 |
Постулаты пожизненного несовершенства
|
|
|
|
Если не пригодятся, можно передарить.
1. Я никогда себе полностью не понравлюсь. Комментарий нетребуется?
2. Я никогда себе полностью не подчинюсь. Толкуется так: иногда я умнее себя.
3. Я никогда не освобожусь от иллюзий и заблуждений. Примечание: я могу их разнообразить и совершенствовать.
4. Я никогда не научусь жить.
Примечания:
а) я имею право на смены способов неумения жить,
б) я имею право не убивать себя за неумение жить. Тем более
что
5. Когда-нибудь я обязательно умру. Примечание: вряд ли яуспею к этому подготовиться. Это еще не все. Если желаешь, чтобы твой день рождения был удачнее моего, вот приложение:
УДАЧА
(Инструкция к пользованию) 1. Не желать.
Никогда не желай удачи ни себе, ни дорогим тебе людям, это опасно. Ни пуха, ни пера, в крайнем случае.
2. Не надеяться.
До сих пор ты поступал наоборот.
3. Не искать дважды в одном месте. Удача не глупее тебя.4. Искать молча. (……)
5. Не упускать.
Как правило, удача не замечается или принимается за неудачу. Может долго ходить за тобой по пятам, а ты не оглянешься. Может подойти и попросить пятачок, а ты отвернешься. Очень часто валяется под ногами.
6. Не хватать грязными пальцами.
Удача — живое существо, как и ты, а может быть, и еще живее. Нуждается в питании, в свежем воздухе, в движении, в отдыхе, в уважении — а главное, конечно, в свободе. Поэтому:
7. Вовремя отпускать.
Опечатка: всюду вместо «удача» читай «блоха».
КОГДА ОШИБКИ НЕ УЧАТ
Плохо быть подозрительным, друг мой, плохо быть недоверчивым. Нескончаемые страдания, беспросветное одиночество. Сам всех от себя гонишь, дуешь на воду, куста боишься. А уж если болеешь и вносишь недоверчивость и в свою болезнь — пиши пропало: и врачу трудно, и тебе трудно, и болячки звереют… Рад бы верить, только вот как? Разве можно? Большой риск…
|
|
|
Плохо и доверчивому, мой друг, и еще как обсчитывают, облапошивают, бессовестно надувают. Так и лезут на тебя подлецы, так и льнут паразиты, бежит на зверя ловец — ты все помнишь…
А как быть?.. Недоверчивые, они ведь и происходят по большей части из слишком доверчивых. В самом-самом Фоме неверующем обнаруживаешь вдруг такую внушаемость, такую голенькую беззащитность… Да, большой риск! И счастье доверчивых только в том, что они этого риска не чувствуют — или сознательно выбирают.
Друг мой, а вот и главная наша трудность: при закостеневшем характере ошибки уже не учат — они просто не воспринимаются как ошибки. Характер и можно определить как избирательную необучаемость. Девяносто девять раз из ста этот (ревнивец, ипохондрик, скандалист, параноик, обидчивый…) мог убедиться, что ошибается, — и убеждался! — но эти девяносто девять раз для него ничто перед лицом одного, притом, как правило, воображаемого.
И приходишь к светлой мысли, что каждый своей одноцветной правотой — избирательной глупостью — нужен для совокупности. Что на кухне творения всяк овощ находит свое применение. Что это вроде специализации: один работает хулиганом, другой неврастеником, одни — злыми, другие — добрыми. Баланс вроде бы сходится…
Только вот не светло. Может быть, потому, что не баланс видишь, глядя в лицо, а наоборот. А может, и потому, что она попросту неверна, эта потрепанная мыслишка, или должна же когданибудь стать неверной.
ПОЛОСА НЕВЕЗЕНИЯ
(Диагностика, лечение, профилактика)
Милый друг, мы с тобой склонны молчаливо (не так уж молчаливо!) предполагать, будто судьба должна нам что-то давать, чемто обеспечивать и уж по крайней мере не обижать. Смотрим на судьбу как на свою заблудшую мать-кормилицу. Ждем, требуем, топаем ножками — ну когда же?..
|
|
|
Сосательные движения. Никак не хотим свыкнуться с мыслью, что судьба ничего нам не должна, решительно ничего.
Судьба не может быть справедливой или несправедливой. Она бывает щедра, бывает скупа, бывает нежна, бывает жестока,
мстительна, фантастична — но все это неточно… Вставать мне, как всегда, в шесть тридцать.
— Московское время восемь часов сорок пять минут. Взрослым о детях…
С этого начинается очень часто: забастовка будильника. Достоверными признаками являются также отсутствие шнурка, засорение раковины, необнаружение очков или спичек, девальвация фунта стерлингов, переворот в Абабуа и, наконец, классическое известие о приезде родственников.
Поверим опыту несметного множества самоучек жизни. Догадаться, что не везет, — половина везения. Мероприятие № 1 — отсутствие каких бы то ни было мероприятий, именуемое кратко отсидка или отлежка (если, например, дойдет до больничного).
