Обвинения и первые допросы

 

Письмо от 14 сентября 1307 г., в котором король приказал аре­стовать тамплиеров, было составлено весьма искусно. Якобы внача­ле король не хотел верить слухам. Но мало-помалу «родились пред­положения и сильные подозрения». Тогда он решил установить истину, и «чем шире и глубже мы изучали, как будто подкапываястену, тем ужаснее становились мерзкие дела, на которые мы натал­кивались». Ему ничего не оставалось, как перейти к действию. Что касается средств, которые пришлось применить, чтобы выявит!, правду, то текст совершенно откровенен:

 

понятно, что всю правду невозможно открыть, иначе как взяв под подозрение всех, и что если и есть невиновные, то важно, чтобы они были проверены как золото в тигле и оправданы судом, который настоятельно необходим...

 

Королевские распоряжения без обиняков предписывали «при необходимости» применять пытки (р. 19-23).

После появления первых признаний обвинения обрели почву. Начиная с августа 1308 г., когда папская власть взяла дело в свои руки, обвинения были объединены в пятнадцать статей, включав­ших восемьдесят восемь (или восемьдесят семь) вопросов в судеб­ной процедуре против личностей, или сто двадцать семь — против ордена⁴⁸⁸. Следуя за Малкольмом Барбером, можно свести все эти статьи к семи основным положениям:

— Тамплиеры отрицают Христа, которого считают ложным проро­ком, распятым за собственные грехи, а не во искупление грехов человечества. Во время своих церемоний они топчуткрест, плю­ют и мочатся на него.

— Они поклоняются идолам, кошке и голове с тремя лицами, кото­рыми они подменяют Спасителя.

— Они не верят в таинства, а священники ордена во время мессы «забывают» произнести формулы пресуществления.

— Магистры и сановники ордена, будучи мирянами, отпускают братьям грехи.

— Тамплиеры практикуют непристойные и гомосексуальные обычаи.

— Они обязуются способствовать обогащению ордена любыми средствами.

— Они тайно собираются по ночам; всякая огласка относительно капитулов строго наказывается вплоть до смерти.

Пятнадцатого октября 1307 г., выступая перед собранием нотаб­лей в Нотр-Дам, Гильом де Ногаре черпал свои аргументы в оправ­дание ареста из аналогичного арсенала. Сначала агенты короля, по­том инквизиторы вырвали у тамплиеров признания, требовавшиеся, чтобы подкрепить обвинения.

В Париже допросы начались уже через неделю после ареста. В октябре и ноябре было принято сто тридцать восемь свидетель­ских показаний, к которым нужно прибавить еще девяносто четыре, полученных в провинции. Краткое исследование Малкольма Барбера, начавшего с парижских показаний, показывает, что речь шла о людях, средний возраст которых составлял сорок два года, а боль­шинство принадлежало к числу братьев-сержантов или братьев-слу­жителей. Сто тридцать четыре из ста тридцати восьми частично или полностью подтвердили обвинения, выдвинутые против их ордена. В провинции некоторое время держались тамплиеры Кана. Два не­мецких тамплиера, допрошенных в Шамоне, все отрицали.

Все, от пастуха из Божи до великого магистра Жака де Моле, в чем-то признавались, но ясно, что решающее значение для хода дела имели исповеди сановников. Именно здесь король и Ногаре до­бились самого явного успеха. Первым, 21 октября, сделал признание Жоффруа де Шарне, прецептор Нормандии. Ему было пятьдесят шесть лет, и он был принят в орден в Этампе за тридцать семь или тридцать шесть лет до этого...

 

Когда его принимали, ему принесли крест с изображением Иисуса Христа, и тот же самый брат, который его принял, велел ему не верить в того, чье изображение было перед ним, потому что это лжепророк, а не Бог. И тогда принимавший его брат заставил его трижды отречься от Иисуса Христа — по его словам, только устами, но не сердцем.

Когда его спросили, плевал ли он на само изображение, он под присягой сказал, что не помнит такого, и думает, что это потому, что они торопились.

Когда его допрашивали по поводу поцелуя, он сказал под присягой, что по­целовал магистра, который его принял, в пупок, и слышал, как брат Жерар де Созе, прецептор Оверни, говорил братьям, присутствовавшим на капиту­ле, что предпочитает совокупляться с братьями ордена, нежели предаваться разврату с женщинами, но сам он этого никогда не делал, и никто никогда его к этому не принуждал (р. 31-33).

 

Признание Гуго де Пейро, который в качестве генерального дос­мотрщика ордена присутствовал при сотне вступительных церемо­ний, безусловно, навредило ордену больше всего. Он сказал почти то же самое, что и Шарне, и уточнил, что сам принимал братьев таким же точно образом, «потому что таков был обычай согласно уставу ордена».

 

Когда его спросили, уверен ли он в том, что все братья вышеназванного ор­дена были приняты таким же образом, он ответил, что он так не считает. Од-нако впоследствии, в тот же день представ перед вышепоименованным чле­ном комиссии, нами, нотариусами, и нижеподписавшимися свидетелями, он добавил, что плохо понял и плохо ответил, и под присягой подтвердил свою уверенность в том, что всех принимали скорее таким же образом, чем ка­ким-то другим, и что он сказал это, чтобы уточнить свои показания, а не от­казаться от них (р. 41-43).

 

И какое значение на фоне этих признаний могли иметь показа­ния Жана де Шатовилье, который на допросе 9 ноября отверг все обвинения, выдвинутые против ордена Храма?

Двадцать четвертого октября Моле подтвердил заявленияШарне и Пейро; на следующий день он публично повторил свое призна­ние в присутствии магистров Парижского университета. При этом он велел всем братьям говорить всю правду, т. е. сознаться во всем, что полностью сломило всякую волю к сопротивлению. Двадцать шестого октября торжествующий Филипп Красивый снова написал королю Арагона.

Формально у последнего не было никаких оснований возражать против судебной процедуры, осуществленной в Париже, так как допро­сы проводили инквизиторы Гильом Парижский и Николь д'Эннеза. Но в провинции, прежде чем предстать перед судом инквизиции, там­плиеры сначала проходили через руки королевских агентов. В Кагоре заседания шли под председательством сенешаля, и его подчиненные предварительно угрожали обвиняемым истязаниями, показывая им пыточные инструменты. Этого часто оказывалось достаточно: в 1308 г. прецептор Жантье в Лимузене сказал, что сдался при одном виде этих орудий. Нужно также учитывать и условия содержания: секретность, хлеб и вода в продолжение долгих дней, плохое обра­щение, унижения: в Кагоре Ато де Сальвиньи провел четыре недели в кандалах, питаясь хлебом и водой.

Пытки применялись к особо упорным или сомневающимся, т. е. к тем, кто, так или иначе, воздерживался от признаний. Приведен­ный выше отрывок из признания Гуго де Пейро наводит на мысль, что он оказался в их числе. Это еще более явно в случае Римбальда де Карона, прецептора Кипра: когда его допросили утром 10 ноября, он все отрицал, допрос был отложен, а вечером, когда он возобно­вился, Римбальд подтвердил все, что от него хотели. Прецептор Дузана, Итье де Рошфор, подвергся пытке вторично, уже после признания, так как его палачи заподозрили, что он не сказал всего, особенно об идолопоклонстве.

Теперь пришло время задаться вопросом о реальности этих об­винений, т. е. о проблеме невиновности или виновности тамплиеров. Однако важно показать, что эти непомерные обвинения не отлича­лись новизной и Ногаре с подручными почерпнули их из проверен­ного арсенала борьбы с ересями. И в этом они не были первопроход­цами: епископ Памье Бернард Сессе в 1301 г. и папа Бонифаций VIII в 1302-1303 гг. уже успели прибегнуть к накопленному в этой облас­ти опыту. Во всех этих судебных делах ощущается усмешка Ногаре, метод которого состоял в том, чтобы превратить противника — будь он сам папа — в еретика. И тогда он без промедления обращал в свою пользу страхи и панику, которую вызывало одно упоминание о ереси у средневековых людей.

Письмо папы Григория IX описывает характерные черты люциферианской ереси, раскрытой в Германии в 1253 г.: среди них зна­чится отрицание Христа и креста, идолы (жаба или черная кошка, воплощение Люцифера), сексуальное и гомосексуальное распутство, тайны, ночные сборища. Малкольм Барбер предлагает яркое срав­нение между этим описанием и обвинениями против тамплиеров⁴⁸⁹. К этой давней основе прибавились некоторые свежие элементы или, по крайней мере, новая трактовка старых претензий, отождест­вляющая их с магией, колдовством или ересью. «Большие француз­ские хроники» представляют список из одиннадцати статей обвине­ния. Среди них мы находим, например, поклонение черной кошке и непристойный поцелуй в анус, который не фигурирует в списке из ста двадцати семи статей 1308 г.

Эти обвинения необходимо рассматривать как по отдельности, так и в качестве единого целого. Каждое из них соотносилось с чем-то хорошо известным и доступным пониманию большей части населения.

Пункты об отрицании креста и жертвы Христовой заставляют вспомнить о верованиях катаров и, сверх того, соотносятся с религи­ей ислама. К тому же обвинение в идолопоклонстве наводит на мыс­ли о мусульманах, которые на Западе воспринимались как язычни­ки. Черная кошка вполне традиционно считалась воплощением демона.

История магической головы тамплиеров соотносится с народны­ми верованиями, начиная с античной легенды о Персее и Медузе, которая была хорошо известна в эту эпоху.

Итальянский нотариус Антонио Сиччи из Верчелли, который в течение сорока лет состоял на службе у тамплиеров Сирии, допро­шенный 1 марта 1311 г., оставил нам ее наиболее полную версию:

 

Я несколько раз слышал о том, что произошло в Сидоне. Некий дворянин из этого города любил одну благородную женщину из Армении. Он не знал ее при жизни, но когда она умерла, он тайно осквернил ее труп в гробнице в ту самую ночь, когда ее похоронили. Совершив это дело, он услышал голос, сказавший ему: «Вернись, когда придет время родов, потому что тогда ты найдешь голову, дочь твоего семени». Когда время настало, рыцарь вернул­ся к гробнице и нашел человеческую голову между ног погребенной женщи­ны. Снова послышался голос, который произнес: «Береги эту голову, потому что от нее к тебе придут всяческие блага». В ту пору, когда я слышал об этом, прецептором этого места (Сидона) был брат Матью, уроженец Пикардии. Он побратался с правившим в то время султаном Вавилона (Каир), так как каждый выпил крови другого, в знак того, что они считают друг друга братьями⁴'⁰.

 

Сама история уже была рассказана Готье Мапом в 1182 г. и Жерве де Тильбери, а в XIII в. получила распространение в модных рома­нах. Две постоянные величины этого повествования — сексуальное извращение с насилием над умершей и магическая голова, насылаю­щая смерть своим взглядом и дающая неуязвимость своему облада­телю, сколько бы он ее у себя не держал. Голова Медузы является устрашающим символом женского пола, а легенда о Медузе пред­ставляет собой «выражение вымыслов, связанных со страхом перед женщиной, и тут совершенно естественно находит себе место тема совокупления с мертвой, инцеста и содомии»⁴⁹¹.

Соломон Рейнах продемонстрировал то, как эта легенда могла оказаться связанной с тамплиерами. Он обнаружил следы этой исто­рии в Северной Сирии за столетие до процесса: Персей сделался ры­царем, а рыцарь означал рыцаря Храма par excellence. На Востоке рассказывали о том, что магическую голову прячут рыцари, и это, разумеется, были тамплиеры. Они тайно обратились в ислам и по­клоняются этой голове как идолу, кроме того, голова эта именова­лась Магометом, а затем, в результате искажения, Бафометом. Она используется во время посвящения тамплиеров, которые носят во­круг талии шнурочки, которые сначала прикладывают к ней. «И говорят, что эти шнурочки клали и обвивали вокруг шеи идола, имевшего вид человеческой головы с большой бородой. И они целовали эту голову и поклонялись ей на своих провинциальных капитулах», - говорится в приказе об аресте от 14 сентября 1397 г. (р. 29).

Таким образом, здесь мы снова возвращаемся к исламу: текст нотариуса Сиччи ясно подразумевает, что поклонение голове является знаком обращения в ислам. Ношение шнурочков недвусмысленно соотносится с учением катаров, поскольку в этой религии оно символизировало получение «утешения» (сопsоlатепtит).

Отсутствие формулы освящения во время мессы, в результате его последняя лишается всякого смысла, можно было истолковать по-разному. В понимании народа это еще одно свидетельство совпадения с верой катаров, отрицавшей действительность таинств. Для более просвещенных умов отсутствие формулы пресуществления означало, что Христос не присутствует на мессе во плоти, что делает ее осмысленной. В частности, заупокойные мессы, совершавшиеся капелланами Храма, ничего не стоили, а сопровождавшие их приношения, милостыня и пожертвования были тщетными. Семьи, которые приносили эти дары, были ограблены и имели право потребовать у ордена Храма отчета.

Подведем итог: действие освященной просфоры заключается в том, чтобы отгонять демонов и колдунов, а тамплиеры отказались от освящения, потому что сами — демоны и колдуны.

Что касается обвинения в гомосексуализме, то здесь корни ухо­дят в библейскую историю о Содоме, городе, зараженном грехом и наказанном за это Богом. Естественная для средневековья логика привела к тому, чтобы связать с тем же грехом падение Акры и ги­бель латинских государств на Востоке. И если бы мудрый король Филипп не принял мер предосторожности, Францию - королевство Святого Людовика - постигла бы такая же участь. Можно вернуться к катарам: «совершенные» всегда ходили парами, и к исламу: в тор­говле рабами особенным спросом пользовались молодые юноши.

Обвинения, выдвинутые против тамплиеров, образуют единое целое, призванное дискредитировать орден, сблизив его с еретика­ми, в частности катарами, и представив доказательства его полного искажения исламом. Примешав к ереси магию и колдовство, Ногаре с подручными надеялись одним махом поставить себе на службународные предания и идеи, распространившиеся в интеллектуаль­ном мире во второй половине XIII в. Уточним, что эти идеи по повод) магии и колдовства в действительности не были новыми, но опира­лись на новые авторитеты, например св. Фому Аквинского. Постара­емся также не слишком спешить в поиске истоков представления о тождественности колдовства и ереси. Только в конце XIV и начале XV вв. Церковь назвала ересью колдовство и, в более общем смысле, целый ряд народных суеверий, и начала их преследовать с тем же пылом, с каким прежде преследовала собственно ересь (см., напри­мер, процесс Жанны д'Арк). В 1310 г. мы еще находимся на этапе охоты на еретиков, а охота на ведьм развернулась только в конце средневековья и в эпоху Ренессанса (да, да!)⁴⁹².

Теперь «горькие подозрения» Филиппа Красивого получили подтверждение благодаря многочисленным и совпадающим по со­держанию признаниям. Они были тем весомее, что изобличали по­ступки и обычаи, согласные с общими верованиями своего времени, что не могло не поколебать самых убежденных скептиков: князей и папу. Однако, несмотря ни на что, дело затянулось — к великому недовольству короля и его приближенных. При всем совершенстве запущенного механизма, он застопорился.

⇐ Предыдущая31323334353637383940Следующая ⇒

Поделиться: