Карта 3. Католические епархии к северу и востоку от Эльбы (948—1300)

Роберт Бартлетт. Становление Европы

Принадлежность к христианской церкви спустя несколько лет сослужила поморянам хорошую службу, побудив крестоносцев во время похода на вендов 1147 года отступить перед главным городом Померании Щецином. Поморяне, вдохновляемые новым епископом, вывесили на стенах крест. При виде своего самого почитаемого сим­вола крестоносцы отвернули и двинулись на поиски другой добычи.

Еще несколько епархий, основанных на землях вендов в XII ве­ке (Бранденбургская, Гавельбергская, Ратцебургская, Шверинская и Любекская), были образованы на том месте, или рядом с тем мес­том, которое прежде занимали епископские престолы, учрежден­ные представителями династии Отгона либо их последователями из представителей Салической (Франконской) династии, которые в свое время не сумели противостоять сопротивлению славян-языч­ников. К примеру, одной из епархий, основанных Отгоном I в 948 году в качестве миссионерской в ходе его завоевательных похо -дов в земли полабских славян, стал Бранденбург. Однако во время великого славянского восстания 983 года епископ был вынужден бежать, оставшиеся священники попали в рабство, а церковные со -кровища вместе с гробницей первого епископа были разграблены. В последующие сто пятьдесят лет Бранденбург неоднократно пере -ходил из рук славян к немцам и обратно, но неизменная зыбкость положения не давала возможности для эффективного восстановле­ния власти епископа, хотя номинально преемственность бенефи-циариев сохранялась. Лишь после окончательного установления не -мецкого правления под безжалостным руководством маркграфа Бранденбургского Альбрехта Медведя (ум. 1170) и герцога Саксон­ского Генриха Льва (ум. 1195) территорию между Эльбой и Одером удалось наконец включить в систему римско-католических диоце­зов.

Конец официальному язычеству западных славян был положен в 1168 году, когда войска датского короля Вольдемара I взяли штур­мом знаменитый храм Аркона на острове Рюген. После этого ис­чезли храмы и притихли жрецы. Мы почти ничего не знаем о внут­ренней жизни лужичан после разрушения их официального культа, и говорить об их обращении в новую веру, наверное, было бы безосно -вательно, однако начиная с конца XII века публичной альтернативы христианству у этого народа не существовало. Сеть новых епи-скопств отныне простиралась от Эльбы до Восточной Померании.

Процесс обращения в христианство других балтийских народов оказался более длительным, сложным и кровопролитным, Если лу­жицкие народы (венды) испытали на себе растущее давление окру­жающих христианских королевств Германии, Польши и Дании как в политической, так и в культурной сфере, и их военная и торговая элита уже была сплошь христианской, пруссы, эстонцы и литовцы в физическом, равно как и идеологическом плане поддавались на­много труднее. Они были многочисленны, воинственны, отчаянно привержены своей вере; к тому же земли, на которых они жили,

1. Экспансия латинского христианства

были прекрасно приспособлены к обороне. На подавление пруссов ушло целое столетие, а литовцев покорить так и не удалось.

раннее христианское проникновение в Прибалтику протекало в форме миссионерства. Вслед за германскими купцами, доплывшими из Любека до Двины, в Ливонии появился августианский каноник по имени Майнгард и основал там миссионерскую церковь, фор­мально он был посвящен в епископский сан примерно в 1186 году. В Пруссии путь прокладывали цистерцианцы, и около 1215 года христианский миссионер из польского монастыря Лехно стал епи­скопом Прусским. В обоих этих регионах последующее развитие протекало удивительно похожим образом. И в том, и в другом слу­чае для сохранения действенной миссионерской епархии требова­лось применение силы; в эпоху папы Иннокентия III, в той идеоло­гической обстановке, это означало крестовый поход. Однако и в Ливонии, и в Пруссии крестовыми походами дело не окончилось, и их результаты были закреплены созданием военных орденов — Меченосцев¹⁶ и Добжинских рыцарей соответственно. Со време­нем в обоих случаях потенциал старого и более богатого германско -го военного ордена оказался значительнее этих новых местных об­разований. К 1240 году и Ливонский, и Прусский крестовые похо­ды прочно держали в своих руках Тевтонские рыцари.

Насаждение крестоносной идеологии и институтов проходило параллельно со становлением епископальной церковной иерархии. Эту задачу взяли на себя папские легаты. Когда прусский епископ Христиан оказался в плену у язычников, было принято решение разделить его диоцез на четыре. В 1243 году легат Вильгельм Сабин­ский издал документ, подтверждавший решение о создании само­стоятельных епархий в Хелмно, Помезании, Эрмланде и Самланде (см. вкл. 1). Одновременно, по мере того как постепенно ширилось завоевание Ливонии и прилегающих областей, происходило созда­ние католических епархий и здесь. В 1251 году старая епархия мис­сионера Майнгарда на Двине, центром которой теперь являлась Рига, получила архиепископский статус, и в ее подчинение пере­шли все другие диоцезы Ливонии и Пруссии, Дальнейшее форми­рование церковной организации и земельных владений, а также становление действенных собраний кафедральных каноников, есте­ственно, не могло произойти сразу, однако уже через два или три поколения римская церковь пополнилась новой провинцией, зани­мавшей большую часть Восточной Прибалтики. Именно это имеет­ся в виду, когда говорят об «экспансии латинского христианства».

ПРОБЛЕМЫ ИНТЕРПРЕТАЦИИ

Латинская церковь объединяла церкви, в которых служба ве­лась на латинском языке и в соответствии с обрядами, одобренны­ми Римом. Как правило, это был римский обрядовый цикл. Одной из поразительных особенностей западной церкви на самом деле яв -

Роберт Бартлетт. Становление Европы

ляется ее настойчивая приверженность одному церковному языку и одной форме культа. Есть несколько примеров двойственного или пограничного характера, когда в силу особых обстоятельств допус­калось ведение службы на ином языке либо в соответствии с иной обрядовой практикой, но под эгидой Рима, однако таких примеров было очень немного, а со временем становилось все меньше. Значе -ние, которое придавалось единообразию и следованию римской мо -дели, прекрасно иллюстрируется той настойчивостью, с какой Ка-ролинги насаждали одну и ту же форму богослужения во всех цер -квях своего королевства, причем образец для совершения службы надлежало искать в римских текстах. Как сформулировал историк Ноткер: «Карл Великий... опечалился, что провинции, и даже от­дельные районы и города, совершали богослужение, а именно — песнопение, по-разному», — и направил гонцов к папе за помо­щью¹⁷. Задачей было достижение «единства» (unitas) и «гармонии» (consonantia) в богослужении, для чего реформаторы, облеченные, подобно Карлу Великому, имперской властью, и обращали свой взор к Риму. Конечно, полное единообразие было далеким идеалом, однако для приближения к этому идеалу предпринимались все воз -можные шаги. В конце XI века, когда мосарабские обряды в Испа­нии уступили место римским, а славянская литургия в Богемии была вытеснена окончательно и бесповоротно, понятие «латин­ский» в словосочетании «латинское христианство» наконец обрело полный смысл.

По сути дела, термин «латинский» все больше применялся при­верженцами западной церкви для самоидентификации. Крестовые походы и более близкие — но не обязательно более теплые — от­ношения с греческой и русской церквами делали его еще более уместным. Со временем он приобрел квазиэтнический оттенок, как, например, в выражении gens latino («латинский народ»), и даже отчасти стал употребляиться вместо слова «христианский»; так, например, когда германские князья в 1125 году обсуждали во­прос избрания нового императора Священной Римской империи, они, если верить одному хронисту, высказывали озабоченность в связи с тем, что от их решения зависит «весь латинский мир» (tota latinitas¹⁸). Следовательно, понятие «латинский» играло важную в деле самоидентификации народов Западной Европы и, по всей ви­димости, служило некой концептуальной сплоченности этнических групп, имевших самое разное происхождение и язык. Однако толь -ко принадлежность к единому церковному сообществу едва ли могла составить движущую силу военной или колониальной экс­пансии. Словом «латинский» приверженцы римского церковного обряда и подчинявшиеся власти Рима люди называли сами себя, од­нако сам по себе латинский религиозный обряд вовсе не обладал способностью к экспансии. На самом деле одним из проявлений этой экспансии, по-видимому, как раз и было насаждение в облас­тях с другими традициями богослужения латинской литургии, на-

1. Экспансия латинского христианства

стойчиво осуществлявшееся папством и другими заинтересованны­ми группами. Таким образом, распространение литургии, являю­щееся следствием католической экспансии, едва ли можно считать одновременно и причиной такой экспансии.

