Глава II. Сражение при Лаупене 21 июня 1339 Г.

 

Когда вымер знатный род Церинген (в 1218 г.), часть его владений снова отошла к империи, а так как императорская власть как раз в то время (при последнем Штауфене, Фридрихе II) сошла на нет, ряд мелких и мельчайших владений и городов в этих областях, на границе герцогства Швабии и королевства Бургундии, стали имперскими и самостоятельными. В числе их был и г. Берн, незадолго до этого основанный последним представителем дома. Бесконечные распри и войны соседей были следствием исчезновения всякой высшей правительственной власти в этой горной стране. Благодаря междоусобице г. Берн в течение столетия одержал ряд побед, подчинил себе крестьянские общины и вынудил дворян вступить вместе со своей территорией и замком в политический организм города. Конституция города как нельзя лучше соответствовала его завоевательной политике, наряду с аристократическим советом, правившим с политическим инстинктом и господским духом аристократии, существовал и другой совет, который, не давая простора подлинной демократии, все же придавал правительству такой демократический характер, который обеспечивал со стороны всей массы граждан поддержку политики правительства и направлял все силы на служение ему.

Дерзкое и успешное расширение влияния города вынудило, в конце концов, его главного соперника, г. Фрейбург, отстоящий всего в 4 милях от него и также построенный Церингенами, соединиться с ближайшими мелкими династиями, графами Грейерцким, Нейенбургским, Валенгинским, Нидацским, Ваадтским, Аарбургским и другими, чтобы, прежде всего, снова оторвать от Берна городок Лаупен на р. Сензе, близ Сааны.

Бернцам не по себе от этой большой коалиции; на их стороне был только г. Солотурн, но их дальнозоркая политика нашла выход. Владения Берна простирались уже в нагорье до самого Бриенцского озера и соприкасались с Унтервальденом и Ури. Со времени своей победы при Моргартене эти лесные кантоны приобрели громкую военную славу, и Берн завязал с ними дружеские отношения; к ним теперь город обратился за помощью, к тому же за платной; никакого политического интереса эти лесные кантоны в споре за Лаупен не имели. Поэтому Лаупенская война является, пока еще в пределах самой Швейцарии, предтечей швейцарской службы в иностранных армиях, приобретшей в дальнейшем огромное значение. После победы Ури было уплачено, согласно случайно сохранившемуся документу, 250 фунтов пфеннигов. Город благодаря силе своего капитала, - еще, правда, очень небольшой, но до крайности напряженной решительным правительством, - взял к себе на службу испытанную военную силу крестьян, еще не способных поставить себе какую-либо политическую цель. Эта война приобрела глубокую, хотя в значительной мере имевшую только декоративный характер подоплеку, в результате того, что Берн не хотел признать Людовика Баварца императором, а перешел на сторону папы. Местный пастор Диебольд Безельвин использовал это для воодушевления народа и поднятия его воинственности.

О ходе войны и сражения имеем подробное повествование ("Conflictus Laupensis"), исходящее, очевидно, из кругов этого пастора. Рассказ написан очень живо и наглядно, но его безусловно неправильно превозносят в качестве большого достижения военно-исторической литературы14.

Судить по нем о характерных военных особенностях можно лишь с большой осмотрительностью, а так как более поздняя передача его в Бернской хронике Юстингера, записанная 80 лет спустя после события, успела уже перерасти в легенду и, с другой стороны, совершенно отсутствуют документы для проверки, то о сражении при Лаупене нельзя говорить с той уверенностью, которую желательно было бы иметь в виду его безусловно большого военно-исторического значения.

Союзники осаждали и штурмовали Лаупен, занятый 600 бернцами, когда на 12-й день для снятия осады (21 июня 1339 г.) подошли, наконец, бернцы со своими союзниками. Численность осаждавшей армии определяется в 16 000 пехоты и 1 000 конных, а Юстингером - даже в 30 000 человек; эти цифры не имеют, понятно, никакого значения. Если союзные династии вместе с г. Фрейбургом выставили даже 4 000 солдат, и то это было очень много; армия Берна исчисляется в "Conflictus" всего в 6 000 человек, из них - 1 000 жителей лесных кантонов. Эта цифра представляется вполне вероятной15, во всяком случае надо полагать, что Берн со своей большой территорией и подкреплением со стороны лесных кантонов мог выставить большую армию, чем противники, поскольку лишь Фрейбург мог выступить с поголовным ополчением, а союзные графы явились только с рыцарями и слугами, что всегда составляло небольшую цифру16. Уверенность в победе этой армии основывалась, естественно, не на количественном, а на качественном превосходстве рыцарства над горожанами и крестьянами.

Выйдя из леса между их городом и Лаупеном, на вершине горы Брамберг, бернцы увидели внизу под собой союзников, двигавшихся им навстречу. Хотя расстояние между полем сражения и Лаупеном составляет всего 2-2 S км, все же осажденные не могли наблюдать события перед городом.

Бернцы пошли в атаку не сразу, а заняли позицию на вершине, очевидно, желая заставить противника, особенно рыцарей, начать наступление и тем использовать для себя какие-либо препятствия местности. Они могли рассчитывать, что союзники должны либо наступать, либо снять осаду Лаупена, так как, продолжая осаду, не отбив войско, подошедшее на выручку, они подвергали себя опасности внезапного нападения. Таким образом, положение напоминает Никополь.

Бернская армия, нужно полагать, была разбита на 3 построенных четырехугольником отряда: авангард, составленный из жителей лесных кантонов (вальдштедцев), насчитывал 1 000 человек, - примерно, 30 человек в ширину и 30 в глубину; главная баталия - 3 000 солдат, примерно 50 человек в ширину и 50 в глубину; арьергард - 2 000 человек, - 40 человек в ширину и 40 в глубину; перед каждой баталией было рассыпано некоторое число стрелков17, а между ними - рыцари со своей свитой; последние, хотя и в малом числе, но имелись18.

Союзники не решались прямо атаковать бернцев на их выгодной позиции и послали один корпус в обход; в то же время рыцари парадировали перед неприятельским фронтом и посвящали в рыцари молодых господ. Обходное движение было закончено к самому вечеру; арьергард бернцев сразу обратился в бегство. Но главная баталия выдержала начавшуюся атаку фрейбуржцев с фронта, встретила их стрелами и градом камней и затем перешла в контратаку. От силы этого удара фрейбуржцы рассеялись во все стороны. Одновременно с главной баталией вперед бросился и авангард, но при спуске с горы он был остановлен рыцарями и окружен ими со всех сторон. Хотя рыцари и не смогли прорваться в сомкнутый "еж" направивший во все стороны пики, но вальдштедцы все же погибли бы, если бы рыцари подтянули своих стрелков. Но тем временем главная баталия бернцев уже победила; кантонцы сделали свое дело, приняв на себя удар рыцарей, так что бернцам пришлось иметь дело только с фрейбуржцами. Покончив с этим, они повернули и ударили рыцарям в тыл. Последние могли спастись только бегством; многие были убиты. Тот корпус союзников, который отбросил арьергардную баталию бернцев, больше не принимал участия в сражении. Вероятно, войско было недисциплинировано или же не имело настоящего руководства и устремилось за бежавшими, желая захватить пленных и грабить.

Сражение при Лаупене свидетельствует о таком стратегическом и тактическом превосходстве и руководстве бернцев, что напрашивается вопрос, кто же был полководцем. Занятие угрожающей оборонительной позиции и переход от обороны к нападению снова напоминает Марафон, и характерно, что о бернском полководце существует такое же предание, как и о Мильтиаде. Правда, источник того времени "Conflictus" совсем не упоминает о полководце, но в этом рассказе вообще отсутствует понимание военного дела. Наоборот, повествование Юстингера, в котором, правда, подлинную историю трудно отделить от вымысла, сообщает, что во главе бернцев стоял рыцарь Рудольф фон Эрлах. Этот очень богатый и знатный человек был одновременно вассалом союзного противника, графа фон Нидау, и гражданином г. Берна. Когда нависла туча войны, он покинул своего сеньора и отдался в распоряжение бернцев. Уже его отец командовал однажды бернцами при стычке у Дорнбюля (1298 г.), а он сам "хорошо проявил себя в 6 сражениях"; в нем бернцы нашли настоящего военачальника, который "их умудрял и обучал, как начать и как кончить дело". "У кого больше военных знаний, тот сильней". Эрлах, однако, сперва отказался принять командование, так как граждане слишком надменны и строгий начальник будет от их мести терпеть убытки и позор. Наконец, после долгого упрашивания сошлись на том, что вся община поклялась быть послушной во всех вопросах, и что если командир ударит кого-либо за непослушание, хотя бы он нанес при этом рану или причинил смерть, то ни город, ни друзья побитого не привлекут его к ответственности и не будут мстить.

И вот Эрлах принял командование, которое обычно находилось в руках старосты (бургомистра). Эту должность занимал тогда Иоганн фон Бубенберг, также рыцарь и притом знатного рода; его сын командовал гарнизоном Лаупена. Как ни странно, что другой рассказ того же времени ничего не упоминает о командовании Эрлаха, все же это предание вряд ли является простым мифом. Берн все поставил на карту в этой войне; поэтому, естественно, на должность командующего искали наиболее опытного воина. И позже, в выражении при Муртене, хотя и по другим мотивам, командование возложили на одного рыцаря, и все же в хрониках этот факт почти совсем затушеван. Поэтому я думаю, что преданию о командовании рыцаря Рудольфа фон Эрлаха при Лаупене, несмотря на позднейшее происхождение и легендарность, все же не может быть отказано в достоверности. В этом сражении чувствуется настоящий полководец. Если бы одновременно он был и бургомистром, то эта личность была бы отмечена в истории Берна еще и иным образом. Значительно понятнее, что автор "Conflictus", смотревший на все с точки зрения религии и не интересовавшийся и не понимавший военных событий, просто забыл упомянуть полководца. Поэтому я без боязни называю гениального воина, которого военная история видит скачущим по полю Лаупенского сражения, Рудольфом фон Эрлах. Тот факт, что победителем был он, остался в памяти следующих поколений, хотя современный хроникер и не назвал его.

Важнейшим моментом его деятельности является торжественная клятва в послушании, которую по его настоянию ему принесли граждане и в которую эта сильная личность сумела влить содержание.

Когда в следующем году он однажды устроил засаду против фрейбургцев и 8 кнехтов, погнавшихся вопреки его приказу за лошадьми, чтобы захватить их себе в добычу, были окружены фрейбургцами, он запретил выручать их и не воспрепятствовал врагу заколоть их, "так как они - злодеи, нарушившие присягу, которым добыча важнее, чем честь Берна"19. Он крепко держал подчиненных в руках и при Лаупене не допустил главную баталию, победившую фрейбуржцев, заниматься грабежом, а повел ее в тыл рыцарям. Без такого руководства сражение было бы проиграно, так как рыцари, одолев вальдштедцев, безусловно разбили бы и бернцев, которые, будучи дезорганизованными, не смогли бы устоять против них.

Сознаюсь, что изложенное выше описание Лаупенского сражения в значительной мере основывается только на предположении и не может быть доказано источниками, а в некоторых пунктах просто находится в противоречии с ними. Если я, тем не менее, осмеливаюсь считать эту картину вполне вероятной, то это основывается на том, что в рассказе "Conflictus" имеются некоторые противоречия и неясности, которые мне представляются разрешимыми только вышеизложенным образом.

"Conflictus" говорит: "Бернцы, видя многочисленное и сильное неприятельское войско, объединились и, образовав как бы небольший клин, стояли у маленького холма". Эти слова, казалось бы, определенно означают, что бернцы образовали только одну большую баталию, а не 3, как я предположил. Однако, уже то, что жители лесных кантонов (вальдштедцы), как явствует из дальнейшего рассказа, образовали особую баталию, не согласуется с этим, разве только слово "Bernenses" как бы хотят сузить и под ним понимать только воинов из города.

Далее "Conflictus" говорит, что, как только противник повел атаку, 2 000 бернцев в страхе обратились в бегство, некоторые беглецы были невооруженными, но среди них были и воины. Но 3 000 бернцев, не видевшие этого бегства, устояли, перешли в контратаку и победили фрейбургцев.

Из этого рассказа приходится заключить, что помимо вальдштедцев бернцы вместе с другими волонтерами образовали 2 баталии в 3 000 и 2 000 человек. В самом деле, если это не так, как могло случиться, что 3 000 не видали бегства 2 000?

В более поздней передаче Юстингера этот вопрос как будто разрешен. Здесь говорится.

"Und also (so) man glich zutretten wil, do hat jederman zwen steine oder drye zu im genomen, hies hauptman von in die vigende werfen und damitte hinder sich tretten an den reine umb daz si dergshalb stunden; do wonden die hindren, die vordren w^ten fliechen und floch gar ein gros volk vom huffen; do si aber befunden, daz man bestund und da vor nieman ze fliechenne mut hat, do kerten si zestunt wieder zu dem strit und taten alz biderb from hte und vachten und stritten als helde usgenomen etlich die in den forst fluchen und nicht widerkerten, dieselben ouch iemerme forster hiessen. Man wolt si ouch darnach an lip und an gut gestraft haben, denne daz es gelassen ward, darumb daz man die vigende, nit er^wte; doch so wurden si darnach niemer me wert und musten menglichem versmecht sin und unwert. Und als nu die hindrosten lichen, daz mocht der houptman noch die fromen davor nit gesechen die mitlen die es aber sachen die sprachen zem houptman: O herre da hinder fliechend gar vil hten von uns. Do antwurt der houptman: es ist gut daz die b^en hi den biderben nit sin; die sp^wer sind gestoben von den kernen".

Этот рассказ, очевидно, означает, что задние шеренги главной баталии неправильно поняли обратное движение метавших камни передних шеренг и обратились в бегство. Но как в таком случае возможно, что бегство не заметили ни полководец, ни передние шеренги? Ведь не началось же бегство как раз в тот момент, когда передние шеренги снова выстроили фронт. Одно из двух или задние побежали вследствие обратного движения передних, и тогда передние видели это; или же передние не видали бегства задних, - тогда и они не совершали обратного движения, а удерживали фронт. Если же откинуть мотив непонятного отхода как найденное задним числом оправдание бегства, то спрашивается, почему именно самые последние шеренги, находившиеся в наименьшей опасности, так испугались приближения противника?

В рассказе Юстингера заключается явное противоречие, легко, однако, объяснимое взаимным противодействием двух различных источников. Из "Conflictus" он почерпнул, что одержавшая в дальнейшем победу баталия не заметила бегства других, а из устной традиции - оправдание, что эти другие приняли, обратное движение камнеметальщиков за бегство.

Но рассказ станет понятным лишь в том случае, если предположить, что здесь речь идет о двух различных баталиях, из которых одна, обратившаяся в бегство, стояла за другой настолько в стороне, что не была видна ею.

К этому присоединяются еще два других момента. В "Conflictus" говорится, что местный проповедник Базельвинд, сопровождавший с просфорой армию, попал в руки врагов и подвергся осмеянию. Как могло это произойти? Если бы проповедник был послан в качестве парламентера и вопреки международному праву был ими задержан, то рассказчик не умолчал бы об этом. Единственно возможным объяснением мне представляется следующее он находился среди "невооруженных", обратившихся в бегство, т.е. в обозе, а значит враги появились у обоза, т.е. в тылу главной баталии. Вследствие же того, что в бегстве принимал участие не только обоз, но и большое количество воинов, здесь, значит, речь идет не о задних шеренгах главной баталии, а об особом корпусе, который, будучи сам атакован во фланг или с тыла, не смог бы перейти в контратаку против фрейбуржцев.

Только при условии, что это была отдельная баталия, нам станет понятно определенное указание нашего источника, что бежавших было 2 000 человек. Если бы рассказчик определял эту цифру приблизительно, то безусловно он или совсем не указал бы ее или уменьшил, так как мы видим, сколько стараний прилагает он, чтобы в возможно более мягком свете изобразить это неприятное событие, для чего он прибегает к версии - можно смело сказать фикции - о том, будто бы они снова вернулись в сражение. Только наличие целой баталии известной численности могло привести рассказчика, далекого от прямой неправды, к указанию определенного числа. У Юстингера цифра уже выпала и вместо этого появился оправдательный мотив, будто они приняли движение камнеметальщиков за бегство. Юстингер, нам кажется, уже сам не знал, что в бегстве принимал участие весь арьергард; он также вычитал в "Conflictus", что это были задние шеренги главной баталии, и старался смягчить рассказ "Conflictus" о том, что главная баталия не заметила бегства, мифическим рассказом со слов начальника "хорошо, что зерно отделено от мякины", вложив эти слова в уста третьего лица.

Еще "Conflictus" сообщил, а Юстингер это приукрасил, что союзники Фрейбурга атаковали не сразу, а перед фронтом противника "высокомерно вели себя, кичились своим рыцарством и подчеркнуто проявляли свою неприязнь". Далее он ясно говорит, что сражение разыгралось только вечером "после вечерни". Это обстоятельство требует пояснения. Действительно, случается, что две армии стоят друг против друга и каждая ждет атаки другой. Но здесь было совершенно ясно, что если фрейбургцы не начали отступления, то они должны были атаковать. Промедление отразилось бы на духе войск, поскольку они видели, что их командиры испугались хорошей позиции бернцев. Кроме того, гарнизон Лаупена мог каждую минуту заметить происходившее, сделать вылазку и появиться в тылу союзников.

Несмотря на это, пауза продолжалась все же довольно долго; она понятна только в том случае, если тем временем специальный отряд совершил обход, а опытные начальники для поддержания духа своих воинов заполнили паузу всякими играми.

В конце рассказа Юстингер отмечает еще, что разбитые рыцари бежали в разных направлениях немцы - вниз от Лаупена через Саану, а романцы - вверх от Лаупена через Сензе. На основании такого различия в направлении бегства можно заключить, что уже во время сражения были различные направления, другими словами один отряд был тем самым корпусом, который совершил обход.

Как же, однако, объяснить определенное указание "Conflictus" о том, что бернцы построились в одну баталию? Повествователь - плохой латинист. Поэтому слово "unus" явилось у него простым переводом немецкого неопределенного члена, подобно тому как он вслед за этим пишет "ad unum parvulum collem", где он безусловно не думает подчеркнуть, что бернцы стояли на одном холме20. Неприятельская армия растянулась, очевидно, на большом пространстве; в противовес этому повествователь хотел подчеркнуть незначительную, сомкнутую баталию бернцев и забыл упомянуть, что они были разбиты на 3 баталии, так же как он не упоминает безусловно имевшуюся особую баталию из жителей лесных кантонов (вальдштедцев). Хроникер, лично присутствовавший при это" и рассказавший это автору "Conflictus", естественно находился под впечатлением победоносной главной баталии и рассказал только о ней. Составитель же был духовным лицом, мало понимавшем в военных делах, и плохим критиком; поэтому он не был застрахован от ошибок, особенно в отношении того, что его не интересовало. Что 3 000 не заметили бегства 2 000, является фактом, который мы можем у него почерпнуть как нечто совершенно достоверное, а образовали ли бернцы 2 или 3 "незначительные баталии" - было и ему самому неясно.

То, что бежал арьергард, я заключаю из рассказа Юстингера о том, что сначала был спор, кому предоставить инициативу сражения, причем бернцы, в конце концов, предоставили это дело вальдштедцам. Такого спора в буквальном смысле не могло быть, так как бернцы ведь хотели не наступать, а занять оборонительную позицию. Этот рассказ является фантастическим изменением, легендарным превращением того факта, что авангард был образован из вальдштедцев, на долю этого авангарда по тому расположению, которое было занято тремя баталиями, но которое мы в деталях уже не можем узнать, вероятно, и должен был пасть бой с главными силами рыцарей.

Рюстов в "Истории пехоты", т. I, стр. 154, из рассказа Юстингера о метании камней и отходе захотел вывести заключение о каком-либо особом маневрировании. Он думает, что когда неприятельская пехота приготовилась перейти в атаку, Эрлах заметил, что он "забыл" обеспечить себе господство на возвышенности и поэтому приказал своей "фаланге" повернуть и подняться, примерно, на 100 шагов выше, дабы иметь разбег сверху. Это толкование представляется мне невозможным во всех отношениях. Слова Юстингера явно очень неопределенны, но они ни в коем случае не говорят о том, что вся пехота должна была сделать обратное движение к тому же такое движение на виду приближавшегося неприятеля выполнимо только прекрасно дисциплинированными войсками, а отношении народного ополчения оно так же невероятно, как и то, что полководец, уже когда армия развертывалась, заметил, что в 100 шагах позади имеется лучшая позиция.

В виде примера, как быстро действительная историческая традиция выветривается и становится фантастичной, стоит еще добавить, что Чуди (Tschudi)21 дает швейцарцам при Моргартене метательные копья, коих они никогда не имели, а при Лаупене даже своего рода боевые колесницы с серпами "denn si hattend у sin hцrwagen lassen machen, die stiessends ungestemlich den Vienden ir Ordnung. Dieselben Wдgen waren gemacht, dass sie nit wider hinder sich gan m^htend hiermit zertrentend sie den Vienden Ir Ordnung und brachtends in die Flucht".

 

⇐ Предыдущая135136137138139140141142143144Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: