 |
Бунт феминистки. Притворство Ба
|
|
|
|
Бунт феминистки
Вторая дневниковая запись
Декабрь 2000 года, остров Оудиш
Этот материал был передан между Днем Благодарения и Рождеством 2000 года. Мария Магдалина впервые явилась нам однажды вечером, в Цюрихе, в маленьком отеле в старом городе. Она продолжала свои диктовки, пока мы пересекали Средиземное море, изучали землю Сицилии и наконец устроились жить на Оудише, меньшем из островов Мальты. Магдалина завершила работу, лично отредактировав свой текст слово за словом, вскоре после завершения описанного выше шторма, как раз перед Рождеством 2000 года.
Она выбирала каждое слово, прежде чем передать его через Тома, и говорила с такой мощью и ясностью, какой я раньше не видела ни у одного человека или духа. Она не выражала ни злости, ни сожалений, ни каких-либо других эмоций на всем протяжении диктовок, за одним исключением. Когда она говорила о своей любви к Йешуа как к мужчине, ее сердце трепетало. И я плакала каждый раз, когда она говорила, как сложно было принять роль Инициатки, к которой ее тщательно готовили, и все же оставаться женщиной, влюбленной в мужчину, ведь этому не может научить никто.
А он был мужчиной со своей миссией!
Сколько таких нам известно?
И то, что он должен был сделать, было важнее его любви к ней!
Сколько таких нам известно?
А в пересказе его вспоминают как Христа, Спасителя, Единственного Сына Божьего; а ее вспоминают как шлюху, хотя это она наполняла его силой!
Сколько таких нам известно?
И она, как неистощимый источник энергии, дала ему силу сделать то, ради чего он пришел сюда. И он сделал это, а потом ушел?
Моя маленькая трещинка раскололась в эпицентре, и к Рождеству раскол стал заметен всем, кто подходил близко.
|
|
|
Притворство Ба
Тертья дневниковая запись
Декабрь 2000 года, остров Оудиш
Декабрь продолжал завывать над безлесыми равнинами Оудиша, и холоден был не только воздух. Меня все еще преследовало ничего не значащее происшествие с электронной почтой. Это была простая и невинная переписка Тома со старой знакомой – но у этой знакомой были планы на Тома, и они включали нечто большее, чем простую дружбу. Она сильно задела меня и чуть не стоила нам наших отношений. Я не могла понять, почему она все еще появляется в нашей жизни, если предыдущий опыт вызвал такое глубокое страдание.
Священный Союз (как я хочу его видеть, как я считаю должным в нем жить) – это самый важный из происходящих в жизни процессов. Проверьте это логически! Если я – Бог, и мой партнер – Бог, то никакой бог вне нас (никакие практики, никакое поклонение, никакое существо, вообще ничто) не может требовать большей преданности, чем наша любовь. Священный Союз должен быть в сердце нашей жизни днем и ночью, он всегда важнее всего. Он должен существовать в полной правде. Нельзя заметать пыль под ковер. Нельзя прикрывать маленькие недостатки половичками. Если не считать его самым ценным и священным переживанием, он зачахнет и поддастся тенденции всех остальных отношений. Это правда, которую я храню в своем сердце. И с этой правдой не мог справиться ни один из известных мне мужчин, ни один из них не смог оставаться ей верен – и вот я снова пришла в точку истины. Я чувствовала себя ревнивой обиженной женщиной, не имеющей сострадания баньши. Я чувствовала, что даже выгляжу так. На самом деле я не думала, что происходит именно это, но моя уверенность в себе так низка, что я не поверила своей интуиции. Но если все не так, если Том и правда любит меня, зачем он общается с этой женщиной? Если он знает, что общение с ней заденет меня, то зачем продолжает с ней общаться?
|
|
|
Возможно, мне лучше уйти.
Со мной невозможно жить. Моя цена слишком высока. Я требую слишком многого. Я не делаю поблажек. После того, что я пережила, я больше не могу делать поблажек. Но кто на этой Земле сможет удовлетворить запросы немилосердно требовательной женщины, носящейся с картиной взаимоотношений, раскрашенной цветами из другого мира? И я уже не могу найти старых «цензоров» для своих мыслей и слов; уловки южанки покинули меня, и я могу говорить только то, что думаю. Богиня, помоги мне!
Возможно, мне лучше уйти.
Говорят, что именно на Оудише Одиссей семь лет провел в плену у нимфы Калипсо. Я здесь в плену. Мне некуда идти. Этот остров усеян полями и католическими церквями и населен самыми милыми и честными людьми, каких только можно где-либо найти, но побег отсюда невозможен. Я поймана здесь в своем урагане.
Возможно, мне лучше уйти. То? му это не нужно после всего, что он пережил. Ему нужен покой, а не мегера. А я мегера. Но я права. Я правая мегера! Вздох.
Ты хочешь быть права? Или ты хочешь быть счастлива? Но какую цену нужно заплатить за счастье?
Мы пошли на прогулку – на длинную прогулку. Настало время правды.
На Оудише у каждого фермера есть малюсенькое поле, может быть, акр, а может и пол-акра. Каждое из них достойно «огорожено» странными каменными стенами, насыпанными вручную, к которым поколение за поколением прибавляет постоянно поднимающиеся на поверхность полей булыжники. Так что ландшафт раскроен каменными стенами, как швами на лоскутном одеяле земли.
Я похожа на чайник, кажущийся спокойным и пассивным. Раньше, если что-то происходило (например, переписка по электронной почте), я начинала потихоньку закипать, и проходили годы, прежде чем пар вырывался наружу. Теперь я закипаю мгновенно и продолжаю кипеть. Я могу беспрестанно нудеть о чем-то, кажущемся слегка не на месте. Я не хочу этого делать, но не могу это изменить. Я не вижу других измерений, но не пропускаю обмен энергиями на этом плане. Наверное, я слишком много лет занималась политикой. Я не пропускаю почти ничего, что происходит вокруг меня на энергетическом уровне, и я заметила разницу в общении между мной и Томом с того момента, как я зацепилась за эту переписку. Он отдалялся от темной, влажной и опасной пропасти женского начала. Ее цена в эти дни была довольно высока. Она требовала полной преданности и полной правды, чего он, в свою очередь, требовал и от меня.
|
|
|
Мы начали говорить обо всем этом.
Я думала, что умру. Мне пришлось признать, что я ревновала к электронной почте. Я чувствовала, что меня не уважают. Я чувствовала, что меня задела электронная почта, что меня бросили ради электронной почты. Я думала, что умру. Когда вы «вскрываете» саму себя перед другим человеком и говорите о своих страхах, о своей ревности, о своих странностях, о том, что у вас непрочный пол – вы просто уверены, что он с этим не справится. Вы знаете, что ваши «заморочки» слишком уродливы, слишком жестко ограничены, чтобы кто-то мог их переварить. Кроме того, ваши заморочки наверняка воняют похуже тухлой рыбы! Никто на свете не может полюбить вас, узнав вашу правду.
Я боялась, что это выглядит, как будто я ограничиваю Тома, а по какой-то причине я не могу вынести мысли, что кто-то когда-то снова будет ограничивать Тома Кениона. Я отказалась быть такой, как люди, окружившие Тома после смерти Пэм и заявлявшие свои права на то, чтобы ограничить его!
Но Том не видит чужие планы так, как я. Он видит Божество, и Духов, и Существа из других измерений; он говорит с ними так, как я говорю с официанткой в ресторане. Я вижу чужие планы и политику, и мои провидческие способности распространяются только на окружающих меня людей. Я слышу то, чего они не говорят, и вижу то, что, по их мнению, скрыто от всех вокруг. Я вижу их настоящие мотивы, и я проклята тем, что схожу с ума от моих никем не оцененных способностей. Я видела смысл между строк послания, между слов письма... не того, которое Том отправил, а того, которое получил.
В тот день мы гуляли много часов, по полям и через стены, до самых Скал Дуэйры, головокружительной отвесной стены из известняка, вздымающейся на сотни футов над Средиземным морем. Я знала, что Том думает, как приятно было бы жить одному. Я думала, как приятно было бы жить одной. Это была работа!
|
|
|
Но наша любовь такая интенсивная! У меня от него дух захватывает!
Мы говорили об этом снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова. Устав от ходьбы и разговора, мы повернули обратно. Возможно, нам пора расстаться.
И тут я заметила что-то, лежавшее на земле рядом с моей ногой. Это был кусок резной керамики, почти засыпанный песком. На нем был какой-то рисунок, вроде петроглифа. Мы с Томом остановились, чтобы посмотреть на это сокровище. Я наклонилась и стала выкапывать его камушком, и он поддался на мое давление. Мы нашли древний символ одного из многочисленных Храмов Богини, усеивавших остров; возможно, это было послание о том месте, где мы застряли – любить или расстаться.
Мы чуть не рухнули на землю от смеха, когда стряхнули с него песок и обнаружили, что это не древний амулет и не кусок керамики, а покрышка от педали сцепления, брошенная в песке десятки лет назад. Наш древний осколок керамики был чьей-то покрышкой от педали сцепления!
Мы приняли это за великий знак и «поставили на нейтраль». Каждый из нас высказал свою правду. Мы стояли в лучах этого долгого дня; мы просто остановились. Мы пошли домой, просто держась друг за друга. Говоря по правде (абсолютной правде), никто никогда не заставлял мое сердце биться так, как Том Кенион. И он научится видеть чужие планы, а я научусь видеть другие измерения. Но если я никогда не увижу другие измерения – ничего страшного. У меня есть Том, который скажет мне правду о том, что там происходит. А если он никогда не увидит планы окружающих его людей – ничего страшного, у него есть я. И коль скоро он ценит мой дар и прислушивается ко мне, а я ценю его дар и прислушиваюсь к нему, у нас двоих будет целостное общее ви? дение. Магдалина была права – необходимо, по крайней мере, ценить друг друга.
|
|
|
