 |
Третий штурм Плевны. Н. Дмитриев-Оренбургский
|
|
|
|
Третий штурм Плевны
Н. Дмитриев-Оренбургский
Плевненское пятимесячное стояние обернулось для России огромными потерями: человеческими, финансовыми, политическими.
Первоначальная тактическая ошибка, вызвавшая всего лишь задержку общего наступления, переросла в большой стратегический просчет. Международная ситуация, еще летом благоприятная для России, к зиме совершенно переменилась. Турция уже не считалась страной-изгоем, общественное мнение в Европе теперь склонялось в ее пользу, и английское правительство могло позволить себе действовать по отношению к Петербургу более решительно.
Военные силы Турции были подорваны. После падения Плевны серьезных препятствий на пути к Константинополю уже не было. В декабре русские, перекинув освободившиеся части, разбили турок у Шипки и потом почти беспрепятственно дошли до Адрианополя (Эдирне). Передовые казачьи отряды появились в предместьях турецкой столицы.
Султан отправил царю телеграфную депешу с просьбой о перемирии. В городке Сан-Стефано, в непосредственной близости от Константинополя (и от русских пушек), был подписан чрезвычайно выгодный для России и ее славянских протеже мирный договор.
Турция признавала полную независимость Румынии, Сербии и Черногории. Учреждалась огромная – от Черного до Эгейского моря – Болгария, формально турецкий протекторат, а на самом деле самоуправляемое государство, на территории которого турки не имели права держать свои войска. Босния и Герцеговина тоже обретали фактическую независимость. Не оставалась без добычи и Россия: ей отходили земли в низовьях Дуная, а в Закавказье – Батумская и Карсская области, плюс 310 миллионов рублей компенсации за военные расходы.
|
|
|
Подписание трактата, освобождающего славян, состоялось девятнадцатого февраля, в годовщину освобождения крестьян. Эта дата должна была стать вдвойне исторической.
Но не стала. Договор был слишком выгоден для России, а стало быть слишком невыгоден для ее соперников. Никому в Европе не понравилось, что империя так основательно обустраивается на Балканах – все рассматривали будущую большую Болгарию как плацдарм российского влияния.
Поворот от сочувствия русской политике к сочувствию бедной героической Турции, начавшийся с Плевны, теперь окончательно оформился. Ситуация очень уж напоминала 1853 год, когда другой агрессивный царь пытался сломить Турцию и установить в стратегическом Балканском регионе свое господство.
Первым грозным знамением стал ввод в Мраморное море британской эскадры – еще в разгар мирных переговоров. Акция носила явно враждебный России характер.
Условия Сан-Стефанского мира вызвали бурю протестов. Европа отказывалась признавать такую перекройку Османской империи. Непримиримее всего держались Лондон и Вена.
Тогда Берлин, вроде бы политический союзник Петербурга, предложил устроить конференцию по поиску компромиссного решения.
Берлинский конгресс превратился в дипломатическое избиение России. Она оказалась в полной изоляции, фактически в роли подсудимой. Англия прямо угрожала войной. Британский премьер-министр Дизраэли объявил мобилизацию резервистов, королевский флот и так уже был наготове. Столь же непримиримую позицию занимала Австрия, считая, что Сан-Стефанский договор нарушает прежние русские обещания. Для Германии в это время Вена была уже важнее Петербурга, и Бисмарк тоже не поддержал русского представителя Горчакова.
В этой ситуации России пришлось идти на серьезные уступки.
Новые условия мира были таковы. «Прорусские» славянские государства получили меньше территории. Будущая Болгария, например, была сокращена почти на две трети. Меньше земли в Закавказье досталось и России. Зато не участвовавшая в войне Австро-Венгрия получила право оккупировать Боснию и Герцеговину.
|
|
|
«Берлинский конгресс есть самая черная страница в моей служебной карьере», – писал царю русский канцлер.
Но самым печальным следствием войны было даже не разочарование от ее скромных результатов, а тягчайший удар по российской экономике.
Вопрос о том, может ли Россия воевать, решался осенью 1876 года, в разгар сербских осложнений. Александр отдыхал в крымской Ливадии, куда были вызваны все главные сановники империи, в том числе министр финансов Рейтерн. Он без обиняков заявил, что война стране не по карману. Россия потеряет все, чего много лет добивалась неимоверными усилиями, и в экономическом смысле откатится на двадцать лет назад. Восстановится бюджетный дефицит, вырастет государственный долг, приостановится развитие промышленности, упадет уровень жизни народа, что неминуемо приведет к обострению внутриполитической напряженности. Видя, что император тем не менее склоняется к силовому решению балканского вопроса, Рейтерн запросился в отставку. Его не отпустили. Будучи исправным чиновником, граф тянул лямку всю войну и покинул пост министра финансов только по ее окончании, в июле 1878 года.
Все прогнозы Рейтерна исполнились.
Уже бюджет 1876 года, планировавшийся с профицитом, из-за военных приготовлений был сведен с огромным минусом в 86 миллионов. Потом было только хуже.
Единственным способом финансирования военных издержек был массированный выпуск кредитных билетов. В 1877 году их напечатали на триста миллионов, в следующем – еще на двести. Но этого не хватило. Взяли в долг у Германии триста миллионов марок, выпустили на 236 миллионов облигаций, трижды делали внутренние займы (так называемые «восточные»), на общую сумму в восемьсот миллионов. В целом война обошлась России в миллиард сверхбюджетных расходов.
Эти траты легли тяжелым бременем на государственные финансы и в послевоенные годы, потому что надо было выплачивать проценты по долговым обязательствам. К первому января 1880 года они суммарно превышали три миллиарда.
|
|
|
Колоссальные издержки могли бы быть оправданы политическими выгодами, но и в имперском смысле Балканская война главным образом лишь создала новые проблемы.
Болгария, обязанная своей победой русскому оружию, очень скоро перейдет в другой лагерь – в значительной степени из-за опрометчивых действий самой России (ниже мы увидим, как и почему это произошло). Независимая Сербия же обострит противостояние с Австро-Венгрией, что в конечном итоге закончится мировой катастрофой.
Вот каковы будут последствия этой вроде бы победоносной войны.
ПОБОЧНЫЙ ЭФФЕКТ
Эволюция революции
Реформы Александра II во многих отношениях – социальном, экономическом, интеллектуальном – оздоровили жизнь страны, дали ей импульс к развитию. Но не все плоды великих преобразований были сладостны. Это сильное лекарство таило в себе смертельную опасность для государства – того, которое исторически сложилось в России. Причем побочный эффект оказался мощнее и долгосрочнее терапевтических успехов, поэтому он заслуживает внимательного изучения.
Пусть нескладная и неприглядная, но прочная конструкция, доселе преодолевавшая любые, в том числе очень суровые испытания, пошатнулась. Через полвека после крестьянского освобождения она рухнет.
Болезнью, погубившей империю, было общественное протестное движение, которое зародилось при Александре Николаевиче как прямое следствие его благотворных начинаний и со временем доэволюционировало до революции. Этот процесс был вызван не стечением случайных обстоятельств или планомерными усилиями неких антигосударственных сил. Он был совершенно естественным.
Если верно понимание архитектуры российского государства как изначально «ордынской», построенной в пятнадцатом веке по заветам великого Чингисхана, то прочность этого государства, как уже неоднократно говорилось, зиждется на четырех колоннах. Это предельная централизация власти; сакральность государства как наивысшей ценности; соответственно сакральность особы государя; подчиненность правовой системы.
|
|
|
В шестидесятые и семидесятые годы лучшие правительственные умы России, проводя в жизнь свои совершенно необходимые реформы, сохранили в неприкосновенности принцип гиперцентрализованного правления, но существенным образом ослабили три остальные опоры.
Целых сто лет монархия не решалась освободить крепостных, потому что опасалась крестьянского бунта и дворянского путча. Не произошло ни того, ни другого – потому что эмансипация напрямую не затрагивала фундамента российской государственности. Несравненно рискованней оказались другие преобразования, вызывавшие наверху гораздо меньшие опасения.
Прежде всего – судебная реформа, фактически учредившая новую форму власти, независимой (или мало зависимой) от исполнительной вертикали. Идея о том, что решение группы частных лиц, коллегии присяжных, может возобладать над волей государства и самого государя – как это произошло в 1878 году на процессе Веры Засулич – несла в себе смертельную опасность для самодержавной империи.
Реформа земского и городского самоуправления тоже была бомбой замедленного действия. Местные выборные органы создали параллельную структуру власти – пускай всего лишь хозяйственной, но ведь жизнь обычных людей в основном и состояла из хозяйственных забот. Население извечно казенной империи стало постепенно привыкать к тому, что избранные им представители способны решать разнообразные проблемы эффективнее и человечнее, чем назначенные сверху чиновники.
Но самую большую угрозу для государства несла в себе новация, никакой реформой не закрепленная: позволение устно и печатно обсуждать состояние дел в стране. Это была не свобода слова, а всего лишь гласность, но для империи, веками жестоко каравшей подданных за малейшее вольнодумное высказывание, и такое послабление превратилось в ящик Пандоры. Когда общество заговорило, снова заткнуть ему рот уже не могли никакие цензурные строгости. Под напором критики оказались и государство, и государь. А скоро выяснилось, что от словесной агрессии до физической дистанция совсем небольшая. Не прошло и десяти лет после отмены цензурных строгостей, и в царя полетели первые пули. Особа самодержца утратила свою сакральность. Деспот Николай спокойно разъезжал по своей столице без охраны, ему и в голову не приходило бояться покушения. Либеральному Александру пришлось со всех сторон окружить себя телохранителями (которые, как известно, его не уберегут).
Как же происходило движение от первых восторгов перед прогрессивностью нового царя, ради которого даже Герцен был готов «стереться», до ожесточения, ненависти и цареубийства?
|
|
|
Эволюция революционных настроений прошла через несколько этапов. Каждый был вполне закономерен и, с некоторыми отклонениями, происходит при всякой «революции сверху», осуществляемой после долгой несвободы.
Началось, разумеется, с эйфории, вызванной первыми либеральными актами нового царя: помилованиями, намеками на грядущие вольности, а более всего надеждами самого общества, уставшего от николаевского застоя.
Наглядней всего здесь перемена настроений того же Герцена, самого свободного, известного, авторитетного оппонента самодержавной власти. Голос Александра Ивановича стал особенно влиятелен после того, как созданный в 1857 году «Колокол» начал почти беспрепятственно циркулировать в России. Официально запрещенная газета продавалась с рук по десятикратной цене, лежала на столах у министров, ее читал сам император. В первом же номере Герцен изложил своего рода программу деяний, которые должно осуществить правительство: освободить крепостных, ввести гласность и отменить унизительную для человеческого достоинства практику телесных наказаний. «Я стыжусь, как малым мы готовы довольствоваться, – писал великий демократ, продолжая обращаться непосредственно к царю (в самодержавной России и не было смысла обращаться к кому-то другому). – Мы хотим вещей, в справедливости которых Вы так же мало сомневаетесь, как и все. На первый случай нам и этого довольно».
|
|
|
