

Freud (2), (190), (219) подготовил почву для нашего понимания тревоги, но в то же самое время он придал пониманию этого явления особый уклон, от которого мы до сих пор не можем освободиться. У него хватило проницательности понять, что тревога имеет ситуационный прообраз в раннем детстве, что эта ситуация оказывает травмирующее воздействие на ребенка и что участие в этом матери очевидно. Но его положение о «комплексе смерти», как я полагаю, не дало ему возможности установить связь между травматической ситуацией и угрозой, исходящей от матери, и увело его на поиски альтернативных объяснений. В результате изначально допущенных перекосов, позже ему приходилось пересматривать многие идеи, изменять точку зрения на механизмы тревоги, путаться в двусмысленностях и противоречиях. Несмотря на длительные блуждания он, наконец, пришел к заключению, что детская тревога связана со страхом наказания и страхом быть брошенным матерью.

В своем первом определении тревоги, Freud не принимал во внимание фактора Эго, ни межличностных отношений, рассматривая мать как объект сексуального влечения. Тревога оказалась просто не реализованное либидо. У ребенка это происходит, когда отсутствует мать, а у взрослого, когда влечение становится невыносимым из-за повторяющегося сексуального возбуждения, либо вынужденного воздержания. Ни одно из этих утверждений не является логичным. В то время как объяснение тревоги, как следствия невозможности реализовать либидо как при отсутствии объекта, представляется надуманным, а в случае реакции ребенка на посторонних оно выглядит довольно правдоподобно. Предполагается, что присутствие незнакомого человека усиливает переживание ребенка из-за отсутствия матери. То, что ребенок может бояться посторонних потому, что он приписывает им злые намерения, Freud отверг как «несостоятельный теоретический конструкт». Что касается разницы в интенсивности чувства страха, проявляемой детьми, он объяснил это конституциональными различиями, а также имевшем место в детстве «чрезмерным удовлетворением либидо». Таким образом, как отсутствие сексуального удовлетворения (с нереализованным либидо, обращенным в тревогу), так и удовлетворенное сексуальное влечение имеют один и тот же эффект. То, что чрезмерное высвобождение энергии либидо ведет к повышению уровня тревоги, опровергает теорию, что следствием фрустрации или подавления сексуального влечения является тревога. То, что, у взрослых, тревогу вызывает неосуществленное половое влечение, не подтверждается клиническими данными; многие люди переносят воздержание, в то время как сексуально невоздержанные люди часто проявляют тревогу (скорее, как причину, а не следствие).

Затем на смену этой первоначальной теории пришла прямо противоположная: тревога — это причина, а не результат подавления. Тогда что является источником тревоги? И снова либидо. «Требования» либидо создают ситуацию опасности сами по себе, независимо от последствий от их осуществления. В невротической тревоге «чего страшится человек, так это собственного либидо... Эго пытается уйти от требований своего либидо, и относится к этой внутренней угрозе, как если бы она была внешней». Но Freud сделал следующий шаг, придя к мысли, что внутренняя инстинктивная опасность лежит на полпути к внешней и реальной опасной ситуации, родительскому наказанию. Например, сексуальное влечение мальчика к матери пробуждает тревогу и подавляется из-за угрозы быть кастрированным отцом.

Freud, несомненно, был далек от того, что стало таким очевидным — связи между тревогой и враждебностью. Хотя ранее он писал, что подавляемый аффект «всегда превращается в страх, вне зависимости от своей природы, неважно, любовь ли это, или агрессия». Freud ни одним словом не говорит о трансформации гнева в тревогу. Страх быть оставленным матерью и страх кастрации отцом всего лишь фантазии ребенка. Нет даже намека на реальный экзогенный объект, равно как и в случае когда Freud рассматривает вопрос о женской ненависти к матери.

Но что объясняет «травматическую ситуацию» в детстве, чувство беспомощности перед опасностью? В дальнейшей жизни тревога служит предупреждением об опасности — то есть, сигналом о возможности оказаться в травмирующей ситуации. Но разве только отсутствие матери составляет содержание ситуационного прообраза? Freud также предположил, что роды являются травмирующим переживанием. Для того, чтобы служить прототипом, тревога должна быть реальной — то есть, такой, чтобы ребенок действительно ощутил ее как угрозу собственному существованию. Однако, когда эта идея была обнародована Rank, Freud весьма скептически отнесся к этой идеи, в то время как сам настаивал на том, что роды являются не реальной психотравмой, а символом отделения. Разделение начинает ассоциироваться у ребенка с наказанием, но тогда это потенциальная угроза и она вызывает у ребенка ощущение собственной виновности. Но если исключить первичные агрессивные импульсы, то в чем же тогда сущность виновности ребенка? Это не могут быть побуждения свойственные Эдипову комплексу, так как тревога проявляет себя задолго до его развития.

Таким образом, Freud не дает нам ответа на чрезвычайно важные вопросы относительно базовой тревоги. Являются ли роды по настоящему травмирующим переживанием и прототипом тревоги, или это символ разделения, то есть, не более чем метафора? Что является травмирующей ситуацией для ребенка до стадии Эдипов комплекс — признание либидо или фрустрация в его экспрессии? Почему ребенок воспринимает угрозу как непреодолимую и страдает от тревоги, которая в дальнейшем будет защищать его и выступать в виде сигнальной тревоги? Почему наказание означает смерть (быть брошенным матерью) и увечье (быть кастрированным отцом)? Если бы Freud допустил существование связи между тревогой и враждебностью, он бы избавил себя от непродуктивных попыток, которые только приблизило его к пониманию проблемы. Заслуга Klein (140) заключается в том, что она поставила враждебность в центр реакции тревоги. Она писала, что психоаналитики увлеклись изучением либидо и защитами от сексуального влечения, соответственно, недооценив важность агрессивных импульсов. Проанализировав ситуацию детской тревоги, она поняла фундаментальную значимость агрессивных импульсов и фантазий имеющих разные источники, но достигающие своей кульминации на определенной стадии онтогенеза. Тревогу у маленьких детей можно смягчить, только проанализировав эти импульсы и фантазии, уделив особое внимание той роли, какую играет агрессия в стимулировании тревоги. Ранние процессы проекции и интроекции ведут к появлению в структуре Эго наряду с положительными образами чрезвычайно пугающих образов. Эти образы воспринимаются в свете собственных агрессивных импульсов ребенка — то есть, он проецирует собственную агрессию на внутренние образы, которые образуют часть его раннего Супер-Эго. Первые защитные механизмы Эго направлены против тревоги, пробужденной этими импульсами. После того, как Freud обнародовал свою концепцию инстинкта смерти, Klein пришла к выводу, что тревога вызывается опасностью, которая исходит от инстинкта смерти. Страх смерти — является причиной тревоги и участвует во всех ситуациях тревоги. Опасность, возникшая по причине действия инстинкта смерти, ощущается ребенком как нападение, как нечто, преследующее его. Следствием этого аффекта представления о внешнем мире будет казаться враждебным.

Эго направляет импульсы разрушения против первого внешнего объекта — материнской груди. Ребенок чувствует, что отказ в материнской груди — есть возмездие за враждебное отношение к ней с его стороны. Грудь, отказывающая ему в молоке, становится внешним представлением инстинкта смерти. Существует постоянная флуктуация между страхами перед внешними и внутренними «плохими» объектами, между инстинктом смерти, действующим внутри, и объективирующими вовне. Вторым важным интроецируемым объектом является пенис отца, которому также приписываются как хорошие, так и плохие качества. Эти два объекта (грудь и пенис) являются прототипами внутренних и внешних образов преследования. Агрессивные импульсы ребенка, через проекцию, оказывают существенное влияние на образование им образов преследования, именно эти образы усиливают чувство тревоги из-за преследования, что в свою очередь, вызывает увеличение агрессивных импульсов. Klein выделяет две основные формы тревоги — персекуторную и депрессивную. Первая связана с уничтожением Эго, вторая — с вредом, который причиняют внешним и внутренним любимым объектам деструктивные импульсы субъекта. Она также выделяет объективную тревогу, являющуюся страхом потери матери, и невротическую тревогу, которая является опасениями ребенка, что мать может быть уничтожена его агрессивными импульсами или находится под угрозой подобного уничтожения.

