 |
«Русские татары»
|
|
|
|
Жизнь в плену подействовала на Василия Васильевича довольно неожиданным образом. Он полюбил татар и всё татарское.
К тому времени на Руси уже начало складываться важное сословие – «служилые татары». То были потомки знатных ордынцев, которые в период смуты оказались приверженцами проигравшей стороны и ушли из степей в поиске пристанища. Было немало и таких, кто просто счел более выгодным служить богатому московскому государю, а не беднеющим и мельчающим Чингизидам.
Переселяясь на Русь, мурзы получали поместья, а царевичи – целые волости. Эта тенденция возникла еще в конце предыдущего столетия, когда Тамерлан разгромил Тохтамыша.
Но в 1445 году случилось целое татарское нашествие – только не военное, а мирное. Василий Васильевич привел с собой из плена около пятисот ордынцев, и речь, видимо, идет лишь о знатных людях, каждого из которых сопровождала челядь, а то и собственная дружина.
Государь дал всем им земли, а некоторым и видные должности. Увидев, как хорошо устроились на Руси переселенцы, за ними потянулись из Орды другие татары – и тоже встретили радушный прием.
Некоторые из новых московских подданных сразу же крестились, были и такие, кто еще долго сохранял верность исламу. Множество княжеских и дворянских родов позднейшей Российской империи вели родословную от ордынцев, гордясь своим древним и почтенным происхождением.
Самый известный из татар, прибывших с Василием II, – царевич Касим, сын Улуг-Мухаммеда. Он получил Городец Мещерский (после смерти царевича город в его честь был назван Касимовым). Там образовалось целое ханство, вассальное по отношению к Москве. Для престижа великого князя это имело немалое значение: родной брат нового казанского хана состоял в подданстве московского государя.
|
|
|
В это время при великокняжеском дворе входят в моду татарская одежда и обычаи, а также тюркский язык.
Надо сказать, что «служилые татары» стали огромным приобретением для молодого государства. Поощряя это сословие, Василий Васильевич поступил мудро, что с ним случалось нечасто.
Расселенные вдоль восточных русских рубежей «свои татары» стали хорошей защитой от «чужих татар».
Уже в 1449 году царевич Касим разгромил войско своих бывших соотечественников, явившееся пограбить русские земли. В дальнейшем такое происходило неоднократно.
Была от «русских татар» и еще одна государственная польза, в исторической перспективе, быть может, более существенная.
Исконные бояре слишком привыкли к древним вольностям. Поссорившись с великим князем, они могли уйти от него к другому государю, да и держались с верховной властью подчас чересчур независимо, памятуя о своих былых заслугах перед престолом.
У татарских вельмож была иная выучка. Они воспитывались в ордынских традициях, а там со времен Чингисхана каждый, от последнего пастуха до царевича, считался рабом хана. Воля государя была законом.
С такими слугами московскому великому князю жить было удобнее, чем со строптивыми боярами. Теперь появилось на кого опереться в случае конфликта со своим окружением.
Засилие чужаков, разумеется, вызвало у русских удельных князей и бояр недовольство.
Пошто еси Тотар привел на Русскую землю, и городы дал еси им, и волости в кормленье? – жаловались они. – А Тотар любишь и речь их любишь паче меры?
Этим разбродом и воспользовался Дмитрий Шемяка. Операция, которую он осуществил в следующем 1446 году, на современном языке называлась бы «государственным переворотом».
Сначала он запустил слух, что Василий во время пленения якобы пообещал татарам отдать всё московское государство, а взамен согласился получить в личное владение одно только тверское княжество. Потом Шемяка стакнулся с несколькими удельными князьями, приобщив их к заговору.
|
|
|
Нашлись у Шемяки тайные сторонники и в непосредственном окружении великого князя.
В феврале они сообщили Дмитрию Юрьевичу, что государь с малой свитой поехал молиться в Троицкую обитель и там его легко взять.
Первым делом, пользуясь отсутствием Василия Васильевича, Шемяка внезапным ночным ударом захватил столицу, где у него было немало сторонников. Бояр, оставшихся верными великому князю, арестовали; семью Василия взяли под стражу; забрали и государственную казну.
Той же ночью в монастыре был схвачен ни о чем не подозревавший Василий. Его доставили в Москву и поступили с ним так же, как он обошелся с Косым, – выкололи глаза. С этих пор к Василию пристало прозвание «Темный», с которым он и остался в истории.
Московские бояре и великокняжеские слуги поделились на тех, кто присягнул новому правителю, – и на тех, кто предпочел уехать прочь.
Дело Василия выглядело окончательно проигранным. Искалеченный, беспомощный, он был отправлен вместе с женой в Углич, под караул.
Сильно жалеть его трудно, поскольку по части злодейств он нисколько не уступал своим врагам. Например, весьма подозрительной выглядит ранняя смерть Дмитрия Красного, скоропостижно и очень удобно скончавшегося несколькими годами ранее. (Впрочем, если это было убийство, его вполне мог совершить и Шемяка, у которого с братом были свои счеты. )
Наконец Дмитрий Юрьевич добился того, к чему давно стремился. Теперь никто – ни Василий II, ни родные братья – не могли оспорить у него власть.
И все же в Москве новый великий князь чувствовал себя неуютно. Он был здесь для всех чужим. Окруженный людьми, большинство которых служили ему поневоле, Шемяка страшился измены. Верность он покупал, потакая удельным князьям и боярам, делая им щедрые подарки и идя на всевозможные уступки. Власть его была непрочной.
Чтобы не настраивать против себя сильных, он всегда брал их сторону, если возникала какая-нибудь судебная тяжба с людьми рядовыми, – возможно, именно с тех пор в русский язык вошло идиоматическое выражение «Шемякин суд».
|
|
|
Поскольку многие бояре симпатизировали несчастному Василию Васильевичу и ходатайствовали за него, Шемяка был вынужден пойти им навстречу.
Осенью 1446 года он отправился в Углич с пышной свитой и устроил целое представление, прося прощения у слепого узника. Василий хорошо понимал цену этого покаяния и униженно кланялся, благодаря «государя» за милосердие: его-де, злодея и беззаконника, вообще надо было казнить смертной казнью, а всего лишь ослепили, спасибо большое.
«Глаголюще же к нему, слезам текущим от очию его», – умиленно описывает летописец эту трогательную сцену, кажется, забыв, что очей у Василия уже не было. Зрителям смирение низвергнутого монарха понравилось: «И плакахуся вси, смотряюще его».
Примирение сопровождалось пиром и некоторой торговлей, в результате которой Темный получил свободу и дальнюю Вологду в качестве вотчины, а взамен выдал «проклятые грамоты», что было обычной для подобных случаев практикой: подписавший такой документ объявлял, что в случае клятвопреступления на нем «не буди милости Божьей и Пречистые его Богоматере, и молитв великих чюдотворцев земли нашия», равно как и «благословениа всех епископ земли Русскиа».
Как только бедный калека вышел на волю, его смирение бесследно исчезло. Прежде всего он заручился поддержкой тверского князя, пообещав женить на его дочери своего старшего сына (в ту пору семилетнего). Потом немного подождал, пока соберутся сторонники – бояре, не признавшие Шемяку или отошедшие от него, и пошел с войском на Москву. «Служилые татары», продолжавшие считать своим государем того, кто привел их на Русь, поддержали мятеж, или, вернее, реставрацию.
У Шемяки было время подготовиться. Он тоже вооружился и двинулся навстречу Василию Темному, совершив вечную ошибку некрепко сидящих правителей: оставил столицу без присмотра. Стоило небольшому отряду воинов Василия Васильевича проникнуть в город, и там немедленно поднялись сторонники свергнутого государя. Сопротивления не было. Слуги Шемяки разбежались, и Москва провозгласила верность Темному.
Оказавшись меж двух огней, Шемяка понял, что всё пропало. Его войско редело и разбегалось. Он ретировался в свою Галицкую вотчину, но увидел, что там ему тоже не удержаться, и отступил на север.
Дело его было проиграно. Вскоре ему пришлось просить мира. Он соглашался признать Василия «господином и старшим братом», вернуть всю казну, отдать все земли, захваченные в личную собственность во время московского княжения, и просил лишь сохранить за ним старые вотчины.
На том и срядились.
|
|
|
