Война Англии и Франции в союзе против соединенных провинций, окончившаяся войною Франции против соединенной Европы – морские сражения при солебэ, текселе и стромболи

Незадолго перед заключением Бредского мира (в 1667 г.) Людовик XIV сделал первый шаг к завоеванию части Испанских Нидерландов и Франш-Конте. В то самое время, как его армии двигались вперед, он разослал правителям европейских держав ноту, излагавшую его притязания на упомянутые территории. Эта нота, свидетельствовавшая ясно о претенциозном характере молодого короля, возбудила беспокойство Европы и без сомнения увеличила силу партии мира в Англии. Под главным руководством Голландии, но при горячем содействии министра Англии, заключен был союз между этими двумя странами и Швецией, до тех пор бывшей другом Франции. Целью его было ограничение притязаний Людовика, пока его сила не сделалась еще слишком значительной. Нападения сначала на Нидерланды в 1667 году, а затем на Франш-Конт в 1668 году, показали [c.161] безнадежную слабость Испании в деле защиты своих владений: они пали под угрозой удара, почти не дождавшись нанесения его.

Политика Соединенных Провинций относительно притязаний Людовика в эту эпоху характеризовалась так: “Франция хороша, как друг, но не как сосед”. Голландия не хотела разорвать традиционный союз с Францией, но еще менее хотела иметь с ней общую границу. Политика английского народа, хотя и не короля его, опять приняла благоприятное для Голландии направление. В возраставшем величии Людовика Англия видела опасность для всей Европы, особенно для самой себя, в случае, если бы упрочение преобладания на континенте развязало ему руки для развития морской силы Франции. “Голландцы понимают, что раз Фландрия будет во власти Людовика XIV, – писал английский посланник Темпль (Temple), – то Голландия будет только морской провинцией Франции”; и, разделяя это мнение, он рекомендовал политику сопротивления Франции, считая, что господство ее в Нидерландах угрожало бы подчинением ей всей Европы. Он никогда не переставал представлять своему правительству, как опасно было бы для Англии завоевание морских провинций Францией, и настойчиво указывал на необходимость скорейшего соглашения с Голландией. “Это было бы лучшей местью Франции за то, что она вовлекла нас в последнюю войну с Соединенными Провинциями”, – писал он. Эти соображения привели обе страны, вместе со Швецией, к тому Тройственному союзу, о котором было уже упомянуто выше и который задержал на время успехи Людовика. Но между двумя морскими державами еще слишком недавно велись войны, унижение Англии на Темзе было слишком горько, и соперничество, все еще очень живое, слишком глубоко коренилось в природе вещей для того, чтобы союз был продолжителен. Нужна была опасная сила Людовика и его настойчивость в политике, угрожавшей им обеим, для того, чтобы состоялось соглашение между этими двумя естественными противниками. Оно не могло обойтись без другого кровавого столкновения.

Людовик был глубоко раздражен против Тройственного союза, и его гнев обратился главным образом на Голландию, в которой, в силу требований ее положения, он видел самого упорного своего противника. На время, однако же, он, казалось, уступил, и тем более охотно, что, по-видимому, приближалось [c.162] прекращение испанской королевской династии, а с ним и осуществление его притязаний, не ограничившихся только желанием приобрести территорию, лежавшую к востоку от Франции, когда трон сделается вакантным. Но, хотя и притворившись уступчивым, он с этого времени задумал уничтожение Республики. Эта политика была прямо противоположна политике, завещанной Ришелье и истинному благу Франции. Было в интересах Англии, по крайней мере тогда, чтобы Соединенные Провинции не были разгромлены Францией; но было еще более в интересах Франции, чтобы они не подчинились Англии. Последняя, свободная от каких-либо затруднений на континенте, могла вынести одна борьбу с Францией на морях; Франция же, напротив, будучи связана своей континентальной политикой, не могла надеяться вырвать без союзника обладание морями у Англии. Этого-то союзника Людовик предполагал уничтожить и просил Англию помочь ему. Конечный результат борьбы нам уже известен, но теперь должно проследить за ее ходом.

Прежде, чем король приступил к исполнению своих планов и пока еще было время обратить энергию Франции в другое русло, ему были представлены соображения об ином образе действий – в проекте Лейбница, о котором говорилось уже выше. Этот проект имеет специальный интерес для нашего предмета, так как, рекомендуя королю совершенно изменить политику – т.е. смотреть на территориальное расширение, как на вопрос, второстепенный для Франции, а обратить главное внимание на развитие ее владений за морем – прямо выставлял, как основу величия страны, обладание морем и морскую торговлю. Непосредственной целью для Франции той эпохи проект выставлял завоевание Египта, на котором, однако, нельзя было бы остановиться. Омываемый и Средиземным, и Красным морями, Египет давал господство над большим торговым путем, который в наши дни дополнен Суэцким каналом. Этот путь потерял много в своем значении вследствие открытия прохода кругом мыса Доброй Надежды и еще более вследствие неурегулированных условий плавания по изобиловавшим пиратами морям, через которые он пролегал; но с занятием ключа позиции надлежащею морскою силою значение его могло быть в сильной мере восстановлено. Такая морская сила, расположенная в Египте, при том упадке, в состоянии какого уже находилась Оттоманская Империя, имела бы в [c.163] своей власти торговлю не только Индии и далекого Востока, но также и Леванта; однако этим только дело не могло бы ограничиться. Необходимость господства в Средиземном море и открытие доступа в Красное море, закрытое для христианских судов магометанским религиозным фанатизмом, вынудило бы занятие пунктов с каждой стороны Египта, и Франция была бы приведена, шаг за шагом, подобно тому, как это случилось с Англией по завладении Индией, к занятию позиций, подобных Мальте, Кипру, Адену – короче говоря, к созданию большого морского могущества. Это ясно теперь; но интересно ознакомиться с аргументами, которыми Лейбниц старался убедить короля Франции два столетия назад.

Указав на слабость Турецкой империи и на легкость, с какою можно было бы достигнуть дальнейшего ее расстройства восстановлением против нее Австрии и особенно Польши – традиционной союзницы Франции; указав, что Франция не имеет вооруженного неприятеля в Средиземном море и что по другую сторону Египта она найдет португальские колонии, жаждущие покровительства для противодействия голландцам в Индии, мемуар Лейбница продолжает:

“Завоевание Египта – этой Голландии Востока, бесконечно легче, чем завоевание Соединенных Провинций. Франции нужен мир на западе, война в отдаленных краях. Война с Голландией, по всей вероятности, разорит новые индийские кампании, так же, как колонии и торговлю, недавно оживившуюся во Франции, и увеличит бремя налогов, в то же время уменьшив средства народа; голландцы соберутся в свои морские города и расположатся там в совершенной безопасности, основав с большими шансами на успех оборону на морских силах. Если Франция не одержит полной победы над ними, то она потеряет все свое влияние в Европе, а победой она подвергнет это влияние опасности. В Египте, напротив, поражение ее, почти невозможное, не будет иметь больших последствий, победа же даст обладание морями, торговлю с Востоком и Индией, преобладающее влияние в христианском мире и даже может привести к созданию импорта на Востоке, на развалинах Оттоманской державы. Обладание Египтом открывает путь к завоеваниям, достойным Александра, крайняя слабость обитателей восточных стран уже не составляет более тайны. Кто владеет Египтом, тот будет владеть также и всеми берегами и островами Индийского [c.164] океана. Именно в Египте Голландия будет завоевана, именно там она будет лишена того, что одно только дает ей благосостояние – сокровищ Востока. Она будет поражена, не будучи в состоянии отразить удар. Если она пожелает противодействовать планам Франции относительно Египта, она будет подавлена всесторонней ненавистью христиан, атакованная же дома, она, напротив, не только может отразить нападение, но и может еще отомстить за себя, поддерживаемая всеобщим общественным мнением, подозревающим Францию в притязательных замыслах” ¹.

Мемуар Лейбница не имел последствий. “Людовик XIV употребил теперь все усилия, какие могли внушить ему властолюбие и разум, чтобы подготовить разорение народа. Пущена была в ход дипломатическая стратегия в широком масштабе для изолирования Голландии от всякой помощи ей со стороны других держав. Людовик, который не мог заставить Европу допустить завоевание Бельгии Францией, надеялся теперь принудить ее смотреть без содрогания на падение Голландии”. Его усилия, большею частью, имели успех. Тройственный союз был разорван, король Англии, хотя и вопреки желаниям своего народа, заключил с Людовиком наступательный союз, и Голландия, когда началась война, оказалась без союзников в Европе, за исключением истощенной Испании и электорства Брандербургского, тогда никоим образом не первоклассного государства. Но для того, чтобы заручиться помощью Карла II, Людовик обязался не только выплатить ему большую сумму денег, но и уступить Англии из вырванной от Голландии и Бельгии добычи, Вальхерен (Walcheren), Слюис (SIuys) и Кадзанд (Cadzand), и даже острова Горе (Goree) и Воорне (Voorn), т.е. ключи к устьям больших торговых рек Шельды и Мааса. По отношению к соединенным флотам двух держав было условлено, что английский адмирал будет главным начальником их. С внешней стороны вопрос морского первенства был обойден тем, что Франция не назначила своего адмирала в кампанию, но практически это первенство было уступлено Англии. Очевидно, что в своем пылком стремлении к уничтожению Голландии и к континентальному самовозвеличению Людовик “играл прямо в руку” Англии по отношению к задачам ее морской силы. Французский [c.165] историк прав, говоря: “Об этих договорах судили неправильно. Часто повторяли, что Карл продал Англию Людовику XIV. Это справедливо только относительно внутренней политики: Карл на самом деле замышлял политическое и религиозное порабощение Англии с помощью иностранной державы, но что касается внешних интересов, то он не продал их, так как большая часть выгоды от разорения Голландии должна была прийтись, на долю Англии” ².

В течение последних лет, предшествовавших войне, голландцы делали всевозможные дипломатические усилия для предотвращения ее; но ненависть мешала Карлу и Людовику принять какую-либо уступку Голландии, как окончательную. Английской королевской яхте приказано было пройти мимо голландских военных кораблей в Канале и стрелять по ним, если они не спустят своих флагов. В январе 1672 года Англия послала Голландии ультиматум, призывавший признать права английской короны на господство в Британских морях и обязать голландские флоты спускать флаги перед самым незначительным английским военным судном; и такие требования поддерживались со стороны французского короля. Голландцы продолжали уступать, но, видя, наконец, что все уступки бесполезны, они, в феврале снарядили в кампанию семьдесят пять линейных кораблей, кроме судов меньших размеров. 23-го марта англичане, не объявляя войны, атаковали флот голландских коммерческих судов, а 29-го король объявил войну. За ним последовало 6-го апреля объявление войны Людовиком XIV, а 28-го числа того же месяца он выступил в поход для принятия армии под свою личную команду.

Война, которая началась теперь, представляя третье и последнее из больших состязаний между Англией и Голландией на океане, не была, подобно предшествовавшим ей, чисто морской войной, и здесь необходимо будет нарисовать также и главные черты военных событий на суше, не только для полноты изложения, но и для выяснения отчаянного положения, до какого была доведена Республика, и освобождения ее из него морскою силою в руках великого моряка, де Рейтера.

Морские операции этой войны во многих отношениях отличаются от операций предшествовавших ей войн, но самая отличительная черта их состоит в том, что голландцы, за [c.166] исключением одного случая в самом начале, не посылали своего флота навстречу неприятелю, а, можно сказать, стратегически пользовались своими опасными берегами и отмелями, избрав их операционной базой. На этот образ действий они были вынуждены огромным превосходством сил противника, но они не пользовались своими мелями исключительно только для защиты – война, которую они вели, была оборонительно-наступательною. Когда ветер позволял союзникам атаковать, Рейтер держался под прикрытием своих островов или по крайней мере на мелких местах, куда неприятель не отваживался следовать за ним; но когда ветер дул так, что Рейтер мог избрать желаемый метод атаки, он поворачивал и нападал на враждебной флот. В действиях его мы находим также ясные указания на тактические комбинации более высокого порядка, чем те, какие нам встречались до сих пор; хотя возможно, что то, что мы имеем здесь в виду – а именно частные атаки против французского отряда союзников, не переходившие за пределы демонстраций – внушены были политическими мотивами. Такое толкование несомненного факта, что голландцы нападали на французов преднамеренно легко, нигде не встречалось автором; но кажется возможно; что правители Соединенных Провинций не желали увеличивать раздражение своего самого опасного врага унижением его флота и таким образом надеялись облегчить для его гордости принятие их предложений. Есть, однако, одинаково удовлетворительное объяснение, опирающееся на военные мотивы, а именно на предположение, что так как французский флот был еще неопытным противником, то Рейтер считал необходимым только удерживать его, пока нападал с главными силами на английский флот. Последний сражался со своею прежнею доблестью, но уже не с прежнею дисциплиной, тогда как голландский флот вел атаки с выдержкой и единодушием, которые показывали, что он сделал большие успехи в военном деле. Поведение французов по временам казалось подозрительным; оно объяснялось, кажется, тем, что Людовик приказал своему адмиралу беречь флот; и есть достаточное основание предполагать, что до конца тех двух лет, в течение которых Англия оставалась союзницею Франции; он и поступал так.

Власти Соединенных Провинций, зная, что Брестский французский флот должен был соединиться с английским флотом, стоявшим на Темзе, делали большие усилия для изготовления [c.167] своего флота к такому времени, чтобы он мог атаковать английский прежде, чем упомянутое соединение состоится, но это не удалось им вследствие пагубного недостатка централизации в их морской администрации. Провинция Зеландия так отстала, что ее отряд, представлявший большую часть общих сил, не был готов вовремя, и ее обвиняли в том, что замедление это было следствием не только дурного управления, но и недоброжелательства к партии, стоявшей во главе правительства. Намерение атаковать английский флот в его собственных водах превосходною силою прежде, чем прибыл его союзник, было правильно с военной точки зрения; судя по истории этой войны, успех его оказал бы глубокое влияние на весь ход борьбы. Рейтер, наконец, вышел в море и встретился с союзными флотами, но, хотя и имевший твердое намерение сразиться, отступил назад к своим берегам. Союзники не последовали, однако, за ним туда, а удалились, очевидно в полной безопасности, в Соутвольдскую бухту (Southwold Вау) на восточном берегу Англии, около девяноста миль к северу от устья Темзы. Там они расположились на якоре в трех дивизиях: две английские, составившие арьергард и центр союзной линии, и одна – французская, составившая авангард, к югу от них. Рейтер последовал за ними, и рано утром 7-го июня 1672 года французский сторожевой фрегат сделал сигнал о появлении в виду голландских судов, по направлению к северо-востоку; последние спускались с северовосточным ветром прямо к союзному флоту, большое число шлюпок и команды которого были на берегу для наливки водою. Голландский флот был построен в две линии, – передняя из восемнадцати судов, с брандерами (план III, А). Весь голландский флот состоял из девяноста одного линейного корабля, союзный же – из ста одного.

Ветер дул к берегу, который здесь тянется почти с севера на юг, и союзники были в ужасном положении. Они должны были сперва сняться с якоря, но не могли отступить назад, чтобы выиграть место и время для построения в боевой порядок. Большая часть кораблей обрубила якорные канаты, и английский флот вступил под паруса на правом галсе, держа к норд-норд-весту – курс, который скоро заставил его повернуть на другой галс, тогда как французы легли сразу на левый галс (план III, В). Сражение началось, таким образом, разделением союзного флота. Рейтер послал одну дивизию атаковать французов или, скорее, задержать их, [c.168]^* потому что эти противники обменялись только канонадой с дальней дистанции, хотя голландцы, будучи на ветре, могли бы завязать бой на более близкой дистанции, если бы пожелали этого. И так как их командир, Банкерт, не осуждался потом за это, то надо думать, что он поступал согласно данным ему приказаниям; и год спустя он командовал в сражении при Текселе, где действовал с большим благоразумием и храбростью. Между тем Рейтер ожесточенно атаковал две английские дивизии и, видимо, с превосходными силами, потому что английские историки утверждают, что отношение последних к силам атакованных было как три к двум ³.

Этот факт, если он верен, дает замечательные доказательства высоких качеств Рейтера как флотоводца, которые ставят его выше всех адмиралов того века.

Результаты сражения, которое можно считать простой схваткой, были нерешительны; обе стороны понесли много тяжелых потерь, но честь и существенные преимущества остались за голландцами или, скорее, за Рейтером. Он превзошел союзников в деле военной тактики, обманув их ложным отступлением и затем застигнув их совсем врасплох. Ошибочный маневр, при котором англичане, составляя две трети союзного флота, взяли курс в северо-западную четверть, тогда как третья часть его, французы – в юго-восточную, разделил этот флот. Рейтер направил все свои силы в промежуток между флотами союзников, отделив затем против французов дивизию, которая, вероятно, была малочисленнее своего противника, но которая, по ее положению на ветре, имела выбор: вступить или нет в бой на близкой дистанции; с остальною частью своих сил, значительно превосходившей английский флот, он напал на последний (план III, В). Павел Гост ⁴ говорит, что вице-адмирал д'Эстре (d'Estrees), командовавший французами, принимал меры для поворота на другой галс и для прорыва через противопоставленную ему голландскую дивизию, чтобы соединиться с герцогом Йоркским, главнокомандующим союзниками. Это могло быть так, потому что д'Эстре был весьма храбрый человек и недостаточно сведущий [c.170] моряк, чтобы оценить опасность такой попытки; но в действительности французы не начинали такого маневра, и как англичане, так и Рейтер думали, что они скорее избегали, чем добивались близкого боя. Если бы однако д'Эстре повернул и попытался бы прорваться через линию опытных голландцев, бывших на ветре у него, то – при все еще плохой подготовке французских моряков – результат для них получился бы столь же бедственный, как тот, какой сопровождал действие испанского адмирала в сражении при Сент-Винсенте сто двадцать пять лет спустя, когда он пытался вновь соединить части своей разорванной линии прорывом тесного строя Джервиса и Нельсона (см. план III, а). Истина, постепенно выясняющаяся через массу запутанных известий, заключается в том, что герцог Йоркский, прекрасный моряк и храбрый человек, не был способным начальником; что его флот не был в хорошем порядке и был таким образом захвачен врасплох; что его предварительные приказания не были настолько точны, чтобы можно было обвинять французского адмирала в неповиновении за то, что он не лег на один галс с главнокомандующим и этим разделил эскадры; и что Рейтер в высшей степени талантливо воспользовался внезапностью своего нападения, им самим подготовленного, и дальнейшими выгодными для него шансами, представившимися вследствие ошибок неприятеля. Насколько можно судить по выяснившимся обстоятельствам, избрание французским адмиралом левого галса, при северо-восточном ветре, было правильно, так как он вел в море и давал место для маневрирования; сделай герцог Йоркский то же самое, союзный флот мог бы выйти соединенно, хотя и при невыгодах подветренного положения и дурного строя. В таком случае, однако, Рейтер мог бы сделать и, вероятно, сделал бы то же самое, что сделал год спустя под Текселем, – т.е. задержал бы авангард французов малыми силами, а всею массою своего флота обрушился бы на центр и на арьергард. Сходство его действий в обоих случаях, при различных обстоятельствах, доказывает, что в Соутвольдской бухте он намеревался только задерживать французов от вмешательства в его нападение на англичан.

В этом сражении, называющемся Соутвольдским или Солебэйским (Southwold Вау or Solebay), Рейтер выказал такую степень искусства, в соединении с энергией, подобная которой не была никем проявлена на море после его смерти [c.171] до дней Сюффреня и Нельсона. Его сражения в войну 1672 года не были согласны с “политикой крайней осторожности”, хотя он и действовал осмотрительно. Его целью было совершенное поражение врага соединением целесообразных комбинаций с энергией атаки. При Солебэй его силы были слабее сил неприятеля, хотя и не намного; впоследствии неравенство не в его пользу значительно увеличилось.

Практические результаты боя при Солебэй были всецело благоприятны для голландцев. Союзные флоты должны были помогать операциям французской армии высадкой десанта на берег Зеландии. При атаке Рейтера корабли упомянутых флотов потерпели много аварий и израсходовали много боевых припасов, что заставило их отложить отплытие на месяц; это была диверсия не только важная, но чисто насущного характера, при том почти отчаянном положении, в которое Соединенные Провинции были приведены сухопутными операциями. Можно прибавить как поучительное замечание к теории крейсерской войны, что после нанесения потрясающего удара превосходным силам неприятеля Рейтер конвоировал беспрепятственно до порта назначения встреченный им флот голландских коммерческих судов.

Мы должны теперь описать кратко ход сухопутной кампании ⁵. В начале мая месяца французская армия из нескольких корпусов двинулась в поход; пройдя через границы Испанских Нидерландов, она атаковала Голландию с юго-востока. Республиканская партия последней, стоявшая тогда во главе правления в Голландии, пренебрежительно относилась к армии и теперь сделала ошибку, рассеяв отряды между многими укрепленными городами, полагая, что каждый из них сколько-нибудь задержит движение французов. Но Людовик, по совету Тюренна (Turenne), ограничился тем, что обложил наиболее важные стратегические пункты, тогда как второстепенные города сдавались почти немедленно после того, как им предлагалось это; нидерландская армия, так же, как и территория, переходила таким образом быстро и по частям во власть неприятеля. До истечения месяца французы были уже в сердце страны, покоряя все перед собою, и на их пути не оставалось уже более никакой организованной силы, которая могла бы оказать им сопротивление. В течение двух [c.172] недель, последовавших за Солебэйским сражением, террор и дезорганизация распространились в Республике. 15-го июня президент Генеральных Штатов получил разрешение послать депутацию к Людовику XIV, прося его изложить условия, на которых он согласился бы на мир; всякая унизительная уступка иностранцу была для этого политика легче перспективы увидеть после своего падения утверждение оппозиционной партии – дома Оранского. Пока шли переговоры, голландские города продолжали сдаваться, и 20-го июня горсть французских солдат вошла в Мюйден (Muyden), ключ к Амстердаму; это были только мародеры, хотя и главный отряд, к которому они принадлежали, находился недалеко от города, и бюргеры, допустившие их под влиянием паники, царившей в стране, видя, что они были одни, скоро напоили их допьяна и выгнали вон. Более благородный дух, воодушевлявший амстердамцев, почувствовался теперь и в Мюйдене; из столицы поспешил отряд войск, и маленький городок этот был спасен. “Расположенный на Зейдер-Зее, в двух часах пути от Амстердама, при соединении большего числа рек и каналов, Мюйден не только владел ключом от плотин, открытием которых окрестности Амстердама могли наводниться для обороны, но также и ключом к гавани этого большого города, так как все корабли, которые шли к последнему из Северного моря через Зейдер-Зее, были обязаны проходить под его орудиями. Раз Мюйден был спасен и его плотины могли быть открыты, Амстердам имел время вздохнуть и мог, прервав свои сообщения сушей, сохранить их морем” ⁶. Описанное событие остановило успех вторжения неприятеля; но как упали бы духом голландцы, подавленные своим поражением и внутренними несогласиями, если бы в течение роковых двух недель, предшествовавших этому событию, союзный флот атаковал их берега? От такой атаки они были спасены битвой при Солебэе.

Переговоры продолжались. Бургомистры – партия, представлявшая капитал и торговлю – побуждали к подчинению требованиям противника; они боялись за свое имущество и за торговлю. Были сделаны новые уступки, но пока посланные еще находились в лагере Людовика XIV, народ и Оранская партия восстали, а с ними поднялся и дух сопротивления. [c.173] 25-ro июня Амстердам открыл плотины, и его примеру последовали другие города Голландии; это повлекло за собою неизмеримые потери, но зато наводненные города и деревни, стоя теперь как на островах, были безопасны в этом потопе от сухопутных атак до замерзания вод. Революция продолжалась. Вильгельм Оранский, впоследствии Вильгельм III Английский, был провозглашен 8-го июля штатгальтером и главою армии и флота, и оба де Витта, главы республиканской партии, были умерщвлены чернью несколько недель спустя.

Сопротивление, порожденное народным энтузиазмом и патриотизмом, усилилось еще вследствие чрезмерных требований Людовика XIV. Сделалось ясным, что Соединенные Провинции должны или победить, или погибнуть. Между тем и в других государствах Европы пробудилось, наконец, сознание опасности успехов Франции. Император Германии, электор Бранденбургский и король Испании приняли сторону Голландии, в то же время Швеция, хотя будучи номинальной союзницей Франции, не хотела видеть уничтожение Провинций, так как оно послужило бы к увеличению морской силы Англии. Несмотря на то, начало следующего года, 1673-го, было еще полно обещаний для Франции, и английский король приготовился исполнить на море ту свою роль, на которую его обязывал договор с Людовиком, но голландцы, под твердым руководством Вильгельма Оранского и опираясь на сохраненную ими свободу действий на море, отказались теперь принять условия мира, которые были предложены ими самими год назад.

В 1673 году состоялись три морские сражения, все близ берегов Соединенных Провинций, первые два – июня 7-го и июня 14-го, близ Шоневельдта (Schoneveldt), от которого они и получили свое имя, и третье, известное под именем Тексельского сражения, – 21-ro августа. Во всех трех Рейтер атаковал, сам выбирая для этого время, и отступал, когда ему это было выгодно, пад защиту берегов. Союзникам, для того, чтобы достигнуть своих целей и сделать какую-нибудь диверсию на морской берег или, с другой стороны, чтобы поколебать морские ресурсы стесненных Провинций, было необходимо сначала успешно покончить с флотом де Рейтера. Великий адмирал и его правительство сознавали это и приняли решение, что “флот должен расположиться в Шоневельдтском проходе или немного южнее к Остенде, для наблюдения за неприятелем, и, в случае нападения последнего [c.174] или попыток его высадить десант на берега Соединенных Провинций, оказать жестокое сопротивление, противодействуя его планам и уничтожая корабли” ⁷. На этой позиции, при хороших разведочных судах, всякое движение союзников могло быть своевременно известно.

Английский и французский флоты вышли в море около 1-го июня, под командою принца Руперта, двоюродного брата короля, так как герцог Йоркский был вынужден сложить с себя обязанность главнокомандующего, вследствие издания акта (Test Act), которым запрещалось лицам римско-католического исповедания занимать какие бы то ни было общественные должности. Французским.флотом командовал вице-адмирал д'Эстре – тот самый, который командовал им и в битве при Солебэе. В случае поражения де Рейтера, в Ярмуте готовы были сесть на суда шесть тысяч английских солдат. 7-го июня увидали голландский флот, державшийся близ Шоневельдских банок. Для вызова его к бою была послана отдельная эскадра; но Рейтер не нуждался в приглашении; ветер благоприятствовал ему, и он последовал за отделенной эскадрой с такой стремительностью, что атаковал ее прежде, чем линия союзников была построена надлежащим образом. В этом случае французы занимали центр. Дело окончилось нерешительно – если так можно выразиться о сражении, в котором слабейшая сила атакует сильнейшую, причиняет ей потери, равные понесенным ею самою, препятствует достижению главной ее цели. Неделю спустя Рейтер снова атаковал противника, и сражение это, хотя само по себе также нерешительное, заставило союзный флот возвратиться к английскому берегу для починок и пополнения припасов. Голландцы в этих сражениях имели пятьдесят пять линейных кораблей, союзники – восемьдесят один, из которых пятьдесят четыре были английскими.

Союзные флоты вышли в море только в конце июля, и на этот раз на судах их были отряды войск, предназначенные для высадки. 20-ro августа усмотрен был голландский флот на ходу между островом Вексель и Маасом. Руперт немедленно приготовился к бою, но так как северо-западный ветер давал союзникам наветренное положение, а с ним и выбор метода атаки, то Рейтер, воспользовавшись знанием местности, придержался так близко к берегу, что неприятель [c.175] не осмелился последовать за ним, – тем более, что время дня было уже позднее. В течение ночи ветер переменился, задув с берега от ост-зюйд-оста, и с рассветом, говоря словами официального французского отчета, “голландский флот поставил все паруса и смело ринулся в бой”.

Союзный флот был под ветром, на левом галсе, держа почти к югу – французы в авангарде, Руперт в центре и сэр Эдвард Спрагге (Spragge) командующим в арьергарде. Де Рейтер разделил свой флот на три эскадры, переднюю из которых, только из десяти или двенадцати кораблей, послал против французов, тогда как с остальными своими силами атаковал англичан в центре и арьергарде (План IV, А, А ', А "). У последних, по английским источникам, было шестьдесят кораблей, у французов – тридцать, а у голландцев – семьдесят; и если принять эти данные, то план атаки Рейтера, согласно которому французская эскадра только отвлекалась от возможности прийти на помощь союзникам, как и при Солебэе, дал голландцам возможность сражаться с англичанами на равных условиях. Сражение прошло через нисколько определенных фаз, за которыми поучительно проследить. Де Мартель, командовавший авангардом французов и, следовательно, передним отрядом (субдивизией) союзников, получил приказание выйти вперед, повернуть на другой галс и затем пройти на ветер авангарда голландцев, чтобы поставить его таким образом между двух огней. Так он и сделал (В); но Банкерт – тот самый, который так разумно маневрировал при Солебэе год назад – увидев опасность, положил руль на ветер и прорезал линию остальных двадцати кораблей эскадры д'Эстре со своими двенадцатью (С) – маневр, столько же делающий честь ему, сколько не делающий чести французам – и затем, повернув через фордевинд, снова соединился с де Рейтером, который горячо сражался с Рупертом (С '). Д'Эстре не преследовал его, допустив таким образом беспрепятственно подкрепить главные атакующие силы голландцев. Этим, в сущности, и закончилось участие французов в сражении.

Руперт, в течение боя с де Рейтером, старался постоянно держаться мористее, с целью отвлечь голландцев дальше от их берегов, чтобы, в случае перемены ветра, они не были в состоянии снова отступить под защиту последних. Де Рейтер следовал за ним, и явившееся следствием этого отделение центра от авангарда (В, В ') было одною из причин, которыми [c.176]^* д'Эстре оправдывал свое замедление. Однако то же обстоятельство не помешало Банкерту соединиться со своим начальником.

В арьергарде странное поведение сэра Эдварда Спрагге увеличило смущение в союзном флоте. По некоторым причинам этот офицер считал Тромпа, который командовал голландским арьергардом, своим личным врагом, и для того, чтобы облегчить ему вступление в бой, он, в ожидании его, лег в дрейф со всем английским арьергардом. Этот неуместный маневр был связан для Спрагге с вопросом чести, так как, кажется, возник из обещания, которое он дал королю, привезти Тромпа живым или мертвым или же потерять свою жизнь. Остановка, напоминающая бестолковое и недисциплинированное поведение голландских младших флагманов в предшествовавшую войну, конечно, отделила арьергард (А ", В ", С "), который при этом начал быстро дрейфовать под ветер, пока Спрагге и Тромп завязали между собою горячую частную схватку по своим личным счетам. Эти два адмирала прямо искали друг друга и сражались между собою так ожесточенно, что Спрагге должен был дважды переносить свой флаг на другие корабли; при второй пересадке шлюпка, на которую он сел, была потоплена попавшим в нее ядром, и он сам утонул.

Руперт, покинутый таким образом своим авангардом и арьергардом, оказался один со своей эскадрой против Рейтера (В '). Последний, усиленный своим авангардом, имел еще затем ловкость отрезать задний отряд союзного центра и окружил остальные двадцать кораблей его тридцатью или сорока своими (С '). Не к чести артиллерии той эпохи следует отнести факт, что результаты сражения были незначительны; но не следует также забывать, что все, что могло сделать искусство Рейтера – это обеспечить, за исключением только весьма короткого промежутка времени, бой с противником на равных условиях и не могло вполне вознаградить меньшей численности его флота. В общем потери голландцев и англичан были велики и, вероятно, приблизительно равны.

Наконец Руперт освободился из своего критического положения и, видя, что английский арьергард (С ") не отвечает надлежащим образом своему непосредственному противнику, спустился к нему; Рейтер последовал за ним. Оба враждебных центра шли теперь параллельными курсами и на расстоянии пушечного выстрела, но, по взаимному соглашению, [c.178] вызванному, может быть, почти полным израсходованием боевых припасов, воздерживаясь от огня. В четыре часа пополудни центр и арьергард соединились, и к пяти часам началось новое сражение, продолжавшееся до семи, когда Рейтер отступил, – вероятно, вследствие приближения французов, которые, по их собственным описаниям, присоединились к Руперту около этого времени. Так окончилось это сражение. Подобно всем предшествовавшим ему сражениям в этой войне, оно может назваться нерешительным, но следующее суждение о нем английского историка должно считаться несомненно правильным: “Выгоды, извлеченные голландцами из этого сражения через благоразумие их адмирала, были чрезвычайно велики и они открыли их порты, доступ в которые до тех пор был совсем прегражден, и положили конец всем тревогам, сделав вторжение неприятеля невозможным” ⁸.

Характерные черты сражения достаточно выяснены в вышеприведенном описании: искусство де Рейтера, твердость и быстрота действий Банкерта, обнаружившиеся в задержке французской дивизии, а затем в прохождении через нее; видимая недобросовестность или, в лучшем случае, неумелость французов; недисциплинированность и бесто