Некоторые из идей Klein весьма эксцентричные. Но я убежден, что она как никто другой поняла сущность деструктивных импульсов и страхов, порождающих детскую тревогу, а также внесла коррективы в концепцию Freud, лишив его возможности сведения всех процессов к либидо. Однако, существенным недостатком ее теории является отнесение детской агрессивности к инстинкту смерти и понимания роли матери только в рамках механизма проекции и интроекции. Как и в работах Freud, мать у Klein полностью освобождается от ответственности. Позже, как я заметил, Кляйн изменила свои взгляды, признав, что взаимоотношения между матерью и ребенком вносят некий вклад, тем не менее, сохранив положение о том, что первичная тревога является продуктом инстинкта смерти.

Теория Klein, подобно теории Freud, базируется на инстинктах, и противостоит более поздним межличностным теориям тревоги. Kardiner и др. (367) являются представителями направления, относящегося критически к использованию инстинктов для объяснения тревоги. Они говорят, что тревога в первую очередь обращает наше внимание на перцепцию, а затем на механизмы защиты, защищающие организм от опасностей. С точки зрения психологической адаптации эти процессы можно рассматривать как функции, сформировавшиеся на раннем этапе в результате изолированно действующих внутренних сил организма. По мнению Kardiner хотя и «можно исключить либидо и инстинкт смерти, едва ли можно полностью исключить действие инстинктов вообще, так как корни реакции тревоги кроются в инстинкте самосохранения и инстинктивной способности ребенка улавливать разрушительные материнские импульсы и с яростно на них реагировать».

Рассматривая вклад Ноrnеу (368) в изучаемую проблему, мы обнаруживаем неотделимую связь между «базисной тревогой» и «базисной враждебностью», берущие начало в отношениях ребенка с его родителями. Тревога является базисной, потому что она развивается на ранних стадиях жизни ребенка, и, потому что она вызывает появление «невротических тенденций», или защит, от которых зависит безопасность индивида. Любая угроза действию невротических тенденций, или конфликт между ними нарушают психическое равновесие, вызывают тревогу. Опасность воспринимается как угроза самой сути личности, потому что безопасность ее лежит в следовании этим невротическим тенденциям. Среди внутренних факторов, которые ощущаются как опасность, на первом месте стоит враждебность, не потому, что враждебность само по себе провоцирует тревогу, а, потому что ее проявление может угрожать жизненным ценностям личности.

По Ноrnеу, базисная тревога полностью является результатом нарушенных взаимоотношений ребенка с родителями или другими значимыми лицами. Для здорового личностного роста личности ребенку необходимы любовь, понимание и поддержка в его стремлении к индивидуализации. Тревога является следствием конфликтных тенденций или потребностей. Типичным конфликтом, ведущим к появлению тревоги, является конфликт между зависимостью от родителей, усиливающейся из-за того, что ребенок чувствует одиночество и страх, и враждебными импульсами по отношению к родителям. Как указывает Ноrnеу, «враждебность может появиться у ребенка по многим причинам: из-за отсутствия подлинной теплоты, любви и привязанности; несправедливых упреков; непредсказуемых колебаниях между чрезмерной снисходительностью и презрительным отверждением; не выполнения обещаний и ущемления потребностей».

В подобных ситуациях у ребенка развивается «чувство неполноценности, незначительности, беспомощности, покинутости, подверженности опасности, подверженности обману, нападкам, оскорблениям». Ребенок воспринимает окружение как угрозу своему развитию и своим законным желаниям и стремлениям. Он чувствует, что его индивидуальность уничтожается, его свобода отбирается, его счастью препятствуют. Он беспомощен, и вынужден подавлять свои враждебные импульсы из страха быть покинутым или наказанным. Эта беззащитность, в совокупности со страхом возмездия, который остается, несмотря на все попытки подавить его, является одной из причин базисного чувства беспомощности в этом враждебном мире. Для того, чтобы уйти от своей тревоги, ребенок развивает определенные личностные тенденции, которые приобретают импульсивный характер из-за их обусловленности тревогой. Главной целью этих тенденций является не удовлетворение, а безопасность.

Теперь мы располагаем достаточно ясной картиной интерперсонального объяснения происхождения тревоги. Но я не согласен с тем, в каком контексте Horney рассматривает слово «родители». Вообще, слова типа «родители», «родственники», «друзья» имеют обобщающее значение, но ведь ребенок устанавливает свои отношения с конкретным человеком. Я думаю, что если в психологическом контексте автор обращается к родителям как единому целому, то он или имеет ограниченную точку зрения или намеренно избегает конкретизации. Что касается Horney, то она игнорирует материнские разрушительные импульсы. Следовательно, ее «базисная тревога» скорее является невротическим воспроизведением раннего этапа онтогенеза, во время которого страхи, установки и враждебные реакции ребенка развиваются из действительно базисной ситуации и сохраняются благодаря чувству угрозы, исходящей от матери. Отец вовлекается в эту борьбу как продолжение материнской угрозы, как союзник ребенка, или в качестве того и другого одновременно.

Точно также критически можно отнестись к другим концепциям о происхождении тревоги из отношений с «родителями». Для Mowrer (369) предпосылкой тревоги является «социальная дилемма», и начало этой дилеммы лежит в отношениях ребенка с его родителями. Ребенок не может избежать тревоги, так как он зависит от родителей и в то же самое время он их боится. Механизм вытеснения возникает из-за реальных страхов, в основном, страха наказания и страха потери любви. Это создает невротическую тревогу и формирует симптом, как решение проблемы тревоги. Fromm-Reichmann (370) убежден, что тревога появляется в результате эмоциональной привязанности к «значимым людям на раннем этапе жизни». Фиксация на ранних межличностных связях делает людей психологически беспомощными и плохо адаптируемыми. Тревога в данном случае, похожа на состояние, в котором человек теряет контроль над собой. Blau и Hulse (371) видят детскую тревогу как спровоцированную отношением отвержения и враждебности в семье. Хотя эти концепции и подчеркивают важность межличностных отношений в происхождении тревоги, в них отсутствует принцип главенства материнского влияния.

В теории тревоги Sullivan (372) воздействие матери выступает на передний план, но угроза, которая вызывает тревогу, приписывается простому наличию тревоги у матери, и, позднее, страху «неодобрения». Если сигналы младенца своей матери о том, что ему нужно освобождение от напряжения, встречаются с любовью и заботой, ребенок испытывает эйфорию и чувствует себя защищенным. Если же эти сигналы создают напряжение у матери, у ребенка развивается тревога. Совсем маленькие дети на самых ранних этапах своей жизни демонстрируют чрезвычайно схожие модели поведения «когда они находятся в контакте с человеком, который заботится о них, и этот человек проявляет тревогу, злость или просто неспокоен». Чтобы объяснить это, своего рода эмоциональное «заражение», Sullivan вводит понятие «эмпатии». Вопрос в том, является ли тревога не чем иным, как заражением материнским аффектом? Из объяснений Sullivan следует, что достоверным можно считать предложение, что ребенок как бы «произрастает» из материнского беспокойства и что его потребности не удовлетворяются, а поэтому само его существование подвергается опасности.

Позднее ребенок начинает осознавать родительскую оценку, и его «Я — концепция» начинает формироваться на основе одобрения или неодобрения. Импульсы, вызывающие тревогу у родителей, вызывают тревогу и у ребенка из-за его страха перед неодобрением. Такие импульсы персонифицируются как «я — плохой», в то время как приятные импульсы персонифицируются ребенком как «я — хороший». Когда поступки ребенка и само его существование сопровождаются сильным неодобрением, ребенок ощущает разрушительную тревогу. Sullivan дает понять, что именно из-за взаимодействия с матерью у ребенка развивается страх перед осуждением, который является источником тревоги и лишает чувства безопасности.