Что представляется особенно важным — это не сами по себе особенности католического богослужения, а его статус официаль­ного обряда в самой римской церкви, а соответственно, и во всех подведомственных церквях. Если же рассматривать латинскую цер­ковь в контексте соподчинения, то есть как совокупность церквей, признававших над собой власть римского папы, то мы увидим орга­низацию, возглавляемую активно действующим центром. Становит -ся легче представить рост этой организации как распространение не столько форм богослужения, сколько организационных струк­тур. Роль папства в экспансии Высокого Средневековья будет рас­смотрена ниже, в главе 10. Там мы подробно остановимся на союзе папской власти с аристократией, использовании папством в своих интересах новых религиозных орденов и особо показательном при­мере крестовых походов как высшем проявлении завоеваний, вдох­новляемых римской церковью. Все эти аспекты безусловно важны, но и в последнем случае следует помнить, что дирижировать орке­стром и играть на инструментах — не одно и то же: воля папства поднимала в поход армии крестоносцев, но не означала автомати­ческого перехода в их руки крепостей мусульман или язычников. Даже в этом, самом ярком примере «воинствующего латинского христианства», нельзя пренебрегать вполне материальными и мир­скими составляющими. Более того, если мы признаем направляю­щую роль папства начиная с XI века, то нам следует найти объясне­ние тому факту, почему именно с этого временем управление хрис -тианским миром со стороны папского престола стало носить столь настойчивый и эффективный характер. Одного только существова­ния папской власти вовсе не достаточно для объяснения роста мо­гущества папской монархии. Папство представляется весьма пред­приимчивым и инициативным институтом, при этом сумевшим из­влечь наибольшие преимущества из перемен в окружающем его мире. Великие церковные деятели тех времен, каковыми являлись папы римские XI—XIII веков, действительно проводили осознанную политику «расширения границ Церкви», но проводили ее в мире, где уже полным ходом шло развитие материальной сферы жизни.

«Латиняне» одновременно являлись «франками». В первой поло­вине IX века понятия «христианский Запад» и «империя франков» стали почти синонимами. Если не считать Британских островов и королевства Астурии, практически весь латинский христианский мир признавал над собой только власть Карла Великого и его сына, и ничью больше. Этот мир, в котором смешались потомки римлян, христиан и германцев и который был сформирован могуществом королей-воинов, правивших на пространстве от Барселоны до Гам­бурга, от Реймса до Рима, наложил глубокий отпечаток на историю

Роберт Бартлетт. Становление Европы

всех последующих веков. Сердцем Запада была «Европа франков», как можно было бы назвать владения Каролингов. В Высокое Сре­дневековье этот регион (куда, с некоторыми допущениями, можно причислить и Англию) сохранил за собой роль естественного цент­ра. Ибо процессы роста и развития не были едиными для всей Ев -ропы, в силу чего за определенными районами вполне можно при­знать такую центральную роль. Этот вывод нельзя подкрепить какой-то надежной статистикой, поскольку в отношении описывав -мого периода ее не существует, однако все косвенные свидетельст­ва говорят о том, что регион от юго-восточной Англии до централь­ной Италии выделялся среди других высокой концентрацией насе­ления и уровнем экономической активности. В особенности пере­довыми для своего времени были области северной Франции и се­верной Италии. Именно здесь зародились многие религиозные ор­дена той эпохи, которые затем распространили свое влияние на другие регионы. Северной Франции, родине готической архитекту­ры, средневековой схоластики и литературы о короле Артуре, евро­пейская цивилизация XIII века обязана существенной долей своего колорита. Можно сказать, что эти территории образовывали «ядро», или «метрополию» по сравнению с окружавшей их «пери­ферией».

