 |
О стихотворении «бегство в Египет» (2)
|
|
|
|
Причастный тайнам – плакал ребенок...
Ал. Блок
При первом чтении стихотворение «Бегство в Египет (2)» 1995 года поражает своей простотой. При втором – своей сложностью.
Сцена в пещере описана поэтом совершенно беспафосно: Бродский использует подчеркнуто разговорную лексику, почти не употребляет инверсий и сложных синтаксических конструкций, столь характерных для его поздних стихов. Однако видимая легкость текста оказывается иллюзорной при повторном, более внимательном его прочтении.
В пещере (какой ни на есть, а кров!
Надежней суммы прямых углов!)
в пещере им было тепло втроем;
пахло соломою и тряпьем.
Соломенною была постель.
Снаружи молола песок метель.
И, вспоминая ее помол,
спросонья ворочались мул и вол.
Мария молилась; костер гудел.
Иосиф, насупясь, в огонь глядел.
Младенец, будучи слишком мал
чтоб делать что-то еще, дремал.
Еще один день позади – с его
тревогами, страхами; с «о-го-го»
Ирода, выславшего войска;
и ближе еще на один – века.
Спокойно им было в ту ночь втроем.
Дым устремлялся в дверной проем,
чтоб не тревожить их. Только мул
во сне (или вол) тяжело вздохнул.
Звезда глядела через порог.
Единственным среди них, кто мог
знать, что взгляд ее означал,
был младенец; но он молчал.
«Бегство в Египет (2)» предлагает читателю и исследователю сразу несколько загадок. Первой и самой трудной из них оказывается само заглавие стихотворения, входящее в видимое противоречие с его сюжетом. Следуя логике евангельских событий, можно с уверенностью утверждать, что Рождество Христа и бегство Святого Семейства от преследований Ирода в Египет разделены довольно значительным временным промежутком. Когда Ирод узнал от волхвов о рождении Христа, Младенцу было уже около двух лет: «Тогда Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался и послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал от волхвов» (Матф. 2; 16). Вифлеемская звезда появилась на небосклоне в момент рождения Христа, однако волхвам понадобился достаточно долгий срок, чтобы добраться до Иудеи. Больше того, в момент посещения волхвов Святое Семейство уже давно покинуло вынужденное и,конечно, временное пристанище,пещеру-хлев: волхвы, «вошедши в дом, увидели Младенца с Мариею, Матерью Его, и, падши, поклонились Ему…» (Матф. 2; 11). В классическом толковании Евангелия это место трактуется весьма недвусмысленно: «Родился Иисус Христос в пещере, а поклонялись Ему волхвы в доме, в котором после того поселилось Святое Семейство»[53].
|
|
|
Тем не менее, Бродский настойчиво помещает Младенца и его близких в пещеру, снабжая ситуацию важнейшими атрибутами первой рождественской ночи: место рождения Христа, хлев, противопоставлено комнате («Надежней суммы прямых углов!»), колыбель-ясли заменена соломенной постелью – такой же, как и у животных в хлеву (мулы и волы), Христос описан как новорожденный («Младенец, будучи слишком мал/ чтоб делать что-то еще, дремал»), «через порог» пещеры глядит Вифлеемская звезда. Вместе в тем, название стихотворения и сюжетная линия, связанная с Иродом, уже «выславшем войска» для избиения младенцев, относят описываемые события ко времени после поклонения волхвов. Откровенно признаемся, что найти правдоподобное объяснение этой хронологической путаницы довольно затруднительно[54].
Отмеченное нами наложение двух евангельских ситуаций друг на друга прослеживается не только на сюжетном, но и на других уровнях текста. Так, тема Ирода и его погони за Младенцем, неожиданно и, на первый взгляд, совершенно немотивированно вклинивается в описание пещеры и ее насельников. Интересно, что в третьей строфе автор методично перечисляет, чем занимались члены Святого Семейства: «Мария молилась», «Иосиф… глядел», «Младенец… дремал». А начальный стих пятой строфы, продолжая ту же тему, звучит как обобщение: «Спокойно им было в ту ночь втроем». Строфа, посвященная Ироду, – четвертая – «разрывает» связный рассказ, создавая, таким образом, ощущение, что она введена специально для того, чтобы акцентировать тему бегства в Египет и оправдать название стихотворения.
|
|
|
Сходную функцию несут образы животных, сопровождающих Святое Семейство – мул и вол. Мул вполне мог служить средством передвижения для Марии и Младенца во время бегства в Египет. Вол, конечно, – абсолютно лишний в ситуации бегства, зато более чем уместен у колыбели Иисуса в рождественскую ночь[55]. Автор демонстративно не хочет различать животных: «Только мул / во сне (или вол) тяжело вздохнул» – и этим неразличением еще раз совмещает два временных плана. Рождество и бегство в Египет у поэта всё время совпадают.
Почему Бродский методично совмещает описание рождественской ночи с изображением бегства Святого семейства в Египет? Напрашивающийся ответ: поэт был склонен рассматривать ситуацию Рождества как архетипическую, поскольку, по Бродскому, Рождество – «это праздник хронологический, связанный с определенной реальностью, с движением времени»[56]. Неважно, сколько времени прошло со дня рождения божественного Младенца – два года или две тысячи лет – события той Вифлеемской ночи вновь и вновь повторяются ипереживаются человечеством. В свою очередь и человечество может быть представлено как самыми близкими Христу людьми, так и безликой толпой, бессмысленно закупающей продукты в советских магазинах для неведомого праздника (вспомним наш разбор стихотворения «24 декабря 1971 года»). И смиренная молитва Марии, очевидно еще не знающей о предназначении рожденного ею Младенца, и предновогодняя суета ни во что не верующих людей оправданы «светом ниоткуда» – «основной механизм Рождества», описанный поэтом за 24 года до «Бегства в Египет (2)», уже приведен в действие.
|
|
|
Попытавшись определить основную мысль рассматриваемого стихотворения Бродского (впрочем, как и некоторых других его рождественских текстов), резюмируем: рождественское чудо повторяется из года в год и, независимо от веры в него, так или иначе воздействует на человеческие жизни. Неслучайно стихотворение «Бегство в Египет» 1995 года имеет порядковый номер – цифра 2 указывает на бесконечное число повторов («Бегство в Египет» 1988 года не обозначено цифрой 1).
Нашу догадку подтверждает начало третьей строфы рассматриваемого текста: «Мария молилась; костер гудел». Звуковое сходство как бы провоцирует заменить слово «костер» на «костел». Тогда получается, что молитву Марии сопровождает органная музыка – «гудение». При такой замене действие стихотворения Бродского, происходящее вроде бы в настоящей пещере, переносится в храм и становится отражением, своеообразной микромоделью реальности. Святое Семейство предстает игрушечным, снег – аккуратно разложенной ватой, звезда – блестящей фольгой. Сравним с соответствующим фрагментом из стихотворения «Presepio» (1991):
Младенец, Мария, Иосиф, цари,
скотина, верблюды, их поводыри,
в овчине до пят пастухи-исполины
– все стало набором игрушек из глины.
В усыпанном блестками ватном снегу
пылает костер. И потрогать фольгу
звезды пальцем хочется…
Превращение живых людей в «игрушки из глины», напоминающие о наступлении праздника, выразительнее всего свидетельствует о том, что Рождество для Бродского – это прежде всего яркий пример «структурирования времени».
Предложенная трактовка текста позволяет понять, почему Святое Семейство, спасаясь от преследований Ирода, вновь попадает в ситуацию первой ночи после Рождества. Характерно, чтовсе отсылки к рождественским событиям автором специально выделены. Мария, Иосиф и Младенец снова оказываются в пещере, и поэт сразу же замечает в скобках: «…какой ни на есть, а кров!/ Надежней суммы прямых углов!», уподобляя эту пещеру хлеву, который два года назад заменил Марии переполненную гостиницу[57]. Метель снаружи «мелет песок», а мул и вол спят на своих соломенных подстилках, «вспоминая ее помол» – они вспоминают, как было тогда. Заключительным аккордом звучит стих: «Звезда глядела через порог», – как и каждый год в Рождество Вифлеемская звезда зажигается на небосклоне.
|
|
|
Четвертая строфа, посвященная Ироду, становится, таким образом, центральной и смыслообразующей в композиции стихотворения. Она перекликается с четвертой строфой стихотворения «24 декабря 1971 года». Прочитаем их параллельно:
| Пустота. Но при мысли о ней видишь вдруг как бы свет ниоткуда. Знал бы Ирод, что чем он сильней, тем верней, неизбежнее чудо. Постоянство такого родства – основной механизм Рождества. «24 декабря 1971 года» | Еще один день позади – с его тревогами, страхами; с «о-го-го» Ирода, выславшего войска; и ближе еще на один – века. «Бегство в Египет (2)» |
Думается, что в двух текстах Бродский выражает одну общую мысль: бессилие Ирода перед Младенцем – часть ежегодного рождественского чуда. Позади – один день страха, впереди – века повторений Праздника. В 1971-м году поэт свидетельствует об этом от лица своих современников, в 1995-м – как бы от лица Святого Семейства, оказавшегося точно в такой же ситуации. Ведь ни Мария (она молится, но неизвестно, чему и Кому посвящена ее молитва), ни Иосиф (насупясь, он глядит в огонь, и это может означать, что угодно, вплоть до сомнений в божественном происхождении Иисуса), ни даже Младенец (который дремлет, потому что «слишком мал») у Бродского не знают, что означает взгляд звезды. Для всех них скрыто значение происходящего – они обычные люди, занятые каждодневными делами, не умеющие принять в свою жизнь Того, «кто грядет» (воспользуемся еще одной цитатой из стихотворения «24 декабря 1971 года»):
Единственным среди них, кто мог
знать, что взгляд ее означал,
был Младенец; но он молчал.
Младенец «мог знать», что означает взгляд звезды (- «звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца» –), а мог и не знать. Причем в случае незнания он входит в число таких же обычных людей, как Мария и Иосиф. Молчание Младенца оставляет финал стихотворения открытым. Ведь «основной механизм Рождества» действует только в том случае, если Младенец это Христос.
[1] Бродский И. Большая книга интервью. Второе, исправленное и дополненное издание. М., 2000. С. 298.
[2] Здесь и далее текст «Рождественского романса» приводится по изданию: Бродский И. Рождественские стихи. М., 1996. С. 5-6. В разных изданиях Бродского это стихотворение датируется как 1961-ым, так и 1962-ым гг. Консультация с В. А. Куллэ убедила нас в правильности первой датировки. Интересные соображения о «Рождественском романсе» см. в эссе: Седакова О. Музыка глухого времени: (Русская лирика 70-х гг.) // Вестник новой литературы. 1990. Вып. 2. С.258.
|
|
|
[3] На Ордынке располагаются, как минимум, два архитектурных объекта, в той или иной степени имеющих отношение к тематике разбираемого стихотворения. Это, выстроенный В. И. Баженовым Храм в честь иконы Божьей Матери «Всех скорбящих радость» и Храм Иверской иконы Божьей Матери (в 1961 г. не был действующей церковью).
[4] Бродский И. Большая книга интервью. С. 137.
[5] Ср. с каламбуром Бродского в его прозаической «Заметке для энциклопедии»: «Главные реки, протекающие по территории Уфляндии, Фонтанка, Рейн и Пряжка» (Бродский И. Заметка для энциклопедии // Уфлянд В. «Если Бог пошлет мне читателей...» СПб., 1999. С. 28).
[6] Столь частое употребление этого глагола мотивируется, по всей вероятности, нетрезвым состоянием героя стихотворения (См., особенно: «Плывет в глазах холодный вечер...»).
[7] Заманчиво было бы предположить, что речь у Бродского в данном случае идет о трамвае (См. далее, в пятой строфе стихотворения: «Дрожат снежинки на вагоне»). Загвоздка однако состоит в том, что маршруты трамваев никогда не пролегали близ московского Александровского сада (За эту справку приносим благодарность сотрудникам музея Москвы).
[8] К образному контексту: в «Вечерней Москве» от 27 декабря 1961 г. была помещена карикатура В. Жаринова «Рождественский пирог».
[9] О сходных мотивах у совсем другого писателя (антагониста Бродского во всех отношениях) см.: Чудакова М.О. Звезда Вифлеема и Красная звезда у М. Булгакова // Russie. Melanges offerts a G. Nival pour son soixantierne anniversaire. Geneve, 1995. P. 313-322.
[10] «Свет и слава» здесь это, конечно же, иносказательное введение в стихотворение образа Христа, тем более, что дальше намекается на знаменитый евангельский эпизод с пятью хлебами, которыми насытились пять тысяч человек (См., например,: Мф. 14, 17 21).
[11] Гаспаров М. Л. Поэт и общество: две готики и два Египта в поэзии О. Мандельштама // Сохрани мою речь. Вып. 3. Часть I. М., 2000. С. 25.
[12] Бродский И. Рождественские стихи. С. 8-9.
[13] Бродский И. Большая книга интервью. С. 279.
[14] Здесь и далее песня Галича цитируется по изданию: Галич А. Поколение обреченных. Frankfurt/Main, 1972. С. 209-211.
[15] Бродский И. Рождественские стихи. С. 62-63. От окружающего мира пытается оградиться и сверчок Бродского, прячущийся в «красном плинтусе».
[16] Бродский И. Рождественские стихи. С. 45.
[17] Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 1998. С. 73.
[18] Чехов А. Повести и рассказы. М., 1997. С. 239.
[19] Цит. по: Сочинения И. Бродского. Т. IV. М., MCMXCV. С. 152.
[20] См.: Новое литературное обозрение. М., 2000. № 45. С. 204.
[21] Чехов А. П. Повести и рассказы. С. 262.
[22] Бродский И. Рождественские стихи. С. 24.
[23] Цит. по: Бродский И. Рождественские стихи. С.60.
[24] Текст стихотворения здесь и далее цитируется по изданию: Бродский И. Рождественские стихи. С. 34-35.
[25] Там же. С.34-35.
[26] См. также строку: «шапки, галстуки, сбитые набок».
[27] Царем Иудейским также является Ирод. Каждый человек, следовательно, несет в себе что-то враждебное по отношению к новорожденному Младенцу. Слово «царь» Бродский употребляет и для определения волхвов: «Буран бушевал и выматывал душу/ из бедных царей, доставлявших дары» («Рождество 1963 года»).
[28] Тема пустоты, наполняющей души людей, звучит и в других рождественских текстах Бродского: «За душой, как ни шарь, ни черта» («Снег идет, оставляя весь мир в меньшинстве...», 1986); «..а что до пустыни, пустыня повсюду» («Представь, чиркнув спичкой...», 1989); «Привыкай, сынок, к пустыне/ как к судьбе./ Где б ты ни был, жить отныне/ В ней тебе.» («Колыбельная», 1992).
[29] См. впрочем: Мф, 8; 10-13. Лк,7; 37-48; Лк,15; 3-10.
[30] Аналогичные мотивы звучат и ряде других стихотворений: «И взгляд подняв свой к небесам,/ ты вдруг почувствуешь, что сам / чистосердечный дар» («Волхвы забудут адрес твой...», 1965); «И чудо свершится. Зане чудеса/ к земле тяготея, хранят адреса, настолько добраться стремясь до конца, / что даже в пустыне находят жильца» («25. XII. 1993»).
[31] Ср. со знаменитым финалом стихотворения Маяковского «А вы могли бы?»: «А вы /ноктюрн сыграть/ могли бы/ на флейте водосточных труб?» (Цит. по: Маяковский В. В. Избранные произведения: в 2-х тт. Т. I М., 1960. С. 21). Отметим, что финал стихотворения Бродского отчетливо перекликается с финалом программного стихотворения Маяковского «Послушайте!». О Бродском и Маяковском см., прежде всего: Гаспаров М. Л. Рифма Бродского // Гаспаров М. Л. Избранные статьи. М., 1995. С. 85-93.
[32] Бродский И. Рождественские стихи. С.58.
[33] Песни Булата Окуджавы. М., 1989. С.88.
[34] Цит. по: Стихотворения Анны Ахматовой. С. 184. Иное истолкование этого образа у Бродского см. в новейшей монографии: Ранчин А. На пиру Мнемозины. М., 2001.
[35] Цит. по: Бродский И. Рождественские стихи. С. 60.
[36] Там же. С. 42.
[37] Эти строки построены по принципу загадки (о какой «местности» идет речь?). В полном соответствии со «школьной» поэтикой своего стихотворения, Бродский далее сам на свою же загадку отвечает: «мело, как только в пустыне может зимой мести».
[38] «Из всех математических дисциплин, с которыми мне довелось столкнуться в средней школе, мне больше всего нравилась геометрия <...> Мне вообще на свете больше всего нравится геометрия <...> я думаю, что метафизические поэты пошли от геометрии» (Бродский И. Большая книга интервью. С. 580).
[39] Бродский И. Рождественские стихи. С. 59.
[40] Финальные строки из стихотворения Мандельштама «В игольчатых чумных бокалах...» (1933). См.: Мандельштам О. Соч. В 2 т. М., 1990. Т. 1. С. 203.
[41] См., например,: Йованович М. Пастернак и Бродский (К постановке проблемы) // Пастернаковские чтения. Вып. 2. М., 1998. С. 315-316.
[42] Формула Бродского из его интервью П. Вайлю (См.: Бродский И. Рождественские стихи. С. 63).
[43] Ср. в рождественском стихотворении Бродского 1990 г.: «Морозное небо над ихним привалом/ с привычкой большого склоняться над малым/ сверкало звездою и некуда деться/ ей было отныне от взгляда Младенца» (Бродский И. Рождественские стихи. С. 45).
[44] Там же. С. 44.
[45] Ср. с финалом рождественского стихотворения Бродского 1990 года: «Костер полыхал, но полено кончалось;/ все спали. Звезда от других отличалась/ сильней, чем свеченьем, казавшимся лишним,/ способностью дальнего смешивать с ближним» (Там же. С. 45).
[46] Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. С. 33. В свое время, один из авторов этой работы письменно обратился к ее герою с вопросом: «Как вы относитесь к «Оде» Мандельштама Сталину?» Ответ Бродского: «Как к одному из лучших его стихотворений». Об отношении самого Бродского к Сталину см., прежде всего,: Бродский И. Размышления об исчадии ада // Новое литературное обозрение. М., 2000. № 45. С. 148-152.
[47] Мандельштам О. Сочинения. В 2 т. М., 1990. Т. 1. С. 311.
[48] Там же. С. 312.
[49] Там же.
[50] Ср. с начальными строками рождественского стихотворения Бродского 1995 г.: «В пещере (какой ни на есть, а кров!/ Надежней суммы прямых углов!)» (Бродский И. Рождественские стихи. С. 51).
[51] Мандельштам О. Сочинения. В 2 т. Т. 1. С. 311-312. Ср. с суждением Бродского об образности «Оды»: «...феноменальна эстетика этого стихотворения: кубистическая, почти плакатная» (Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. С. 33). Наиболее удачный, по нашему мнению, разбор мандельштамовской «Оды» предпринят в работе: Гаспаров М. О. Мандельштам. Гражданская лирика 1937 года. М., 1996. С. 78-121.
[52] Мандельштам О. Сочинения. В 2 т. Т. 1. С. 313.
[53] Гладков Б. Толкование Евангелия. СПб., 1907. С.74.
[54] Можно, конечно, предположить, что Бродский не разделял два евангельских события: поклонение волхвов и поклонение пастухов новорожденному Христу. См., например, описание рождественского вертепа в стихотворении «Presepio» (1991): «Младенец, Мария, Иосиф, цари,// Скотина, верблюды, их поводыри,// в овчине до пят пастухи-исполины…». Еще выразительнее такое смешение событий проявляется в стихотворении «Рождественская звезда», в котором речь, без всякого сомнения, идет о рождении Христа, но при этом присутствуют волхвы. Однако даже при таком объяснении остается непонятным, зачем поэт называет свой текст «Бегство в Египет». Одноименное стихотворение 1988 года содержит, кажется, ответ на интересующий нас вопрос: «погонщик» (Господь?) вынуждает Марию и Иосифа бежать. Отдыхая во время перехода через пустыню, Святое Семейство, видимо, находит пещеру, в которой проводит ночь. Однако такое объяснение не годится для нашего текста, в котором автор акцентирует мотивы рождественской ночи. Получается, что согласно какому-то неведомому апокрифу, скорее всего, созданному самим Бродским, Ироду еще до появления на свет Христа было уже известно о предстоящем событии. И Христос рождается в пустыне непосредственно во время бегства Марии и Иосифа от преследований Ирода в Египет. Однако такая версия противоречит евангельской и представляется совершенно немотивированной автором.
[55] Вол упоминается также Борисом Пастернаком в стихотворении «Рождественская звезда» (1947): младенца «согревало дыханье вола». Это стихотворение Пастернака, по признанию самого Бродского, оказало существенное влияние на создание ряда его рождественских текстов. Подробнее об этом см., например, в уже упоминавшейся выше работе М.Йовановича.
[56] См.: Бродский И. Рождественские стихи. С.58.
[57] Пещера надежней комнаты, потому что она геометрически не выстроена. Это давняя мысль Бродского: пещера хороша именно тем, что позволяет человеку спрятаться, скрыться от мира («комплекс капюшона»).
|
|
|
