 |
А ведь несколько дней назад он и подумать о подобном не мог. 10 глава
|
|
|
|
– С Лонгботтомом? – он фыркнул.
– А что тебя так смешит?
Гермиона старательно заправила медальон за ворот его свитера и чуть отодвинулась, взглянув в серые глаза.
– Просто… вы будете странно смотреться. Он неуклюжий и…
– Он чудесный. И знаешь, зря ты так о нем. Если бы ты знал, какая у Невилла непростая судьба, и…
– Я знаю.
– Знаешь?
– Моя мать финансирует отделение, в котором лечатся его родители.
– И ты, зная это, продолжаешь над ним издеваться? – поразилась Гермиона, автоматически отодвигаясь. Он усмехнулся этому жесту.
– Гермиона, неужели ты думаешь, что для него было бы лучше, если бы все вздыхали и рыдали над его судьбой? Он сам скрывает это. И правильно делает. Это показывает то, что он сам не хочет жалости и участия. Так почему я должен ее проявлять? Почему я должен унижать Лонгботтома слезливыми вздохами?
– Но ты… – Гермиона поразилась подобной жизненной философии, – ты всегда издеваешься над ним.
– Да, – легко согласился он. – Он забавный. А издевательства, как ты выразилась, закаляют его. Поверь, если бы с ним все носились, он бы до сих пор не знал, как подходить к метле и устанавливать котел. А так стал вполне нормальным парнем.
– Ты странный, – резюмировала Гермиона.
– Давай не будем говорить о Лонгботтоме… – лениво протянул он.
Она пожала плечами. Наступила тишина, изредка нарушаемая звуками этого псевдолеса. Гермиона искоса посмотрела на слизеринца и перехватила его такой же вороватый взгляд. Он притянул ее к себе, заставив устроиться на его плече. Гермиона вдохнула уже знакомый запах и снова улыбнулась. С ним было здорово просто молчать. Как-то по-особенному. Давным-давно она читала, что с близким человеком хорошо не только рассуждать, спорить, что-то доказывать, но и просто молчать. Тогда она поразилась подобной мысли. С Роном и Гарри она всегда чем-то себя занимала. Обычно книгами. С Малфоем же было хорошо даже в этой нереальной тишине, и девушка внезапно подумала, что сама себя загнала в ловушку. Стало очевидно: сколько бы времени ни прошло, она не забудет эти мгновения тишины и недосказанности. Любовь? Гермиона не знала. Она просто сидела, слушая стук его сердца и ощущая щекой мягкую шерсть его тонкого свитера.
|
|
|
Минутки текли одна за другой, а они все не желали вспоминать о времени. Она закрыла глаза, а он легонько щелкнул ее по носу, испугав. Она в ответ шлепнула его по руке. Было легко и радостно. А потом они пытались повторить опыт по выключению света. В первый раз на пятой минуте Драко чихнул, а во второй раз на третьей минуте Гермиона прыснула, представив себе эту картину со стороны.
Они спорили, болтали о Брэнде и необходимости следить за порядком на школьном балу. Улыбки, тепло и смех. А потом неожиданно веселье исчезло, и остались лишь два поразительно серьезных взгляда. И снова его губы томительно-нежно переворачивают ее мир вверх дном. А потом исчезает эта тягучая ласка, и появляются нетерпение, страсть, какое-то отчаяние. И Гермиона отвечает так, как может и чувствует, так, что оба начинают задыхаться. Да, у нее нет опыта, нет навыков в искусстве любви, но она чувствует, как дрожит его рука, поглаживающая ее спину поверх тонкой ткани рубашки – теплая кофта давно отброшена в сторону. А значит, есть что-то важнее опыта. Есть искренность, и она способна творить чудеса. Внезапно Гермиона осознает, что не хочет его отпускать. Никогда. И это открытие заставляет задохнуться от неожиданности. Он – ее. Это же так очевидно. Почему она не замечала этого столько лет? Прохладная ладошка неловко цепляет край его свитера и быстро, словно боясь передумать, ныряет под теплую ткань. Ощущение горячей кожи заставляет ее вздрогнуть, а его задохнуться. Гермиона запоздало думает, что, наверное, это неприятно, когда твоей спины касается ледяная рука.
|
|
|
– Я погреться, – виновато объясняет она между лихорадочными поцелуями.
