 |
Шамиль. Фотография А.И. Деньера. Подвиг рядового Архипа Осипова. А.А. Козлов
|
|
|
|
Шамиль
Фотография А. И. Деньера
Поддержка чеченцев стала для аварца Шамиля особенно важна после тяжелого поражения 1839 года, когда отряд генерала Граббе взял штурмом укрепленный аул Ахульго. Горский вождь опять спасся чудом, уведя с собой горстку мюридов, при этом одна из жен имама погибла, старший сын попал в плен, второй, шестилетний, был ранен и еще один, совсем маленький, убит.
Тогда многие дагестанские сообщества отошли от газавата и присягнули царскому правительству, а Шамилю пришлось бежать в Чечню. Но это бегство лишь расширило территорию движения. Вместо того чтобы договориться с чеченцами, русское командование потребовало от них полного разоружения, да еще устроило против них карательный поход – и вся область восстала.
С 1840 года Шамиль становится имамом и Дагестана, и Чечни. Он переносит столицу своего государства (Имамата) в чеченское селение Дарго.
Горское государство представляло собой весьма интересное явление. По форме оно было теократической абсолютной монархией, но все важные решения Шамиль обсуждал с Диван-ханом, Высшим Советом, в который входили старшие военачальники-наибы, уважаемые муллы и старейшины. При этом правил Шамиль железной рукой и за короткое время построил довольно эффективную административную систему. Небольшая по размеру страна (около 1000 квадратных километров, с населением примерно в 400 тысяч человек), делилась на 33 района-наибства. С жителей взимались налоги, составлявшие основу бюджета. Кроме того в казну поступала пятая часть всей добычи от набегов.
Разноукладные и разноплеменные общины регулировали свою жизнь по единому своду законов – Низаму, основанному на предписаниях шариата.
|
|
|
Государство было не только религиозным, но и военным: все здоровые мужчины были расписаны по сотням и десяткам. Всеобщая мобилизация проводилась перед очередной кампанией, но у Шамиля имелась и постоянная армия – даже собственная артиллерия, где служили русские дезертиры, которым не за что было любить «Николая Палкина». Со временем в Имамате появились даже регулярные полки, состоявшие из полутысяч, сотен и десятков. Эти части снабжались централизованно (а не сами себя содержали, как обычные отряды партизанского типа).
Поскольку шариат суров, а обстановка все время была военная, власть Шамиля держалась не только на его авторитете, но и на страхе. В Имамате существовала жесткая система наказаний, от тюремного заключения до смертной казни.
Война между двумя государствами – огромным и маленьким, давно существующим и только что созданным, «цивилизованным» и «дикарским» (с русской точки зрения) – развивалась по весьма непростому сценарию.
Неудача за неудачей
«Линейная» стратегия с ее ставкой на сеть маленьких гарнизонов и единичные карательные экспедиции плохо работала и прежде. Теперь она оказалась совсем негодной. Пока большие отряды, обремененные артиллерией и обозами, карабкались по горным склонам или рубили просеки, наибы Шамиля свободно маневрировали, а при необходимости соединялись и давали бой в удобном для них месте. Нанеся правительственным войскам потери своим неизменно метким огнем, горцы уходили. Это позволяло генералам бодро рапортовать начальству о победе, но никакого результата не давало.
Благодаря Лермонтову, летом 1840 года принявшему участие в чеченском походе генерал-лейтенанта Галафеева и сочинившему хрестоматийную поэму о битве на реке Валерик, у русского общества сложилось несколько превратное представление о том, как происходили такие столкновения.
|
|
|
В изображении поэта этот рядовой, типичный для кавказской войны бой выглядит чуть ли не Полтавским сражением:
И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко
Как звери, молча, с грудью грудь,
Ручей телами запрудили.
Хотел воды я зачерпнуть…
(И зной и битва утомили
Меня), но мутная волна
Была тепла, была красна.
Подвиг рядового Архипа Осипова
А. А. Козлов
На самом же деле произошло вот что. Большой воинский контингент (3500 человек с 14 пушками), выйдя из крепости Грозной, медленно двигался вперед, ломая дома в пустых аулах, вытаптывая посевы и портя колодцы. Так продолжалось несколько дней, пока отряд не достиг Валерика, высокий берег которого был укреплен завалами и баррикадами. Оттуда горцы открыли убийственный огонь по сомкнутому строю, пытавшемуся форсировать реку. Как обычно, главной мишенью были офицеры. Одновременно всадники атаковали русский тыл и чуть было не подстрелили самого генерала Галафеева. Бой длился до тех пор, пока пушки не разметали заграждения. Но за ними уже никого не было – горцы ушли. Отряд потерял больше трехсот солдат и 22 офицера.
