Судья дает слово присяжному поверенному А.И. Урусову в защиту Н.И. Савицкого

«Господа судьи, господа присяжные заседатели! Заканчивая свою речь, почтенный представитель обвинительной власти относительно мотива убийства выразился так: «Это чистое мое предположение, а как вы к нему отнесетесь; дело вашей совести». Вся речь заключала в себе несколько предположений: может быть, Савицкий, успел утром зайти домой, но заходил ли – неизвестно; может быть, супруги жили вместе нехорошо, хотя свидетели утверждают противное…Но, господа, сущность обвинительного процесса заключается в том, что обвинитель требует положительно, доказывает свое требование, как истец доказывает свой иск. Ведь обвинение предъявляют к Вам, к обществу своего рода иск. Оно требует у Вас Савицкого. Я все-таки нахожу, что обвинение не доказало даже своей уверенности в том, что Савицкий совершил убийство. Обвинение и не пыталось разъяснить, непримиримое противоречие, лежащее в основе предположения, будто Савицкий и Галкин действовали по предварительному согласию, когда Савицкий все время обвиняет и обвинял одного Галкина. Какое же это соглашение? Такое противоречие молчанием обойти невозможно. А так как невозможно себе представить, чтобы Савицкий мог уличать Галкина, этот мог бы в течение 6 лет молчать об участии Савицкого в преступлении, то представляется наиболее вероятным предположение, что соглашения между ними не было и что преступление совершено не ими…Что же представило обвинение в качестве доказательств? Какие оно выдвинуло улики? Потребовалось сначала установить время убийства Савицкой. «23 марта 1889 года, - говорит обвинитель,- Савицкий ушел из дома в 8 час. утра, а в 9 калитка уже была заперта висячим замком, значит, убийство совершено между восьмью и девятью». Но Савицкий мог уйти и ранее восьми часов. Когда калитка была заперта, ничем не установлено. Ни показанием ли мальчика Седова, но где же он? Мы его не видели и не слышали. Его не вызывало обвинение…По показанию Горячева, пришедшего к Савицкой в 8 или 9 утра, Галкин был уже в это время. Через полчаса, говорит Горячев, Галкин пришел в трактир, а в 10-м часу неизвестный убийца запер калитку на замок и скрылся. Для совершения преступления достаточно было нескольких минут, поспешность убийцы доказана тем, что он перерыл впопыхах сундук и комод; бежал, не успев ничего похитить, а деньги между тем лежали в ягдташе на стене. Время смерти Савицкой можно было бы установить медицинским осмотром содержимого кишечника, но этого сделано не было. Вообще точное установление времени события представляет трудности в особенности в такой среде, где не употребляют карманных часов и вообще мало обращают внимания на время. Здесь же вопрос в нескольких минутах, а свидетели даже часы определяют только приблизительно: не то 8-ой час, не то 9-й, а может и 10-й…

Итак, время события не установлено, а пока не установлено это первое, главное обстоятельство, не установлено ничего. Еще темнее цель преступления. Обвинитель говорит: «Цель, очевидно, не ограбление, потому что ничего не похищено, - это сказал сам Савицкий. «Но если бы Савицкий был убийцей, то он, конечно, сказал бы, что деньги похищены, а показать противное было бы невозможно. Ограбление не удалось. Убийца не нашел денег. Что ж из того? Разве неудача изменяет характер преступления? Но цель ограбления доказана: во-первых, тем, как значится в обвинительном акте, Савицкая слыла зажиточной женщиной; во-вторых, тем, что у Савицкого действительно оказалось на 500 рублей серий в этом ягдташе; в-третьих, тем, что жалованье лесовщикам одно время выдавал Савицкий – значит; все знали, что деньги в этом доме водятся. Наконец, все обвинение Галкина зиждется на предположении, что он нуждался в деньгах для постройки своего дома. Итак, цель ограбления подтверждается перерытым сундуком и комодом, ясно доказана, а другую цель – желание отделаться от жены – сам обвинитель считает только своим предположением…Далее, господин товарищ прокурора утверждает, что убийство не могло быть совершено посторонним, так как убийца знал и обстановку, и то, что есть топор. Но и это неверно. Первоначально и Савицкий, и следователь приняли топор за орудие преступления, даже кровяные следы на нем видели, но впоследствии самое тщательное исследование не обнаружило на топоре следов крови. Следовательно, остается совершенно неизвестным, этим ли именно топором совершенно убийство, а потому падает предположение, будто убийца непременно знакомый с домом человек. Орудия убийства налицо нет…Итак, главное, что необходимо для обвинения – время, цель и способ совершения преступления не установлены. Какая же возможность обвинять в таком преступлении Савицкого и Галкина – по предварительному соглашению? Это очевидно невозможно…Таким образом, ясно, что до доноса Овчинникова улик против Галкина и Савицкого не было. 6 мая 1895 года приблизительно ко времени истечения погасительной давности является Овчинников и дает у судебного следователя свое показание. Это краеугольный камень обвинения.

По словам Овчинникова (23 марта 1889 года, утром в 8 часов утра, он нес фельдшеру Рисковскому почтовую книгу для расписки в получении лошади для командировки по распоряжению земской управы. Книга эта была Вам предъявлена. Оказалось, что расписка фельдшера в ней есть, но что помечена она не 23-м, а 22 марта, а 23-ого никакой записи нет. Эта книга, господа, есть документ, а все рассказы Овчинникова о возможности ошибки в числе остаются рассказами, которые нужно принимать на веру. Но можно ли вообще верить Овчинникову? Он рассказывает, что приближаясь к дому Савицкого, не доходя саженей 50 или 60, то есть 150 или 180 шагов, он услышал три глухих удара, «как в худой черепок», женский крик и слова: «Плут, мошенник, убил, скажу, скажу!» Слова эти будто доносились из печной трубы. Кажется, трудно себе представить более слепую несообразность: три глухих удара услышать за 180 шагов в зимнее время, когда окна и двери заперты, расслышать слова сквозь трубу, удары по черепу называть ударами в худой черепок…Все это такие несообразности, что и обвинитель им, по-видимому, теперь плохо верит, предоставляя вам самим разобраться в показании Овчинникова.

….Ложь Овчинникова обнаружилась во всей своей красе. Прокурор говорит, что у Овчинникова нет никаких причин лгать: у него не было вражды с обвиняемым. Но люди лгут вовсе не потому, что имеют к тому какую-нибудь особенную причину. Ложь сама в себе заключает известную привлекательность. Во-первых, это род творчества, где действует вдохновение. Потом, это удовольствие для самолюбия; господство над тем, кто верит.

И вот из-за этого изумительного вздора двое людей полтора года томятся в остроге, угнетены ужасающим обвинением, основанным на предположениях!

Когда случается происшествие, о котором все говорят, всегда находятся люди, желающие отличиться какой-нибудь новостью, хотя бы и в ущерб истине…» 20-летний Савицкий, - говорится в обвинительном акте -, женился на 60-летней Наталье Ивановне». Но ему, как мы видели, было 23 года, а ей 43. Наконец, обвинение все время старалось подчеркнуть, что Савицкий скоро после смерти своей жены женился на другой. Но и это обстоятельство оказалось лишенным всякого романтизма: женился Савицкий на вдове потому, что нужна в доме хозяйка. Никакого знакомства до того с вдовой не имел, никто об этом и намека не высказал. Теперь у него двое маленьких детей – младшему восьмой год, - и живется им без отца очень плохо. Горемычная семья ждет не дождется вашего приговора. Неужели слезы и молитвы их могут быть напрасны? Нет, господа присяжные заседатели! Не защита, а ваш собственный разум и сердце давно разъяснили это дело. Савицкого нельзя обвинить, и я уже слышу ваш приговор: «Нет, не виновен!»