Он отклоняется и смотрит ей в глаза, потом берет ее вторую ладонь и, на миг поднеся ее к лицу и согрев дыханием, задирает свой свитер. Гермиона по-детски зажмуривается, отчаянно стараясь не краснеть. Но щеки пылают, когда вторая ладонь прижимается к его коже.
«Волшебное дерево», – успевает подумать Гермиона. Второй раз на этом месте она чувствует себя безгранично счастливой.
Он осторожно опускает свитер, укрывая ее руки. А девушка все боится открывать глаза и смотреть на него, хотя знает, что не увидит насмешки над ее глупым поведением. Она боится увидеть в его глазах что-то новое.
И снова губы. И его руки, на плечах, на спине, путаются в каштановых локонах.
И это – счастье. Так просто. Сколько лет люди пытаются открыть формулу счастья. А Гермиона Грейнджер сумела это сделать за несколько минут.
Руки давно согрелись, но их совсем не хочется высвобождать из сладкого плена. Тонкие пальчики робко рисуют узоры на его спине, чувствуя, как по его коже бегут мурашки.
Вечность. Пусть это будет вечность.
Но вечность заканчивается быстро. Юноша резко отодвигается и, отводя взгляд, сбрасывает челку с глаз, потом смотрит на часы. Брови взлетают вверх.
– Без двадцати двенадцать.
Голос звучит хрипло и как-то преувеличенно бодро. Гермиона с сожалением в последний раз проводит по его спине. Нужно же закончить узор. А там на цветке как раз одного лепестка не хватало. С улыбкой видит, как он зажмуривается и не открывает глаз, пока ее руки не оказываются на свободе.
И снова два взгляда, пытающихся что-то сказать, и нервные улыбки, и неуверенность, и снова молчание о самом главном. Наконец он встает и галантно протягивает ладонь, задорно объявляя:
– Все. Отбой. От греха подальше.
– А грех уже близко? – дрожащими губами улыбается Гермиона, принимая протянутую ладонь.
– Ты не представляешь, насколько, – усмехается юноша.
И видеть его вот таким искренним и неуверенным – тоже счастье. И эта улыбка. Помнится, Гермиона завидовала тому, как он улыбался Забини, полагая, что никогда не увидит подобного. Так казалось тогда. Но это была другая жизнь. Вечность назад. Сейчас же он рядом. И его совсем мальчишеская улыбка, от которой вспыхивают искорки в серых глазах, то и дело озаряет мир вокруг. Ее мир.
|
|
|
Он галантно помог ей надеть кофту, она присела в реверансе в ответ. Он учтиво поклонился. Было смешно и легко.
Они покинули кабинет, держась за руки. И плевать было на то, что кто-то может их увидеть. Плевать на все, кроме тепла рук и стука сердец. Так думала наивная Гермиона, пока не свернула за угол и едва не врезалась в декана Слизерина.
И что ему не спится ночами?
Впрочем, рефлекс оказался быстрее мыслей. Гермиона резко выдернула ладонь из руки слизеринца и отчаянно захотела провалиться под землю.
– Минус двадцать баллов, – в голосе Снейпа послышались металлические нотки, – Слизерин.
Гермиона негромко охнула и покосилась на Драко. Гриффиндор сейчас лишится всех баллов, какие есть, если уж свой факультет декан не пожалел. Однако Малфой закусил губу, явно сдерживая улыбку. Чему он радуется? Ненормальный.
– Через пятнадцать минут жду вас в своем кабинете, мистер Малфой.
Драко выглядел слегка удивленным. Видимо, отсрочкой.
– Думаю, на то, чтобы не бросить мисс Грейнджер ночью посреди коридора, вашего воспитания хватит? – с сарказмом проговорил Снейп, смерив девушку неприязненным взглядом.
Гермионе было стыдно оттого, что Снейп их увидел. Еще хуже становилось, когда она понимала, о чем он подумал. К этому примешивалась обида от того, что о ней, в ее присутствии, говорят, как о пустом месте. Но она прекрасно понимала, что должна благодарить Мерлина за то, что так легко отделалась. За исключением мук совести в наказание девушка не получила ничего. Но Снейп был великолепным психологом. Гермиона не могла этого не признать. Получив наказание, она могла считать свою вину искупленной. А теперь…
Малфой же просто кивнул и чуть тронул ее за локоть.
– Доброй ночи, – пробормотала Гермиона и, опустив голову, прошла мимо Снейпа.
|
|
|
Профессор ответом не удостоил.
Шагая по темному коридору под прицелом взгляда самого нелюбимого учителя, Гермиона думала о том, что в один миг из ослепительно-счастливой можно стать уничтоженной и раздавленной. Все годы в Хогвартсе она потратила на то, чтобы быть лучше других учеников, видеть в глазах учителей одобрение. Это было важно. И вот теперь Снейп думает невесть что. А если он кому-то расскажет, а если Гарри узнает? Миллионы «а если» роились в голове. Было тошно и противно.
Ее ладонь сжала теплая рука. Гермиона робко посмотрела на слизеринца. Удивительно, но он был совершенно спокоен. Во всяком случае, внешне. Правильно. Вряд ли Снейп что-нибудь сделает своему любимцу. Хотя… тон декана не предвещал ничего хорошего.
– Расстроилась? – подал голос слизеринец.
– Признаться, не лучшее завершение вечера.
– Не бери в голову. Все образуется.
– Он даже не снял баллы с Гриффиндора. Поверить не могу.
– Э-э-э… Он в последнее время все больше на нас отрывается.
– Почему?
– Не знаю. Мы с Пэнси пока на пути к выяснению.
Он улыбнулся. Гермиона не увидела – слишком сумрачно было в ночном коридоре – скорее почувствовала. Она научилась слышать его улыбку. По тому, как менялись интонации его голоса и ее мир. Ну зачем Снейп все испортил?
– Теперь каждый раз при виде Снейпа я буду вспоминать этот вечер.
– Слушай, успокойся. Какая разница, кто что думает. Ты же знаешь, что не делала ничего… плохого.
– Снейп ненавидит Гарри. Я боюсь, что когда-нибудь он…
– Снейп не унизится до подобного. У него есть миллион способов поставить Поттера на место.
Голос прозвучал напряженно.
– Прости. Я не должна была.
– Все нормально.
Они дошли до гостиной Гриффиндора в молчании, однако держась за руки.
– Дальше тебе лучше не ходить, – Гермиона остановилась перед поворотом в коридор с портретом Полной Дамы.
Он кивнул.
– Ладно. Я пошел. А то Снейп терпеть не может опоздания.
– Хорошо.
Неловкость. Неправильность. И…
– Стой! – Гермиона дернула его за руку. Он пока и так не очень-то собирался уходить, вопреки заверениям, а тут и вовсе застыл на месте.
– Ну и что, что Снейп нас увидел. Плевать. Плевать, что он думает. И вообще… завтра Рождественский бал… и…
– И ты идешь с Лонгботтомом. Поверить не могу.
Он изобразил шутливое возмущение.
– Не огорчайся. Я подмигну тебе пару раз, если окажусь в танце поблизости, – Гермиона лукаво улыбнулась.
– Ваша щедрость не знает границ… Хотя, нет. Знает. Ты вот, например, не пригласила меня на чай, а ведь я, как истинный рыцарь, сопровождал тебя по темным коридорам…
– Охраняя от призраков…
|
|
|
– Да, охраняя от призраков. А мне еще обратно идти...
– О Мерлин, как я неблагодарна! – она со смехом поднесла их сцепленные руки к лицу и прижала к своей щеке. – Приглашаю вас на чай, мой защитник.
– Коварная! Знаешь же, что Снейп меня ждет.
– Так ты ведь сам на чай набивался!
– Я время тянул, чтобы не уходить, – он улыбнулся.
Легкий поцелуй, смех в темном коридоре.
– Эй, Снейп отвел тебе время как раз проводить, а не прощаться полчаса.
– Точно. Пока.
– Пока.
– Спокойной ночи.
– И тебе.
Они делали шаг за шагом прочь друг от друга, но руки никак не желали расставаться. Переплетенные пальцы не желали высвобождаться из плена. Они разошлись на расстояние вытянутых рук, потом он сделал шаг вперед, она – назад.
– Понял.
Он стряхнул ее руку и быстро пошел прочь. Гермиона несколько секунд смотрела вслед.
–Эй! – окликать по имени рядом со своей гостиной не решилась.
Он обернулся.
– Напиши, как все закончится.
– Ладно. Если обойдется малой кровью.
– Дурной!
Он махнул рукой и пошел прочь. А Гермиона смотрела ему вслед – на силуэт, растворяющийся в темноте, и понимала, что ее любовь окрашена в этот цвет – цвет ночи. И в ее истории не будет слова «люблю», не будет признаний и цветов, не будет серенад под луной, и белого платья тоже не будет. То есть не будет ничего того, о чем она мечтала в детстве. Потому что этот человек совсем не похож на сказочного принца. Да она и не полюбила бы сказочного принца. Внезапно это стало очевидно, как и то, что ее не-принц – такая же реальность, как вот эта ночь и треск факела на стене, и мерное посапывание скрытых в тени портретов.
Его силуэт скрылся окончательно. Он не обернулся, и Гермиона знала, что не обернется. Она неплохо изучила его за последние месяцы. Лучше чем за все шесть лет совместной учебы.
Девушка направилась в гостиную. Полная Дама возмущенно сопела и высказывалась на тему того, что в былые времена студентки не позволяли себе подобного. Но впервые Гермионе было все равно. Если уж она почти успокоилась на счет Снейпа, то пыльный портрет ей не указ. Однако вежливо извинилась и прошмыгнула в проем.
В пустой гостиной девушка присела у чуть тлеющего камина. В ее любви не было оттенков беззаботности и радости. Зато в ней были обжигающие и ослепляющие цвета счастья. Потому что это – он. Не было уверенности в завтрашнем дне. Зато была уверенность в себе, которую тоже подарил… он.
Внезапно девушка поняла, что повзрослела. Она не видела этого в зеркале, не замечала в общении с друзьями. Зато увидела за несколько минут обжигающего счастья с ним. Рождественский бал. Последний вечер, когда он – здесь. Без чертова обручального кольца, без Метки и без обязательств. И пусть он упирается и отшучивается, пусть идет на бал с Забини. В эту минуту Гермиона Грейнджер чувствовала себя сильней слизеринки. Потому что сегодня она видела настоящего Драко Малфоя. И неважно, что он никогда не признается в том, что чувствует. В их случае «никогда» слишком мало значило. Был один день. День перед Рождеством. Говорят, что чудеса случаются на Рождество. Кто придумал эти рамки? Тот, кто не любил. Но ведь Гермиона – волшебница. Она перенесет праздник на день раньше.
Девушка увидела на полу перед камином сломанное перо. Кто-то из студентов не добросил. Подняла, повертела в руке и бросила на угли. Угли затрещали, и перо занялось огнем.
– Мне неважно, что будет потом, – уверенно произнесла Гермиона камину. – Может, это неправильно. Кто знает? Но я имею право оставить что-то себе. Правда, ведь?
Перо в последний раз полыхнуло и тоже превратилось в угли.
Девушка протянула руку вперед, чувствуя жар. Улыбнулась. Как же это много – знать, что где-то есть твой человек. Это знание – целый Мир.
Ее Мир.
Глава 46
Новый мир.
Мы стремимся все больше успеть.
Мы меняем дела на дела.
Погружаясь в забот круговерть,
Мы теряем остатки тепла.
Мы в залог оставляем мечты
И подводим надеждам баланс.
И уродство немой пустоты
Укрывает иллюзий атлас.
Создаем мир ненужных вещей
Из осколков несбывшихся снов
И не ищем пропавших ключей
От хранящих мечты сундуков.
А когда-то два белых крыла
Отрывали легко от земли,
И Любовь по соседству жила,
И печали терялись вдали.
Ныне мнимый уют вместо грез,
Вместо крыльев – два старых рубца.
И мы больше не верим всерьез...
И ушедших не ждем у крыльца.
Ее мир.
Некогда яркий и насыщенный, вмещающий в себя так много: детский смех, нелепые обиды, любовные метания и жертвы ради дружбы – сузился до крошечного островка. С годами он поблек, как старый снимок, оставив краски в закоулках памяти и в счастливых снах. Из ее мира один за другим исчезали близкие люди. На сердце, словно на теле, оставались рубцы, как призраки старых ран. Они болели в непогоду, не давали спать по ночам.
Со стороны казалось, что ее жизнь насыщена и наполнена смыслом. Благотворительный центр, бесконечные встречи и вечера. Новые знакомства, новые люди, восхищающиеся ее красотой, умом, целеустремленностью. Именно в этом порядке, ибо дамы ее круга ценились в первую очередь за внешность. Идеальная семья, идеальная жизнь.
И если бы кто-то спросил Нарциссу Малфой, счастлива ли она, получил бы однозначный ответ: «Да, счастлива!». Потому, что так положено по протоколу. И никто бы не заметил, что ее бескрылая душа день за днем, год за годом, пытается сохранить ее мир.
Крошечный сын… Окрылявшая некогда надежда на то, что все изменится, с годами сошла на нет, отразив слабость Нарциссы. Да, она оказалось слаба – не смогла противостоять заклятию. Его действие уменьшилось со временем, а потом и вовсе прекратилось. Но этого времени хватило для того, чтобы маленький мальчик привык. Привык быть один, привык к безропотности домовых эльфов, к отсутствию душевного тепла. Год за годом белокурый мальчик все с большим недоумением воспринимал ее попытки раскрасить его черно-белый мир, наполнить светом и теплом.
На его пятилетие она устроила детский праздник, какого не было ни у кого из сверстников. Клоуны в разноцветных одеждах, шары, гирлянды...
– Ты рад? – с блеском в глазах спросила она сына.
– Да, спасибо, – мальчик вежливо улыбнулся и пожал плечами.
И это было лишь начало. Год за годом попытки построить мостик через реку отчуждения натыкались на непробиваемую стену. Самый близкий человек так и оставался единственным островком мира грез, пересекающимся с реальной жизнью. Этот островок возникал из тумана, словно мираж, становясь ярче от детской улыбки, и тогда начинало казаться, что все прежнее было кошмарным сном, что все хорошо. Но раз за разом эта улыбка оказывалась лишь иллюзией: либо предназначалась не ей, либо являлась плодом материнского воображения. Попытки стать частью жизни собственного сына не приводили ни к чему. Наверное, она просто не умела быть матерью. Умела любить до боли в сердце, умела сидеть ночами у детской кроватки и убирать со лба мокрые прядки, моля Мерлина, чтобы жар прекратился, умела уговорить мужа отложить обучение боевым искусствам хотя бы на год – лишь бы продлить иллюзию детства. Но, видимо, быть матерью – нечто иное. Понимать с полувзгляда, хранить детские секреты и быть первым советчиком, поводом для улыбок и радости… У Нарциссы Малфой не было возможности научиться быть матерью.
– Куда ты пропала? – звонкий голос Марисы Делоре оторвал от размышлений.
Женщина отвернулась от пейзажа за окном и улыбнулась подруге.
– Задумалась.
– Даже не буду спрашивать, о чем.
Мариса легким движением плеча набросила сползшую шаль.
– Улыбнись, – Мариса показала пример.
Нарцисса улыбнулась в ответ. Рядом с Марисой всегда становилось теплее. Несмотря на то, что пришлось пережить этой женщине, из ее глаз не исчез блеск, а задору могли позавидовать куда более юные создания.
– Помнишь, мы переживали насчет дочери Фреда и Алин?
– Да, – интерес к жизни появлялся быстро – стоило лишь заговорить о чем-то, что касалось сына.
Мариса – единственный человек во всем мире, с которым Нарцисса чувствовала себя легко и свободно, а еще они часами могли говорить на любимую тему – об избалованном мальчишке, чье тринадцатилетие сегодня отмечалось в старинном замке.
– Я сейчас посмотрела на них со стороны.
– На них с Драко? И?
Нарцисса присела на подоконник и выжидающе посмотрела на подругу.
– Да, – Мариса задумчиво коснулась дорогой сережки. – Я заметила, что он нравится Блез. Правда нравится. Не знаю, надолго ли, но у девочки есть неплохой шанс влюбиться. Тогда их брак выйдет за рамки формальности, и возможно…
– У девочки есть неплохой шанс испортить себе жизнь, – перебила Нарцисса, – да и ему заодно.
Несколько секунд обе женщины неотрывно смотрели друг на друга.
– Почему сразу так?..
– Ты видела любовь, которая приносит счастье? – в голосе Нарциссы Малфой прозвучала горечь. Впервые за несколько лет они говорили на эту тему. – Любовь принесла счастье тебе? Мне? Люциусу? Фреду? Северусу? Фриде? Хоть кому-то?
– Мне. Мне принесла, – голос Марисы звучал глухо. – Принесла. Пусть ненадолго, но…
– Несколько лет собирать себя по частям? Хранить старые колдографии, понимая, что это – все, что осталось. Дорожить каждым снимком и ненавидеть каждый из них за то, что они – вся жизнь... Снова и снова возвращаться в тот день и впадать в отчаяние оттого, что могла… могла столько всего сделать, сказать, почувствовать…
Нарцисса отвернулась к окну, комкая шелковый палантин. Мариса негромко заговорила:
– Знаешь, когда погиб Патрик, мне казалось, что жизнь закончилась. Ничего не хотелось, ни во что не верилось. А потом я приехала к вам… Не знаю, может, ты не помнишь. Мы сидели на террасе, вбежал Драко, наскоро поздоровался, и я перехватила твой взгляд. И это было так… Понимаешь… у меня не стало ничего. Вот просто было и не стало. А у тебя... Кажется, есть все: сын – вот он рядом – лишь руку протяни. Но он дальше, чем многие посторонние люди. И вот эта иллюзия… вот эта дурацкая надежда на то, что что-то изменится, а ничего и не собирается меняться... А потом я еще вспомнила о Сириусе и… Знаешь, я поняла, что не имею права сидеть и жалеть себя. Твоя внутренняя сила, выдержка…
Нарцисса подняла лицо к потолку. Пейзаж за окном качнулся, и сквозь влажную пелену она увидела старинную лепнину зала. Сколько лет она не плакала? И вот сейчас негромкий голос Марисы, человечка, который всегда нес лишь свет и веселье, заставлял закусывать губу и сдерживать слезы, готовые сорваться с ресниц.
– Такими темпами мы испортим Драко праздник, – попыталась улыбнуться Нарцисса.
– Этот самовлюбленный мальчишка даже не заметит нашего отсутствия.
– Твое заметит, – Нарцисса глубоко вздохнула и перевела взгляд на подругу.
Не сговариваясь, обе улыбнулись.
– Ладно. У меня есть и хорошая новость, – с видом заправского фокусника Мариса выдернула из кармана кулон, закачавшийся в воздухе подобно маятнику.
– Получилось? – ахнула Нарцисса.
В ответ Мариса лишь улыбнулась.
– Мерлин! – Нарцисса схватила подругу за плечи и встряхнула. – Получилось! Я сегодня чуть с ума не сошла, когда Люциус вручил ему фамильный перстень. Полдня пыталась решить: сказать Драко или нет. А потом подумала: что я ему скажу? О заклинании? Но как же тогда… семейные идеалы? Мариса, как я тебя люблю!
И куда делась степенность, куда пропала грусть? Две женщины, будто два подростка, закружились по комнате.
Сколько бессонных ночей, десятки старинных книг и страх оттого, что кто-то узнает. И вот результат. Серебряный дракончик, сжимающий в когтях букву «М». Нарцисса бы поспорила о стиле подарка, но стоило признать, что Мариса гораздо лучше осведомлена о вкусах Драко. У нее была возможность понаблюдать за ним, когда он расслаблен, весел или печален. Это при матери он был безупречным и сдержанным, словно старался продемонстрировать все свое воспитание. А ведь так хотелось, чтобы он просто бегал и дурачился, смеялся и злился – был обычным мальчиком, а не наследником старинного рода.
В дверь негромко постучали. Мариса быстро спрятала подарок.
– Миссис Малфой, когда подавать праздничный торт? – эльф склонился в ожидании ответа.
– После вручения подарков.
Эльф снова поклонился и бесшумно исчез.
– Вручение подарков… – задумчиво произнесла Мариса.
– Дурацкая церемония, – откликнулась хозяйка дома.
* * *
– На минутку, – Мариса Делоре практически силой тянет племянника за локоть.
– Мариса, ну давай потом, а?
– Никуда твоя Блез не денется.
– А вдруг?
– Драко, поверь опытной женщине.
– Я так неотразим? – самодовольная ухмылка на мальчишеском лице.
– Я бы сказала: безобразно самоуверен, но девочкам в тринадцать лет подобное нравится.
Толкая тяжелую резную дверь, Мариса подумала, что все самые важные вопросы в их семьях всегда решаются в библиотеках. Наверное, здесь особая аура. Эти стены видели столько слез и тревог, сколько ни одни другие.
– Ну что? – нетерпеливый голос племянника заставил улыбнуться.
Мариса обернулась к мальчику. Ведь совсем ребенок, а глаза не улыбаются – даже в день рождения. Взгляд женщины скользнул по фамильному перстню, который был слегка великоват и свободно болтался на тонком пальце. Изящная вещица, красивая... и смертоносная, если мальчик вздумает поступать по-своему. Но теперь есть другая вещь...
– У меня для тебя подарок.
– Э-э-э… то есть метла, подаренная утром, была разминкой? – Драко улыбнулся.
– Что-то вроде этого. Только одно условие...
– Ну вот… – протянул мальчик.
– Обещай, что ты не будешь его снимать.
– Вот еще. Вдруг это какой-нибудь чепчик или…
– Это не чепчик.
– Нет, ты сначала покажи, – Драко капризно притопнул ногой. С Марисой он мог позволить себе подобное.
В другой раз остался бы без подарка, но сегодня было важно застегнуть на его шее серебряный замочек от цепочки. Мариса вынула из кармана подарок. Драко с интересом за ней следил. Все, что дарилось сегодня, было причудливо упаковано, красиво преподнесено. Часто церемония и ожидания оказывались гораздо лучше самого подарка.
С Марисой все было иначе. На утреннем подарке был лишь бант, что лишало сам подарок интриги – то, что это метла, было видно за милю. Зато именно та модель, в которую Драко влюбился с первого взгляда, едва увидев в витрине магазина. Да, отец подарил «Нимбус-2001». Гриффиндорцы чуть не удавились от зависти, когда увидели подобную красоту, да еще у всей команды. Но «Звезда» последней модели была гораздо лучше: изящнее, легче, быстрее. А еще ее Драко выбрал сам. Пусть на «Нимбусе» он побеждает в школе. А дома… Дома будет ждать этот дорогой подарок.
Второй подарок Марисы оказался вовсе не отмечен праздничностью и важностью момента. Даже пресловутого бантика не было, хотя завязать бантик на том, что достала из кармана тетушка, было бы затруднительно. Нечто похожее на медальон тускло поблескивало на раскрытой ладони. Драко стало любопытно. Захотелось коснуться, рассмотреть, но не может же он сразу согласиться! Тем более Мариса так хочет, чтобы ему понравилось. Это видно по интонациям голоса, по блеску в глазах. Он знал об этой женщине гораздо больше, чем о собственной матери, в присутствии которой всегда терялся. В мозгу в такие моменты настойчиво звучал голос Люциуса о том, что он – единственный наследник – должен вести себя подобающим образом. Почему-то рядом с Люциусом «вести себя подобающим образом» было просто. Не возникало желания засмеяться не к месту или чего-либо подобного. А вот с Нарциссой приходилось постоянно сдерживаться. Наверное, потому, что она – женщина и… Драко не знал наверняка. Просто в присутствии матери был преувеличенно взрослым и серьезным. Так получалось.
А вот с Марисой…
– Что это за девчоночье украшение?
– Сейчас тресну по лбу, больно. Посмотри внимательнее.
Драко демонстративно медленно ухватил двумя пальцами цепочку и потянул вверх. Серебро сверкнуло в отблесках камина. Оскаленный дракон… Дракон-воин, дракон-защитник. Холодный на ощупь с цепким взглядом маленьких глазок.
Драко поднял медальон повыше. Ему показалось, что дракончик несколько секунд разглядывал именинника, а потом улыбнулся. Мальчик понимал, что это лишь игра света, но вдруг захотелось думать, что он понравился этому занятному кусочку серебра.
Мариса перехватила восхищение во взгляде. Заметила и то, как оскал дракончика на миг сложился в улыбку. Над этим простым заклинанием она билась два дня. Но результат того стоил.
– И что мне с ним делать? – Драко изо всех сил сдерживал эмоции.
– Можешь, конечно, выкинуть, – Мариса пожала плечами, про себя отметив, что при этих словах мальчик сильнее сжал цепочку, – но мне было бы приятно, если бы ты его носил. На память.
– Почему на память? – мальчик на миг нахмурился. – Ты… ты ведь никуда не уезжаешь? Не уезжаешь? Ответь!
В голосе послышалось волнение.
– Конечно, нет. Просто так сказала. Я сделала его сама.
– Сама? – ахнул племянник.
– Да, видишь ли, я, в отличие от некоторых избалованных мальчишек, умею что-то делать сама.
– Я тоже умею! – Драко быстро завелся от извечного спора. – Я докажу!
– Ладно, сегодня ты именинник, поэтому поспорим в другой раз. Так что? Принимаешь подарок?
Мальчик молчал несколько минут. Сопел, злился, боролся с упрямством, но наконец решился.
– Ну не зря же ты старалась...
Он скорчил рожицу и расстегнул цепочку.
– Давай помогу.
Застегивая замочек на детской шее, Мариса вдруг попросила:
– Не снимай его никогда, пожалуйста.
– Почему? – Драко попытался обернуться, но она удержала его за плечи.
«Да потому что, это – одна из самых древнейших ветвей Магии. Потому что несколько месяцев мы корпели над старыми фолиантами, вознося хвалы Мерлину за то, что эти тома не уничтожили при падении Того-Кого-Нельзя-Называть. Потому что не будет силы, способной навредить тебе, пока он с тобой, потому что в священный металл – серебро – добавлено то, чему еще не нашли противодействия: материнская кровь, способная защитить дитя практически от всех напастей, и часть магической силы еще одного кровного родственника. Потому что теперь я знаю: даже если я умру, останется что-то, способное тебя защитить. В особенности, когда умру, потому что в медальон перейдет вся моя магическая сила, и ты станешь почти неуязвим для темных заклятий. Этой формуле больше двух тысяч лет. Только не снимай. Никогда не снимай!»
|
|
|