А пока русское войско вытаптывало чеченские поля, Шамиль с основными силами беспрепятственно вторгся в Дагестан и восстановил свою власть над частью потерянных в 1839 году территорий.
Летучие отряды наносили удары во все стороны. Произошло то, чего больше всего опасалась русская администрация: чеченский отряд захватил станицу Александровскую, расположенную на Военно-Грузинской дороге, и на короткое время связь с Грузией прервалась.
В 1842 году Шамиль пошел большим походом на Дагестан, и командование Кавказского корпуса решило этим воспользоваться, чтобы взять столицу Имамата. Тот же генерал Граббе, который тремя годами ранее едва не захватил Шамиля в Ахульго, повел целое войско, 10 тысяч солдат, к труднодоступному аулу Дарго. На сей раз противник не ушел, а дал оборонительный бой – и регулярная армия потерпела поражение. Она отступила в беспорядке, потеряв 1700 человек и часть артиллерии.
Это событие означало, что в войне наступил новый этап. Она перестала быть партизанской.
Военный министр Чернышев издал приказ, запретивший войскам всякие наступательные действия. Инициатива теперь переходит к Шамилю.
|
|
|
В следующем году он атакует сам и добивается нескольких нешуточных побед. В августе 1843 года берет дагестанскую крепость Унцукуль и несколько укреплений поменьше. В сентябре захватывает важный пункт – крепость Гоцатль. Потом осаждает и берет Гергебиль, отрезав Кизляр и Дербент от расположения главных русских сил.
После этой череды унизительных поражений в Петербурге наконец поняли, что на Кавказе идет не маленькая, а большая война и относиться к ней нужно со всей серьезностью.
Воронцовская стратегия
Новый «статус» Кавказской проблемы требовал не только соответствующих ресурсов, но и первоклассного руководства.
Николай I отправляет в кризисный регион своего лучшего администратора, графа Михаила Воронцова. Перечисляя ближайших царских соратников, я не назвал его, потому что вблизи императора Воронцов почти никогда не находился – Николай доверял ему важные посты на периферии.
То был настоящий знатный вельможа, не чета прежним командующим, обычным армейским служакам. Это уже само по себе демонстрировало, какое значение отныне придается Кавказу. Но граф Михаил Семенович и по личным своим достоинствам был деятелем совсем иного масштаба. К нему намертво приросла знаменитая эпиграмма юного шалопая Пушкина («Полумилорд-полукупец, полумудрец-полуневежда»), но Воронцов совсем не заслуживал этой желчной характеристики. Он имел репутацию «русского европейца», англомана и сибарита, но был заслуженным боевым генералом: получил штыковую рану при Бородине, в сражении при Краоне (1814) устоял против самого Наполеона, а на недавней войне с турками одержал главную победу – взял Варну. В армии граф слыл либералом – учил солдат грамоте и не подвергал их телесным наказаниям, говоря, что непоротый человек «гораздо способнее к чувствам амбиции, достойным настоящаго воина и сына Отечества».
Кроме того – что нечасто встречается у военных – Воронцов был еще и толковым управленцем. Двадцать с лишним лет он губернаторствовал над Новороссией, то есть всем Северным Причерноморьем, и добился там впечатляющих успехов. При нем преобразились Одесса и Крым, зародилось отечественное виноделие, появились первые пароходы и шоссейные дороги.
|
|
|
Расчет был на то, что новый наместник сумеет не только одерживать военные победы, но и обустроить жизнь Кавказа.
В спокойных закавказских областях это и произошло, там Воронцов оставил по себе добрую память. Но замириться с Шамилем граф не надеялся и полагался только на силу оружия.
С 1845 года война активизируется. Получив серьезные подкрепления, русские войска повсюду перешли в наступление.
Новый поход на столицу Дарго наместник возглавил лично. Как обычно, горцы оставляли солдатам только пустые селенья, но в лесистой местности устраивали засады. Отстрелявшись, отступали дальше, не ввязываясь в бой.
Точно так же оставили они и Дарго, где не было ничего особенно ценного. Воронцов оказался в положении Наполеона, взявшего Москву и не понимающего, что с нею делать. Враг налетал то оттуда, то отсюда, войско несло потери. Скоро закончилось продовольствие. Отряд, который должен был доставить припасы, подвергся нападению и еле пробился. Но после этого все равно пришлось возвращаться. И тут – опять-таки как в 1812 году при отступлении французов – началось самое страшное.
Теперь мюриды атаковали беспрестанно, со всех сторон. Воронцов понес огромные потери – почти половина его десятитысячного войска была выведена из строя. В том числе погибли 4 генерала. И всё впустую. Шамиль просто перенес свою столицу в расположенное чуть дальше Видино.
Конечно, в Петербурге праздновали победу, Воронцов получил княжеский титул. Но главнокомандующий хорошо усвоил урок и крупных воинских операций впредь не затевал. «Русский европеец» стал действовать совсем не по-европейски – использовать тактику «выжженной земли». Главная ставка теперь делалась не на то, чтоб разгромить горцев в бою, а на то, чтобы уморить их голодом. По сути дела, произошел возврат к первоначальной ермоловской войне, безжалостной и методичной.
Воронцов постепенно теснил Шамиля, вырубая леса и полностью уничтожая все непокорившиеся аулы. Жить в этих местах становилось невозможно. В более плодородных местах станицами селились казаки.
Вот как Л. Толстой в повести «Хаджи-Мурат» описывает последствия обычной армейской акции: «Вернувшись в свой аул, Садо нашел свою саклю разрушенной: крыша была провалена, и дверь и столбы галерейки сожжены, и внутренность огажена. … Старик дед сидел у стены разваленной сакли и, строгая палочку, тупо смотрел перед собой. Он только что вернулся с своего пчельника. Бывшие там два стожка сена были сожжены; были поломаны и обожжены посаженные стариком и выхоженные абрикосовые и вишневые деревья и, главное, сожжены все ульи с пчелами. Вой женщин слышался во всех домах и на площадях, куда были привезены еще два тела. Малые дети ревели вместе с матерями. Ревела и голодная скотина, которой нечего было дать. Взрослые дети не играли, а испуганными глазами смотрели на старших. Фонтан был загажен, очевидно нарочно, так что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена и мечеть, и мулла с муталимами очищал ее».
|
|
|
Эта омерзительная стратегия оказалась эффективной. Перед угрозой голодной смерти многие общины предпочли покориться царю. Другие, боясь Шамиля, присяги не давали, но перестали участвовать в набегах.
А солдаты тем временем занимали все новые и новые опорные пункты. На это ушло несколько лет, но к 1850 году Воронцов блокировал Имамат со всех сторон.
Силы Шамиля понемногу таяли. Чтобы удерживать власть, ему приходилось всё более жестоко карать отступников и колеблющихся – это еще больше ослабляло его поддержку. Вместе с тем Воронцов заботился о том, чтобы жители «мирных» аулов существовали без обид и притеснений. Эта наглядная агитация действовала, может быть, еще лучше.
И все же к началу Крымской войны оба фланга Кавказской линии, западный и восточный, оставались непокоренными. При жизни Николая эта проблема решена так и не будет.
«ТЮРЬМА НАРОДОВ»
Эту убийственную характеристику николаевской России дал в своей книге маркиз Кюстин, написавший: «Сколь ни необъятна эта империя, она не что иное, как тюрьма, ключ от которой хранится у императора». Фразу подхватили европейские журналисты и публицисты, враждебные российскому политическому курсу, и со временем она превратилась в такое же клише, как пресловутый «жандарм Европы».
В России действительно всем жилось несвободно, но некоторые нации ощущали на себе гнет особенно остро.
Царь относился к подвластным народам неодинаково: одним благоволил, другим не доверял – и давал это почувствовать. Империя страдала целым букетом хронических «национальных недугов». Время от времени они обострялись.
Тяжелее всего, конечно, приходилось кавказцам, против которых десятилетиями велась война на истребление. Но почти так же болезненно стояла другая проблема – польская.
Польский вопрос
Бывшие подданные Речи Посполитой являлись самой многочисленной нерусской группой населения империи. Обширные территории, присоединенные к России в период между 1772 и 1815 годами, имели неодинаковый юридический статус. Все приобретения XVIII века – три украинские губернии, две литовские и четыре белорусские – имели общее название «Западный Край» и являлись обычными провинциями, которыми управляли русские чиновники. Но собственно Польша, прежнее Герцогство Варшавское, основная часть которого по Венскому конгрессу отошла к России, находилась «под особенным управлением». Царство Польское представляло собой автономию с конституцией и парламентом, со своими законами и судами, с национальной валютой и даже с собственными вооруженными силами. Фактически Россия и Польша были объединены лишь фигурой монарха, увенчанного обеими коронами.
Существование большого национального анклава, да еще обладающего своей государственной структурой, не могло не представлять опасности для целостности империи. Поляки и литовцы помнили о былой независимости, сохраняли свою культурную идентичность. Важную роль играла и принадлежность к католической церкви, у которой с православием были давние неприязненные отношения.
Русские власти, обеспокоенные националистическими настроениями в западных землях, еще при Александре взяли жесткий курс на «изгнание польского духа» из учебных заведений и правительственных учреждений. Константин Павлович, фактический наместник и Царства Польского, и Западного Края, вел себя как ничем не ограниченный правитель – постоянно конфликтовал с сеймом, нарушал польские конституционные права, раздражал местное население грубостью и самодурством.
|
|
|