Создается впечатление, что между механизмами и характером детской тревоги предложенными Sullivan, существует значительное несоответствие. Я полагаю, что, наблюдая за состояниями ужаса и паники в более поздней жизни, а также в описании этих состояний самим Sullivan, обнаруживается более пропорциональный механизм. Он говорит, что ужас — это тревога космического масштаба перед лицом воспринимаемой опасности. Человек, охваченный ужасом, ощущает себя одиноким среди смертельных опасностей, вслепую сражающимся за свое выживание против значительно превосходящих сил зла. Паника — это высокая концентрация внимания и направление всех доступных сил на достижение только одной цели — стремление как можно быстрее уйти от опасности. Если ужас и паника являются тревогой в ее чистой или базисной форме, то тогда детская тревога, наверняка, есть реакция на нечто большее, чем материнская обеспокоенность или неодобрение.

Еще большее расхождение обнаруживается в анализе тревоги, проведенном Goldstein (373). Для него тревога есть субъективное состояние организма в «катастрофических обстоятельствах». Эти обстоятельства возникают, когда организм ощущает угрозу своему существованию или тем ценностям, которые он считает необходимыми для своего существования. Ни боль, ни любая другая опасная ситуация, а только угроза для жизни способна вызвать тревогу. Состояние тревоги, субъект ощущает, как «распад личности». Страх — это «переживание возможности приступа тревоги», то есть, страх быть вброшенным в катастрофическую ситуацию. Так в чем же природа угрозы, которая вызывает такую острую реакцию? Это «нечто», что ставит преграду «самоактуализации». Все поведение — это выражение единой тенденции организма, как можно полнее реализовать свои возможности. «Все, что препятствует самореализации, обязательно приводит организм к деорганизации и катастрофе, которые субъективно воспринимаются как тревога». Для объяснения детской тревоги достаточно признать, что ребенок, часто сталкивается с проблемами, с которыми он не может справиться. Поскольку тревога всегда является выражением настоящего состояния, она не имеет связи с предыдущими ситуациями, в которых она возникла.

В более поздних работах Goldstein связывает тревогу с опытом прошлых лет. Рождение разрывает изначальное органическое единство между матерью и ребенком, и «следствием этого могут быть катастрофические состояния, тревога и нарушения нормального развития, если эта связь не восстанавливается». Каким будет это новое единство, зависит от условий окружающей среды, особенно от поведения матери. Не только различные потребности ребенка должны быть адекватно удовлетворены, но, что более важно, должна быть восстановлена связь между ребенком и особенно матерью, «иначе возникают катастрофические состояния, которые ребенок не сможет вынести».

В таком случае мы вправе спросить: является ли детская тревога результатом неспособности справиться с проблемами, или результатом депривации и неудачной попытки восстановить изначальное органическое единство между матерью и младенцем? Является ли тревога в более позднем возрасте чем-то совершено отличным от предыдущего состояния или это в основном следствие детской тревоги? Создается ли катастрофическая ситуация из-за препятствий в самореализации или это страх испытать вновь травмирующую ситуацию рождения?». Всю значимость слова «катастрофический» можно понять, только если признать, что угроза — это угроза существованию или ценностям, которые субъект считает необходимым для своего существования, а детская ответная реакция — нарушение деятельности организма с рядом патологических последствий.

Здесь мы можем поднять вопрос, является ли депривация сама по себе причиной младенческой тревоги? В теориях о происхождении тревоги обычно постулируется фактор дифицитарности: отсутствие матери, неправильный уход за ребенком, неспособность «восстановить изначальное целое». Basowitz и др. (339), например, утверждают, что сущность тревоги берет свое начало в прошлом опыте отсутствия удовлетворения или нехватке заботы или питания. Bowlby (374) убежден, что, когда активизированы инстинктивные ответные механизмы, а мать недоступна, младенец испытывает чувство тревоги. Он также полагает, что при наличии теплых, близких, продолжительных отношений между младенцем или маленьким ребенком и матерью тревога не развивается до такой степени, которая характеризует душевное нездоровье, и что многие обстоятельства тревоги, несомненно, происходят от депривации или усиливаются благодаря ее влиянию.

Тем не менее, другие исследователи не находят корреляции между тревогой и «материнской депривацией». На самом деле, то что характеризует личность, являющуюся продуктом подобной недостаточности, так это отсутствие тревоги. Так Bender (376) указывает, что у детей, которые были лишены длительное время материнской ласки и заботы, не наблюдалось ни тревоги, ни невротических защитных механизмов. Goldfarb (377) также замечает, что у детей, воспитывающихся в социальных учреждениях, отсутствует напряжение и реакции тревоги. (Тревога отделения, конечно, совсем другое дело. Она является следствием враждебно — зависимых отношений между матерью и ребенком) Cattell и Scheier (329) выражают сомнение, что фрустрация или депривация сами по себе могут вызвать тревогу. «Они пишут, «что эксперименты на животных и самоанализ человека не дали более ясного эмпирического доказательства того, что депривация и переживание чрезмерного, неудовлетворенного внутреннего напряжения напрямую провоцируют появление страха». Они полагают, на уровне понятий связи могут возникнуть в следующей последовательности: депривация фиксируется на реальном или воображаемом препятствии, затем переходит в злость и агрессию, которые заканчиваются наказанием. Очевидная универсальность этого представления для всех культур и народностей может быть достаточной, чтобы считать, что субъективное переживание депривации становится сигналом опасности возникновения тревоги. Не сама депривация вызывает тревогу, а угроза наказания, которая следует за агрессией на источник фрустрации.

В обычных ситуациях, связанных с материнской заботой, трудно отделить депривацию в чистом виде от враждебного отношения матери. У ребенка может развиться чувство тревоги не потому, что он проявляет агрессию в отношении своей матери, как источника фрустрации, а потому, что он убежден, что мать намеренно отказывает ему в удовлетворении потребностей, движимая чувством враждебности. Тревога — это непосредственный отклик на материнскую враждебность. Если в отношениях с матерью ребенок ощущает безопасность, он переносит и депривацию, и степень неодобрения без повышения уровня тревоги и у него не возникает предчувствий потерять любовь матери.

Некоторые авторы уделяют особое внимание возможности получения травмы в раннем возрасте, но не указывают при этом на мать. Grinker (331) пишет, что стимулы, вызывающие тревогу, должны восприниматься в свете внутреннего ожидания, (возникающего на ранних этапах развития ребенка в период наибольшей уязвимости), как опасные для его защитных функций и, следовательно, для его существования. По этой причине, переживание тревоги включает в себя сильный страх и предчувствие какой-то плохо понимаемой опасности (379). Stern (380) определяет тревогу как предвосхищающее воспроизведение реальных травмирующих ситуаций, пережитых в раннем детстве. Bieber (381) придерживается мнения, что ориентиром в психопатологии является травма. Когда у субъекта возникает ощущение, что ему причиняют вред или могут его причинить, его защитные реакции «оживают». Одной из этих реакций является тревога, и ее интенсивность отражает оценку степени опасности. Другой базисной реакцией защиты является торможение, которое действует в направлении ограничения любых действий или подавления возбуждения. Гнев — это более высокоорганизованная ответная реакция, направленная на активное противодействие угрозе. (Я предпочитаю рассматривать тревогу как первичную реакцию, а торможение и гнев — как производные от тревоги).

Насколько я знаю, в психологической литературе только в двух принципиальных положениях, мать упоминается как источник вреда и возникновения тревоги. Garre (382) придерживается мнения, что степень материнского неприятия ребенка и желания избавиться от него определяется интенсивностью ее представления о нем, как об обузе. Младенца охватывает ощущение, что его существование находится под угрозой, и это чувство порождает базовую тревогу. Он страшится не только того, что мать не защитит его от опасности, но и того, что именно она уничтожит его. Flesher (192), как я упоминал ранее, убежден, что даже плоду наносится ущерб материнским отвержением и враждебностью. Интуиция ребенка позволяет ему улавливать агрессивные импульсы, которые вызывают в нем страх. На эту угрозу он должен был бы реагировать контрагрессией, но страх блокирует его враждебные импульсы. Накапливание не высвобожденной агрессивной энергии приводит к появлению тревоги. Чем чаще ребенок сталкивается с угрозой и фрустрацией, тем раньше она проявляется.

Эти несколько теорий тревоги, рассмотренных обзорно, не претендуют на детальный анализ проблемы и представляют мою точку зрения.

Мне представляется интересным рассмотреть вопрос о взаимосвязи базисной и танатической тревоги.