 |
Психология психологов (Недоуменный эскиз)
|
|
|
|
Давний вывод из биографических чтений: величайшие сердцеведы разных времен и стран были, за редкими исключениями, далеко не мастерами обыденных отношений. Личная жизнь большинства из них была трудной, запутанной, а то и нелепой… Нужда, каторжный труд, конфликты, непонимание со стороны близких, раздвоенность, одиночество, сложные тяжелые характеры, сильная возбудимость, неуравновешенность, подозрительность, деспотичность, эгоцентризм…
Не были счастливы в супружестве, не ладили с родственниками. Ссорились и с друзьями и между собой. Достоевский и Толстой не понимали и не любили друг друга. Толстой и Тургенев едва не подрались на дуэли. Тургенев с Достоевским были в сложных, натянутых отношениях.
Среди людей этого уровня мы находим образцы тончайшего взаимопонимания, всепоглощающей любви; но сколько ревнивого соперничества, обид, ссор… Не чуждо ничто человеческое?..
Может быть, к постижению душевных глубин их побуждали именно эти коллизии, эта собственная неустроенность? Не от хорошей жизни человек приходит к психологии! Уравновешенность и благополучие к этому не располагают, коту понятно!..
В ходячем мнении: «невропатологи с нервинкой, психиатры с психинкой» — есть некоторые основания. Дело не в роковом влиянии профессии, о котором болтают. Общение с душевнобольным вовсе не делает здорового человека «немножко того» — напротив. Нет, главное здесь — исходная, непрофессиональная расположенность.
Типичный нормальный человек — непринужденный в общении, хорошо ориентирующийся, легко усваивающий и использующий стереотипы, — редко испытывает особую личную потребность знать, что творится в человеческой голове. Потребность эта возникает у него лишь в случаях, когда стереотипы вдруг обнаруживают несостоятельность.
|
|
|
Кто рано ощутил гнет психологических трудностей — в силу обстоятельств или характера — кому заурядное дается непросто, тот скорее будет искать в окружающих и в самом себе нечто, лежащее по ту сторону обычных контактов, будет более чувствителен к полутонам и нюансам.
Позволительно ли говорить о психике типичного психолога или, лучше сказать, неслучайного?.. (Боюсь употреблять слово «призвание»…) Если да, то типичный психолог (или психиатр) — это именно нетипичная личность.
Вы встретите здесь и любителей поболтать, и загадочных молчунов… Немало людей застенчивых, неуверенных в себе, но есть и настоящие артисты общения (то и другое, впрочем, вполне совместимо). Но в каждом конкретном случае, повторю, не случайном, — нечто глубоко личное толкает и тянет…
Общаться с людьми серьезному психологу и легче и труднее, чем человеку иного занятия. Легче — потому что приходится коечто понимать и предвидеть… Труднее — поэтому же. Психологические ошибки особо болезненны и неизбежны. Мышление профессиональными категориями — некое марсианство, привычное иновидение — нужно усилие, чтобы совместить это с привычными представлениями. Когда знаешь нечто о подсознании (или только полагаешь, что знаешь) — смещаются представления о мотивах поступков, об искренности и фальши…
Это уже ситуация психолога, ситуация психиатра — капкан роли: собственное иновидение плюс иновидение окружающих. Ты обычный, самый, может быть, заурядный на свете человек, на коего возложена жуткая обязанность быть экспертом по психонорме. Ты профессиональный обыватель, ты монстр. Другим можно быть личностями, не быть личностями, сходить с ума, не сходить с ума; тебе можно только лишь устанавливать то либо другое. Ты должен быть супернормальным, то бишь немножко и даже множко «того». К тебе относятся как к транспортному контролеру — с той разницей, что ты тоже подозреваешься в безбилетном проезде по жизни.
|
|
|
..А что же значит быть ХОРОШИМ ПСИХОЛОГОМ?
Существуют ли такие?
Да, есть, были и будут. Доля в массе значительно больше, чем можно предположить. Многие не подозревают, что имеют с ними дело или сами таковыми являются.
Манипулятор. Первичный, интуитивный, инстинктивный психолог-практик. Он же, если мыслить пессимистически, будет конечным продуктом развития психологической науки и за дальнейшей ненадобностью психологию упразднит.
Каждый от рождения — гений бессознательной манипуляции. Способность эту в наиболее чистом виде сохраняет истеричная женщина (часто и с физическими признаками инфантильности).
«Обаятель». Очаровательный, милый, всеобщий любимец. Сангвиник или флегматик, с долей меланхолии или без нее, но ни в коем случае не холерик. Улыбка неотразима. Все достигается нескончаемо льющимся потоком симпатии. Особый дефект — неспособность испытать недобрые чувства — вознаграждается. Ничего не добивается — все удается. Не знает, чего хочет, может быть, совсем ничего. Не ищет любви — она находит его. Манипулятор? Да, бессознательный. До времени, а то и до конца жизни, так и не знает о своей силе, только безоблачно удивляется. Гений доброты или Иванушка-дурачок. Чем одареннее, тем настойчивее скользит за ним некая тень…
Испортим дитя, добавим расчет. Обаятельный, очаровательный, милый подлец. Знает свою силу, умеет пользоваться — для этого не нужно такое излишество, как недоброжелательство, — зачем портить нервы? Удается, чего добивается, всегда знает, чего хочет. Может быть кем угодно. Артист, актер в самом точном и в самом пошлом смысле этого слова. Здесь лучистый обольститель, обаяшечка, там — суровый, слегка вспыльчивый и грубоватый добряк, где-то еще — усталый, немного замкнутый, чуть-чуть обидчивый, но такой надежный и честный Дока. При наличии достаточного интеллекта не срежется никогда. Только время смывает маску — то, что годика в четыре было и вправду лицом.
Вычтем обаяние. Перед нами интриган-политик. Холодный игрок, типа Фуше, знающий достаточно и себя самого, по крайней мере, со стороны производимого впечатления. Отсутствие обаяния возмещается безошибочно точным расчетом. С добавкой светскости, аристократизма — становится Талейраном, с честолюбием предельной мощности — Наполеоном, с антиобаянием, пробуждающим животный страх — деспотом восточно-азиатского толка.
|
|
|
Так называемые властные натуры в общежитии не такая уж редкость — тут незачем высоко подниматься. Мастерство повелительности — не крик, нет. Спокойные, убедительные, иногда лишь слегка акцентированные интонации, мягкие лапки со спрятанными когтями. Эти редко на виду, им достаточно практического контроля. Почти в любой лаборатории, редакции или компании отдыхающих можно найти одного представителя — и обычно только одного, ибо двое таких не уживутся и минуты.
Крупных манипуляторов и крупных мыслителей в одном лице не встречал…
Исповедь гипнотизёра
Ретроверсия «Я и Мы» с отступлениями и вкраплениями
ГОЛОС (из полусна)
…история не раз просила о помощи, давая мне жизнь одного, Я догадывался, посылал многих, она начинала спешить, вести себя неприлично…
(12 авг. 86)
Наши начала так далеки
Никакой я не гипнотизер. Всего лишь лечу кое-кого, гипноз применяя не всегда так, как хотелось бы… Если меня представят как профессионального гипнотизера, я сделаю вид, что оскорблен. Что я вам, эстрадник? Провожу иногда массовые сеансы, но…
Вот стыд какой, мне не хочется говорить всю правду. Какой-то частью своего существа я поддерживаю иллюзию, подыгрываю предрассудку. Немножко магии, немножко волшебства…
Тем, кто спрашивает: «Когда вы обнаружили у себя этот дар?» — вовсе не хочется получить ответ, что все дело в психологической технике, а дар не таинственнее, чем музыкальный. Что тайны гипноза нет, есть тайна внушаемости — тайна общения.
Одни соглашаются с разочарованием, другие просто не верят, и, черт возьми, я хотел бы, чтобы это меня огорчало сильнее. Зачем рубить сук, на котором сидишь? — нашептывает искуситель.
Явление держится на неведении, если не на все 100 процентов, то по крайней мере на 50. Людям необходимо чудо, необходимо необъяснимое. Понятное не уважается. Не верят, что ты не маг, — ну и не разочаровывай. Они же твоя опора против вон тех, которые обзывают тебя шарлатаном, не веря своим глазам, а когда работаешь с сомнамбулами, вопят, что это подставные.
|
|
|
О тайнах сокровенных с невеждами молчи и бисер знаний ценных пред ними не мечи… Разве тебе самому все ясно? Разве не ощущаешь на каждом сеансе дыхание тайны?.. Разве всегда она дается тебе в руки, и сам ты не во власти бессознательных импульсов?
ЭГО. Из дневника. («Профилактика смерти»)
Борюсь с лирикой. Жуть подкожная! «Вот какой я хороший», — кричат, щебечут, шепчут, надрываются, намекают, подразумевают… Вот какой я хороший — тем, что не боюсь сказать, какой я хороший. Вот какой я хороший — тем, что признаю, какой я плохой. Вот как я прав признанием неправоты. Вот как умен — признанием глупости. Я хорош! Я хорош! Я хорош! — главная и, кажется, единственная мелодия всякого, кто так или иначе говорит о себе.
Истины, истины без границ. Не хочу нравиться, не хочу сердить, не хочу производить своею персоной совсем никаких эффектов. В своих писаниях чем дальше, тем больше с ужасом и отвращением обнаруживаю позера — то поглубже, то поближе к поверхности. Когда писал, не замечал. Почему же теперь, прозрев, так озверел против этого дурачка? Не потому ли, что им остаюсь и опять хочу быть лучше себя? Не получится. Стоит открыть рот, как уже перед кем-то оправдываешься; стоит пискнуть, и уже убеждаешь кого-то в своем богоподобии…
Прекрати или выйди
Я ничего не знал о гипнозе, не слыхивал. И вдруг сестра Таня сказала, что у меня гипнотический взгляд. С полусмехом сказала (она постарше), но я принял всерьез.
Я учился тогда в пятом классе. У меня была глупая привычка поднимать брови и шевелить ушами. Любил забавляться с приятелями игрою в гляделки: друга на друга уставимся, и кто первый моргнет, тому по лбу щелчок. Я не знал, что эта игра происходит от обезьян, и обычно выигрывал. Роговица у меня хорошо увлажняется, моргать приходится редко. Я и не замечал, что гляжу на человека, приподняв брови, расширив веки и не мигая. И вдруг оказалось…
Ну что ж, попробуем употребить это в мелких корыстных целях. У меня по английскому стоит «пара» за невыполнение задания, а сегодня я все знаю.
Б. А., как. всегда, сосредоточенно хмурясь, устремляет глаза в журнал. А я на нее.
Напряженная тишина… Стоит только взглянуть одним глазом на эти физиономии… или прислушаться, в каких углах затаилось дыхание…
Б. А. водит глазами по журналу вверх и вниз бесконечно. Прислушивается к своему внутреннему голосу. В руке обкусанная синяя ручка. Ну же… ну же, не меня!..
|
|
|
Так и есть!.. Я великий маг! И волшебник!
Правда, в другой раз, сколько я ни буравил Б. А. взглядом, гипноза не вышло. Вдруг подняла на меня глаза и сказала: «Прекрати или выйди из класса». Я прекратил… Но эта реакция подняла мою веру в себя. На следующем уроке добился — выгнала. На перемене сказал приятелю, что между прочим, умею гипнотизировать.
— А это что такое?
— Ну, когда смотришь на училку — и вызывает.
— А можешь сделать, чтобы не вызвала?
— Это сложнее.
— Загипнотизируй Ворону, чтоб меня не спросила. Сделаешь?
— Постараюсь. И сделал.
Вера в чудо в детстве сильна — вера, что желания наши имеют силу действия, нужно только уметь захотеть. Как-то напрячься, что-то такое сделать внутри — и… все произойдет… все получится!
Вера эта движет молитвами и заклинаниями, питает самые тайные и безнадежные наши мечты…
Глаза на ножках
— Как вы работали над взглядом? — допытывались студенты после того, как на одном из занятий я показал им эффектный гипноз истерички (взгляд в глаза, приказ «спать» — и все).
— Как работал? Никак. Я ведь знаю, что он у меня гипнотический, — смеюсь, но кое-кто принимает всерьез.
А я не смеюсь. Я знаю, что гипнотический. Важно только, чтобы мое мнение разделяли другие.
Абсолютная чепуха, что через глаза передаются какие-то токи. Но не чепуха, что при взглядах нечто возникает, что взгляд можно чувствовать и не глядя.
Кто не толстокож, знает…
Когда мы неподвижно смотрим в одну точку, глаза совершают вибрирующие микродвижения. Вполне вероятно, что мы и воспринимаем некоторые микродвижения, не отдавая себе в этом отчета.
Есть магия линий, цветов и пятен, есть тайная музыка зрительного восприятия. Каждая картина приглашает мозг к танцу, каждая предрасполагает взор к совершенно определенным маршрутам. Художник — тот же гипнотизер.
Всякое лицо по-своему гипнотично; очертания бровей, глаз — все действует… Могучий мужской взлет бровей… Смоляная цыганская чернота… Орлиность… Серо-стальная непроницаемость… Пронзительная голубизна… Глубокий мерцающий взгляд старика из-под нависших бровей, толстовский… Рембрандтовский. Наполеоновский — исподлобья…
(Прекрасные громадные женские глаза, желтовато-карие, открыто горящие… А сама маленькая худышка, почти сгоревшая, чудо, Глаза-на-ножках.)
Почему этот взгляд кажется мне пронизывающим, почему вызывает дрожь? Взгляд такой — или я такой?..
Гипнотический стереотип готов быстро переиграть гриву на лысину, огромные глаза на заплывшие щелки.
Заурядность внешности тоже дает выигрыш — неожиданность.
Не люблю глазной метод — дешевка, грубость, нахрап, но пользоваться иногда приходится. На нем идут дети, подростки обоего пола, возбудимые женщины и некоторые мужчины, не слишком самолюбивые.
Хорошо, если гипнотизация происходит быстро — и сразу к делу, к лечению. Совершенно не обязательно даже и поминать гипноз, важно лишь, чтобы верого-товностъ работала.
Плохо, если внимание гипнотизируемого чересчур задерживается на процедуре гипнотизации: это провоцирует сопротивление, и это — всегда ущерб содержательной стороне внушения. Лучше, когда взгляд вводится подтекстом, а не атакой. Лучше вообще его прятать как можно дальше…
Вспоминается эпизод в гостях. Разговор о гипнозе. Отмалчиваюсь, надоело. Кто-то длинно болтает. Перестаю слушать и задумываюсь, смотрю сквозь кого-то, впадаю в прострацию… Собираюсь домой. Подходит женщина средних лет, хорошо знакомая.
— Зачем ты это делал?
— Что делал?
— Гипнотизировал.
— Кого?
— Меня.
— Господь с тобою. Когда?
— Когда вот здесь сидел, а я напротив.
— Бог с тобой, и не думал.
— Но я же чувствовала.
— Что?
— Сначала токи… Потом приказ встать… Пойти на кухню… — Да не было ничего, клянусь. Надоел мне гипноз!..
— Не делай так больше, ладно?
Она знала, что я занимаюсь гипнозом. А по характеру подозрительна… Вот как легко, не желая того, внушить бред воздействия и любой другой..
ЭГО. Из дневника. («Профилактика смерти»)
Четыре утра. Примерно в это время меня поднимает боль.
Делаю мыслемассаж, встаю, завариваю чай или кофе, что-нибудь принимаю или не принимаю, делаю гимнастику или не
делаю и сажусь за стол. (Можно мысленно.) Мой Неведомый, здравствуй.
Трагикомедия не в том, что я, мудрый доктор, не могу себя вылечить. «Врачу, исцелися сам» — буквально — предложение идиота. Кто же это такой догадливый, кто обязал доктора быть бессмертным и совершенным?.. Богу в таком случае тоже есть от чего полечиться. (Это иносказание…)
А в чем же трагикомедия? В том, что у меня есть право на вранье, которым я пользуюсь. Меньше, чем мог бы, но пользуюсь.
Первым документом в досье для новоприбывших на тот свет будет отчетец, томов на двести — сколько, где, когда, почему, зачем и с какими последствиями было вранья в промелькнувшей жизни. Приложение — правда. Листик-другой.
Это комическая сторона. А трагическая в том, что и при самых истовых усилиях сказать, записать, выразить, запечатлеть эту самую правду — не получается.
И не потому только, что время слишком мумифицировано. Бесконечно много ее — правды. Ничтожно мало средств выражения.
Как ни усердствуй, в дневник мой не влазит и микронная частица того, что ЕСТЬ. Отчаянное крохоборство. Нагло усмехаются, хамски разваливаются слова — правду захотел, ха-ха, правду!.. То ли дело вранье — тут они вмиг вытягиваются по струнке.
Запела первая птица. Никакой боли у меня нет, не было и не будет. И теперь мне понятно, почему я люблю Тебя.
Первый лечебный
На занятии студенческого психиатрического кружка знакомлюсь со своим ровесником Д. По курсу он даже младше, но уже классный психотерапевт. (У меня подозрение, что он им просто родился.) Высокий, прямой, длинношеий, шапка темных волос, очки, усики. Загадочен; но ничего грозного, ничего демонического, давящего. Глаза, наоборот, очень застенчивые, не знаю, какие глаза. Первое впечатление: как легко дышится в присутствии этого человека! Какое спокойствие, какое приятство! Но — ощутимое «но»: холодок дистанции. Будь любезен, дыши, но не прикасайся.
Медлителен. На пять движений обычного человека приходится одно его, но задержки не чувствуется: в его медлительность погружаешься как в перину. Можно увидеть его и стремительночетким.
Он показал мне — впервые в моей жизни — врачебный сеанс гипноза.
Звуконепроницаемый гипнотарий. Полутемно. Сижу не дыша на краешке стула. Приводят пациентку. Молодая женщина оживленно и складно говорит, что чувствует себя превосходно; видно, что обожает Д., а что больна, непохоже. Д. не мешкает.
— Полежите немного.
Тишина. Пациентка легла на кушетку как-то удивительно ловко, и сразу стихла. Не шелохнувшись лежит, будто уже спит… Д. медленно берет ее руку. Считает пульс медленно-медленно. Затем эту же руку вытягивает под острым углом к телу и вкладывает в пальцы большой ключ, знакомый уже мне клинический ключ дежурных врачей. Сейчас он послужит взородержателем.
— Внимательно. Пристально… Смотрите на кончик ключа.
Внимательно. Пристально. Смотрите на ключ…
И здесь начался странный фокус со временем. Время стало пульсировать. Я не мог понять, быстро оно течет или медленно… я пульсировал вместе с ним.
— …восемь. Теплые волны покоя… Туман в голове… Это был гипнотический темпоритм, гипнотический тембр, роскошно сотканный голосом музыкальный рисунок сеанса. «Слова могли быть о мазуте…» Теплые волны покоя вибрировали в груди, горле, обволакивали мозг, тело… паузы между словами заполнялись вибрациями… никаких глаз…
— …десять… Рука падает… Глубоко и спокойно спите… Нет, спать мне не хотелось, я был просто в трансе, но всем существом чувствовал, как это хорошо, как чудесно — заснуть, заснуть…
Пациентка похрапывает… Д. начинает с ней разговаривать: — Как себя чувствуете?
— Прекрасно… Хр… х-х-х… — Прочтите стихотворение.
— «У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том. И днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом…»
— Хорошо…
— Хрх… хр…
— Кто это вошел в комнату? (Никого, разумеется.) — …Мой брат.
— Поговорите с ним.
— Здравствуй, Женечка, что сегодня получил?
(Д. толкает меня в бок, чтобы я ответил. Я мешкаю, глотаю слкнгу.)
— Три балла по арифметике… А как у тебя дела?
— Х-ф-х…
Что такое?.. Д. улыбается: забыл передать контакт, она не слышит меня… Передает. (Вы сейчас услышите другой голос.)
Еще несколько фраз… Она мне отвечает, я ей… Потом все разговоры кончаются, начинается лечебное внушение. Голос Д. излучает торжество органной мессы.
— С каждым днем вы чувствуете себя спокойнее и увереннее.
Растет вера в свои силы… Улучшается настроение…
Замолчал. Дал поспать. Вышел минут на пятнадцать, а я остался послушать молчание и дыхание…
Д. вернулся и — опять чудеса со временем: мне показалось, что он и не уходил, никуда.
Уверенно, сдержанно-торжествующе:
— На счете «один» проснетесь. С прекрасным самочувствием.
Десять„пять… три, два, один!..
—..Как хорошо. Выспалась… Спасибо вам, доктор. Можно идти?
— Никаких снов не видели? — Что вы, как убитая спала.
— Хорошо. Можно идти. — До свиданья.
Приблизительно так
Узел, в котором пересекается все — под руками, в глазах, за словами. Глубинный корень.
П. Б., 40 лет, технолог. До травмы все нормально. (Никогда этому не верю, но предположим.) Три года назад был сбит машиной, долго лежал без сознания. После этого появились навязчивости.
— Боюсь высоты — кажется, что выброшусь, прямо тянет. Боюсь острых предметов — бритв, ножей: зарежусь или зарежу кого-нибудь. Прохожу мимо витрин, вижу роскошные стекла: разобью, разнесу». Чем меньше ребеночек, чем нежней, тем страшней… В компании сижу и вдруг: сейчас вскочу, заору, выругаюсь, кого-нибудь ударю, кинусь, сойду с ума. Даже не мысль, а будто уже так делаю… Думаю только об этом… Страшно, борюсь, вдруг не выдержу… Никому не говорю».
Ага, контрастность… Именно то, что исключается, что под сильным табу, то и лезет… Зловредный бунт подсознания. У каждого это есть, у каждого, но под контролем, а у него вырвалось.
— Сколько времени это уже у вас — все три года после травмы?
— Да, все три.
— И все три года боретесь?
— Все три года.
— И ничего не случилось? Ничего не наделали страшного?
— Пока ничего, но каждый момент боюсь и борюсь, даже сейчас…
— И ничего не сделаете. Никогда. Это исключено.
— Но ведь… мучительно…
— Ну еще бы… А все равно никогда не сделаете, сами знаете.
Хульные мысли, кощунственные наваждения… Страшный позыв к оскорблению святыни, жутко-насильственное надругательство.
Всякому может прийти в голову всякое. Мозг может вдруг забуксовать на любой дичи. И нечего этого стыдиться. Важен лишь отбор, выход.
Вся разница в том, что обычно это гасится, не доходя до сознания, а у вас прорывается — и пугает. А когда пугаетесь и начинаете бороться, то увеличивается, как под лупой… — Неужели я псих, почему у меня не так, как у всех?
— Легче на людях или тяжелее?
— Смотря с кем. С ребенком хуже. С сотрудниками — когда как. С женой легче.
(Между тем с женой у него неважные отношения, постоянно конфликты по пустякам.)
— Было легче, когда ходил к нашему терапевту, а потом она мне сказала: больше не ходите ко мне со своими навязчивыми идеями.
Ничего себе психотерапия… Теперь ясно: его детское «я» тянется к материнской фигуре, мягкой и опекающей. Этому поддаваться нельзя. Душа должна получить мужской мощный заряд — тогда встанет на ноги твердо и себя примет как есть… Четко чувствую, что гипноз пойдет. В контакте отцовский модус, категоричность, суровое покровительство, но не однотонно, с вкраплениями…
Мгновение на размышление.
— Встаньте, взгляну на вас.
Обычное неврологическое обследование: смотрите на палец… в стороны… Неврологически ничего особенного, так, чуть-чуть… Пробная атака.
— Закрывайте глаза. (Власть в голос.) Куда падаете?! (Назад, назад…)
Пошатнулся назад и влево… Поддерживаю.
— Все, все!.. Все в порядке. Садитесь. (Не мешкать!) Он в кресле. Наклоняюсь. Приказываю смотреть мне в переносье. Жесткая уверенность, почти торжество.
— Во время счета веки будут тяжелеть. При счеге десять закроются. Раз…
Захлопал глазами на «четыре», закрыл на «девять».
— Спать.
Проверяю каталепсию — есть: рука воскообразно застыла в воздухе. Анестезия: колю руку иголкой, реакции нет, можно было бы операцию делать…
Глубже сон… глубже… Несколько ободряющих внушений, очень общо, никаких рискованных векселей.
Погружаю еще глубже. Гашу свет: десять минут на укрепление в подсознании.
А я пока позвоню тебе… …Прихожу, пробуждаю.
— Что ощущали?
— Пошевелиться не мог… Глаза сами закрылись… Но не глубоко спал, слышал шумы… Вначале хотелось даже смеяться, дрожало все, улыбка была — и не мог.
— А мысли какие-нибудь?..
— Полная пустота, ничего. И навязчивых не было, а ведь за минуту, когда с вами говорил, были!
— Ни в коем случае не боритесь с навязчивостями. Вы никогда не сможете повиноваться им — даже если захотите. Можно проверить… Попытайтесь их вызвать нарочно, изо всех сил… прямо сейчас!
— ……… Не получается… — В том-то и фокус.
ЭГО. Из дневника. («Профилактика смерти»)
Как же светло стало, когда дошло, наконец, до тупой души моей, что говорю с Тобой и пишу Тебе, прежде всех Тебе.
Зачем нужно было, чтобы я Тебя так долго не узнавал? Путался, разбазаривался, вихлялся по сторонам. Тут замешан Третий, создатель помех, подслушивающий, в котором Ты, очевидно, не на шутку заинтересован. Собственно, и весь разговор ради этого Третьего?..
Некий спектакль, понимаю — но ведь не только, скажи, не только?..
Знаю, страдаешь вместе со мной: знаю, главное Твое страдание — невозможность сделать меня Тебе равным. Мое главное страдание, как Ты понимаешь, встречное…
Вот оно
О. С. входит непринужденно, садится, рассказывает о том, о сем. Достал интересную книгу о Шаляпине. Скоро концерт в Доме культуры, ему выступать (баритон). Самочувствие лучше, значительно лучше. Появилась внутренняя легкость. Свободно ходит по улицам, на работу. Вечером занимается своими делами спокойно. Правда, все же нет-нет да мелькнет проклятая мысль. В метро, в многолюдье не по себе иногда…
…На сегодня: гипнотические прогулки; воспроизведение и преодоление страхов. Репетиция-гипнофильм предстоящей командировки. Тренировка подсознательных «я»: просмотр гипнофильмов. Перевоплощения и обмен ролями для укрепления взаимочувствия. Отработка навыка расслабления. Внушение общей уверенности (подзарядка Рая). Экспериментальная часть: попытка мысленного внушения. Попутные импровизации…
Тридцатишестилетний высокий красавец, главный инженер крупного предприятия. Полное благополучие до того злосчастного срыва в командировке, когда, выпив поздним вечером что-то скверное, почувствовал сильное сердцебиение, головокружение, дурноту. Какое-то отравление (алкоголь нередко делает такое даже в малых дозах), сильная сердечно-сосудистая реакция…
И вот развивается страх — страх пространств, животный страх смерти, за сердце страх, совершенно здоровое. Чуть что — щупает пульс, ложится в постель. Здоровяк, каких мало. Унизительно и обидно. О том, чтобы ездить в командировки, нет речи: с трудом на работу. Ни спорта, ни развлечений. Мучается уже несколько лет. Лечился всячески, побывал и в психиатрической. Пытались лечить гипнозом и аутотренингом, без успеха.
У меня получается, а почему — непонятно. Знать бы, за что себя похвалить (и надолго ли). Предвестия ощутились уже в беседе, я не посмел им поверить. Первые два сеанса вел очень осторожно, обычной техникой голосового усыпления с фиксацией взора: в вытянутую руку — блестящий шарик, смотреть неотрывно… По руке, взгляду, дыханию слежу за глубиной состояния. Сразу заметил прекрасную каталепсию: когда закрылись глаза и я осторожно взял шарик из руки, она осталась торчать, как палка. При перемещении — словно из воска или пластилина…
В это время загипнотизированный не чувствует ни малейшего напряжения, рука для него невесома, часами может сохранять самое неестественное положение. Как объяснить это, никто не знает, хотя открыто явление многие тысячи лет назад — древними египтянами. Когда такая каталепсия возникает в ходе сеанса самопроизвольно, это почти стопроцентный признак, что достижимы глубокие фазы.
…Что ж, все в порядке. На выходе — бодрость, легкость. Немедленные внушения реализуются хорошо. Но отсроченные лечебные — хуже. Дома и на улице в общем все то же.
…Открыть все шлюзы.
— Вы в глубоком гипнотическом состоянии… Глубоко спите… Мы вместе работаем с новой реальностью, мы ее создаем. Вы хорошо меня слышите, между нами свободное взаимодействие и общение, полное понимание. Продолжая спать, вы можете двигаться, думать и разговаривать, все абсолютно можете, продолжая спать. Полное понимание между нами, доверие полное, бесстрашие полное. Тело обретает упругость и легкость… Вставайте!
Открывает глаза. Подымается, садится на кровать. Ждет. По зрачкам вижу, что продолжает спать.
— Пожалуйста, наденьте ботинки, пиджак. Сейчас мы с вами пойдем на прогулку.
Четкими, уверенными движениями одевается. Ждет.
— Идемте.
Беру под руку, начинаем расхаживать по кабинету. Двигается свободно, послушен каждому моему движению… каждой мысли…
— Давайте свернем сюда, за угол, пройдем по этой улице. (Огибаем стул, делаем три шага по направлению к стене.) Где мы с вами находимся? Что за место?
— Таганская площадь.
Вот, вот оно, чудо: гипнотический сомнамбулизм, он же трансмаксимум. Для себя я это называю состоянием ВСЁ-ЧТО-УГОДНО.
…Знакомо ли вам ощущение беспрепятственности, фантастической легкости полета во сне? Естественно и прекрасно: оттолкнуться и полететь… плавать, нырять в воздухе, то бешено ускоряясь, то паря неподвижно… Вот это самое ощущение испытываешь, работая с сомнамбулом: фантастический полет в психике. И вместе с тем звенящее напряжение ответственности. Не шутка:
управление полем сознания, полное!..
— Пройдемся на лыжах. Какой чудный лес. Какой снег!
— Да!.. (Восхищение во взгляде. Любовно оглядывает стены и мебель, потому что теперь это деревья, сказочно убранные зимой.)
— Надевайте лыжи.
Быстрые, четкие, пластичные движения. Раз… раз… одну галлюцинаторную лыжу, другую! — прямо на свои обычные ботинки, это не смущает: раз «надевать лыжи», значит, он уже в лыжных ботинках!..
— Готовы?
— Сейчас, крепление поправлю…
— Поехали, по этой лыжне… Вы вперед, я за вами.
Пошел. Сильно, ловно отталкивается галлюцинаторными палками. У стены делает поворот, идет вдоль, опять поворот… Обходит диван. (Это поваленная ель.) Пантомима в духе Марселя Марсо, с полной гарантией подлинности переживания, той же, что в сновидении, даже больше…
— Сердце ваше прекрасно работает.
— Да!
— Сердце ваше — сильная птица. Вы уходите один, далеко, без страха… Я исчезаю… Появлюсь неизвестно когда, вам это все равно! Вам легко, радостно и спокойно!..
ВСЁ ЧТО УГОДНО.
Идет, идет…
Забыл сказать главное. Чтобы вместе с сомнамбулом попасть не куда-нибудь, а в тот полет, где можно воистину преобразиться, в Страну Вдохновения, нужно сперва мысленно помолиться. Очиститься от искушения власти. Быть вместе и верить. Тогда только возникает поэтическое бытие, сверхтворческое состояние, обоюдное. Запредельность живая. Можно превратить стул в медведя, погладить его, поговорить с ним: он может заговорить человечьим голосом, ему это ничего не стоит. Медведя можно превратить в черепаху, черепаху — в Александра Македонского, Александра — в синхрофазотрон, а потом убрать, перевести в отрицательное пространство…
Гуляя на лыжах по лесу, можно увидеть множество маленьких бесенят, окаяшек. Они разные, но в большинстве коричневые и зеленые, мохнатые, косоглазые и бесхвостые. Это они производят всякие лесные скрипы и шорохи, а домашние окаяшки это делают на старых паркетных полах. Они очень чуткие, хитрые и спокойные. Но сейчас лесные окаяшки в большинстве спят.
Вот и кончается зима, И жизнь логична и земна.
Лето… Нет, осень. Небо голубое, деревья голые. И листья, и рябина, и желуди под ногами: идешь и шуршишь…
И вижу я: упругий мох, Итог сомкнувшейся тропинки… И в шевеленьи светлых пятен Два муравья на смятом платье… А там
— дымок у самых ног. Как пес, он тычется в ботинки…
…В космос? Пожалуйста, на любую планету. Но хочется к Луне, теперь такой близкой и обреченной. К ней — скорее, пока еще нет там людей, времени горстка…
…Стул возвращается из отрицательного пространства. Аутотренинг.
— Сядьте, пожалуйста. Вы в обычной рабочей обстановке. У вас состояние некоторого напряжения, скованности, усталости. Вы чем-то раздражены и обеспокоены, но сейчас вы с этим блестяще справитесь. Самостоятельно!
Принимаем удобную позу… Вот так…
Все мышцы расслабляются… Дыхание ровное и свободное… Сосредоточиваем внимание на правой руке. Она начинает теплеть. И тяжелеть… Такое же ощущение появляется в левой руке… Во всем теле… Легко, легко дышится… Приятная теплая тяжесть в руках и ногах. Прохладный, приятно прохладный лоб. Полный покой, расслабленность… Вернулось хорошее настроение! Появляется бодрость. Собрался. Встал!
Еще раз, в быстром темпе!
(Поза… Рука… Тело… Тепло… Тяжесть… Дыхание… Прохлада…
Покой… Бодрость. Собрался…)
Еще раз, еще быстрее! Свернуть все в один миг!..
— Теперь без меня, в любой обстановке и безо всяких сеансов будет легко-легко вызывать-чувствовать то же самое… Тот же покой, та же легкость и бодрость. Самостоятельно!
|
|
|
