Взыскания со служителей и рабочих 5 глава

Пока Чиннасвами был в Бирме, мне было поручено выплатить причитающуюся плату рабочим. Хотя я выучился читать, чтобы изучать писания, я не озаботился тем, чтобы научиться основам арифметики. По этой причине я не мог отслеживать все расходы. Я часто делал ошибки, когда составлял счета. Через пару дней я понял, что не гожусь для этой работы.

Я пошел и сказал Бхагавану: «Давать указания каменщикам и другим рабочим не составляет для меня большого труда. Но ведение этих счетов и правильное распределение заработной платы слишком сложно. Не думаю, что справлюсь с этой работой, поскольку делаю множество ошибок. Когда мы стеснены в деньгах, я слишком переживаю, что могу допустить ошибку».

Бхагаван не ответил, но последователь по имени Рагхавендра Рао, который в тот момент сидел в холле, подошел и вызвался вести счета вместо меня. Этот Рагхавендра Рао был инженером на пенсии, проводившим большую часть свободного времени, читая и изучая «Бхагавад-гиту». Кроме ведения счетов он также предложил мне помощь в надзоре за строительными работами. Будучи инженером, он, несомненно, понимал в строительстве зданий намного больше моего, но никогда не оспаривал мои решения. Он был рад работать в качестве моего помощника, потому что знал, что я просто выполняю указания, данные мне Бхагаваном.

Если Бхагаван поручал строителям какие-либо работы, он всегда ждал, что они будут выполнены на совесть.

Он не терпел халатной работы. Если жители ашрама не справлялись с работой должным образом, он либо отстранял их от работы, либо требовал, чтобы работа была переделана. Порой, когда Бхагаван был не удовлетворен тем, как была проделана та или иная работа, он сам брался за дело и выполнял ее.

Хотя его требования к качеству работ, выполняемых рабочими ашрама, были весьма жесткими, он не любил вмешиваться в работу тех, кого нанимали со стороны. Если случалось, что нанятые рабочие из-за низкой квалификации совершали ошибки, он обычно просил кого-нибудь из проживающих в ашраме последователей устранить повреждение или выполнить работу заново. За несколько лет моего пребывания в ашраме мне было поручено несколько таких заданий.

В одном из случаев понадобились щипцы, чтобы выбирать ими уголь из кумутти (жаровни) Бхагавана. Кузнец, нанятый для этой работы, выковал славную пару щипцов, однако поверхность металлической рукояти получилась очень грубой и неровной. Бхагаван принял щипцы безо всякого недовольства, но, когда кузнец ушел, он обратился ко мне и попросил закончить работу, отшлифовав поверхность рукояти с помощью наждачной бумаги и напильника.

В следующий раз, когда кузнец появился в ашраме, Бхагаван вручил ему заново отшлифованные щипцы и сказал: «Посмотри, сможешь ли ты сказать, что этот инструмент сделан тобой».

Кузнец с улыбкой принял эту косвенную критику и похвалил нас за то, насколько хорошо мы довели до ума его изделие.

Иногда угольки в жаровне взрывались и, разлетаясь, падали на пол. Бхагаван, который никогда не упускал возможности преподать нам духовный урок, однажды использовал это естественное явление, чтобы объяснить взаимоотношения ума с Я: «Это то, как ум возникает из Я, подобно искре, вылетающей из огня. Точно так же в этом кусочке угля не останется жара, если держать его отдельно от огня; схожим образом ум сам по себе не обладает силой или энергией, хотя воображает себе, что отделен от Я». Затем, подняв уголек щипцами, он положил его обратно в огонь, говоря: «Это джива (индивидуальное „я") – Его нужно заставить снова вернуться в Шиву, в Я».

Мне нужно было внести очередные исправления после того, как нанятые рабочие проделали очень халатную работу при постройке стены вокруг колодца для ашрама. Работа была проведена в такой спешке и столь плохо, что некоторые камни торчали из стены, в то время как другие вваливались. Рабочие даже не удосужились зацементировать пространство между камнями. Когда Бхагаван увидел стену, он сказал мне выровнять поверхность и заделать все зазоры. Я не мог сделать стену полностью гладкой, однако сделал все, что мог, заделав небольшими камнями и цементом крупные дыры и залив цементом все более мелкие отверстия и трещины. Когда каменщики, проделавшие столь плохую работу, вновь пришли в ашрам, Бхагаван применил ту же самую тактику, что и в случае с кузнецом.

Не критикуя их прямо, он показал им стену и сказал: «Посмотрите, как хорошо Аннамалай Свами починил стену, которую вы построили».

Много лет спустя Бхагаван попросил меня внести очень похожие исправления в Храме Матери. Во время одного из осмотров Бхагаван заметил зазоры там и сям между каменными плитами вокруг гарбхагрихи (внутренней усыпальницы). Некоторые из этих дыр были шириной в дюйм. Он также указал на насколько брешей между некоторыми камнями в стене и попросил меня заделать их. Эта работа, которой я занимался где-то в сороковых годах, была одной из последних каменно-строительных работ, которые я выполнил для ашрама.

Поначалу, когда я только приступил к курированию строительных работ в ашраме, я все думал: «Эта работа скоро будет окончена. Когда она завершится, я смогу вернуться в холл и сидеть с Бхагаваном».

Бхагаван никогда не говорил мне: «С этого момента ты должен заниматься строительством дни напролет». Я просто полагал, что временами, когда работы не будет, я смогу возвращаться в холл и сидеть с Бхагаваном. Бхагаван сам развеял мои иллюзии. Как только я заканчивал одну работу, он неизменно находил мне другую. Все те годы, что я работал для него, практически не было дня, чтобы у меня появилась возможность сидеть рядом с ним во время рабочих часов.

Я не слишком остро ощущал эту потерю, поскольку ее компенсировало несколько небольших привилегий. Рано утром, до того, как начинались строительные работы, мы с Мадхавой Свами помогали Бхагавану принимать ванну. До этого мы вместе делали ему массаж спины и ног с применением масла. Вечером, между восемью и полдесятого, мне также было позволено массировать Бхагавану ноги с помощью масла. Пока я массировал ему ноги, я либо беседовал с ним на духовные темы, либо обсуждал строительные замыслы. По вечерам, после окончания массажа с маслом, Бхагаван разрешал мне на несколько минут класть голову ему на ноги.

Прежде чем продолжить повествование, стоит объяснить, почему фактически все мужчины в Шри Раманашрамаме звались «Свами». Строго говоря, титул «Свами» следует использовать в отношении только тех, кто со всеми формальностями был посвящен в один из традиционных орденов санньясы. Никто из ашрамных «Свами» не имел формального посвящения. Многие из них обрели сей статус просто потому, что таким образом к ним начал обращаться Бхагаван. Он всегда говорил с людьми в очень уважительной манере. Когда он хотел позвать кого-нибудь из садху ашрама, он часто называл его имя и добавлял «Свами» в знак уважения. Он делал это так часто, что ашрамные садху в конце концов сделали слово «Садху» частью своих имен. Обычно, когда кто-то становится санньясином, ему дают новое имя, перед которым идет титул «Свами». Многие садху ашрама не стали менять свои настоящие имена и просто добавляли к ним слово «Свами».

 

Многим преданным хотелось, чтобы Бхагаван по всем правилам дал им инициацию в санньясу, но, насколько мне известно, он ни разу не уступил их просьбам. Некоторые настойчивые преданные иногда приносили в холл кашаям [29] и просили Бхагавана вручить им его или просто коснуться в качестве акта благословения, но даже эта незначительная просьба не получала одобрения Бхагавана.

Садху Натанананда, составитель «Упадеши Манджари» [30], был одним из преданных, который добивался того, чтобы Бхагаван вручил ему кашаям. Бхагаван отказался, говоря: «Я не имею обыкновения вручать кому-то кашаям». Тогда Натанананда положил кашаям на стул, стоявший перед софой Бхагавана и использовавшийся для подношений преданных. Бхагаван отказался дотрагиваться до ткани, и через несколько минут Натанананда забрал его обратно.

Садху Натанананда отправился дальше и стал санньясином, но вскоре подобный образ жизни стал вызывать у него недовольство. Через несколько месяцев он вернулся в ашрам, выкинул оранжевые одеяния и вновь начал носить свои обычные одежды.

Каждый вечер я должен был давать Бхагавану отчет о ходе строительных работ. Я рассказывал ему, что завершено и что еще требуется сделать. Порой Бхагаван давал мне указания для следующего дня. Иной раз я обсуждал с ним собственные замыслы и получал его одобрение. Таким образом, я оказался в завидном положении человека, имевшего возможность ежевечерних, весьма продолжительных и глубоких бесед с Бхагаваном. Остальные преданные, которые боялись говорить с Бхагаваном, поскольку пребывали в благоговейном страхе перед его величием и грандиозностью, использовали меня в качестве посредника. Зная, что я свободно разговариваю с Бхагаваном каждый день, они посвящали меня в свои проблемы и просили обратиться к Бхагавану за их решением.

Имелась и другая маленькая привилегия, которую я крайне ценил. Как обед, так и ужин подавались в два захода. Бхагаван всегда ел в первом потоке, я же – обычно во втором. Как правило, Бхагаван уже заканчивал трапезу, когда я входил в столовую. Если он все еще ел, когда я появлялся, то я садился напротив него и выжидал. Мое терпение часто вознаграждалось. В большинстве случаев Бхагаван отодвигал в мою сторону свой лист, служивший тарелкой, тем самым давая понять, что я могу использовать его для своей порции. Женщины, раздававшие еду, понимали намек, клали лист передо мной и выкладывали еду на него.

 

 

...

Небольшое количество еды, остававшейся на тарелке, считалось прасадом Гуру. Из-за этого нередко возникала жесткая конкуренция за то, кто получит тарелку Бхагавана.

 

Мое огромное желание съедать недоеденную Бхагаваном пищу довело меня однажды до приступа жестокой тошноты. Случилось это из-за того, что я был вдохновлен историей о йоги по имени Гуру Намашивая, который жил на Аруначале несколькими столетиями ранее. Как-то Гуру этого йоги стошнило, после чего он

попросил последнего убрать за ним. Он сказал своему ученику: «Положи это туда, где мы не можем ходить, где это не может коснуться наших ног».

Гуру Намашивая съел рвотную массу, расценивая ее исключительно как прасад своего Гуру. Гуру был очень доволен и похвалил его за преданность.

Я вспомнил эту историю, когда однажды у Бхагавана сильно разболелись зубы. Чтобы облегчить боль, Бхагаван на несколько минут положил между зубами кусочек табака, который затем выплюнул. Я решил – по глупости – доказать свою преданность, уподобившись Гуру Намашивае. Я убедил себя, что табак этот – прасад Бхагавана, быстро сунул его между зубами и проглотил. Практически сразу после этого у меня начались резкие боли в желудке и ужасная тошнота. Несколько раз я был близок к рвоте, но сумел сдержать ее, поглощая большое количество воды.

 

 

...

Многие химические вещества, содержащиеся в табаке, чрезвычайно ядовиты. Во время курения большинство этих веществ либо сгорает, либо отфильтровывается эпителием легких. Если табак съесть, все яды попадут в тело.

 

Всякий раз, когда я вел наблюдение за строительными работами, Бхагаван часто повторял мне: «Ты работаешь в поте лица на самой жаре. Можешь есть все, что захочешь».

Женщины, раздававшие еду, зная о заботе Бхагавана обо мне, всегда подавали мне большое количество йогурта и ги (очищенного масла), нейтрализующих жару. Было у меня и собственное средство. Однажды летом, когда жара стала практически невыносимой, я обнаружил, что если добавлять в еду свежерубленый лук, то это помогает сохранять в теле прохладу. Как-то за одно лето я поглотил такое количество сырого лука, что многие начали называть меня «Луковым Свами».

В ранние дни ашрама, до того как туда стало стекаться большое число людей, можно было часто беседовать с Бхагаваном в столовой, пока он ел. Как-то я сидел рядом с Бхагаваном, завтракающим иддли.

 

 

...

Иддли – небольшая лепешка, приготовленная на пару из сквашенного рисового теста и черного гороха. Иддли были наиболее популярной едой, подававшейся на завтрак в ашраме.

 

Я задал Бхагавану какой-то духовный вопрос, но прежде чем он успел закончить свой ответ, Чиннасвами прервал нас, сказав: «Почему ты задаешь вопросы, когда Бхагаван ест? Задавай свои вопросы в более подходящее время».

Прежде чем продолжить ответ, Бхагаван обратился к Чиннасвами: «Джняна важнее, чем иддли. Этот момент никогда больше не вернется. Если мы прервем разговор сейчас, подходящей возможности может больше не представиться».

Количество людей, жаждущих есть с листа Бхагавана, было столь велико, что в конце концов была установлена система очередности. Ранее, когда мы пользовались старой столовой, системы формальностей еще не существовало. Поскольку я намеренно приходил в столовую и садился рядом с Бхагаваном, когда он заканчивал трапезу, то чаще всего лист доставался мне. Иногда кто-нибудь из преданных сетовал мне на мою монополию: «Ты получаешь лист Бхагавана почти каждый день. Ты зарабатываешь огромное количество пуний. У тебя так много благоприятных возможностей получить лист Бхагавана! Пожалуйста, дай и мне поесть с его листа хотя бы денек».

Когда кто-нибудь жаловался подобным образом, я отдавал лист ему. Когда новая столовая была закончена, мне удалось получить лист всего лишь несколько раз. В более поздние годы Бхагаван прекратил отдавать свою тарелку. Когда он узнал, что люди бродят вокруг него под конец каждой его трапезы, просто ожидая его листа, он положил конец этой практике, объявив, что впредь никто больше не получит разрешения есть с него.

Были и другие формы прасада, доступного в столовой. В конце каждого приема пищи Бхагаван мыл руки в маленькой посудине, которую держал рядом со своим листом. Я выпивал эту воду практически каждый день. Кроме того, я также пил воду, которую пил Бхагаван. Женщины, обслуживающие в столовой, всегда ставили чашку с горячей водой рядом с его тарелкой. Обычно он выпивал половину, оставляя другую половину в чашке. Я всегда выпивал оставшуюся воду. В последующие годы, когда я уже жил в Палакотту и сам готовил себе еду, время от времени мне доводилось пить ту воду. Мудальяр Патти, одна из женщин, ежедневно приносивших Бхагавану еду, иногда забирала ее из столовой и приносила мне, поскольку знала, как сильно я ценил эту воду.

Бхагаван заставлял меня работать в поте лица, но в то же время он всегда был очень добр и внимателен по отношению ко мне. Один инцидент, произошедший в столовой, наглядно демонстрирует это. Я провел целое утро, руководя каменщиками, строившими лестницу рядом с амбулаторией. Если бы я не присутствовал там, то, скорее всего, они либо не положили бы достаточного количества цементирующего средства под камни, либо выложили бы сами камни не в том месте. Работа заняла так много времении, что я опоздал на обед. Когда я добрался до столовой, то обнаружил, что еда, оставленная для меня на тарелке, остыла и на ней обосновалось несколько ос. Одна из служительниц принялась распекать меня за опоздание: «Может быть, ты и работаешь, – сказала она, – но мы-то тоже работаем. Ты не должен приходить, когда тебе вздумается, ты должен приходить вовремя».

Бхагаван, который в это время чистил зубы рядом со столовой, услышал эти слова. Он громко выкрикнул: «Аннамалай Свами не шатается без дела. Если бы он пришел раньше, работа, за которой он следит, не была бы сделана, как надо. Если вам нужен отдых, вы можете пойти и отдохнуть. Я сам обслужу Аннамалая Свами».

Это вмешательство так впечатлило женщин, что они убрали мою остывшую еду и дали мне новую тарелку со свежей и горячей.

Я припоминаю два других случая, которые также иллюстрируют ту заботу, которую Бхагаван проявлял по отношению ко мне. Первый произошел после того, как я поранился, уронив увесистый кусок гранита на большой палец ноги. Я решил провести целый день, лежа у себя в комнате, поскольку боль в ноге не позволяла ходить. Многие в ашраме знали о моей травме, но никто не подумал принести мне еды или лекарств. Во время обеда Бхагаван заметил мое отсутствие и несколько раз спросил обо мне. Когда он узнал, что, всеми оставленный, я чахну в комнате без еды и медицинского ухода, то сильно рассердился на присутствующих.

«Вы выжимаете такое количество работы из этого человека, – сказал Бхагаван. – Вы все твердите о том, как будет прекрасно, когда завершится строительство всех этих новых зданий. Но теперь, когда он болен, никто не удосужился проявить о нем заботу». По видимости, Бхагаван продолжал в таком духе довольно долго. В результате после обеда ко мне явилась неожиданная делегация сильно пристыженных преданных, принесших еду и лекарства. Они извинились за свое прежнее невнимание и поведали мне о реакции Бхагавана.

Второй случай произошел вскоре после празднования джаянти.

 

 

...

«Джаянти» означает «победа». На протяжении всей этой книги понятие «джаянти» будет относиться к тому дню, когда празднуется день рождения Бхагавана.

 

Ашрам получил большое подношение в виде овощей. Было ясно, что, если не сохранить их должным образом, они сгниют до того, как их можно будет употребить в пищу. Бхагаван решил, что лучше всего будет порезать овощи и высушить их на солнце. Это позволило бы хранить их несколько недель. Поскольку то была большая работа, Бхагаван попросил Чиннасвами призвать на помощь всех преданных. Я оставил свои строительные дела и отправился вместе с другими.

Когда Бхагаван увидел, что я явился для выполнения этой работы, он сказал: «Это правило не для тебя. Оно только для других. Ты и так работаешь целый день не покладая рук».

Отнюдь не всегда, когда я заболевал или получал травму, Бхагаван поощрял мой отдых. Однажды у меня страшно разболелась ступня; было такое ощущение, словно ее то и дело пронзают железным шипом. Внешне ничего не указывало на причину боли, поэтому я ничего не мог с ней поделать. В тот день Бхагаван поручил мне множество работ. Хромая, я передвигался по ашраму, стараясь сделать как можно больше, но до одной из них руки у меня так и не дошли, поскольку мне не хватило времени. Когда я завершил все работы, кроме одной, то отправился к Бхагавану и сказал ему, что у меня ужасно болит ступня. Бхагаван не обратил внимание на мои слова и спросил, закончил ли я то задание, которое я как раз не выполнил. Я сказал ему, что не сумел сделать его из-за боли в ноге.

Бхагаван ответил: «Иди и выполни это последнее задание, и боль пройдет. Боль исчезнет в процессе работы». Как обычно, предсказание Бхагавана оказалось верным.

Не могу сказать, что столь напряженная работа всегда доставляла мне удовольствие. Было бы хорошо время от времени иметь выходной. Однажды я попытался устроить себе небольшой перерыв, но последствия его были столь плачевны, что я никогда больше не повторял попытки. Это случилось, когда я чувствовал сильную усталость, проработав длительное время без перерыва. Я пошел и спросил Бхагавана, не могу ли я на некоторое время оторваться от своих обязанностей и отправиться на гири прадакшину (обход вокруг горы). Бхагаван знал, что от меня зависело большое количество работ, поэтому поначалу отказывался дать свое согласие. Собственно, он не говорил «нет», он просто хранил молчание. Мне следовало бы принять его молчание в качестве ответа, однако мне хватило глупости упорствовать в своей просьбе.

В конце концов Бхагаван дал мне утвердительный ответ: «Ты часто говоришь, что хочешь иметь немного свободного времени, чтобы заняться медитацией. Сходи на гири прадакшину и помедитируй во время прогулки».

Я обошел холм, однако мой ум был слишком беспокоен, чтобы медитировать. Я чувствовал себя виноватым из-за того, что оставил без присмотра свою работу, несмотря на то что Бхагаван, пусть и неохотно, дал мне на то свое согласие. Мое чувство вины усилилось невероятно, когда я вернулся в ашрам. Меня встретила большая группа последователей, желавших знать, где я был. Они рассказали, что, как только я покинул ашрам, Бхагаван поднялся с софы и принялся вести работы, которыми я решил пренебречь. Ведя наблюдение за работами, он провел на солнце все те часы, пока меня не было. Никому не удалось убедить его вернуться внутрь. Те последователи, которые пришли к нему на даршан, были вынуждены выполнять намаскарам в грязи и извести, в которой он стоял. Чиннасвами и прочие последователи, понятное дело, сердились на меня за то, что я доставил Бхагавану столько беспокойства. Сам Бхагаван ничего не сказал, но я без труда понял его молчаливый урок: выполнение работы, порученной Бхагаваном, важнее свободного времени, посвященного медитации и гири прадакшине.

Бхагаван был более уступчив, когда в ашраме не происходило ничего, что требовало наблюдения. Во время одного из таких периодов затишья я решил подняться на вершину горы. Я испросил разрешения Бхагавана отправиться туда и, получив его, попросил его рассказать мне о кратчайшем пути к вершине. Бхагаван отвел меня на задворки ашрама и указал на холмистый отрог, тянущийся от вершины фактически до задней части ашрама.

Показывая на отрог, Бхагаван сказал: «У этого отрога три пика. Ты заметишь их, когда начнешь подниматься. Держи все три в поле зрения и всегда двигайся по направлению к ним. Когда заберешься на третий пик, то увидишь, что продолжать движение к вершине невозможно. Уйди немного в сторону и затем поднимайся к ней напрямую».

Рамасвами Пиллай слушал эти указания. Когда Бхагаван закончил, он заметил: «Четыре пика подобны пикам кармы, йоги, бхакти и джняны. Необходимо преодолеть каждый по очереди».

Я последовал указаниям Бхагавана и с легкостью добрался до вершины. Поскольку я несколько опасался, что по дороге проголодаюсь и утрачу всю свою энергию, то прихватил с собой мешок с иддли, арахисом, далом, бананами, кокосом и водой. Я перекусывал с регулярными интервалами и ни разу не ощутил ни голода, ни потери энергии.

По возвращении я гордо сообщил Бхагавану: «Я не испытал никакого голода за целый день».

Бхагаван рассмеялся и, подшучивая надо мной, сказал: «Как ты мог проголодаться? Ты же ел целый день».

Сам Бхагаван прекратил ходить на вершину где-то в середине двадцатых годов. Он любил гулять по горе, но знал, что если начнет подниматься к вершине, все в ашраме попытаются последовать за ним.

В 1938 году один последователь из Салема по имени Раджагопала Айер спросил Бхагавана о различных тропинках, ведущих к вершине холма. Бхагаван описал лучшие маршруты и затем заметил: «Если восходить медленно, ни у кого не возникнет никаких трудностей». Субраманиам Айер, услышавший то, что сказал Бхагаван, попытался привлечь Бхагавана в ряды восходящих, говоря: «Если Бхагаван будет сопровождать нас, ни у кого не возникнет никаких проблем». Бхагаван шутливо ответил: «Если я пойду, ко мне присоединится весь ашрам. Даже строения отправятся с нами!»

Одна женщина, слушавшая наш разговор, спросила Бхагавана: «Бхагаван все еще способен взбираться по этому холму?». Бхагаван засмеялся и ответил: «Я все еще способен взбираться по этому холму, как и по любому другому!»

 

 

...

Высота Аруначалы достигает примерно две тысячи шестьсот футов. Во время этого эпизода Бхагавану было около пятидесяти восьми лет. В более молодые годы он часто проделывал путь от Скандашрама, расположенного на склоне горы на высоте шестьсот футов, до вершины и обратно где-то за час. Обычному, здоровому взрослому человеку, как правило, требовалось как минимум вдвое больше времени, чтобы пройти то же самое расстояние. Способности Бхагавана к восхождению тем более удивительны, если вспомнить, что он никогда не носил ни туфлей, ни сандалей.

 

В ранние времена, когда Бхагаван жил в пещере Вирупакша, он часто восходил на вершину один, оставался там какое-то время, а затем возвращался в пещеру. Он рассказал мне, как однажды, когда он в одиночестве направился к вершине, вслед за ним тайно пошел преданный по имени Кутраллам Свами. Через десять минут после того как Бхагаван достиг вершины, Кутраллам Свами возник перед ним с глиняным горшком, наполненным водой. Он проследовал за Бхагаваном на вершину, неся на спине этот горшок, дабы Бхагаван не страдал от жажды после своего длительного восхождения.

Кутраллам Свами, который был также известен как Шивая или Мауни Свами, в конце концов ушел от Бхагавана и по праву стал известной духовной фигурой. Он возглавил несколько матхов, обрел множество последователей и имел даже большую машину, что в те дни было огромной редкостью. Некоторые считали его достаточно высокомерным человеком, но Бхагаван однажды сказал мне о нем очень тепло: «Он хороший преданный, но не показывает свою преданность внешне. Вся его преданность – внутри. Он прячет ее так хорошо, что большинство людей считает его плохим преданным. Такая преданность нравится мне больше всего».

 

Еда в ашраме

 

Когда Бхагаван просыпался – обычно между тремя и четырьмя часами утра, – он шел на кухню, чтобы начать резать овощи, предназначенные для утренней готовки. Другие кухонные работники, спавшие дольше, присоединялись к нему несколько позднее. Прежде чем начать работу, Бхагаван обычно мелко нарезал кусок имбиря, присыпал солью и затем проглатывал его. Это было его домашним средством от хронических проблем с пищеварением.

Бхагаван, как казалось, был очень демократичным шеф-поваром: он всегда начинал день, расспрашивая кухонных работников о том, что бы им хотелось приготовить на обед. Каждого спрашивали о его идеях и плане действий, различные альтернативы обсуждались до тех пор, пока не достигалось определенное единодушие. Овощи тогда нарезались в соответствии с согласованным планом, но когда готовка начиналась, Бхагаван, не советуясь ни с кем, часто менял рецепт.

Когда приготовление еды было практически закончено, Бхагаван часто говорил, вполне невинно: «Мы планировали приготовить одно, но, похоже, получилось совсем другое».

Те из нас, кто работал с ним бок о бок, чувствовали, что эти ранние утренние обсуждения велись просто для того, чтобы пробудить в нас интерес к работе. Эти изменения никогда не встречали сопротивления. Мы все признавали абсолютный авторитет Бхагавана и всегда рады были следовать всем внесенным им изменениям или советам.

Поскольку Бхагаван зачастую приходил на кухню первым, его обязанностью было развести огонь. Человек по имени Ранга Рао, который тоже вставал рано, иногда пытался взять на себя работу Бхагавана, но ему редко это удавалось. Другие старались избавить его от толчения с тем же результатом. Когда резка овощей заканчивалась, Бхагаван оборачивал голову полотенцем и принимался толочь чатни в одной из каменных ступок. Он вкладывал в толчение всю свою силу и энергию, оставляя это занятие, только если какой-нибудь из сильных и умелых преданных вызывался продолжить работу. Когда чатни было готово, он мыл руки и шел на утреннюю параяну.

Сидя в холле, Бхагаван отслеживал работы на кухне. Сампурнаммал или кто-нибудь из поваров приносили ему на пробу самбар или овощи, как только они были готовы. Попробовав, Бхагаван либо одобрял их, либо давал новые указания вроде: «Добавь побольше соли». Если повара когда-либо забывали приносить еду на пробу, то в середине утра Бхагаван покидал холл, шел на кухню и лично следил за тем, правильно ли готовится еда.

Обычно все с готовностью следовали указаниям Бхагавана, но было и несколько случаев, когда ему приходилось использовать свой авторитет. В частности, мне вспоминается эпизод, когда он учил поварих, как правильно готовить авьял. Авьял – острое овощное блюдо, содержащее большое количество различных овощей, кокос и йогурт. Бхагаван в большинстве случаев настаивал на том, чтобы чили и прочие специи были сперва растерты в пасту, прежде чем добавить их в кипящие на медленном огне овощи. Поскольку это было весьма трудоемким и поглощающим большое количество времени занятием, поварихи однажды решили добавить в еду порошковые специи, а не приготовленную вручную пасту. Каким-то образом Бхагаван узнал об этом. В следующий раз, когда готовили авьял, Бхагаван сам отправился на кухню и принялся толочь специи. Случилось так, что я вошел туда, когда он был за работой.

Заметив, что он один занимается этим, а все женщины стоят вокруг него и наблюдают, я сказал: «На кухне много работников. Почему Бхагаван один выполняет эту работу?» Бхагаван объяснил, что происходит: «Я сказал им приготовить пасту из специй, но они не прислушались к моим указаниям. Поэтому, чтобы быть уверенным в том, что она приготовлена как надо, я делаю эту работу сам. Мне нетрудно. Это хорошее упражнение для рук и плечей». Я обратился к женщинам и отчитал их: «Здесь так много народу, а вы позволяете, чтобы Бхагаван выполнял всю эту тяжелую работу. Что вы тут праздно толпитесь?»

Бхагаван ничего не сказал; он просто продолжил толочь специи. Женщины расценили его молчание как-знак того, что он желает передать работу кому-нибудь еще.

На мое замечание они принялись наперебой говорить: «Позволь мне сделать это», «Я сделаю», «Позволь мне продолжить». Бхагаван рассмеялся и сказал: «Только теперь вы просите. Почему вы не попросили раньше?» Он закончил работу, не позволив никому забрать у него мельничный камень. Затем, добавив пасту в авьял и помешав его ложкой, он лично вымыл оба камня. Это стало хорошим уроком для всех: порошковые специи никогда больше не добавлялись в авьял.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: