 |
Библиема как внутренняя форма библеизма
|
|
|
|
Библейский фразеологизм как текст-посредник
1. Библиема как внутренняя форма библеизма
2. Библеизм как текст культуры (лингвокультурные особенности библеизмов)
3. Роль библеизмов в формировании эмоционально-смысловой доминанты текста
Библиема как внутренняя форма библеизма
Как известно, библейские фразеологизированные фрагменты – библезмы – в разные эпохи и в разных ситуациях не утрачивают своей злободневности и актуальности. Подобная "живучесть" объясняется высокой адаптационной способностью этих языковых единиц [Туркова-Зарайская 2002]. Думается, что в основе такой способности лежит смысловая доминанта библейского текста, концептуализированная в библейском фразеологизме, некий семантический инвариант, с помощью которого в забиблейском тексте создается отсылка к библейскому. Этот инвариант можно обозначить как библиема, под которой мы понимаем библейский смысл, категоризованный в языковой единице (библеизме) как тексте-деривате от текста-первоосновы—Библии. Библиема находит свое воплощение во внутренней форме библеизма, которая, по словам А.А. Потебни, является "центром образа, одним из его признаков, доминирующих над всеми другими" [Потебня 1976: 146]. Независимо от каких-либо трансформаций в семантике или структуре библеизмов, библиема позволяет определять языковые единицы как фразеологизмы библейского происхождения.
Хранителем библиемы выступает образное основание, или внутренняя форма библеизмов. Именно на основе закрепленных за фразеологизмами образов возможно отличить БФ от фразеологизмов, восходящих к другим текстам культуры. Так, например, когда мы слышим выражения a wolf in sheep’s clothing – "волк в овечьей шкуре" и an ass in a lion’s skin – "осел в львиной шкуре", мы соотносим первое с библейском сюжетом, а второе—с эзоповскими баснями в силу закрепленных за тем и другим произведениями образов, а, следовательно, и когнитивно обработанных смыслов. Но здесь следует отметить, что идентификация фразеологизмов происходит только с опорой на фоновые знания: человек, незнакомый или плохо знакомый с прецедентными текстами (Библией и баснями Эзопа), не сможет адекватно проинтерпретировать указанные выше фразеологизмы.
|
|
|
Эмотивный смысл БФ a wolf in sheep’s clothing определяется следующим библейским контекстом: "Beware of false prophets, which come to you: in sheep’s clothing, but inwardly they are ravening wolves " (Matthew 7, 15). Некто, притворяющийся добродетельным, несущим истину под маской кротости и внешне не таящий никакой опасности, на самом деле представляет угрозу, поскольку по своей сути может быть хищным, кровожадным, хитрым, эгоистичным (ravening wolves). Приведенный стих из Евангелия от Матфея является одним из многочисленных наставлений и пророческих предостережений, легших в основу христианского учения и ставших одним из ценностных ориентиров в христианской этике. Представляя большую нравственную ценность для христиан, это наставление подверглось процессу концептуализации, обобщения и опредмечивания в виде БФ a wolf in sheep’s clothing.
В данном библеизме имели место структурные трансформации по отношению к прецедентному высказыванию, а именно, перемещение компонента wolf в начало библеизма и выпадение компонента ravening в результате переосмысления библейской цитаты, что придало ему признак устойчивого и оформленного словосочетания. Подобная трансформация улучшает понимание библеизма: для читателя, хорошо знакомого с текстом Библии, данный фразеологизм создает аллюзию к указанному прецедентному высказыванию в силу яркого образа. Таким образом, данный библеизм, как и любой текст, подвержен интерпретации, считыванию, поскольку он оживляет в сознании носителя языка текст-первоисточник (Библию), а скорее смысловую доминанту текста-первоисточника. Ключом к смысловой доминанте, на наш взгляд, выступает библиема. Если в сознании носителя языка совпадает эмоционально-смысловая доминанта библейского текста и библиема, то происходит адекватное понимание как самого библеизма, так и забиблейского текста, в котором он употребляется.
|
|
|
Эмоционально-смысловая доминанта прецедентного текста (Библии) закрепляется как узуальное значение библеизма. Например, БФ cast the first stone at smb.—бросить (первый) камень, первым осудить к.-л. — восходит к следующей прецедентной ситуации: когда книжники и фарисеи, искушая Иисуса, привели к нему женщину, уличенную в прелюбодеянии, он сказал им: "He that is not without sin among you let him first cast a stone at her" (John 8, 7). В данном отрывке выражение first cast a stone употребляется в прямом смысле, т.к. в то время в Иудее существовала казнь побивать камнями [Кунин 1996]. Соответствующий же БФ является языковой единицей с переосмысленной семантикой, поскольку в современном английском языке он обозначает осуждение человека без какого-либо телесного наказания. Но, несмотря на изменения в семантике библеизма, в нем сохраняется смысл, вложенный Иисусом Христом в слова "he that is not without sin among you", т.е. нет ни одного идеального человека, который мог бы выступать судьей другому. Именно исходя из христианской заповеди Judge not, that ye be not judged, данный библеизм закреплен в узусе современного английского языка как отрицательно-оценочная единица.
Узуальные значения многих библеизмов так же определяются библейскими контекстами, поэтому библейские смыслы остаются отраженными в их семантике, поскольку именно смыслы определяют значения [Богин 2001].
В силу динамических процессов в языке библейский эмотивный смысл, концептуализированный в БФ, может претерпевать дальнейшую деривацию. Как отмечал Г.И. Богин, "ни один смысл не имеет уникального бытия вне сети отношений и влияний, в которой он оказался. Смысл невозможно извлечь из текста, при этом не изменив его" [Богин 2000: 50]. Так, по сравнению с прецедентным текстом, эмотивный смысл, закрепленный за библеизмом, носит более обобщающий характер и номинирует множественность референций и ситуаций, аналогичных единственной библейской, но в других коммуникативных локусах (художественная литература, газетные тексты, разговорная речь и т.д.). Прототипы большинства библеизмов являются переменными словосочетаниями, смысл которых привязан к конкретному библейскому контексту.
|
|
|
Например, прототип БФ wash one’s hands of smth. – "умывать руки, устраняться от ответственности за что-либо" – в Библии является словосочетанием первичной номинации, описывающим Понтия Пилата, отдавшего Иисуса на казнь и умывшего руки перед толпой, поскольку ритуальное умывание рук свидетельствовало о непричастности умывшего к чему-либо: "…he took water and washed his hands before the multitude, saying, I am innocent of the blood of this just person: see ye to it" (Matthew 27, 24).
В указанном библейском стихе словосочетание wash his hands является свободным, еще не фразеологизированным, поскольку описывает конкретные действия субъекта. Но в Библии это словосочетание является стартовым текстом, который подвергается переосмыслению в забиблейском пространстве. Очевидно, что стоящий за данным свободным словосочетанием ритуальный смысл способствовал метафоризации данного выражения, а прецедентная ситуация в силу своей уникальности закрепила его в английском языке в виде вышеуказанного БФ. В результате конкретные действия с водой при умывании рук, которые имеют место в Библии, становятся образной внутренней формой переосмысленного библеизма. Иными словами, значение свободного библейского сочетания становится интерпретантой переосмысленного библеизма (в терминах Кравченко 2001). Значение БФ возникает в результате семантической деривации содержания его прототипа (в данном случае через метафоризацию и семантическое расширение) и становится отличным от значения текста-первоисточника: данный БФ обозначает "отстраняться от любой ответственности". Выражая иное значение по сравнению с текстом-первоисточником, БФ становится новым текстом, но, как было сказано выше, текстом, связанным со своим первоисточником, с прецедентной ситуацией.
|
|
|
Связь Библии с любым текстом осуществляется с помощью текста-посредника, который может иметь форму библеизма. Употребление библеизмов в различных текстах способствует распространению библейских смыслов, но каждый раз эти смыслы претерпевают контекстуальные изменения: они могут приращиваться, растягиваться, порою превращаться в прямо противоположные.
Так, дальнейшее эмотивное осмысление библеизма как текста-посредника the blind leading the blind можно обнаружить в следующем художественном тексте: "It is written, When the blind lead the blind, both shall fall into the ditch: wherefore, in such circumstances, may it not sometimes be safer, if both leader and led simply—sit still?" [СУАП 1990]. Здесь происходит приращение смысла, которое заключается в предложении своеобразного выхода из ситуации слепых ведомого и ведущего: "it may be safer, if both sit still", т.е. библейский эмотивный смысл (те, кто не ведает, куда движется, не понимает своих ошибок, ждет погибель) дополняется указанным новым (было бы лучше, если бы такие люди никуда не двигались).
Ситуацию растягивания смысла можно наблюдать в следующем контексте: "If only…books were sold by men of taste, familiar with their contents, the public would buy more good literature: as things are, the blind bookseller leads the blind customer " [СУАП 1990]. В данном примере узуальный библеизм подвергается синтаксической и семантической трансформациям в целях трансляции нового эмотивного смысла: плохо разбирающиеся в книгах продавцы уводят в сторону от полезных и интересных книг необразованных читателей. Но, несмотря на преобразование библейского смысла в данном контексте, новая форма известного библеизма все же содержит некую связь с прецедентным текстом. Здесь библейский смысл растянут до нового забиблейского контекста, в котором он трансформировался в результате появления нового референта.
Примеры кардинального переосмысления библеизма, а, следовательно, и его прецедентного текста были классифицированы как контекст-десакрализация.
Во всех приведенных примерах употребления библеизмов как текстов-посредников между Библией и художественным текстом имеет место двойная актуализация БФ. С одной стороны, на основе уже известных библейских смыслов БФ выступает в качестве аллюзии к прецедентному тексту, знание которого располагает реципиента к адекватной интерпретации как самого библеизма, так и текста, в котором он употребляется. С другой стороны, библеизм имеет непосредственную привязку к художественному забиблейскому контексту, в котором он приобретает дополнительные эмотивные смыслы, дополнительные потому, что они дополняют, развивают и иногда даже изменяют смысл текста-первоисточника и транслируют иную эмотивную окраску высказывания по сравнению с прецедентной. При этом первоисточник остается тем отправным моментом для развития образа, к которому приходится обращаться для адекватного понимания выделившегося библеизма в новом контексте его употребления, ибо каждый библеизм привносит в забиблейский контекст своей первичной ситуации [Прокофьева 2001]. В результате переплетения двух видов контекста библеизм наилучшим образом передает авторский замысел и реализует все заложенные в нем оттенки значения.
|
|
|
В заключение сделаем акцент на исследованиях по общей фразеологии, законам которой подчиняется и библейская фразеология. В современной терминологии фразеологизм представляет собой креативный минитекст, "речь для воплощения мысли и чувства" [Карасик 2000: 13-14]. Как известно, фразеологизмы обладают более сложной семантикой и представляют собой языковые знаки, соотносимые по информационному объему со свернутым текстом [Телия 1999]. Эти особенности фразеологизмов во многом обусловлены спецификой их внутренней формы — образного гештальта, - которая, в отличие от внутренней формы лексем, обычно остается достаточно прозрачной, сохраняя при этом тесную связь с "внешней" или "поверхностной" структурой фразеологического значения. Процессу концептуализации в ходе формирования фразеологизма подвергается образное представление, служащее источником ее значения. У библеизмов, как и у других фразеологических единиц, "текстовость" основана на образном гештальте, восходящем к своему библейскому прототипу. Библеизм выступает как креативный минитекст и в силу того, что он представляет собой категоризованное чувство-отношение через эмоцию, оценку [Шаховский 2003].
Таким образом, текстовая специфика БФ как компакт-текста проявляется в том, что эта языковая единица может выступать в функции креативного минитекста, текста-деривата от первоосновы—Библии, текста-посредника между библейскими и забиблейскими текстами, который может подвергаться эмотивно-смысловым трансформациям под влиянием художественного контекста, авторского намерения, но в то же время сохранять свою смысловую связь с первоисточником. Также представляется возможным идентифицировать библеизм как текст-посредник между Библией как гипертекстом и национально-культурным кодом. Особенности библеизмов с точки зрения аккумулированной в них национально-культурной информации будут рассмотрены в следующем параграфе.
|
|
|