Завоевывая новые земли и основывая там свои колонии, воины, торговцы, церковники и землепашцы франкской Европы несли с собой и свои религиозные культы. Похожим образом на волне экс -пансии шло распространение и английского языка (в научной лиге -ратуре этот феномен иногда называют «сопутствующей экспан­сией»), наблюдавшееся на протяжении XVI—XX веков. Мало кто станет утверждать, что широкомасштабная экспансия английского языка имеет в своей основе какие-то его внутренние особенности. Причину скорее надо усматривать в развитии мореплавания, демо­графических процессах, происходивших в странах, куда англий­ский язык был занесен и укоренился, в их географическом положе -нии и проч. Точно так же к XI веку некоторые франкские, или ла -тинские христиане уже имели развитую систему или форму соци­альной организации, которая и обусловила их способность к экс­пансии. Тогда получается, что распространение латинских епархий было не более чем следствием этой экспансии, а ее двигателем вы­ступали мотивы технологического или социального порядка. С дру­гой стороны, ритмы и направление, в котором развивалась экспан­сия Высокого Средневековья, требуют и религиозного обоснования, ибо ничем другим нельзя, к примеру, объяснить вступление запад­ноевропейских армий в гористую Иудею.

Опыт кельтского мира дает еще одно основание серьезно усом­ниться в прямой взаимосвязи территориального роста западного общества с распространением латинских диоцезов. Особенно пока­зателен пример Ирландии. Эта страна была в числе первых нерим­ских государств, обращенных в христианство. Это произошло уже

1. Экспансия латинского христианства

_в V веке благодаря миссионерской деятельности св. Патрика, и вскоре Ирландия сама стала центром миссионерства, а странствую -щие ирландские монахи практически обратили в христианскую веру все германские народы Западной Европы. Богатая ирландская монашеская традиция процветала на протяжении многих веков. И казалось бы, не может быть сомнений, что Ирландия в полном смысле являлась составной частью латинского христианского мира. Однако, хотя христианство в Ирландии и имело давние корни, ис­тория этой страны XII—XIII века оказалась во многом повторена областями Северной и Восточной Европы, в это время еще только принимавших христианскую веру¹⁹. Вторжение рыцарской конни­цы, массовая миграция крестьян, образование самоуправляемых го­родов, распространение письменной культуры и чеканки денег — всем этим аспектам ирландской истории можно найти параллели в других регионах, испытывавших на себе волну экспансии в эпоху Высокого Средневековья. Всякое колониальное поселение в Манс­тере неизбежно обнаруживало большое сходство с Бранденбургом. Ирландия и, в большей или меньшей степени, другие кельтские страны испытали на себе процессы завоевания, колонизации, куль­турной и общественной трансформации, аналогичные тем, что про­исходили в Восточной Европе или Испании, при том что они уже давно являлись составной частью католического мира. Несмотря на свою принадлежность к латинской Европе, эти страны Британских островов тоже стали жертвами, а не носителями католической экс­пансии. И вместо того, чтобы идти по пути исключения кельтских стран из процесса христианской экспансии и довольствоваться яр­лыком «экспансия латинского христианства», лучше попытаться дать этому процессу новое определение исходя из того, что он не обошел и их.

Еще один аспект ирландской самобытности проявился в том, как Ирландию XII века воспринимали иноземцы. Хотя ирландцы издавна исповедовали христианство и в этом смысле являлись таким же оплотом веры, как и франкская Европа, различия в куль­туре и общественном устройстве были достаточно сильны. Отсутст­вие организованной по территориальному принципу церкви, равно как и унитарной королевской власти, ярко выраженная и четкая система родства, а также нефеодальная по сути, малоэффективная экономика казались католическому духовенству и франкским арис -тократам чем-то диковинным. В начале XII века, характеризуя ир­ландцев, св. Бернар²⁰ писал об их «варварстве» и иных «звериных повадках», критиковал брачные обычаи и неспособность воспри­нять надлежащую практику взаимодействия с церковью, например, Уплачивать десятину, и в завершение заклеймил их «христианами только на словах, но язычниками по сути». Местное духовенство отличалось не меньшим прямодушием и в тот период одной из главных своих задач считало приведение ирландской церкви в большее соответствие с образцами, которые черпались из франк-

Роберт Бартлетт. Становление Европы

ского мира. Четкая иерархия по территориальному принципу уко­ренялась в кельтском мире на протяжении всего XII века. Разумеет­ся, в Ирландии и прежде существовали свои епископы, но не было ни границ диоцезов, ни четкой или единой системы распределения властных полномочий в церковной среде. Утверждение в Ирландии церковной модели франкского типа имеет определенное сходство с процессами, протекавшими в более ранний период в Испании или Англии (там тоже происходило укоренение территориального прин -ципа церковной организации со структурными единицами в виде архиепископств). Однако в общем и целом Ирландия стоит особня­ком. Лидеры церковного реформаторского движения в Ирландии XII века стремились интегрировать свою страну в более широкий мир, чьи правила почитали для себя за образец.

«Варварские законы были отменены, и вместо них введен римский закон; повсюду были восприняты обычаи Церкви, а противоречащие им отринуты... Все настолько изменилось к лучшему, что сегодня мы можем отнести к этому народу слово, которое Господь несет нам уста -ми своего пророка: «И скажу не Моему народу: "ты Мой народ", а он скажет: 'Ты мой Бог!"»²¹.

Выходит, что местные реформаторы были убеждены в неспо­собности ирландцев стать Божьим народом до тех пор, пока они не воспримут «римского закона». Еще более четко эту грань обознача­ли чужестранные оппоненты. Английские отцы церкви поносили ирландские нравы. Не менее критично оказались настроены и те иноземные воины и духовенство, которые в 70—80-х годах XII ве­ка обзаводились в Ирландии земельной собственностью. Эти сто­ронние наблюдатели и захватчики проявили замечательное искусст­во умолчания. По сути англо-нормандские походы на Ирландию в XII веке, выражаясь словами одного источника того времени, были движимы жаждой «земли либо денег²², лошадей, доспехов или бое­вых коней, золота или серебра...», но проанглийские авторы, в по­пытке дать иное обоснование, преуспели в некоей «демонстрации религиозного чувства»²³ и рисуют ирландцев, выражаясь словами св. Бернара, «христианами только на словах, а по сути — язычника­ми»²⁴. Они и были «язычники по сути», несмотря на провозглаше­ние символа веры и христианские обряды, поскольку все устройст­во ирландского общества сильно отличалось от континентальной за -падноевропейской модели. К XII веку экономика и социальный уклад ирландцев казались англичанам, французам и итальянцам чем-то чуждым, а это означало, что отношение к ним было такое же, как к неверным, хотя формально ирландцы и были христиане. Точно так же, как в «Песне о Роланде» христианские рыцари, узрев в своих противниках доблестных воинов ислама, сожалеют о том, что они исповедуют не ту религию — «Будь они христиане, ка­кими рыцарями они могли бы быть!»²⁵ — так и в Ирландии воины-франки без труда распознавали чуждые традиции под оболочкой

1. Экспансия латинского христианства

единоверцев. Если иметь в виду раннюю историю ирландского мис -сионерства, то особенно метким надо признать то выражение, которым чаще всего определяют мотивы англо-нормандского втор­жения в Ирландию: его задачей было «расширение границ Цер­кви». Иметь иные социальные модели означало не являться частью

Церкви.

Определение обособленности и принадлежности к чуждому миру АЛ³ западноевропейских идеологов XII века включало не толь­ко сопоставление по линии христианин-нехристианин, но также по динии цивилизация-варварство, причем два этих критерия зачастую дополняли и усиливали друг друга. Валлийцы были «грубые и не­обузданные» и следовательно, «исповедовали веру в Христа только на словах, а в реальной жизни и своих обычаях его отрицали»²⁶. К русским, которые «исповедуют Христа только на словах, а на деле его отрицают», отношение было такое же, как к другим «при­митивным славянам» и «диким народам нецивилизованного варвар­ства»²⁷. Все это заставляет думать, что одной приверженности ла­тинскому церковному обряду и подчинения Риму еще было недо­статочно для того, чтобы считаться полноправным членом христи­анского сообщества (ecclesia). Завоевывая окружающие и отличные от них государства, жители франкской Европы обнаруживали там и нехристиан (как в Восточной Европе и Средиземноморье), и мест­ные разновидности христианской веры (как в кельтских странах). И если они не видели в христианских государствах сходства со сво -ими социальными и правовыми институтами, то их естественной реакцией было относиться к обоим этим явлениям как к одинаково чуждым. Экспансия Высокого Средневековья означала не только расширение границ латинского христианства, но и территориаль­ное распространение определенного типа общественного устройст­ва. Это общество самоидентифицировалось как римское, или хрис -тианское, одновременно считая кельтский мир чуждым себе. К XI веку термином «латинское христианство» следует обозначать не только принадл^{ежность} к определенной церкви или подчинение оп -ределенной церковной иерархии, но и определенный тип общества.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: