 |
На развитие культуры
|
|
|
|
Возможность осознания величия человеческих деяний и Человека, вполне ощутимая на океанских просторах, тем сильнее входила в противоречие с внутрипиренейским политическим и идейным климатом. Особенностью социально-политического развития стран Пиренейского полуострова и в XV в. оставалась фактическая раздробленность, генетически восходящая к эпохе Реконкисты. Она выражалась на институциональном уровне в существовании в каждой земле своих представительных органов и властных структур, что усугублялось феодально-аристократическим сепаратизмом, на уровне общественного сознания — в сильном региональном и местном патриотизме при слабом осознании принадлежности к единому государству, за исключением, пожалуй, Португалии, где границы государственного образования давно совпали с этнорегиональным делением, а события конца XIV в. усилили этническое самосознание. Наконец, эта дробность существовала на уровне повседневной традиционной культуры, обусловленной в том числе и разным соотношением христианских и мусульманских элементов, внешне выплескиваясь в обилии местных праздников, связанных как с церковными, так и с историческими событиями, в разнообразии местных особенностей костюма, кухни и т.д.
Над этой пестротой вздымались два единых для всех регионов института — монархия и церковь.
Резко выросшее после объединения Арагона и Кастилии государство продолжало расширяться при преемниках Фернандо и Изабеллы. В правление Филиппа II поддержание связей между отдельными частями огромного «imperio» и между отдельными стратами социума становится важной проблемой. Обеспечение действенности, доступности и безопасности коммуникаций — вот в чем видят и политики, и общество одну из главных задач монархии. На кортесах постоянно обсуждаются вопросы поддержания в порядке дорог и мостов. В 1546 г. X. де Вильега опубликовал «Перечень всех дорог Испании».
|
|
|
Уже Католические короли учредили почту в отдельных частях своих пиренейских владений. При Карле V и Филиппе II почтовая связь была налажена уже по всей Испании, с Фландрией, с Италией.
Эти усилия по организации пространства должны были иметь некий центр, отправную точку — и вот традиционно кочевавший испанский королевский двор обретает столицу. В 1561 г. Филипп сделал своей постоянной резиденцией Мадрид; уже к концу столетия он превратился в типично «столичный» город и по составу населения, и по функциям, и по образу повседневной жизни. Он стал центром, куда устремились искать счастья и успеха отпрыски знатных фамилий, начинающие поэты и художники, бродячие певцы и нищие. А в начале XVII в. уже существовала общность «мадридцев», со своим праздниками, обычаями, со своим политическим мнением, которое выплескивалось на площадях в сатирических куплетах и шутовских представлениях.
Огромные изменения в социальной и политической сфере в стране и грандиозные задачи, стоявшие перед государством нового типа, породили необходимость их осмысления. В 30—40 годы XVI в. испанская политическая мысль снова и снова обращается к проблеме войны и мира. Вершиной ее достижений явились труды Фр. де Виториа (1486—1546), профессора Валъядолидского и Саламанкского университетов, заложившие основы международного права. Правовые аспекты торговли, столь актуальные в период заморских плаваний и становления мирового рынка, были изучены Т. Меркадо, стоявшим у истоков торгового права нового времени.
Сложности в экономической жизни страны обрели и иное воплощение. Начало XVI в. в Испании ознаменовалось резким имущественным расслоением. Появилось понятие «frescos ricos» — «новые богатеи». Количество бедняков, однако, также многократно возросло — страницы романов и новелл пестрят фигурами нищих, «маленьких оборвышей», разорившихся ремесленников и торговцев. Бедность становится социальной проблемой, которую пытаются решить лучшие умы Испании. Д. де Сото предлагал правовое решение вопроса; Л. Вивес, Л. Ортис призывали государей и общество обратить внимание на растущий пауперизм. В поисках выхода Л. Ортис и С. де Монкада пытались понять закономерности экономического развития Испании и в качестве средства возрождения страны предлагали всемерное развитие ремесла и земледелия на полуострове (в противовес надеждам на колониальные доходы), государственное им покровительство.
|
|
|
Ощущение современниками внутренней, в том числе и экономической нестабильности нашло выражение и в так называемом арбитризме — целом направлении экономических и политических трактатов, авторы которых ставили своей задачей выяснить пороки современного им строя, найти средства их устранения и донести их до власть имущих. Во второй половине XVI в. такие советчики в немалом числе толпились при королевском дворе, вызывая у кого насмешки, у кого раздражение. Среди подобных трактатов встречались и здравые соображения по экономическим вопросам, и благие, но нереальные пожелания, и политические построения утопического характера.
Особая роль монархии и церкви на фоне религиозной гетерогенности общества повлекла за собой их тесную связь, отлившуюся в особые формы.
В конце XV в. сначала Фернандо и Изабеллой, затем — Мануэлем Португальским была создана так называемая новая инквизиция, которая, напрямую подчиняясь монарху, стала, прежде всего, орудием политической борьбы, консолидации королевства и подавления инакомыслия в обществе. Тайное судебное производство, сокрытие имен свидетелей, доносительство, исчезновение людей ночью и средь бела дня за короткое время создали в стране атмосферу страха и несвободы. В конце XV в. формально преследовались отступники от христианской веры, в чем подозревались прежде всего новообращенные иудеи и мусульмане. Изгнание иудеев в 1492 г. сопровождалось уничтожением их материальной и духовной культуры: сжигались рукописи и книги, часть синагог была разгромлена, часть превращена в церкви, как, например знаменитые синагоги Толедо — затем церкви Санта Мария ла Бланка и Успения Божьей Матери. Несмотря на обещания, данные при капитуляции Гранады, с первых лет XVI столетия началось насильственное крещение мусульман, сопровождавшееся и практическими мерами по христианизации: был введен запрет на употребление арабского языка, мусульманских имен; уничтожались мусульманские книги; дети отдавались в христианские школы, т.е. фактически повторялось то, что было на годы раньше сделано с иудейской культурой. Так же, как и синагоги, закрывались или превращались в церкви мечети — мечеть, в которой хотя бы один раз отслужили мессу, считалась католическим храмом. В XVI в. был разрушен великолепный минарет XII в. при знаменитой Кордовской мечети, вместо которого была воздвигнута пятиярусная колокольня. Восстание морисков (1568—1571) привело к гибели многих еще оставшихся в живых хранителей древних культурных традиций. Несмотря на то, что даже деятели испанской церкви, например Педраса, каноник из Гранады, хорошо знавший жизнь и нравы морисков, писали о высокой нравственности, честности, трудолюбии и милосердии бывших мусульман, религиозная нетерпимость, в которую в первую очередь отливалось нагнетание нетерпимости к инакомыслию, пронизывала и отношения повседневности, толкая соседей-христиан на обвинения морисков в монополии ремесел и торговли, в богатстве и взяточничестве, в том, что они едят и потому мало платят налогов, не идут в монахи, а женятся и потому число их растет и растет. Наконец, шли в ход и классические обвинения как мусульман, так и иудеев в том, что они отравляют воду и пищу христиан, пьют человеческую кровь и т.п.
|
|
|
Это противостояние закончилось формально в 1609 г., когда мориски повторили судьбу иудейской общины, будучи изгнаны с полуострова. Однако следы мусульманского (и шире — восточного) элемента в культуре фактически продолжали скрытое существование, проявляясь в пении и танце фламенко, в бытовой культуре, в дизайне интерьеров, в прикладном искусстве. В искаженном виде это выразилось в формировании в менталитете испанцев XVI— XVII вв. понятия чистоты крови, т.е. отсутствия в роду предков иудейского или мусульманского вероисповедания. Учитывая этнодемографические процессы предшествующих столетий, когда смешение происходило даже на уровне королевских семей, это требование было практически бессмысленно и невозможно, однако существовало и в официальных требованиях государства при занятии должности, пожаловании льгот, титулов или дворянского достоинства, и в сознании подданных, стремившихся откреститься от неудобных предков, отрекаясь от поликультурного наследия.
|
|
|
Обращенные иудеи и мусульмане, «новые христиане», были вначале главной целью и заботой инквизиции, тем более, что поле деятельности было бескрайним. На протяжении первой половины XVI столетия процессы против иудействующих и тайно исповедующих ислам, частично имевшие под собой основания, а частично вызванные политическими мотивами, материальной заинтересованностью или просто завистью доносчиков, сложились не только в определенную судебную систему, но и в особый ритуал. Был выработан жесткий церемониал, строго соблюдавшийся на аутодафе. В узком смысле слова аутодафе представляло собой акт вынесения приговора инквизиционным трибуналом и передачи церковью осужденного светской власти. Однако чаще всего и продолжение, т.е. казнь или иного рода наказание, проходило тут же или поблизости, ибо эти две части были двумя актами одного сакрально-политического публичного действа, призванного олицетворять единство и величие церкви и монархии, суда земного и суда небесного. Аутодафе стали неотъемлемой частью придворной и городской жизни, они приурочивались к датам, церковным праздникам, визитам дипломатов и представителей царствующих домов Европы. Процессии и всему действу нельзя было отказать в своего рода театральности: величавость и неторопливость, как бы отрешенность судей создавали ощущение неотвратимости происходящего, одинаковые одеяния членов священного трибунала и иные, но тоже одинаковые одежды еретиков, так называемые сан-бенито, несшие на себе знаки обреченности аду и церковного проклятия, делали событие безличным, указывали на противостояние не людей разных взглядов, а сил добра и зла; использование изображений отсутствующих преступников усиливало эффект театральности и в то же время впечатление вездесущности трибунала.
С 30-х годов XVI в. круг тех, кому угрожало преследование инквизиции, расширился, ибо проникновение, пусть и слабое, идей Реформации вызвало сильные опасения испанской короны и церкви. По сути дела, испанские историки до сих пор спорят, существовали ли на Пиренеях последователи Лютера или это были сторонники церковной реформы местного происхождения. Тем не менее ряд инквизиционных процессов по обвинению в лютеранстве, в том числе и лиц из немецких земель, имел место в Испании.
|
|
|
* * *
Другим направлением деятельности Изабеллы и Фернандо, пожалованных папой титулом Католических королей, было укрепление и очищение испанской церкви. В конце XV— начале XVI вв. Франсиско Хименес де Сиснерос (1436—1517) возглавил это течение как государственный деятель и как духовный пастырь. Юрист, получивший образование в одном из лучших центров юридической мысли Европы — в Саламанкском университете, долго живший в Риме, он, вернувшись на родину, принял сан священника, а затем вступил в орден францисканцев, близкий по духу Сиснеросу — аскету и пламенному борцу за свои идеалы. Образованность и религиозное рвение доставили ему пост духовника Изабеллы, кафедру Толедского архиепископа — примаса испанской церкви и должность канцлера Кастильского королевства, а с 1507 г. — сан кардинала. Понимая необходимость укрепления авторитета церкви, он провел расследования о поведении клира и монахов, беспощадно изгоняя тех, кто не выполнял обетов, нарушал заповеди и не был «образцом святой жизни». Руководствуясь вниманием к внутренней религиозности, Сиснерос требовал не формального, а искреннего и подлинного служения Богу и церкви. В русле веяний эпохи он предался научному изучению Библии, и в 1514 г. по его инициативе была издана так называемая Комплутенская полиглота — тексты Священного Писания на древнееврейском, греческом и латинском языках, над которыми работали лучшие знатоки древностей, гуманисты X. де Вергара, А. де Небриха, П. Коронель и др., что позволило увидеть библейские тексты без позднейших искажений. Уже будучи кардиналом, Сиснерос основал университет в Алькала-де-Энарес. Но его непримиримость в религиозном вопросе привела людей на костер инквизиции, тем более, что с 1507 г. он занимал должность Великого Инквизитора. Уже в Гранаде он прибег к насильственной христианизации мусульман, а позже в Северной Африке мечом обращал мавров в католичество, лично участвуя в организованном им походе.
Деятельность Сиснероса не прошла даром. Мощная испанская церковь, усиленная инквизицией, надолго стала незыблемой опорой складывавшегося абсолютистского государства в Испании и католицизма в Европе. Испанские теологи играли роль идеологов на Тридентском соборе. Одним из них был Хуан де Авила (1499—1569), начавший как бродячий проповедник и собиравший вокруг себя толпы приверженцев. Пламенный оратор, сторонникконцепции внутренней религиозности, Хуан де Авила и сам стремился подчинить себе души паствы и наставлял в этом иных церковных деятелей. Его мнения через архиепископа Гранады повлияли на решения Тридентского собора. Чутко уловив дихотомию морального становления и практического регулирования поведения через законы, он отдал предпочтение первому. На эту же эпоху приходится деятельность и творчество Тересы де Хесус (1515—1582) — визионерки, основательницы монастырских обителей, писательницы, обретшей свое призвание в совершенствовании своих духовных дочерей.
Идея реформы нашла на Пиренеях приверженца в лице Игнатия Лойолы (1491—1556). Он происходил из древнего баскского рода, в юности служил при дворе, был отважным и умелым рыцарем. При осаде Памплоны, получив ранение, он остался на всю жизнь хромым. Духовный кризис заставил его с тем же рвением, с каким он раньше предавался турнирам и битвам, предаться духовному совершенствованию и служению церкви. В 33 года он взялся за учение, сочетая его с проповедью народу. Соединив в своих проповедях и писаниях, в том числе и в «Духовных упражнениях», народное францисканство с университетской схоластикой и влияниями эразмианства и луллизма, Лойола как главную идею деятельности своей и нового ордена иезуитов выдвинул следование Христу — бедному и страдающему. Строгая дисциплина в нем сочеталась с воспитанием искренней веры и слепой преданности ордену. Быстрое проникновение во все поры общества, успешное продвижение вверх в качестве воспитателей, духовников, советников знати и королевской семьи в сочетании с принципами двойной морали сделало орден в XVII в. значительной духовной и политической силой и в Испании, и в Европе, и за морями. Иезуиты проявляли огромное внимание к местной культуре и обычаям, но в то же время настойчиво насаждали католическую веру и культуру, что способствовало утрате местной специфики и интернационализации сознания, знаний и привычек. Особое внимание они уделяли педагогике.
Образование
В XV—XVI вв. на Пиренейском полуострове в системе образования происходит общий для всей культуры процесс переориентации. Знание арабского и древнееврейского все больше уходило в прошлое и обучение в целом поворачивалось лицом к Европе. Одним из примеров такой переориентации можно считать школу епископа Бургоса Алонсо де Картахены, который, устроив ее в своем доме, главной задачей поставил изучение древних языков, воспринимавшихся как путь благочестия. Однако в целом знание латыни было неважным; португальский лингвист Ариаш Барбоза (ум. в 1540 г.) писал, что в Саламанкском университете едва ли он смог найти трех человек, хорошо знающих латынь. XVI столетие усилило на Пиренеях интерес к античной латыни. Очищенный от средневековых искажений латинский язык стал употребляться в переписке, в торжественных речах, как средство устного общения. Многие авторы пользовались то национальным языком, то латынью в зависимости от назначения и содержания сочинений: для философских, теологических, естественнонаучных трудов предпочитали латынь, для исторических — что очень показательно — национальные языки. Появились критические издания произведений античной литературы.
Внимание к классическому образованию породило желание пересмотреть традиционные методы изучения древних языков. Оно заставило Антонио Небриху (1444—1522), испанского гуманиста, лингвиста, десять лет прожившего в Италии, создать новые учебники грамматики латинского и греческого языков, пользуясь методом Л. Валлы, и два словаря — латинско-кастильский и кастильско-латинский. В это же время Ариаш Барбоза, отдававший предпочтение эллинистическим изысканиям, выпустил в свет грамматику древнегреческого языка.
Политическое положение Испании усиливало роль латыни как языка международного общения, что, в частности, подчеркивал Карл V в наставительных письмах к Филиппу. Корона старалась поддерживать изучение древних языков: в 1552 г. королевским указом в Саламанкском университете была создана коллегия грамматики, в 1554 г. — коллегия Трилингве (для изучения греческого, латинского и древнееврейского), латынь стала обязательной для получения ученых степеней; но это только вызвало отток студентов в другие университеты. Статуты настаивали на чтении лекций на латыни под угрозой штрафа, но университетские документы свидетельствуют, что они велись на кастильском. К концу XVI в. можно говорить о полном поражении латыни в борьбе за университетские умы.
Даже знатоки античной древности отдавали должное национальным пиренейским языкам. Возникновение мощной литературы на кастильском и португальском языках, не говоря уже о бытовой стороне общения, сделало население городов преимущественно двуязычным (португальский и кастильский, кастильский и каталанский). В некоторых случаях, например, в пьесах Жила Висенте (1465—1536?), двуязычие применяется как художественный прием. Творчество Жила Висенте немало способствовало обогащению португальского и кастильского языков, ибо португальский драматург писал на обоих языках. Наиболее интересны и известны были его ауто — короткие пьесы, фарсы или комедии, во многом построенные на импровизации актеров и диалоге со зрителем. Черпая и сюжеты, и персонажи из народных побасенок и рассказов, из реальных событий и уличных сценок, Жил Висенте щедро вливает в литературный язык слова и обороты разных слоев общества.
Развитие национальных языков требовало их теоретического осмысления, тем более что особенностью пиренейского гуманизма было постоянное и настойчивое обращение к национальным корням вообще. Один из крупнейших деятелей испанского Возрождения — Хуан де Вальдес — (1500—1541) в «Диалоге о языке» восславил кастильский, фактически приравняв его к древним и итальянскому языкам, исследовал и описал его происхождение, состав и стилистику. А. Небриха в 1492 г. выпустил «Искусство кастильской речи» — одну из первых грамматик кастильского языка, где лингвистически точно описал нормы литературного языка, создав своего рода образец для подобных трудов. По его стопам шел Фернан де Оливейра (1507—1580). Проживший бурную и весьма типичную для эпохи жизнь — плен, принятие священнического сана, скитания в Африке, тюрьма инквизиции, преподавание в Коимбрском университете — он тем не менее сумел в 29-летнем возрасте выпустить в Лиссабоне «Грамматику» — исследование в форме рассуждений-заметок о португальском языке, от фонетики до этимологии. «Грамматика» Оливейры отличается точностью описания фонетической системы языка и ее графического изображения. Четыре года спустя появилась и систематическая грамматика португальского языка, принадлежавшая перу Жоана де Барруша (1497—1562). Сочетая литературную деятельность с активной государственной службой — он был в Африке чиновником колониального управления, позже возглавлял так называемый «Дом Индий», ведавший всей заморской торговлей, — Ж. де Барруш уже в 23 года издал свой первый труд — роман «Хроника императора Кларимунда», затем ряд диалогов и философских сочинений, в том числе «Диалог в похвалу нашему языку». Диалог наполнен скрытой полемикой со сторонниками кастильского языка, а утверждение достоинства португальского выводится из его родства и близости к латыни, что типично для гуманистического отношения к национальным языкам..
Ж. де Барруш был автором и «Букваря, чтобы научиться читать», как бы прилагавшегося к грамматике. Подобные ему книги использовались, кстати, для обучения не только португальцев, но и жителей заморских стран, и это считалось залогом сохранения памяти о португальцах в веках. «Оружие и памятные вехи... материальны и время может их уничтожить; но время не сотрет религию, обычаи, язык», — писал Барруш. Как прежде латынь, так теперь португальский —это язык империи, язык господ, и его должны знать все. Взрыв интереса к национальным языкам в первой половине XVI в. повлек за собой преподавание их частными учителями и в школах. Педагоги обращают внимание и на методику преподавания. П. Лопес де Монтойа в «Книге о хорошем образовании и обучении знатных» предлагал идти от родного языка к латыни, от знакомого к незнакомому, отвергая самоценность грамматики без параллельного изучения других наук.
Одновременно педагоги выступили против жестокости в школах и университетах, против телесных наказаний и за методы убеждения. Хотя профессора грамматики в Саламанкском университете обязаны были во время занятий прохаживаться по аудитории с линейкой и плеткой, и среди дисциплинарных мер присутствовал карцер, практическое применение одного из этих средств привело к отставке преподавателя по требованию профессоров.
Луис Вивес
Поборником гуманистического воспитания был знаменитый гуманист Луис Вивес (1492—1540). Он происходил из семьи новообращенных христиан, и многие его близкие родственники подверглись преследованиям инквизиции. Видимо, в связи с этим Вивес рано покинул родину. Отсюда и его подчеркнутая ортодоксия в позднем трактате «Защита христианской веры». Он учился в Париже, жил и преподавал в Англии, во Фландрии и принадлежит скорее европейскому гуманистическому движению, чем Испании. Онведал кафедрой латыни в Лувенском университете, был знаком с Эразмом; в Англии по рекомендации Томаса Мора получил кафедру в Оксфорде, был чтецом у Екатерины Арагонской, писал педагогические трактаты для Марии Тюдор. После опалы Екатерины Арагонской он вернулся в Брюгге.
Труды Вивеса, писанные на латыни, касаются философии, педагогики, психологии. Основой его философской системы был аристотелизм. В его работе «О душе и жизни» заложены основы научного понимания эмоций, памяти, языка. Среди множества педагогических идей Вивеса особого внимания достойны трактаты о детском и женском воспитании, размышления о школе взаимного обучения людей разного возраста и пола. Блеском и изяществом отличаются его диалоги для обучения мальчиков латыни.
Кроме школ при церквах, кафедрах, монастырях согласно закону об учителях Энрике II (XIV в.), неоднократно, до XVII в., повторявшемуся и подтверждавшемуся королями Кастилии, потом Испании, существовали частные учебные заведения, которые могли открывать в городах учителя, сдавшие экзамен и отличавшиеся благочестием и добронравием. Учителям давались значительные льготы в судебных делах, в отношении налогов и личного статуса. Городские власти должны были всемерно помогать им. Обращает на себя внимание раннее стремление королей покровительствовать и контролировать образование. Сходной была ситуация в Португалии. Гравюра на титульном листе «Грамматики» Барруша живо передает обстановку в пиренейской школе XVI в.: наставник, рядом с которым стоит педель, слушает чтение выстроившихся в очередь учеников; сбоку группа детей, усевшихся на полу, читает книги; сквозь арку видна следующая зала, в которой рядами застывшие слушатели, видимо, внимают лектору; тут же, чуть в стороне от учителя, двое парнишек дерутся под лай собаки, уронив на пол учебники и тетради.
Необходимость образования осознавалась в XVI в. не только гуманистами, но и обществом в целом. Доступность образования дебатировалась на испанских кортесах 1548 г., где ставился вопрос о создании школы для бедняков. Проблема оставалась актуальной и через полвека, когда на кортесах 1594 г. предлагалось понизить цены на учебники. Постоянная нехватка средств ощущалась и в городских и в соборных школах. Тем не менее к концу XVI в. в Испании насчитывалось около 4000 школ. Каждое поселение, где было более 500 жителей, должно было содержать школу; в более мелких поселениях детей обучали при приходах. Качество преподавания чаще всего было низким.
Потребности в образованных людях требовали увеличения количества университетов, и на рубеже XVI—XVII вв. их было уже свыше тридцати. Наиболее знаменитым оставался Саламанкский университет, рядом с ним — Вальядолидский, в Португалии — Коимбрский. Особую роль играл университет в Алькала де Энарес. В начале XVI в. пиренейские университеты по большей части настороженно относились к гуманизму. Сиснерос «впустило его в Алькала, созданный по образцу итальянских университетов. В первой половине столетия здесь работали А.Небриха и Ариаш Барбоза, из него вышли Хуан де Авила и секретарь Филиппа II Антонио Перес. В Португалии Жоан III по образцу Парижского университета реформировал Коимбрский университет, создав коллегию искусств, где изучались древние языки и философия. Первым его ректором стал Антониу де Гувейа — гуманист, аристотелианец, оказавший влияние на развитие не только своей университетской культуры, но и французской.
Гуманистическая философия испанских и португальских университетских эрудитов обнаруживает отсутствие резкого разрыва со средневековой традицией. В их среде не сложилось сколько-нибудь значительной школы платоников; более того, платонические идеи они пытались трактовать в духе аристотелизма. В каком-то смысле они были более свойственны школе философов-медиков — эклектическому и независимому течению, основанному на научном опыте. Философы-медики признавали существование философии, основанной на разуме, вне религии, и разрабатывали многие философские проблемы биологии и медицины (например, проблему происхождения ощущений).
Однако с середины XVI в. на университеты обрушиваются инквизиционные гонения. Прежде всего им подверглись профессора и ученики Алькала, в 50-е годы были возбуждены обвинения в лютеранстве против профессоров Вальядолида и Севильи. Непосредственно после этого, в 1559 г., была издана королевская прагматика, запрещавшая «выезжать, преподавать, учиться и пребывать» в любом иноземном университете, кроме Рима, Неаполя и Болоньи. В 60-е годы пострадал Саламанкский университет. Был издан новый устав, согласно которому все профессора пять раз в год должны были проверять работу своих коллег и составлять о том отчеты; результатом стало выдавливание неортодоксально мысливших преподавателей из университета. Резко возросли ограничения по отношению к новообращенным. Все это вело к разрыву связей с европейскими университетами, скудости информации и в итоге к упадку университетов.
С середины XVI в. в систему школьного и университетского образования Пиренейского полуострова вплелись иезуитские коллегии. Первая из них возникла в 1546 г., а к 1585 г. их было уже 45. Взяв за основу преподавания идеал virtus liberata, но трактуя ее как дополнение к религиозно-нравственному становлению, иезуиты свели, таким образом, гуманистическую универсальность к педагогической деятельности. Огромный успех иезуитских коллегий был вызван тем, что иезуиты проявляли заботу о каждом воспитаннике, вели обучение, учитывая психологические особенности учеников. Не последнюю роль сыграла их религиозная благонадежность. Педагогическое мастерство в сочетании с религиозной направленностью создало очень жесткий тип воспитания, подавлявший свободное волеизъявление личности.
Результатом деятельности ордена было возникновение практически монополии иезуитов на гуманитарное образование. Богатые стремились отдать своих детей в иезуитские коллегии, бедняки шли в бесплатные городские школы. Иезуитские коллегии образовывались и при крупнейших университетах, а некоторые из них оказались под сильным или полным их влиянием (Вальядолид, Эвора). Светскому образованию, таким образом, был нанесен чувствительный урон. В конце XVI в. развернулась настоящая война университетов с коллегиями, с петициями королю и обращениями в инквизицию, с устной и печатной полемикой. Тем не менее иезуиты сохраняли свои позиции в образовании и в начале XVII в.
|
|
|