Да, первое дело, когда невезение устанавливается, хоть на мгновение — ничего не делать.
Тайм-аут. Думаешь, легко? Думаешь, люди, уклоняющиеся от работы, выполняют эту заповедь? Даже перевыполняют?.. Они трудятся в поте лица и сами не понимают, отчего так тяжело дышат. Они делают ничего, а это отнимает уйму времени и энергии.
Искусство истинного ничегонеделания дается немногим избраннным.
Как только закончится нарастание и установится фон, немедленно начинай отсчитывать сдачу. Для начала лучше всего сделать промежуточный ход — казалось бы, ничего не дающий или даже нелепый, какие требуются иногда в шахматах. В игре такие ходы дают время на ориентировку и сбивают с толку противника, а в жизни высвобождают скрытые силы благоприятствования.
Делай что-нибудь, лишь бы делать. И лучше всего поначалу — не то, что впрямую относится к конкретной сфере твоего невезения. Если, допустим, опять крупно не повезло в любви — врубайся в работу, если не повезло в работе — обрати внимание на друзей… Банал, да, и глупости, не помогает ничему. Но смысл «промежуточного хода» — не во внешнем, а во внутреннем результате. Переориентация в силовом поле судьбы, перефокусировка душевных сил.
Когда фокус ловится, «промежуточный ход» превращается в знаменитый зигзаг удачи — контратаку, прыжок из пришибленности в здоровый авантюризм…
|
|
|
Как всякая болезнь, что заметили еще древние, есть необычайно полезное упражнение в умирании, так и всякая неудача упражняет жизнь духа. Длительное отсутствие неудач, штиль судьбы — признак грозный, и в таких случаях, профилактики ради, рекомендуется предпринять что-либо несбыточное.
Силь и Басиль
(Не совсем сказка)
Во времена давние, когда еще водились на земле эльфы, русалки, водяные и прочие диковинные существа, жили на дальнем острове два брата-рыбака, Силь и Басиль.
Занимались одним и тем же — ходили в море, ловили рыбу, сушили, вялили, продавали заезжим морякам и купцам.
Но разное было у них на роду написано.
Басилю везло: и рыба ловилась отменно, и жена что надо, с материка, умница и красавица, и детей пятеро, и дом большой, и навалом всякого добра.
А Силь был невезучий. Рыба у него ловилась плохо — мелочь пузатая, да и ту уносило из-под самого носа. Жены не было, никто не шел за него. Вместо дома — что-то вроде шалаша на берегу. И ни гроша за душой. Но при том всегда весел и беззаботен был. Песни распевал: смеялся, то и дело вставлял поговорку: «Волна приносит, волна уносит»…
Вечно сумрачного и озабоченного Басиля это бесило.
— Дуралей, что хохочешь?
— Живу!
— Да разве это жизнь? Что у тебя за жизнь?
— Самая распрекраснейшая.
— Ничего ведь нет. Опять двух крабов вытащил и дохлую каракатицу.
— Что есть, то мое. Волна приносит, волна и уносит.
— Брось дурака ломать. Помоги мне снасть наладить.
В море они ходили порознь, а когда вместе случалось, то весь улов доставался Басилю, потому что известно было, что везет только ему.
Как-то вышли они рыбачить, отплыли каждый в свою сторону, далеко от острова. Вдруг страшная буря поднялась, ураган небывалой силы бушевал три дня и три ночи. И когда оба брата, едва оставшись в живых, добрались до своего острова…
Страшное сотворил океан: слизал почву, все поглотил — одна голая каменистая пустошь…
Басиль лежал вниз лицом возле лодки.
— Ну давай, поднимайся… Отдохнул, и довольно. — Силь тихонько тряс его за плечо. — Вставай. Слышишь?
|
|
|
— Отойди от меня, дурак. Ты что, не понимаешь? Жизнь кончена.
— Ну отдыхай…
Неподалеку от острова был еще один островок, маленький, окруженный рифами. Иногда в тихую погоду они там ночевали.
Туда Силь и направился.
Прошло немного времени.
— Эй, Басиль! Все лежишь? Я тебе подарок привез. Поднял голову Басиль…
Вместе с братом сидели в лодке все его дети и жена, живые и радостные.
— Опять тебе повезло. — Как?..
— Очень просто: отсюда унесло, туда вынесло. Там и дом твой, пострадал, правда, малость, но ничего, собрать можно.
Все ожидали — вскочит сейчас Басиль, подпрыгнет, заплачет от радости, родных, чудом спасенных, целовать бросится. Но нет, не таков был Басиль.
— А сеть новая моя, мелкоячеистая, тоже там?
— Не знаю, — ответил Силь. — Я не видел.
— Неужели унесло?!
— Не знаю, может, и унесло с моим домом вместе.
— Э-э-хх!.. Неужели унесло?!
Вскочил Басиль, прыгнул в лодку. Не успел отплыть, как опустился вдруг непроницаемый туман. Рассеялся так же внезапно, а лодки уж нет… «Волна приносит, волна уносит», — сказал Силь.
Проходит час, другой, третий — Басиль не возвращается. Силь тем временем успел рыбки кое-какой наловить, кров на ночь наладил.
Уже смеркаться начало. Басиля все нет.
Развели костер. Силь, весь день не умолкавший, пробормотал:
«Волна уносит…» И стих.
Зажглись звезды.
И тут из воды, рядом с ними, у самого берега взметнулось чтото громадное, похожее на гигантскую клешню, молниеносным движением выбросило на берег человека — и скрылось.
— Возвращаю ради вас, — сказал Голос, удаляясь в темноту.
— Басиль! — припал к брату Силь. — Живой!
— Живой, — просипел Басиль. — Волна уносит, волна приносит…
ЖИЗНЬ СМЫСЛА
В. Л.
Это я, тот девятиклассник, приславший вам письмо с одной фразой-вопросом:
ЗАЧЕМ ЖИВЕТ ЧЕЛОВЕК?
Сейчас я уже студент педагогического института и хочу повторить свой вопрос…
Я болен общечеловечностью. Уяснить, что в этой идее связано с душевной болезнью, — кажется, одна из ваших задач. Но даже если вы ответите, что общечеловечность — всего лишь утопия, что на самом деле люди не способны к гармонии, а в лучшем случае лишь к «сосуществованию»… Называйте это «философской интоксикацией», как угодно. В мозгу планеты должны быть и клетки, наделенные этой функцией. Общечеловечность все-таки заслуживает звания идеала, хотя бы как дань уважения к бесполезным усилиям или памятка для гуманоидов…
Простите, я сейчас нахожусь в сильном кризисе. Ничего особенного: здоров, энергичен, учусь, общителен. Но внутренне… Этому мальчику я отвечаю всю жизнь.
|
|
|
«Мы рождены, чтобы жить вместе», — сказал Экзюпери.
Умирать порознь, жить вместе.
Да, есть и долг сознания — быть может, производное от строения мозга, — ощущаемый то как счастье, то как острейшая боль.
Рано или поздно наступает момент, когда «вечные вопросы» из отвлеченных, скользящих мимо души, становятся вдруг остро личными. От этого начинает зависеть возможность жизни.
…Это будет в трехтысячном году. Это происходит сегодня.
Человечество входит в твой дом вместе с газетой и импортными товарами; через радиоприемник и телевизор, через музыку, фильмы, книги, через язык, в котором все больше иноязычных слов; через мысли и чувства, которых раньше у тебя не было, через смятение…
Потомок твой будет иметь другой цвет кожи, другую форму глаз, непредставимое мышление, и говорить будет на другом языке.
Ему трудно будет читать эти строчки — не иначе как с помощью словаря.
А тебе трудно сейчас. Ты уже принял Человечество, но оно тебя еще не приняло. Ты говоришь на своем языке, а оно на своих…
У меня нет слов, чтобы доказать тебе, что твое одиночество — заблуждение. Но представь: ты — родитель, а Человечество — твое незаконченное творение, растущий ребенок. Чадо это уже выскакивает иногда из колыбельки, ушибается, пачкается, болеет, бьет себя до потери сознания, непрерывно орет. Знает только три слова: «дай», «пусти», «покажи».
— Дитя мое, — скажешь ты, — я тебе все объясню и доверю, все дам — подожди, чуточку терпения. У тебя уже развиты мышцы, и даже слишком, но ум еще не созрел, глаза — и те не открылись. Не так-то просто расти… Ты поймаешь себя, когда ясно меня увидишь. А чтобы скорее и не так больно — верь мне и не мешай себе…
Скажешь ты это, конечно, без надежды на понимание.
Человек стремится, сознавая то или нет, стать звуком вечности. И сейчас, как в дни предпамятные, обрести смысл означает — ВЫЖИТЬ.
Если человек не задается вопросом о смысле жизни, это не значит, что его жизнь лишена смысла. Вот ребенок, ему нет еще года — бессмысленна ли его жизнь? Вопрос глупый, правда? Для его родителей он и есть живой смысл — чудо, каторга, наваждение — вот он, тут, в мокрых пеленках. И что из того, что сам он своего смысла не сознает?
Здесь мы ясно видим, что смысл жизни постигается извне жизни. Смысл — ДЛЯ.
Видим ясно и то, что смысл можно сотворить, можно родить из неизвестности.
Почему же не допустить, что это справедливо и для нас, взрослых, пожизненных детей мира? Почему не предположить, что мы и сейчас, неведомо для себя, драгоценны, осмысленны ДЛЯ КОГО-
ТО…
Мои родители ушли, оставив меня без ответа на множество вопросов — о себе, обо мне, обо всем… Теперь я, их дитя, вижу ИХ смысл, который ими не постигался. То, о чем они не могли догадываться, чего не желали… Вижу древо неохватимое: одна из веточек — я.
Я теперь жизнь их смысла. Но ДАЛЬШЕ я ничего не вижу. (.)
…Ты произошел из двух маленьких клеточек, слившихся в одну. С гигантской скоростью пробежал путь в миллиард или более лет — от самого зарождения жизни, через стадию некоего беспозвоночного, некоего рыбоподобного, земноводного, пресмыкающегося… И вдруг — Человек.
Развитие психики изначально так же запрограммировано, как развитие зубов. От рождения дано любопытство, способность воспринимать. От рождения — и потребность внутреннего единства. Твое обучение — забота среды и общества; но дальше — сам, только сам. Научишься ли понимать и мыслить — еще вопрос.
Развитие не закончено: оно не может быть законченным никогда, оно может несчастным образом задержаться — но конца нет! Даже когда постареешь, развитие продолжается…
…Ты явился на свет. О великой бесконечности, окружающей тебя, не подозреваешь, только содержишь ее в себе. Ты растешь. Мир твой расширяется. Вступаешь в общение с существами, тебе подобными, но свое подобие им начнешь понимать нескоро… Тебе открываются новые жизненные пространства. Ты уже умеешь читать, писать, уже освоился с телевизором. Ты развиваешься — и тем самым все более ВЫХОДИШЬ ИЗ СЕБЯ — не в привычно дурацком смысле этого выражения, а в самом глубоком. Ты все больше узнаешь, но как узок еще твой мирок. О скольких людях, о скольких тайнах еще не имеешь понятия. А о самом себе — что ты знаешь о себе в 18 лет, когда организм твой уже давно готов производить новые существа, стать родителем целого человечества? Ты все еще живешь как во сне.
И ВДРУГ — ПРОСЫПАЕШЬСЯ. ПЕРЕД ТОБОЙ ТЬМА.
..Этот тяжкий момент можно назвать первым кризисом бесконечности — первым духовным кризисом. У одних лет в 16–18, у других раньше, у третьих позже… У одних с ужасом и отчаянием, иной раз даже с психозом, у других поспокойнее. Но мало кто минует его, а тех, кто минует, можно считать не проснувшимися.
Ты спрашиваешь: а почему первый кризис? Что, должен быть еще и второй, и третий? Этим не кончится?.. Ну, конечно, не кончится никогда. (.)
…Конспект нашего последнего диалога.
— Как доказать себе, что моя серая жизнь имеет еще и какой-то смысл?
— Поверить в него.
— Чтобы верить, нужны доказательства. Чтобы верить в смысл, я должен видеть, что я с ним связан. А я вижу обратное.
— Верят не в то, что видят.
— Во что же?
— Есть области, где нет фактов и доказательств, но есть вера. Ты не можешь, строго говоря, доказать честность ни одного человека на свете. Но ты все-таки веришь в честность хотя бы некоторых. Если бы никто не верил друг другу, жить было бы невозможно. А иногда, чтобы увидеть и доказать что-то, нужно сначала в это поверить. Так алхимики верили, что вещества можно превращать друг в друга, и это, много позже, наконец подтвердилось. Веришь в Индию — открываешь Америку…
— Но я не хочу открывать Америку. Мне нужна всего лишь ненапрасность моей жизни. Как поверить в это?
— Просто поверить. Точно так же, как теперь ты просто веришь в напрасность, веришь в бессмысленность. Ночью тебе не видно солнца, но ты в него веришь?.. (.)
Получил письмо. Рад за тебя: вышел на Связь, открыл ложность духовного одиночества при очевидности душевного. Одиночество и есть грань между этими двумя уровнями. С одной стороны, ограниченность взаимопонимания, невозможность разделить сокровенное. С другой — возможность понимания безграничного, абсолютная общность как раз в сокровеннейшем…
От открытия Связи до нахождения своей связи, своего творческого бытия — путь со множеством миражей. Уловить смысл в изломах судьбы можно, только поднявшись над ней, научившись радоваться, как открытиям, безответным вопросам. (.)
ЛАЖА
(Исповедь посвященного)
— Доктор, вот зачем я перед вами…
Я постараюсь короче, доктор… Предлагаю создать комиссию. Экономистов, юристов пригласим, психологов, врачей, педагогов, философов, производственников, плановиков, работников управления, печати… Короче говоря, целая сеть учреждений во главе с
Институтом обещания. Для всестороннего изучения… Доктор, а можно я дальше прочту?
РАБОЧАЯ ГИПОТЕЗА. Обещание — величайший источник зла.
Основание. Подавляющее большинство обещаний не выполняется.
Если отбросить в сторону обещания заведомо ложные (что не так уж просто), если отвлечься от обещаний поэтических и любовных, столь же искренних, сколь и невыполнимых, и детских, граничащих с научной фантастикой, — то и среди обещаний прозаических, вполне честных, благонамеренных, реалистичных обнаруживается такой чудовищный процент ЛАЖИ.
Извините, доктор, термина удачнее не нашел. ЛАЖА — не ложь вроде бы, а вот именно: ЛАЖА. Обманутые надежды. Всего лишь обманутые. А может быть, и неоправданные…
Я хотел бы как можно убедительнее ошибиться. Может быть, так и нужно, чтобы из обещаний выполнялась лишь ничтожная доля, как из вечного множества претендующих на гениальность — гениальны лишь единицы. Может быть, такова и природа обещания: уносить нас в мир сладостных грез, а выполняться только в порядке чуда.
Но вдруг все-таки обещание предназначено для действительности? Вдруг, вдруг при некоторых условиях процент ЛАЖИ мог быть не так высок?..
Вы уже видите, по глазам видите, что перед вами субъект больной.
Сочувствуете: «очередная из жертв ЛАЖИ. Бедняга».
О, если бы так, доктор, верней, если бы только так. Я ходил бы с высоко поднятой головой, я бы пел.
Личный мой кошмар в том, что в своем окружении активнейший источник ЛАЖИ — я сам. Да, доктор, перед вами живая ЛАЖА.
Вы смотрите на меня с недоверием, вы не чувствуете, при всей вашей искушенности. Правда, раскусить меня нелегко. Тестировался у знакомых психологов на коэффициент лживости — ни в одном глазу. Заподозрили, что я шиз. Я и сам, признаться, гляжу в зеркало и не могу ничего понять. Не хлыщ, не подонок, не бюрократ. Прямой, теплый, веселый взгляд, честная морда.
Похож на слона, правда? А иногда на большого пса, жена зовет меня Бим, остальные тоже, хотя вообще-то Борис Михалыч, сто три килограмма живого веса. Знали б вы, как я популярен в своей шарашке, как меня любят друзья и женщины. А за что, знаете?
За обещания, которые я даю и не выполняю.
Нет, чувствую, вы не понимаете, подозреваете бред. Этого не передать, вы просто представить себе не можете, какой я вдохновенный мастер, какой гений обещания. Чемпион, рекордсмен!
Мне сейчас 37. С тех пор как помню себя, всегда шел навстречу требованиям жизни. Всегда обещал быть хорошим мальчиком и не быть плохим. Как от каждого ребенка, от меня эти обещания требовали, я их давал — и, естественно, не выполнял. Требовались новые обещания — и снова давались, и снова не выполнялись. Продолжал давать обещания со все большим пониманием, как они нужны и как их давать. А вскоре открыл, что некоторые обещания вполне заменяют выполнение.
И даже требуют — невыполнения.
Вы когда-нибудь объяснялись в любви? А как насчет законного брака?.. Соцобязательства подписывали?.. Ребенку сказки рассказывали? А не умирать — обещали?..
Если вы подумали, что я маньяк честности, то это ошибка. Конечно, даю иногда обещания, сам в них не веря. «Ну давай, пока… Звякну обязательно. Как-нибудь загляну…» На этих мелких счетах концы худо-бедно сходятся с помощью обещаний, которые с нас берут, вовсе их выполнения не желая. «Заходите еще, обязательно! Будем ждать, милости просим!.Звоните, не пропадайте!..»
Разменная мелочь есть, но большинство обещаний я даю искренне, как первый раз в жизни. Непостижимо, как это у меня выходит. И чем счет крупнее, тем балансовый дефицит серьезнее. Я экономист, кстати сказать, изучаю некоторые проблемы планирования, готовлюсь к защите докторской, еще одно обещание…
Постараюсь конспективнее, сначала три факта, потом выводы. Факты малозначащие, но для моей болезни, как нынче говорят, триггерные.
Факт первый: Японский Бог. В учреждении, откуда я три года назад ушел, работал один дяденька, внушавший всем панический ужас. Он записывал обещания. Брал с людей обещания, понимаете ли, и записывал в записную книжечку. Ничего особенного, обычные дела, служебные и общественные. Ну, конечно, еще что-то и неформальное — дать книжку почитать, вернуть должок, позвонить… Он все это записывал, представляете? Прямо вот так, на глазах — вынимал книжечку и писал, ласково улыбаясь. Очень вежливый был, маленький, косоглазенький, смахивал на японца. Его так и звали неофициально: Японский Бог. Шарахались, как от чумного.
Однажды с высоты своих метр девяносто заглянул ему через плечико:
ДАТА Ф.И.О. ОБЕЩАНИЕ ВЫПОЛНЕНИЕ ПРИМЕЧАНИЕ (содержание, условие, срок)
…а под этим что-то неразборчивое, очков не было на мне. Нет, не доносил ни на кого, не жаловался, не упрекал, разве что осведомится иногда с улыбкой: а как насчет такого-то обещаньица?.. И не смотрел почти в свои записи, и без них помнил. А свои собственные обещания не записывал, он их выполнял, вот в чем ужас. Ему старались, конечно, не обещать, ни фига, да разве же мыслимо? Что ни слово, то обещание, достаточно минут пять посидеть возле служебного телефона. Такое вот хобби, коллекционер ЛАЖИ. Я у него кое-чему научился. Сейчас там, говорят, вздохнули: Японский Бог попал под сокращение.
Факт второй: Саша Черный. Так я назвал собаку, которую погубил обещанием.
Отдыхал одиноко близ гор, в южном поселке. Жара, разморило. Прилег под тюльпановым деревом, задремал… «Жить на вершине голой, писать простые сонеты…»
Открылись глаза, будто тронул кто-то. Большой черный пес, метрах в трех, на границе тени. Что-то от легавой и от овчарки с волком — серьезное, гармоничное существо. Язык свесился, дышит часто. Глаза спрашивают: «Можно?..» — «Можно».
Вошел ко мне в тень. Не приблизился фамильярно, а лег на приличествующей дистанции. Посматривает без вопросов, прикрывает глаза… И тут дернул черт: сунулась рука в карман джинсов, а там полбутера с колбасой, люблю, знаете, пожевать где попало, угостить невзначай. Успел заметить умоляющий, человечий всплеск: «Не надо!» — взвизг в голодных зрачках — но это был миг… Если ты голодуешь сутками, если ты пес бесхозный, колбаса проглатывается сама, вот и все.
Он сохранил достоинство, больше не попросил, хотя в кармане была еще четвертушка и он не мог не знать этого еще за километр. Даже чуть отодвинулся, не позволив себе и хвостом вильнуть, а спасибо сказал, приподняв голову и слегка отвернув. Посмотрел в сторону гор.
Он уже знал, что мы будем вместе туда ходить.
Вечером я о нем вспомнил. Минут через пять он заглянул…
Утром, постепенно потерявшейся горной тропкой, добрели до естественного, наконец, места человеческого обитания. Ниша в скальном массиве. Координаты: Вселенная, Солнечная система, Земля. Гарантировано — ни сволочи. Совершенный покой. Совершенное счастье. Описываю его состав. Начну с желтокрылой птицы, пролетевшей меж скал, как раз вровень с нашим укрытием. Поток воздуха чуть приподнял ее полет. Зубья голой горы напротив. Зелено-желтое одеяло сползает с нее на дорогу вниз, на ненужный домик с пристройками. Кусок неба…
Меж тем тучи в спешном сговоре с ветром окружают нас мутной завесой, и откуда-то из-за спины исходит тихохонькое пока что рычание и погромыхивание. Погромщики понимают, что их задача сложна, ибо мы в безопасности. Единственная их надежда — выманить нас угрозами и расстрел при попытке к бегству, ну могут еще запустить какой-нибудь шаровой молнией. Уже сверкают клинки, уже рычание переходит в постреливание, уже подвывает ветер, уверяя, что это вой солнца, — вон какие бегут рыжие пятна, — а внизу на дороге панически мычит некая скотина и надрывается самосвал. Саша прилег носом к стенке и издал слегка обиженный вздохозвук, нечто среднее между «у, гады» и «все равно между духом и плотью равновесия не найти». Он уже поел и попил.
Нас посетили три побирушки-мухи, пять бабочек, две пчелы и какая-то оска, пропевшая страстную восточную мелодию. Саша перебирает лапами, шевелит хвостом: видит сон…
Простите, я не хотел подробно. Совсем коротко: отпуск кончился. Я не мог взять его с собой. Уехал. Он бежал за машиной, увозившей меня на вокзал.
На следующий год я приехал туда опять и узнал от мальчишек, что большой черный пес, которого они все знали под разными именами, дней десять не уходил со станции, а потом прыгнул под поезд.
Так я уяснил, что такое обещание действием.
Факт третий: Николка. Он, кстати, и научил меня слову ЛАЖА.
Был у меня приятель Ш., не из близких. Даже не помню, где познакомились. Из тех, с кем сводит судьба с каким-то странным упорством: то в командировке, то в отпуске, то в больнице соседствуешь, то вдруг на улице — нос к носу.
Телефонами обменялись бог весть когда, но я ему не звонил. Пришлось, однако же, покориться этой вот повышенной вероятности пересечений, оставалось только тупо посмеиваться. А он всякий раз шумно: «Ну вот, слоник Бим бежит. Так и знал! Куда от меня денешься? А, Михалыч?.. А Николай мой знаешь чего отмочил в классе? Штаны кислотой прожег, да на каком месте.
Химик!..»
Звонил регулярно, когда был пьян. А пьян был все регулярнее. Объяснял, какой я для него близкий, единственный друг и как он обижается, что не звоню, но теперь-то уж, конечно, буду звонить, обязан, ведь он прощает. «Ты обещал, Бимчик, помни! Ты обещал!»
Я не обещал. Боже мой, я ведь не обещал.
ИЛИ ОБЕЩАЛ?!
…Звонок среди ночи. Жена Ш. сообщает, что его больше нет. Самоубийство в алкогольном психозе.
Я не мог не прийти. Я уже знал Николку. Ему в этот день как раз исполнилось четырнадцать. Конопатый, нескладный, учился едва-едва. Но под тусклой нирыбонимясно-стью какая-то в нем просвечивала и забавность, и свои грустные глубины…
Все пытался увлечься — то выпиливанием, то электротехникой, то рыбалкой в прудишке неподалеку, то даже настольным теннисом. Ничего не шло: не те руки, не та реакция, не тот глаз. А притом мог вдруг неожиданно сообразить — как повернуть, как приладить то или се. На пинг-понге два раза удался фантастический пас — и погас. Врожденное утомление?..
У меня две дочки, особы капризные и безмозгло-интеллигентные, для коих я представляю ценность в основном в качестве мягкой мебели и транспортного сооружения. Конопатикже потянулся сразу совсем иначе.
Пытались вместе рыбачить. Видели бы вы двух горе-рыбаков, малого и большого. Я ведь никогда не держал в лапах удочки, боялся, что переломлю ненароком или упаду в воду. Так оно сразу почти и вышло, загремел на весь пруд, утопив очки. Три дня после этого окрестные ребятишки ныряли за ними на дно. Сгоряча купил спиннинг, но ни я, ни Николка ни черта не могли из него вытворить, кроме преотвратнейшей «бороды», которую и распутывали день-деньской… Опять я увяз в подробностях, вот что значит пообещать!..
В общем, так: Николка влюбился в меня в первый день, а вдова Ш. — на сорок первый. Если первое чувство было, можно сказать взаимным, то второму я соответствовать ни в коей мере не мог. Не ханжа, можете мне поверить, но, как говорится, не мой тип. К тому же супруга моя и дочки вдруг дружно начали меня ревновать: что это еще там за второй дом, что за семья, с какой стати?..
Как я ни пытался сообразовать что-то совместное — в гости, туда-сюда, в лес, — не клеилось ничего. Чувствовал себя виноватым и там, и здесь. После второго захода в мое семейство Николка сказал, что больше ему приходить не хочется, потому что ему стыдно снимать ботинки, носки рваные, а не снимать тоже стыдно, пачкает наш паркет.
Я понял и не настаивал.
Как-то, в начале мая, под вечер, когда мы с Николкой пытались играть в шахматы, вдова Ш. принесла в дом бутылку армянского коньяка. Она работник торговли.
Бутылка, дала понять, предназначена для меня. Николку же решила на этот вечер срочно послать к больной бабушке.
— Отлично, — сказал я. — Мне как раз тоже в Черемушки.
В охапку его — и вон.
Нет, я не отступаюсь, сказал я себе. Я не бросаю своего Николку из-за чертовых баб, вот еще. Я только сделаю небольшой перерыв, месяца на два, чтобы их страсти поулеглись, а потом вернусь и все сладится. Два дома и две семьи, ну и что, смотря как понимать. Скажу Николке: мол, так и так, мы с тобой мужики, а они, сам понимаешь…
Я так и сказал ему по дороге к бабушке, в таком что-то духе. Он голову опустил.
А еще я сказал вдруг, не знаю зачем:
— Книжек, брат, надо читать побольше. Сколько я тебе уже натаскал всякой всячины, и фантастики, и приключений, хоть бы разок притронулся.
Опустил голову еще ниже, и я сразу понял, что поддых угодил.
И тогда, уже у подъезда, Я ПООБЕЩАЛ И ВЗЯЛ ОБЕЩАНИЕ:
— Знаешь что… Давай так. Откровенно… Сейчас мне трудно… Работы много, устал. Придется расстаться на месячишко. А ты будешь молодцом, да? Последняя четверть, надо дотянуть, перейти в восьмой. Приналяг на учебу, Никола. А? Обещаешь?
— Угу.
— А я тебе обещаю на лето такую книжищу достать, от которой живот лопнет. Полное собрание сочинений барона Мюнхаузена.
— Я читал.
— Ты читал детское издание.
— Все равно, я читал. ВСЕ РАВНО ЛАЖА.
— Чего?..
— ЛАЖА.
— А это что?
— Ну что (…) — вот что. Я опешил.
— Ну хорошо, как желаешь. Но ты мне обещал, да?.. И я тебе обещаю: через месяц возникну. И…
Через месяц я не возник. В туберкулезную залетел, открытая форма, да, бывает, знаете ли, и у здоровяков… Николка не хотел оттуда звонить. Как только оклемался, набрал номер. Мужской безразличный голос.
— Алё. Вам кого?
— Николку можно?
— Слушаю.
— Николку мне.
— Это я. Вам кого?
— Никол, это я, Бим. У тебя что теперь, бас?
— Вам маму позвать?
— Да нет, как дела?..
— А. Ничё. Ну до свидания.
Прибежал… Все, все оборвалось, упустил. В восьмой не перешел, летом дважды сбегал из дома. Сейчас ему девятнадцать, давно наркоман.
…Итак, выводы, доктор?..
Не обещай. Делай. Не обещай. Просто делай. Не принуждай к обещаниям. Не рассчитывай на обещанное. И себе тоже — не обещай.
Так-то лучше, думал я. Но ведь какая подлость: обещания жизнью. Не обещать может лишь мертвый, но и он обещает. Насчет комиссии, доктор, я пошутил.
MEMENTO
…Уже рассвет, а ты спишь и слушаешь… Вот каркнула первая ворона, тишина повернулась на другой бок Слушай, спи и слушай, я расскажу… Я перевел… MEMENTO — слушай и спи… «Memento» — значит, помни. А помни — значит не лги себе. Все страхи от незнания, слышишь?.. Когда ты не думаешь о смерти, ты не знаешь ее. Когда думаешь с ужасом, тоже не знаешь. Когда с желанием — тоже… Все чувства и все желания относятся к жизни, а смерти ты не чувствуешь, смерть недоступна чувствам, но ее можно знать, спи, смерть НАДО ЗНАТЬ, и ты не будешь ни торопить ее, ни бояться, слышишь?.. Все страхи от незнания. Помните, кричу я самым злым и уверенным, ПРОСНИТЕСЬ, ОПО
МНИТЕСЬ. А вы, глупые, вы страдаете от застенчивости? Мучаетесь тревогой, ревностью, завистью, вас обманывают, обижают? Приглашаю, можете прихватить и обидчиков, и обиженных — ВСПОМНИТЬ… И вы, и те, кого вы стесняетесь, ненавидите, любите… Спи и слушай…
В детстве смерть не воспринимается как небытие. «Дедушка умер» — не перестал быть, а просто учудил что-то, ушел, спрятался — ну найдется как-нибудь, образумится. В деревнях об умерших иногда говорят: «потерялся», хорошо говорят.
«Разлука — младшая сестра смерти», — сказал поэт. Нас и вправду за каждым углом стережет пуповинная боль расставаний. Дети это чувствуют сильнее: оторваться от игры — это же смерть игры, идти спать — это в который раз идти умирать, и никак нельзя отпускать тех, кто тебе нравится, потому что в мире живет великан по имени Случай. Дети быстро забывают умерших, у них огромная сила воли. «Прощай» — предусмотрительнее «до свиданья».
…Воронка времени закручивается все круче. Обстрел по нашему квадрату, сезон расставаний… Вещи, твои вещи, эти задумчиво-хитрые существа, терпеливо дожидаются своего сиротства. Следы, которые ты оставляешь так неуклюже, — дети, долги, грехи, строчки… Дальше, скажут они, уже не твое дело.
В. Л.
Как-то попала мне в руки ваша книга «Разговор в письмах». Мое внимание привлек ваш ответ человеку, который панически боялся смерти…
Смерти я не боюсь. Я даже жду ее с нетерпением. Боюсь только, что вы, как и все меня окружающие, в это вряд ли поверите: ведь даже люди, прожившие долгую жизнь, испытывающие адские муки от каких-нибудь болей, всеми силами цепляются за жизнь. А я вот жду смерти.
Год тому назад у меня погибла дочка. Ей было 16. Она училась, была доброй, умной, красивой и, похоже, талантливой. Она рисовала, и в каждом ее рисунке обязательно были цвета солнца и неба. Рыжие волосы и веснушки, синие глаза…
Вместе с ней я похоронила и свою душу. Мир стал пустым, потерял краски, а жизнь моя потеряла смысл. Мне стоит огромного труда сдерживаться и не говорить грубости всякий раз, когда мне говорят: «Возвращайся в жизнь, ты еще молодая». Люди просто не представляют, кем была для меня моя дочка. Мы с ней были не просто мать и дочь, она была для меня еще и подругой, у нас с ней никогда не было друг от друга тайн, мы ни разу не сказали друг другу ни слова лжи. Я знала ее друзей, их радости и тревоги, жила их жизнью. Благодаря дочке я прожила второе детство и вторую юность, и в 39 лет все казалась себе молодой, легкой, могла повозиться и подурачиться с ней, как ровесница… Она погибла — и стало пусто.
Я не желаю верить в то, что ее нет и не будет. Я хочу верить, что разлука эта — временная. И я, никогда и никому не завидовавшая, начинаю завидовать старым женщинам. Моей двоюродной бабушке 85 лет. За свою жизнь она потеряла четверых детей, но она спокойно доживает свои дни с твердой уверенностью… Насколько бы мне легче было переживать свое горе, если бы я так же твердо верила в то, что, когда придет мой срок, моя дочка встретит меня и уж больше мы с ней не расстанемся.
Нет ли у вас таких фактов и таких слов, которые бы укрепили во мне мысль о непременной нашей встрече? Дочка моя все время со мной. Ее образ я вижу мысленно каждую минуту. Но образ этот очень прозрачен…
Извините, что своим длинным и, может быть, абсурдным письмом отняла у вас много времени. (.)
Ответа не привожу.
Когда Практик уже не нужен, ищется Утешитель.
Люди идут на все, чтобы верить только в то, во что хотят верить.
Есть, однако, немногие, ищущие не уменьшения боли. Они жаждут, чтобы их боль возымела смысл.
В. Л.
Я понимаю, что я — миллионная частица… Мне 27 лет. Преподаю в школе. Видите ли, моя мама не пожелала больше жить. Решила этот вопрос во время депрессии… А я стала ужасно переживать и задумываться над ее поступком. Ее врач сказал, что мне
|
|
|
