 |
«Малая война» в Прибалтике 1701–1704 гг.
|
|
|
|
В октябре большая русская армия (12 тысяч в осадном корпусе и еще 20 тысяч на подступах) появилась у серьезной крепости Нотебург, защищавшей вход в Неву со стороны Ладожского озера. Эта твердыня была ключом ко всей Ингрии, но шведы держали там малочисленный гарнизон. Правда, стены были крепки, пушек много, а сама крепость находилась на острове, поэтому взять ее оказалось очень непросто. После двухнедельного обстрела из крупнокалиберных орудий войска пошли на штурм – на лодках, с лестницами. Шведы, которыми руководил родной брат ливонского командующего подполковник Густав Шлиппенбах, полегли почти все (из четырехсот пятидесяти уцелело меньше сотни), но дорого продали свои жизни. Русские взяли Нотебург после тринадцатичасового штурма, положив две тысячи человек. Петра потери не расстроили – он торжествовал, что «жестокий орех счастливо разгрызен», и на радостях даже отпустил с почетом горстку захваченных пленных. Крепость так и была наречена: Шлиссельбург, Город-Ключ. (Пристрастие Петра давать географическим пунктам иностранные имена, вероятно, объяснялось внутренним желанием превратить Россию в этакую новую Германию, где всё будет не так, как в старом нескладном Московском царстве, а геометрически ровно, по-военному дисциплинированно и по-европейски называться. )
Взятие Нотебурга действительно было важным стратегическим шагом. Выход к морю теперь закрывала лишь крепостца Ниеншанц, и этот орешек «жестоким» не являлся. Сюда Петр в конце апреля 1703 года прибыл с 25-тысячной армией, и после недолгого обстрела комендант без боя выговорил почетную капитуляцию.
Четырьмя днями позже бой все же состоялся – небольшой, но исторический. Не подозревая о падении Ниеншанца, в Неву вошли два маленьких шведских корабля (десять и восемь пушек). Русские взяли их внезапным абордажем, на лодках – этот скромный успех считается первой победой отечественного флота. Петр, конечно, не мог упустить такого случая – исполнилась его давняя мечта о настоящем, а не потешном бое на воде. Самодержец всея Руси находился в одной из лодок, которые непосредственно участвовали в схватке. Сам он потом напишет: «Понеже неприятели пардон зело поздно закричали, того для солдат унять трудно было, которые, ворвався, едва не всех покололи; только осталось 13 живых»; гордый царь объявил эту стычку «никогда бываемою викториею».
|
|
|
Этот эпизод интересен с точки зрения спора о петровской храбрости. Когда царь паниковал, как это произошло под Нарвой и повторится позднее, это всегда был страх не за свою жизнь, а за провал дела, которому он себя посвятил, и еще, видимо, желание уйти от ответственности за поражение. Если же риск касался только его самого, Петр обычно выказывал себя храбрецом.
К этому времени царь уже твердо решил основать русский порт где-то неподалеку. Ниеншанц показался ему неподходящим (сейчас это северо-восточная окраина Санкт-Петербурга). Новую крепость заложили 16 мая 1703 года несколько ниже по течению Невы, на острове побольше, который нарекли Петропавловским в честь апостолов Петра и Павла, а будущий город – Петрополем, вскоре переименовав на немецкий лад в Питербурх, а затем более торжественно в Санкт-Петербург. «Между островы теми малый есть островец, на самом разсечении полуденныя и средния струи стоящий; тот островец судился быти угодный к новой крепости, понеже и мал собою, так что лишней на нем земли, кроме стен градских, не останется; и однак не так мал, чтоб не доволен был дать на себе места фортеции приличнаго, и вкруг себя глубину имеет корабельным шествиям подобающую», – торжественными словесами описывает высокопреосвященный Феофан Прокопович основание будущей столицы Российской империи.
|
|
|
Прежде всего новому городу нужно было обеспечить защиту от шведского нападения – главным образом с моря, поскольку флота у русских не было. В том же году на острове Котлин, прикрывающем фарватер, начали строить крепость Кроншлот («Коронный Замок»), а на Ладоге, близ крепости Олонец, наскоро поставили верфь и литейный завод для изготовления пушек. По Неве корабли могли оттуда идти до Финского залива. Первым военным судном будущего Балтийского флота стал фрегат «Штандарт», спущенный на воду уже в сентябре 1703 года.
На суше фельдмаршал Шереметев тем временем занимал маленькие шведские крепости, отодвигая границу все дальше от «Питербурха».
В это горячее время Петр отлучился в Воронеж, чтобы основать новую большую верфь и опять закладывать корабли, которые сгниют без пользы в речной воде. Эти фантомные боли будут истощать казну еще в течение нескольких лет.
Однако скоро царь вернулся на северо-запад и стал готовиться к новой кампании. Окрепшая уверенность русской армии и накопленный боевой опыт позволяли браться за более крупные задачи.
Победы, одержанные Россией в следующем 1704 году, можно считать уже не маленькими, а «средними».
Таковых было две.
Сначала взяли Дерпт (нынешний эстонский Тарту) – большой и важный город. Гарнизон здесь был вдесятеро сильнее, чем в Нотебурге, который так дорого дался Петру два года назад, но осадное мастерство русских очень выросло. Шереметев встал под городом в начале июня и вызвал неудовольствие государя своей медлительностью, так что Петр взял руководство в свои руки. 3 июля началась канонада и продолжалась 10 дней, потом войска пошли на штурм и после 10-часового боя, потеряв людей не больше, чем в маленьком Нотебурге, и истребив две трети шведов, заставили остальных сдаться.
Одновременно войска осадили Нарву.
Теперь дело пошло совсем иначе, чем четыре года назад. Порох был качественный, осадных орудий хватало. Тот же комендант Горн, произведенный Карлом в генералы, на предложение сдаться ответил пренебрежительно и скоро получил урок, из которого стало ясно, что русские уже не те, что прежде.
|
|
|
Инсценировка, разыгранная у стен Нарвы 8 июня, была удивительна и по своей дерзости, и по чистоте исполнения.
Зная, что крепость ждет подмоги извне, Петр переодел четыре полка в синие мундиры, издали похожие на шведские, и изобразил попытку прорыва. Горн никак не ожидал от презренных варваров подобной изобретательности и выслал в поддержку большой отряд, который понес серьезные потери, а командир даже угодил в плен. Петр очень веселился, что «умных дураки обманули».
Поручить командование трудной осадой отечественному генералу царь все же не решился. Он по-прежнему свято верил в «настоящих европейских полководцев» и доверил управление австрийцу Георгу Огильви, незадолго перед тем переманенному на русскую службу за большие деньги. Ценность Огильви состояла в том, что он успел поучаствовать в Войне за испанское наследство и успешно осаждал там крепость Ландау. Одним словом, это был совсем не герцог де Круи, и со своей задачей австриец хорошо справился.
9 августа после кровавого, но короткого штурма крепость пала. Рассказывают, что Петр лично влепил пленному генералу Горну пощечину – якобы за напрасное упрямство, но скорее всего в отместку за унижение четырехлетней давности.
Шлиппенбах предпринял попытку выручить Нарву, однако его Петр не боялся. Высланный навстречу русский корпус легко отбросил 4-тысячный отряд шведского генерала, а подкреплений ему взять было неоткуда.
Карл же выручать Нарву не явился. Он слишком увяз в Польше.
Сначала у шведского короля был очередной период апатии. Много месяцев после победы под Клишовом он почти не воевал, а пытался объединить всю шляхту против Августа. Задача была заведомо невыполнимой: Речь Посполитая по самой своей природе не умела быть единой, всегда находились партии, которые враждовали между собой. За это время саксонцы успели собрать новую армию и даже подошли к Варшаве, но это лишь вывело Карла из спячки. В апреле 1703 года он снова разбил фельдмаршала Штейнау (под Пултуском), уничтожив половину вражеского корпуса и потеряв при этом всего 18 человек убитыми. Но затем шведы осадили хорошо укрепленный Торн и застряли под ним. В осадах Карл был далеко не так хорош, как в открытом поле. Торн капитулировал только в октябре.
|
|
|
Кампания 1704 года началась с того, что Карл вдруг пошел на Львов, находившийся в стороне от главного театра войны. Королю сказали, что этот город никогда никем не был взят с боя, и Карл воспламенился. Львов он захватил лично, лихим кавалерийским наскоком, опять с минимальными потерями, а тем временем Август вернулся к Варшаве и даже занял ее.
Карл немедленно кинулся обратно, горя желанием сразиться, но саксонцы благоразумно отступили от столицы. Впрочем, недостаточно быстро: 28 октября шведский король разбил их под Пуницем и после этого вновь надолго замер.
Еще в феврале 1704 года его польские сторонники объявили Августа низложенным, а в июле шведы чуть не насильно усадили на трон Станислава Лещинского, малоизвестного и довольно тусклого молодого человека, единственное достоинство которого заключалось в том, что он очень понравился Карлу своей скромностью, похвальной нравственностью и в особенности привычкой спать на соломе. Дальнейшие события показали, что этих качеств недостаточно, чтобы усидеть на польском троне, даже при поддержке шведских штыков.
Целых восемь месяцев, пока Петр укреплялся в Ингрии и Ливонии, Карл стоял лагерем близ польско-саксонской границы. В ставку великого человека ездили посланцы от великих держав. Сам король-солнце Людовик XIV просил его о мирном посредничестве; перед Карлом заискивали Англия, Австрия и Пруссия. Последняя предлагала 20000 солдат в обмен на часть польской территории. Солдат Карлу всегда не хватало, но он отказался – он не мог так поступить со своим другом Станиславом. Со всеми ходатаями Карл держался заносчиво и в конечном итоге всех против себя настроил. Он был гениальным полководцем, но бездарным политиком.
К исходу 1704 года общая ситуация выглядела следующим образом.
В Польше враждовали между собой саксонская и шведская партии. Август собирал новую армию. Карл стоял у него на пути, загораживая путь к Варшаве, где сидел второй польский король Станислав. Конца этому противостоянию было не видно. Пользуясь тем, что враг надолго увяз на западе и оставил без поддержки свой ливонский корпус, русские оккупировали значительную территорию, заняли важные крепости и даже начали строить порт на Балтике. Петр, собственно, ничего больше от войны и не желал. Он готов был мириться, отдав Дерпт и Нарву – лишь бы сохранить драгоценный «Питербурх» и крошечный выход к морю.
|
|
|
Но Карл XII заканчивать войну и не думал.
Снова испытания
1705–1707
Петр хорошо понимал, что все его успехи в Прибалтике – не более чем задворки войны, главные события которой происходят в Польше, и как только Август прекратит сопротивление, вся мощь шведской армии обрушится на Россию. Поэтому летом 1704 года он заключил новый союзный договор, обязавшись давать на содержание армии польских сторонников Августа по 200 тысяч рублей ежегодно и прислать подкрепления. Князь Дмитрий Голицын и украинский наказной атаман Данила Апостол привели около 10 тысяч солдат и казаков, присоединившихся к саксонско-польскому войску. Русские солдаты командующему Паткулю очень понравились («так хороши, что лучше сказать нельзя»), казаки не очень («дикие люди»), а офицеры все еще были малокомпетентны, и пришлось менять их на немецких. Вошел в Польшу и вспомогательный русский корпус Аникиты Репнина, но действовал робко, ибо имел от царя инструкцию «не зело далеко зайти» и «избегать однакож излишней тягости». Петр по-прежнему опасался Карла и не хотел губить с трудом выпестованные полки.
Тем не менее у царя было уже достаточно веры в свои силы, чтобы вынашивать на 1705 год планы большого наступления. 60-тысячная армия под командованием двух фельдмаршалов, Шереметева и Огильви, готовилась к вторжению в Курляндию и Литву.
Однако скоро выяснилось, что русское войско пока не настолько хорошо, как казалось Петру. Отряженный в Курляндию Шереметев сошелся с одним из лучших шведских генералов Адамом Левенгауптом, противником более серьезным, чем Шлиппенбах. К тому же Борису Петровичу изменила всегдашняя осторожность. Прежде Шереметев вступал в бой, позаботившись об очень значительном численном превосходстве, но 19 июля 1705 года под Мурмызой он имел всего полуторное преимущество (двенадцать тысяч против восьми) и не оборонялся, а нападал. За излишнюю самоуверенность пришлось дорого заплатить. Не привычные к атаке русские действовали несогласованно, «бесстройно», после первого успешного натиска увлеклись грабежом обоза и в результате дали себя разбить, беспорядочно отступив и бросив часть пушек. По выражению Петра, «учинилась потерька»: Шереметев лишился четверти людей и сам был ранен. Эта неудача прервала долгую череду «маленьких и средних» побед. У Левенгаупта было слишком мало войск, чтобы противостоять главным силам русской армии, и ему пришлось отступить, оставив столицу Курляндии город Митаву, откуда Петр уже собирался повернуть в Польшу, на соединение с Августом, однако разразилась новая беда, куда более опасная, чем проигранный бой: в далеком тылу, в Астрахани, восстал стрелецкий гарнизон. Петр с его особенным страхом перед стрельцами пришел в такую тревогу, что послал в Астрахань с частью войск лучшего своего полководца Шереметева да и сам скоро уехал в Москву. Армия, оставшаяся под командованием фельдмаршала Огильви, прекратила наступление и встала в Гродно.
Начиная с осени 1700 года, когда разразилась война, мы следили лишь за ходом тяжелой борьбы со Швецией, но это не означает, что внутри России не происходило ничего примечательного. Кризис назревал уже давно. Восстание разразилось по той же причине, по которой государство сотрясалось мятежами при царе Алексее Михайловиче: бремя затянувшейся войны становилось непомерно тяжелым. Н. Костомаров пишет: «В средине государства, где было войско и где высший класс был за царя, взрыву явиться было неудобно. Бунты начали вспыхивать на окраинах». Можно добавить: на тех окраинах и в той среде, которая имела оружие.
Астрахань в этом отношении была особенно опасна. Удаленная от столицы и князь-кесаря Ромодановского с его шпионами, привыкшая к обособленному полуавтономному существованию крепость во времена разинской народной войны сдалась последней, продержавшись много дольше всех других очагов восстания. Теперь же положение усугублялось тем, что гарнизон здесь в основном состоял из стрелецких подразделений, не любимых Петром и платящих царю той же монетой. В 1705 году из-за оскудения казны стрельцам резко сократили жалованье, и без того мизерное.
Бунт, как часто бывало, начался со вздорных слухов: что шведы будто бы захватили царя в плен, а царские генералы перешли в чужую веру, потому в Астрахань скоро пришлют много немцев и всех девок насильно выдадут замуж за бусурман. Эта перспектива очень испугала астраханцев. Решили, что лучше уж насильно выдать дочерей за своих, и началась эпидемия скороспелых свадеб. В один июльский день в городе состоялось до сотни таких лихорадочных венчаний, за которыми, естественно, последовали угощения, так что к ночи перепилась вся Астрахань.
Воевода Тимофей Ржевский был всеми ненавидим за рьяную приверженность петровским новшествам, которые он внедрял с дурной жестокостью – выдирал бороды с кожей, не пускал в церковь одетых по-русски, ну и, как водится, бессовестно лихоимствовал. На воеводу и обрушилась нетрезвая ярость всеастраханской свадьбы. Стрельцы и горожане ворвались в цитадель, учинили разгром. Схватили и убили Ржевского, перебили еще множество немцев и разных начальников. После этого отступать стало некуда.
По памяти разинских времен город объявили казачьим, избрали на кругу старши́ ну – «умных людей», первым из которых считался купец Яков Носов. Умные люди надумали немного: послать кого-нибудь в Москву узнать, что там с царем, да позвать на подмогу соседей, донских казаков. Пока же из захваченной казны увеличили стрельцам жалованье.
Донские казаки на призыв не откликнулись и бунтовать не захотели (это случится чуть позже), так что к астраханскому восстанию присоединились лишь ближние городки. После этого астраханцы просто сидели и несколько месяцев ждали, когда прибудут карательные войска.
В общем, бунт получился всегдашний русский: небеспричинный, но бессмысленный и беспощадный. Петр зря так сильно испугался.
Шереметев шел через всю страну с большой воинской силой, но при этом имел приказ по возможности действовать не оружием, а уговорами. Лишь в марте 1706 года фельдмаршал наконец прибыл к Астрахани. Мятежники было поупрямились, но, когда начался бой, очень скоро сдались.
Дальше все тоже было обычно. Сначала власти делали вид, что никого строго наказывать не будут, затем потихоньку арестовали всех активных участников мятежа и отправили их по пытошным избам. От истязаний и на плахе погибло 365 человек.
Единственным результатом Астраханского восстания был срыв наступления в Польше.
Зато вторжением на территорию Речи Посполитой русские наконец добились того, что Карл вновь счел их достойными своего внимания. В канун нового 1706 года король, в нарушение обычного правила не воевать зимой, вдруг пошел на Гродно и оказался там очень быстро, 13 января. Петр, кинувшийся было из Москвы к армии, опоздал – его войско оказалось отрезано, шведы уже форсировали Неман. Август, находившийся в Гродно, поторопился оттуда уйти, захватив с собой почти всю русскую конницу. Он соединился со своей саксонской армией, но это его не спасло. 2 февраля под Фрауштадтом шведский генерал Реншильд, лихой кавалерийский генерал, действовавший в точности как его король, напал на основные силы противника под командованием генерала Шуленбурга и меньше чем за час, уничтожил или пленил почти всех солдат.
В конце боя произошел отвратительный эпизод, когда шведы перебили несколько сотен пленных русских солдат, сражавшихся за Августа. Те надели свои мундиры красной подкладкой кверху, чтобы выдать себя за саксонцев, которые носили красное. Обман был раскрыт, и в наказание за нарушение правил войны Реншильд велел устроить кровавую бойню. Была у этого зверства, вероятно, и другая причина: шведы хотели запугать русских, блокированных в Гродно.
Ужаса перед шведами и без того хватало. Август, во время сражения находившийся неподалеку с 12 тысячами войска, не посмел прийти на помощь Шуленбургу и поспешно отступил. А Петр из Минска слал командующему Огильви панические приказы: в сражение не вступать, из Гродно уходить, артиллерию при необходимости бросить. Огильви отвечал, что положение не так уж опасно, что для нападения на укрепленный город у Карла не хватит сил и с 40 тысячами хороших солдат можно держаться хоть до лета, когда подойдут свежие силы. «Что до лета хочете быть, и о сем не только то чинить, но ни же думать», – ответил Петр и уехал в Петербург. Почти в точности повторилась нарвская ситуация 1700 года: царь покинул свою армию, над которой нависал Карл XII.
Но армия была уже не та, да и командование получше.
24 марта, воспользовавшись началом неманского ледохода, который делал преследование невозможным, Огильви вывел из Гродно свое войско и потом не останавливался двенадцать суток, до самого Бреста. Петр праздновал спасение армии, словно великую победу (если сравнивать с ноябрем 1700 года, это действительно был большой успех). Время генеральной битвы с грозным врагом еще не пришло.
Разочарованный Карл вернулся в Польшу. Дал солдатам отдохнуть после тяжелого зимнего похода и отправился в Саксонию добивать Августа. Петр получил новую передышку.
Он воспользовался ею, чтобы усилить оборону Санкт-Петербурга, все еще очень уязвимого со стороны Карельского перешейка. В сентябре 1706 года царь лично повел армию на Выборг, единственную сильную шведскую крепость на финском театре войны. Там засел генерал Георг Майдель с тремя тысячами шведов. У Петра было 20 тысяч людей, но осада провалилась, и пришлось отступать – еще одна неудача, особенно болезненная для царя, потому что на сей раз он лично взял на себя командование.
Самое худшее, однако, было еще впереди.
После пяти с половиной лет Карл все-таки окончательно одолел давнего врага. Для этого понадобилось всего лишь оккупировать Саксонию – и курфюрст саксонский возобладал в Августе над королем польским.
24 сентября 1706 года был подписан мир.
Август принял все условия. Он признавал польским королем Станислава и отказывался от короны, разрывал союз с Россией, соглашался оплачивать содержание шведской армии и даже, покрыв себя бесчестьем, выдал Карлу служивших у него русских солдат вместе с зачинщиком войны Иоганном фон Паткулем, которого шведы предали мучительной казни.
Переговоры с Карлом велись втайне от Меншикова, который прибыл к Августу с подмогой. В результате возникла очень странная ситуация. Перемирие уже было секретно подписано, а военные действия еще продолжались, и 18 октября под Калишем ни о чем не подозревавший Меншиков даже одержал победу над шведским генералом Мардефельдом, с чем Августу пришлось поздравлять союзника (на самом деле уже бывшего). Когда же Меншиков увел свои полки на зимние квартиры, Август передал Карлу шведских пленных, и условия Альтранштадтского договора были обнародованы.
1706 год закончился для России ужасно. Теперь она оставалась со страшным врагом один на один. Нападение Карла XII было лишь вопросом времени.
А в следующем году снова грянули раскаты грома в русском тылу. Там разразилось новое восстание – опять на окраине, где было много привычных к оружию и враждебных Петру людей.
Как мы помним, в 1705 году Дон не откликнулся на призывы мятежных астраханцев, но теперь кончилось терпение и у казаков. Причиной тому были действия власти, отчаянно нуждавшейся в дополнительных доходах и людских ресурсах для ведения войны.
После покорения Азова вся Донская земля, раньше имевшая открытые границы, превратилась во внутреннюю область России, и Петр решил, что теперь можно повести наступление на казачьи вольности. Одной из них, очень важной для Дона, было право варки соли, что подрывало государственную монополию. Петр велел эту привилегию отменить.
Вторая древняя традиция – «с Дону выдачи нет» – позволяла крепостным, рабочим, дезертирам уходить в южные степи и чувствовать себя там в безопасности. Во время петровских принудительных мобилизаций эта миграция очень усилилась. Особенно страдали Воронежские верфи, откуда люди бежали тысячами. Немало солдат дезертировали на Дон и от Шереметева, когда тот шел с войсками покорять Астрахань.
Летом 1707 года, ожидая решительного столкновения с Карлом, Петр постановил положить всему этому конец и отправил в городки и станицы верхнего Дона, где скопилось очень много беглых, специальный отряд полковника Юрия Долгорукова. Каратели действовали безжалостно, полностью игнорируя прежние правила взаимоотношений Москвы с Доном. Эта экспедиция и стала искрой, воспламенившей без того взрывоопасную ситуацию.
Почти сорока годами ранее примерно в такой же ситуации, после долгой изнурительной войны, на Дону нашелся сильный вождь, возглавивший недовольных. Не было нехватки в решительных людях и теперь. Бахмутский станичный атаман Кондратий Булавин, в свое время дравшийся с татарами и ходивший под Азов, вместе с еще двумя такими же бывалыми воинами, Хохлачом и Некрасом, собрали ватагу в три сотни человек и сначала захватили реквизированные солеварни, а затем напали на отряд Долгорукова, полностью его уничтожив.
|
|
|
