Библеизм как текст культуры (лингвокультурные особенности библеизмов)

В последнее время в свете антропоцентрического подхода в современной лингвистике проблема "язык и культура" становится еще более актуальной. Наиболее тесные связи языка и культуры просматриваются в области лексики и фразеологии.

Общая тенденция исследования национально-языкового сознания распространяется и на изучение языковых единиц, связанных с сакральными прецедентными текстами, в том числе и на изучение библеизмов. Повышенный интерес к данной проблематике может найти объяснение в ключевой роли подобных единиц в национальной культуре в силу их принадлежности к сфере прецедентных феноменов, языковых единиц, объективирующих эталоны, нормы и ценностные ориентиры социума, а так же культурно маркированные категоризованные эмоции. Рассмотрение национально-культурных признаков языковых единиц, репрезентирующих религиозную картину мира, может послужить основой при разработке проблем моделирования процессов межкультурной коммуникации в области религии и способов "религиозной адаптации" текстов в межкультурном диалоге.

Следует отметить, что библейские фразеологизмы сопряжены прежде всего с проблемой ценностей и проблемой предпочтений. Относительно второй проблемы хотелось бы подчеркнуть, что Библия является общим элементом разноязычных христианских социумов, и поэтому наиболее яркие и впечатляющие места из нее просто не могли не быть замечены, однако огромный интерес представляют те цитации, которые были замечены одним народом и практически проигнорированы другим. Как отмечает В.И. Жельвис, представляло бы значительный этно- и психолингвистический интерес выяснить в каждом отдельном случае причину такого общенационального невнимания. "Для выяснения этого вопроса необходимо глубоко проникнуть в сущность той и другой национальной культуры, попытаться понять особенности конкретного национального менталитета. Например, предпочтение той или иной цитаты могло быть вызвано конкретным историческим событием, удачным использованием ее знаменитым проповедником или — самое интересное — той или иной стороной национального характера" [Жельвис 1996: 204].

Современная наука о языке постулирует, что знаки языка непременно отражают в себе системные свойства культуры, в которой детерминируются их семантика, и не могут выражать абсолютно одинаковые значения в двух разных культурах.

Для выявления лингвокультурных особенностей английских библейских фразеологизмов мы будем сравнивать их с русскими БФ, т.к. "для культуры важно увидеть себя глазами другой цивилизации, другой культуры" [Имплицитность в языке и речи 1999]. Известный культуролог В.С. Библер пишет: "Культура способна жить и развиваться (как культура) только на грани культур, в одновременности, в диалоге с другими целостными…культурами. В таком конечном (или изначальном) счете действующими лицами оказываются отдельные культуры, актуализированные в ответ на вопрос другой культуры" [Библер 1991: 45]. Поэтому для выявления специфики библейских фразеологизмов в английском языке целесообразно сопоставить английскую библейскую фразеологию с текстом Библии и с аналогичной по происхождению фразеологией других языков (в данном случае с русской).

Библеизмы как прецедентные феномены принадлежат когнитивным базам многих лингвокультурных сообществ, и в связи с этим являются национально детерминированными языковыми единицами [Гак 1997, Гудков 1999, Красных 1998]. Прецедентный феномен описывается как обладающий "устойчивым инвариантным в данном лингвокультурном сообществе содержанием, связанным с фиксированными единицами, актуализирующими это содержание, служащий моделью порождения и оценки действий индивида", не создающийся заново, но воспроизводящийся в сознании [Гудков 1999: 31-33]. Библия представляет собой уникальный пример прецедентного текста, изобилующего прецедентными ситуациями, высказываниями и именами. За многими этими прецедентными феноменами стоит национально обусловленное минимизированное представление, общее для всех членов лингвокультурного сообщества. Представители разных культур могут располагать разными способами категоризации одного и того же феномена, иными принципами определения его значимости. Это приводит к тому, что при наличии одного и того же текста (Библии) представители разных культур по-разному воспринимают и оценивают его. Однако уникальность Библии при этом сохраняется, поскольку она всегда остается все тем же сакральным текстом, раскрывающимся каждой языковой личности по-разному и располагающим к различной культурной рефлексии в различных кодах культур.

Представления, стоящие за библеизмами, выступают не только как результат действия кодов определенной культуры, но и как образцы, задающие модели восприятия окружающего мира и модели языкового поведения [Туркова-Зарайская 2002]. Библеизмы как языковые единицы фиксируют в своей семантике культурную коннотацию, своеобразный "орган", отвечающий за распознавание в культурной памяти фразеологизмов хранимых в ней культурно маркированных смыслов, некое "связующее звено между значением единиц естественного языка и культурной семантикой знаков "языка" культуры" [Телия 1999: 14, 24]. В коллективной памяти носителей языка сохраняется интертекстуальная связь фразеологизмов с тем или иным кодом культуры, что проявляется в возможности культурной референции и обеспечивает диалогическое взаимодействие двух семиотических систем – языка и культуры [там же].

Как показали исследования ряда ученых, БФ в разных языках имеют семантические, лексические и грамматические расхождения [Жолобова 2002]. Кроме того, в любом языке существует целый ряд БФ, которые не имеют параллелей в других языках, так называемые лакунарные БФ. Так, в английском языке есть БФ entertain an angel unawares, а в русском языке соответствующий БФ отсутствует.

Всякий язык проявляет избирательность по отношению к объективному внеязыковому миру и по-своему отображает его. В данном случае таким фрагментом объективной действительности, отображающимся во фразеологии, является сам текст Библии, из которого берут свое начало образные основания БФ, являющиеся "средством воплощения культурной коннотации в языковой знак" [Телия 1996]. Содержание Библии, ее сюжеты и персонажи представляются нам одним из "кодов" культуры, с которым соотносятся переосмысленные значения библейских фразеологизмов. Например, БФ as old as Adam—"старо как мир, быльем поросло". Английский фразеологизм содержит компонент Adam, который создает аллюзию на библейский текст, где упоминается этот персонаж, и значение выражения соотносится с библейскими данными об Адаме. Русский же фразеологизм не является аллюзией на конкретную библейскую ситуацию или персонаж. Таким образом, Библия как один из "кодов" христианской культуры играет в данном случае определяющую роль в понимании значения английской ФЕ, т.к. передача образа "давности" чего-либо в английском языке происходит с помощью переосмысления библейского текста.

Существует два основных фактора расхождений между ФЕ в разных языках: объективный и субъективный [Гак 1997].

Объективный фактор—это природные и культурные реальности, свойственные одной стране и отсутствующие в другой. К объективным факторам следует отнести также структурные особенности языка, в силу которых данная номинация принимает форму слова в одном языке и ФЕ—в другом.

Субъективный фактор заключается в самой произвольной избирательности, когда одни и те же реальности, равно свойственные двум цивилизациям, трактуются по-разному во фразеологии двух языков. Например, слово "way" является более употребительным компонентом ФЕ в английском языке: "by the way", "anyway" и т. д., чем в русском, но это не означает, что слово "путь" имеет меньшую значимость для русскоязычной общности.

Оба отмеченных фактора оказывают существенное влияние на специфику библейской фразеологии в каждом данном языке.

В языке проявляется своеобразное соотношение между фразеологией и текстом Библии. Существуют десятки БФ, аналогичных в рассматриваемых языках. Например, "Saul among the prophets"—"Саул в пророках" (человек с неожиданно выявившимися талантами); "cast pearls before swine"—"метать бисер перед свиньями"; "Jacob’s ladder"—"лестница Иакова"; "the land of promise"—"земля обетованная"; "turn the other cheek"—"подставить другую щеку"; "Balaam’s ass"—"Валаамова ослица"; "widow’s mite"—"лепта вдовицы" и др.

Однако имеется немало случаев, когда какая-либо библейская ситуация отобразилась в виде ФЕ в одном языке и не закрепилась в другом. Подобные различия объясняются двумя причинами: общей избирательностью и историко-культурными факторами. Например, в английском языке закрепились следующие библейские ситуации в виде ФЕ: "entertain an angel unawares"—принимать человека, занимающего высокое положение (или обладающего большими достоинствами), не зная, кто он; "shaking (stirring) of the dry bones"—проявление жизни там, где все казалось мертвым; "lay hands on the ark"—осквернить, непочтительно относиться; "heap coals of fire on smb.’s head"—пристыдить кого-либо, отплатив добром за зло; "the daughter of Jezebel"—преступная, наглая женщина; "the flesh-pots of Egypt"—материальное благополучие, довольство, богатая жизнь; "fall among Philistines"—попасть в тяжелое положение и т. д. (151 пример). В русском языке в качестве БФ закрепился библейский оборот "Всемирный потоп". В английском же языке соответствующий эквивалент The Flood не может употребляться в переносном значении как в русском и имеет только библейское значение [LDCE 1995].

Можно выделить следующие причины культурного порядка, способствующие тому, что тот или иной БФ существует в одном языке и отсутствует в другом:

1) язык, с которого осуществлялся перевод Библии. Русская и английская Библии переводились с классических языков. Для русского языка характерно наличие большого числа заимствований из греческого языка, для английского языка—из латинского;

2) закрепление выражений в качестве ритуальных формул. Таково выражение "Тайна сия велика есть" (Еф. 5, 32), которая произносится во время православного обряда бракосочетания;

3) переосмысление цитатных БФ в результате творчества знаменитых личностей. Например, библейское выражение "А ты кто, который судишь другого?" укрепилось в русском языке в форме "А судьи кто?"—цитаты из "Горя от ума" А. Грибоедова. Сюда же относится ФЕ "Ничто не ново под луною" (Еккл 1, 9-10). Несмотря на то, что как в английском, так и русском варианте Библии употребляется компонент "солнце" в указанном отрывке ("There is no new thing under the sun"; "Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем"), в русском варианте "луна" закрепилась благодаря стихотворению Н.М. Карамзина "Выбранные места из Екклесиаста" (1797г.).

Фразеологизм the land of Nod—"царство сна"—возник в результате игры слов, основанной на одинаковом звучании английских слов "nod"—дремота и "Nod" - название библейской земли Нод, куда был сослан Каин после убийства Авеля. Выражение создано Дж. Свифтом и впервые употреблено в его книге Polite Conversation: "to go into the land of Nod"—отправиться спать.

Фразеологизм a house divided against itself—"раздор между своими, междоусобица"—зафиксирован в словарях американского издания, но не британского. При этом авторы словаря Вордсворта отмечают, что данный фразеологизм, хоть и является фразеологизмом библейского происхождения (Matthew 12, 25), был популяризован президентом США А. Линкольном, употребившем это выражение как библейскую аллюзию в своей речи 1858 г., посвященной современному для того времени состоянию американского общества: "a house divided against itself, half slaves and half free." При этом особо отмечается, что аллюзия А. Линкольна более известна, чем сама новозаветная фраза-прототип;

4) исторически сложившиеся расхождения конфессий. В русской культуре религиозное самосознание как составная часть национального сознания в целом складывалось под действием православной церковной традиции и доктрины, в то время, как в Британии ведущими конфессиями выступали католицизм и протестантизм. Церковные символы имеют различную природу в этих конфессиях и соответственно задают различное эмоциональное восприятие библейского текста. В западной церкви специфика выделения таких сфер бытия, как "ад/рай", указывает на символичность церковной практики, а не на реальную жизненную основу, т.е. человеческое существование воспринимается как не-греховное /+/, помещенное в рамки социально-государственных норм и отношений [Беликова 1999]. Для русского православия, напротив, земное существование рассматривается как изначально греховное /-/, как путь искупления первородного греха. Отсюда большая смиренность русского народа, приоритет слабости и покорности, что зафиксировано в таких библеизмах, как "все мы под Богом ходим", "Бог тебе судья", "Бог дал, Бог и взял" и т.д. В западной культуре и в английской, в частности, акцент смещается на индивидуальные особенности личности, на уважение к конкретному индивиду, его свободе действий и мысли. Религия начинает выступать как регулятивное средство этических норм и поведенческих стереотипов, а также регламентировать светские взаимоотношения людей в целом. Даже понятие Бога интерпретируется как "Бог – это личность" (в отличие от православного понимания Бога-идеи), Бога можно увидеть, встретить, иметь личные отношения. Это, в частности, подтверждается таким вариантом обращения к Богу, не имеющего эквивалента в русском языке, как dear God in heaven. В данном библеизме употребляется прилагательное dear по отношению к самому могущему существу в универсуме наряду с другими дискурсивными употреблениями этого же прилагательного в вокативе (Dear Lucy).

Православное духовенство видело своей целью создание устойчивого образа праведной жизни. Праведники, отказавшиеся от этого мира и молитвой искупающие грехи обыденного поведения людей, воспринимались народным сознанием как святые спасители. Эти же характеристики приписывались и нищим, юродивым, жившим подаянием. Латинское библейское заимствование Ecce homo – "се человек" - закреплено в современных английском и русском языках, но в семантической структуре этого библеизма в русском языке отмечается коннотативная сема "вот страдающий, мучимый человек" [Беликова 1999: 35], отсутствующая в английском языке. Следовательно, можно сделать вывод, что эмотивно-смыловое варьирование библеизмов может эксплицироваться при сравнении двух (или более) культур.

5) язык богослужения. Это—важнейший историко-культурный фактор в фиксации БФ. В Англии богослужение велось в течение многих веков на латинском языке, в России—на церковнославянском, на этих языках были вначале составлены переводы Священного Писания. В то время, как английский язык был уже структурно далек от латинского и из него могли быть усвоены лишь отдельные слова и изречения, в России языковая ситуация сложилась несколько иначе. "Церковнославянский язык был гораздо более близок и понятен широким массам России, чем латынь—массам Европы" [Винокур 1990: 91].

Будучи близкородственными языками, русский и церковнославянские языки легко взаимодействовали друг с другом и создавали предпосылки для более успешного переключения и смешения кодов в русском социуме того периода. Многие библейские славянизмы включались в русскую речь не только в силу выражаемого ими значения, но и из-за их своеобразной языковой формы. Это были своего рода церковнославянские цитаты в русской речи, и они остались в ней в качестве фразеологизмов. Именно из библейских славянизмов вербовались в русском языке многие цитатные фразеологизмы. Показательно, что в русских переводах Библии мы находим более современные варианты, которые не воспринимаются как ФЕ. Например, выражение, фигурирующее во всех словарях русского языка, "ничтоже сумняшеся" (Иак 1, 6) представляет собой фразеологизм формы, цитату из церковнославянского текста. Его вариант в русском Синодальном переводе "ни мало не сомневаясь" не является ФЕ. То же самое можно сказать о следующих славянизмах и их современных вариантах, не являющихся ФЕ: "Яко тать в нощи" (1 Фес 5, 2)—"Как тать ночью", "Власти предержащие" (Рим 13, 1)—"существующие власти" [Гак 1997].

Таким образом, вследствие особой роли церковнославянского языка в русской культуре, в русском языке относительно больше цитатных БФ.

Что касается языковых особенностей БФ, то для русских БФ более характерна стилистическая синонимия. В русском языке возможны два стилистических варианта: "Строить на песке/песце" (Мф 7, 26); "Глас/голос вопиющего в пустыне" (Ис 40, 3).

Возможность иметь два варианта — возвышенный и нейтральный—может быть использована в русском языке в стилистических целях. Английскому выражению golden calf (Exodus 32, 1-35) может соответствовать и библеизм "златой (золотой) телец" (Исх 32, 1-35) и нейтральное "золотой теленок", употребляемое иронически в заглавии романа Ильфа и Петрова (в английском переводе смысловое столкновение этих вариантов остается неотраженным).

Таким образом, специфика по языкам проявляется, прежде всего, в семантико-стилистических различиях опорных компонентов фразеологизмов, которые выявляются на уровне всей языковой системы. Специфичным для русского языка на фоне английского оказывается "законсервированность" устаревшей лексики, например, "преломлять хлеб". Для опорных компонентов фразеологизмов в английском языке это не характерно. Основные причины стилистических расхождений экстралингвистические: разные пути формирования сопоставляемых подсистем, разный характер их соотношения с общей лексикой привели к лингвистической неоднородности по языкам.

С точки зрения языковой избирательности многие БФ характеризуются расхождениями во внутренней форме. Этот вид межъязыковых расхождений свойствен прежде всего БФ, концептуализирующим отдельные библейские ситуации (в терминологии В.Г. Гака – ситуативные БФ). В разных языках в качестве основы номинации могут быть избраны различные черты одной и той же ситуации, в силу чего и образуются разные по внутренней и внешней форме БФ. Так, ужин Христа с учениками был их последним и тайным свиданием. В английском обозначении этого события актуализируется первая черта: The last supper; в русском—вторая: "тайная вечеря". Неожиданное изменение убеждений обозначается по-английски on the road to Damascus—"по дороге в Дамаск" и по-русски "превращение Савла в Павла". Это различие в БФ двух языков может быть интерпретировано как отражение различных аспектов одного и того же события. В этом случае имеет место содержательное варьирование библеизмов при их смысловой синонимичности. В приведенных примерах можно наблюдать различную эмотивную окраску библеизмов, принадлежащих английской и русской лингвокультурам. В библеизме the last supper прослеживается эмотивный конкретизатор "грусть" на фоне эмотивного микрокомпонента "одобрение в силу великой святости и уникальности библейского события". В соответствующем русском варианте такой эмотивный конкретизатор не просматривается.

Выделяются также формальные БФ, совпадающие по форме и компонентному составу, но имеющие различные эмотивные смыслы: Noah’s ark и Ноев ковчег. Английский библеизм обозначает спасительное средство, само спасение /+/. Ковчег изображается символически как средство для спасения верующих из поглощающего моря безбожности благодаря крещению—своего рода судну, которое не тонет в жизни [Бидерманн 1996]. В терминах русской культуры понятие "ковчег" имеет другую интерпретацию. В "Словаре русского языка" С.И. Ожегова отмечено, что в переносном значении слово "ковчег" ассоциируется в русскоязычном обществе с разнородной группой людей или животных, оказавшихся соединенными в тесном соседстве /-/ [Ожегов 1989].

По результатам проведенного анализа лингвокультурных особенностей библеизмов можно утверждать, что, как и любой текст, библеизм так же живет в культуре, которая определяет его адекватное понимание и национальную специфику по отношению к текстам другой культуры. На основании этого библеизм можно считать лингвокультурным текстом. Библеизмы презентируют семантику культуры, т.е. вербализуют знаки "языка" культуры. Варьирование эмотивных смыслов библеизмов в проанализированных лингвокультурах позволяет сделать вывод о том, что культурная специфика по языкам проявляется также и в особенностях эмоционального восприятия библейских ситуаций и их отражении в библеизмах в виде эмотивных конкретизаторов семантики библеизмов. Поскольку библеизмы восходят к одному из культурно значимых текстов любого христианского общества, то выражаемые ими национально-культурно маркированные смыслы принадлежат к культурным константам, культурным эталонам, задающим нравственные и поведенческие ориентиры, а также эмоциональные векторы интерпретации в процессах интериоризации нового знания.

 

123	Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: